Мия
– Ми, это то, что нам нужно! – прочтя набросок статьи, Фрэнсис теперь удовлетворённо и даже как-то гордо смотрела на меня, – А говорят, для эффективного творческого процесса нужно яркое эмоциональное переживание. Чушь! О, да. Чушь. – Нам осталось всего-то провести пару успешных интервью, план которых я вчера так великодушно набросала, обработать информацию, всё упаковать в один гармоничный текст и приложить несколько фотографий. Кстати о них... – С Саймоном всё схвачено, – в памяти моментально возникло его до одури счастливое лицо, – Он первый предложил свою помощь. – А ты всё никак не оттаешь, да? Да чтобы на меня хоть кто-нибудь так смотрел, как он на тебя! Неужели Кук тебе совсем не интересен? – Совсем, – когда в голове вновь всплыло осознание ситуации, возникшей между мной и Саймоном, я ощутила еле заметный укол совести. Наверняка, он тоже понимает, что насильно мил не будешь и я не могу нести ответственность за то, что не испытываю к нему ничего, что можно было хотя бы с натяжкой назвать симпатией. Но, несмотря на это, каждый раз, когда он совершает очередные, порой нелепые потуги, чтобы обратить на себя внимание, а я резко пресекаю их на корню, становится жаль его. – Ладно, не бери в голову. Взрослый мальчик, в конце концов, – изящная смуглая рука приобняла меня за плечо и ободряюще похлопала по нему. – Значит, сегодня вечером идём брать интервью? – Ага. – Похоже, у нас есть все шансы сдать статью вовремя и не пасть смертью храбрых от праведного гнева мистера Боу.***
Этот и следующие несколько дней пронеслись так, что ни я, ни Фрэнсис банально не успевали перевести дух. Утром я убегала в школу, после уроков сразу же неслась на интервью или встречу с Фрэнсис в местном кафе, чтобы обсудить детали работы, а по возвращению домой тут же прыгала за ноутбук и печатала, печатала, печатала. От монитора болели глаза, шея и поясница ужасно ныли от долгого нахождения в отнюдь не самой удобной позе, от недосыпа начались головные боли, но к концу недели статья со всем, чему полагается там быть, была готова и отправлена мистеру Боу. Вечером в субботу мы обе получили короткий, но ёмкий ответ на электронную почту: «Хорошо. На следующей неделе отдадим в печать» Утро. Воскресенье. Разлепив веки и не ощутив привычной болезненной пульсации в висках, я облегчённо вздохнула и, перевернувшись на другой бок, разрешила себе ещё немного поваляться и как следует распробовать момент тотального спокойствия. Здоровый и продолжительный сон после такого марафона недосыпов показался просто таблеткой от всех бед. Как только мозг наконец перестал остервенело работать в режиме нон-стоп и наконец позволил мне медленно дрейфовать в неторопливых потоках мыслей, подсознание вновь подбросило мне сюрприз. Я не думала о тебе целых несколько дней, просто не успевала подумать хоть о чём-то ещё, кроме этой проклятой статьи. Я забыла даже о самой себе. Зато теперь сбросивший оковы ум блаженно утопал в медовом омуте глаз, кажущихся не менее, чем бездонными, в переливах волос цвета пшеницы, что ты так небрежно собираешь в хвост на затылке, в невесомых касаниях тёплых рук, воспоминания о которых до сих пор рассыпаются мурашками по коже. Я не хочу думать о тебе, Макс Фолл, но я думаю. Предатель-мозг хватается за твой образ, словно за спасительную соломинку, и, кажется, я начинаю понимать, почему. Всё дело в противоречивости мыслей, в эмоциях, в реакциях моего тела. В том, что я не могу контролировать. Думая о тебе, я чувствую себя по-настоящему живой. И это странно. Глупо. Стыдно. Потому что разумный человек не може быть одержим тем, кто так сильно не соответствует его убеждениям. А всё это и вправду похоже на долбаную одержимость. Я не вспоминала о тебе ещё и потому, что всё это время ты ни одного чёртова раза не попался мне на глаза. Ни на секунду, ни мельком, ни даже боковым зрением – я не видела твоего лица нигде. Я не искала. И ты не искал? Горькое чувство досады, возникшее вслед за этой мыслью, заставило наконец принять тот факт, что ничерта я себя не знаю. Кто эта девушка, смотревшая на меня с глянцевой поверхности потолка? Я не узнаю её. Она смотрела на меня абсолютно потерянным взглядом, задавая свои немые вопросы в надежде, что я смогу дать на них ответы. Нет, дорогая, я ничем не могу тебе помочь.***
Когда я спустилась на первый этаж, на часах уже было около десяти утра, а из кухни доносился аппетитный запах выпечки. Аромат маминых блинов и кленового сиропа наполнил собой весь этаж и настойчиво манил как можно скорее приступить к завтраку. – Наш юный журналист наконец проснулся, – расслабленно откинувшись на спинку стула, мама, тепло улыбнувшись, поприветствовала меня и немного отпила из своей кружки. Я вновь обратила внимание на то, какая она красивая. Даже в домашней растянутой тунике и пошарканных лосинах мама выглядела отлично. От улыбки её и без того мягкие черты лица стали ещё приятнее, серо-зелёные глаза смотрели задорно и будто светились энергией изнутри. От яркого солнечного света, лучи которого сквозь окно словно сами тянулись к ней, короткие бордовые волосы отливали малиновым. – Доброе утро, мам, – подойдя к ней и слегка наклонившись, я привычным жестом чмокнула её в щёку и прошла дальше, к тумбе, на которой стоял интересовавший меня френч-пресс с заваренным чаем, – Неужели улун? – Ага. Давно мы его не заваривали, правда? Молочный улун всегда был нашим любимым чаем. Только папа не признавал его совершенства, отдавая своё предпочтение чёрной индийской классике. Никаких купажей, добавок и, уж тем более, никакого молока. Иногда он пил кофе, но тоже, разумеется, только классический американо. Железный консерватизм. – Правда, – наполнив кружку любимым напитком, я села за стол рядом с мамой и с вожделением покосилась на солидную стопку блинов, царственно расположившуюся на самой середине кухонного стола, – А где папа? – Доброе утро, соня! – неожиданно раздался громкий баритон из-за спины. – Чёрт возьми! – я обернулась на звук и теперь, театрально схватившись за сердце, укоризненно смотрела на выглядывающего из-за угла и, очевидно, довольного своим эффектным появлением отца. Непринуждённо улыбаясь, выглядевший немного старше бальзаковского возраста, с чуть тронутой сединой шевелюрой и таким же задорным, как у мамы, блеском в тёмно-карих глазах главный редактор местного бизнес-издания и по совместительству мой папа подошёл ко мне со спины и положил свою прохладную ладонь на моё плечо. – Не хотел пугать, – очевидно солгал он. Посещавший в юности секцию по какой-то восточной борьбе, он обладал умением подкрадываться до невозможности тихо, словно хищник в дикой природе. Что, поистине, невероятно, учитывая его рост и общую массивность. Он вытворяет такие штуки регулярно, неожиданно появляясь за спиной и заставая врасплох домочадцев. – Ну, разумеется, не хотел, как и каждый раз, – съехидничала я, глянув на маму, которая с таким же весёлым неверием смотрела на нарушителя спокойствия. – Ты, между прочим, очень вовремя решила выйти из сумрака: через час ты бы меня уже не застала, – объявил он, проигнорировав мои слова. – Новая командировка? – Именно так. Важный бизнес-форум, будет что-то вроде обмена опытом. Но в среду я уже вернусь, так что соскучиться не успеете. Кстати, когда опубликуют твой материал, из-за которого мы почти не видели тебя последнюю неделю? – К среде как раз должны. – Вот и прекрасно, – он погладил меня по голове, чуть взъерошив волосы, и пошел, как мне думалось, по направлению к своему кабинету, но на выходе из кухни остановился и обернулся, посмотрев на маму, – Кэт, ты решила что-то насчёт того фестиваля? Я вопросительно посмотрела на маму. – Да, я всё-таки съезжу. Мандэла уже давно зовёт меня встретиться, а сейчас у нас обоих выдались свободные пара дней, так что... – А Барбара не будет против? – вспомнил папа ревнивую жену маминой подруги. – Думаю, Мандэла как-то уладила этот вопрос. Я надеюсь, ты сам не ревнуешь меня к ней? – мама отставила опустевшую кружку и подошла к папе, опустив руки тому на плечи и приобняв за шею. – Поверь мне, я давно убедился в твоей ориентации, – игриво ухмыльнулся он. – Патрик! – она рассмеялась и поцеловала его, а я смущённо отвела взгляд, не собираясь мешать этим двоим своим вниманием.***
Оставшись на кухне в одиночестве, я самозабвенно уплетала блины и обдумывала информацию, выясненную в результате разговора. Мама вместе с подругой решили на сутки съездить на благотворительный рок-фестиваль наподобие Вудстока, а это значит, что примерно через пару часов я останусь в доме одна, и моего уединения не нарушит никто вплоть до завтрашнего вечера. Сперва в голову закралась обида, ведь меня по какой-то причине она не позвала. Но вспомнив о том, что такие фестивали зачастую скатываются в пьяную вакханалию, а отрываться вместе со своим ребенком, пусть даже переступившим порог совершеннолетия, – такое себе удовольствие, я решила, что она тоже заслуживает полноценного отдыха вдали от своей семьи. Покончив с завтраком, я отправилась прямиком в ванную комнату, чтобы окончательно расслабиться и провести какое-то время, лёжа в пенных объятиях воды. Раньше я решительно не понимала маминого пристрастия к этому занятию, поскольку для меня была странной сама мысль о том, чтобы в течение продолжительного времени находиться в горизонтальном положении и ничего не делать. Тем более, в воде. Тем более, пытаясь не уснуть, потому что рискуешь если не захлебнуться, то проснуться в состоянии а-ля «мокрая размякшая картошка фри». Но теперь такого рода отдых кажется просто необходимым на фоне подстерегающего всюду стресса и тотальной эмоциональной и физической усталости. Найдя в смартфоне специально созданный плейлист, я нажала на play, и из динамика тут же полилась медленная мелодия, среди которой ярко выделялось мягкое звучание саксофона. То, что нужно. Неторопливо раздеваясь, я то и дело поглядывала на себя в зеркало, изучающе бродя глазами по собственному обнажённому телу. Меня радовало то, что я видела в зеркале, даже несмотря на некоторые несовершенства, которые были у каждого. Мне нравилась моя шея и слегка выпирающие ключицы. Нравилась моя маленькая грудь, талия и округлые бёдра. Чуть смугловатая кожа, напоминающая кофе с молоком, усыпанная тут и там миниатюрными точками родинок. Я всегда была убеждена, что, так или иначе, самым главным в человеке был именно человек: его личность, характер, темперамент. Внешность же далеко не так важна, учитывая, что базовый набор черт мы получаем при рождении, в этом нет нашей личной заслуги. В конечном итоге, я нравлюсь себе не потому, что отвечаю каким-либо стандартам и идеалам красоты, а потому что не только моя личность, но и моё тело вместе со всеми его особенностями – это тоже я. Как только вода в ванной набралась до нужного уровня, я, предварительно проверив температуру и добавив немного пены и масла с ароматом пряностей и цитрусовых, погрузилась в воду, оставив на поверхности лишь голову и верхнюю часть плеч. Тёплая вода моментально заставила расслабиться напряжённые мышцы, а голова приятно опустела, вскруженная льющейся из динамиков мелодией и окутавшим сознание пряным ароматом. Руками я начала массажными движениями растирать особенно затекшие места, медленно двигаясь вниз от шеи, затрагивая плечи, обхватывая с боков у живота, подтянула ближе к груди колени, чтобы уделить внимание мышцам ног. Внезапно мне захотелось, чтобы это были прикосновения совсем не моих рук. От появившейся в сознании картины тело бросило в жар ещё сильнее. Я могу запретить себе приближаться к тебе, разговаривать с тобой, даже смотреть в твою сторону, но запретить себе думать о твоих горячих, покрытых дорожками проступающих сквозь кожу вен, сильных руках, блуждающих по каждому сантиметру моей кожи, – это оказалось невыполнимым. К черту всё! Я представила, как ты ведёшь линию неторопливых прикосновений вдоль моих рук, очерчиваешь линию талии, невесомо дотрагиваешься до живота, поднимаясь выше. Как ты едва касаешься чувствительной груди, водя пальцами вокруг сосков, но не притрагиваешься к ним, дразнишь, желая моих мучений. Ты игриво, нахально заглядываешь мне в глаза, из-за чего, конечно, желание становится ещё невыносимее, и когда ты наконец решаешь коснуться сосков, сдавив их между пальцев, сначала легонько, а затем всё увеличивая силу, чуть выкручивая, я отчаянно хочу сорваться на блаженный стон. Всё это время я повторяла твои фантомные движения своими руками, доводя себя практически до исступления. Никогда ещё фантазии так сильно не возбуждали меня. Макс, какого дьявола ты сотворил со мной? Моё сознание рисует, как, вдоволь наигравшись с моей грудью, ты опускаешься по животу ниже, щекочущими движениями ведёшь вдоль внутренней стороны бёдер, вызывая лёгкие спазмы и разбегающиеся по всему телу мурашки. Держа глаза закрытыми, я вижу, как ты плавно и мучительно медленно подбираешься к месту сосредоточения моего возбуждения. Ты нежно проводишь вдоль чувствительных складочек, чуть раздвигая их, размазывая липкий сок возбуждения, и я буквально схожу с ума от того, насколько это пошло и, вместе с тем, катастрофически приятно. Твоими руками я, наконец, касаюсь клитора и чуть надавливаю, ощущая болезненную сладость столь долгожданных ласк. Я представляю, как твои пальцы круговыми движениями буквально измываются над этой чувствительной точкой, а затем соскальзывают ниже и погружаются в трепещущую глубину. Я чувствую, что дышать становится всё тяжелее, вода вокруг теперь кажется пленом, забирающим кислород. Ты входишь в меня двумя пальцами, медленно, слишком медленно, постепенно погружаясь всё глубже, и когда, наконец, достигаешь точки сосредоточения нервных окончаний, я еле сдерживаюсь от того, чтобы не сорваться на крик. Если мама услышит, вряд ли она решит, что я просто ударилась. Меж тем, сознание продолжает рисовать, как ты начинаешь двигаться во мне пальцами, сперва медленно, но затем всё ускоряя темп, и я вторю своей фантазии, отчаянно лаская себя. Хочу, чтобы, не останавливаясь, ты поцеловал мою грудь, языком обведя сосок и слегка прикусил его, усиливая удовольствие. По лицу стекают капельки пота, глаза чуть ли не закатываются от сильных, сводящих с ума ощущений, сердце вот-вот вырвется из грудной клетки и пробъет потолок. Мне жарко, жарко, нестерпимо жарко. Внезапно тело прошивает мощный спазм, удовольствие достигло своего апогея и я с силой прикусила руку, чтобы не закричать, а затем на долгие мгновения, показавшиеся мне целой вечностью, провалилась в омут сильнейшего оргазма в своей жизни.***
Придя в себя, я быстро ополоснулась под душем и пробралась в свою комнату, стараясь не попадаться на глаза кому-то из домочадцев, потому что, вполне возможно, парочку стонов я всё-таки не сдержала. Я отчаянно старалась не думать о том, что произошло, отвлекая себя какими-то рутинными действиями, и, тем не менее, я попросту не могла это проигнорировать. Я чувствовала себя абсолютно сумасшедшей, просто больной на голову нимфоманкой. И теперь я окончательно убедилась в том, что увязла в этой идиотской ситуации по самое горло. Звонок. Снова спасительный звонок от Фрэнсис, прерывающий акт моего самобичевания. Словно она чувствует, знает, когда именно нужно позвонить. – Мадам, у меня к вам просто охренительное предложение! – она явно была чем-то радостно взволнована. – Если это то самое предложение, где я должна удостовериться в твоей половой принадлежности, то я всё-таки... – Господи, Мия, сразу понятно, о чём ты там думаешь! – она залилась звонким смехом, – Я не об этом, глупышка. Сконфуженно покраснев, я смачно ударила себя по лбу. Блять. – Я вся внимание, – попыталась я взять себя в руки и как можно скорее перевести тему. – Ты же не думала, что мы не отметим наш с тобой титанический труд, сожравший столько нервов, правда? – Они ведь ещё даже не напечатали её, Фрэн, – я вздохнула, потерев рукой лоб, и подумала о том, что Фрэнсис снова торопит события. – Но они напечатают! Мистер Боу, если ты не помнишь, сказал, что всё хорошо. – Так может мы подождём, когда статья всё-таки будет опубликована, а уже потом будем что-то праздновать? – Ну ты и зану-уда... – протянула моя подруга, и я словно почувствовала на себе упрекающий взгляд её глаз, – Так, ничего не знаю, сегодня ты идёшь со мной. И Саймона позовём, он всё-таки тоже руку приложил. – Прости, иду с тобой куда? – На вечеринку, Ми! Ван Арт устраивает вечеринку, и мы должны прийти туда, чтобы как следует оторваться. О, боги, только этого не хватало. – Под «оторваться» ты ведь имеешь в виду «напиться вдребезги»? – Само собой!