Макс
Это была тошнотворная неделя. Вообще-то, худшая на моей памяти за последнее время. Я чувствовал себя, словно сбежавший из-под стражи заключённый. Словно за мою голову назначена награда, и я точно знал, кого стоит опасаться сильнее всех. И каждый грёбаный раз, едва завидев тебя, я сию минуту сваливал в закат, чтобы не дать появиться даже шансу взглядам пересечься. Потому что понимал, что я прочту в твоих тёмных коньячных радужках: презрение и страх. И тогда я буду побеждён. Но, вместе с тем, ощущение долбаного раздвоения личности не покидало меня ни на секунду. Потому что, блять, нельзя чудовищно сильно, до хруста костей хотеть чего-то и одновременно катастрофически не хотеть, будучи психически здоровым. Я избегал тебя, как только мог, искал всевозможные предлоги ходить иными маршрутами, чтобы парни ничего не заподозрили, даже, чёрт бы тебя побрал, выучил твоё расписание, чтобы ни в коем случае внезапно не столкнуться. Понимаешь, насколько я съехал крышей? Это паранойя, и я жил в ней каждый день с того самого момента. Момента, который расколол меня надвое. Один раз я чуть было не сорвался. В тот момент я выходил с обеда и случайно увидел твою каштановую копну в коридоре, мелькающую между другими, абсолютно безликими для меня. Между нами было достаточно приличное расстояние, чтобы остаться незамеченным и, в случае чего, успеть одёрнуть себя, если вдруг сильно потянет подойти. Ты выглядела ужасно занятой, с кипой каких-то распечаток подмышкой. Уставившись в смартфон, ты быстро прошла мимо, совершенно не глядя ни по сторонам, ни себе под ноги, и, конечно, врезалась в какого-то утырка с болтающимся фотоаппаратом на шее. Когда я понял, что смотрю слишком долго и это худшим образом сказывается на самоконтроле, я уже собрался отвести взгляд и как можно скорее***
Тишину в моей комнате нарушает лишь однообразное тиканье настенных часов. Я сижу за столом, безучастно бегая глазами по строчкам параграфа, полностью отдавая себе отчёт, что не понял и не запомнил ничего из того, что прочитал. Который вечер я не могу сосредоточиться ни на чём, что делаю, и, откровенно говоря, уже смирился. Я чудовищно устал. Вымотан до такой степени, что уже не хватает сил даже злиться, хотя, казалось бы, именно злость была моим перманентным состоянием на протяжение этих дней. Она же и заставляла действовать. Я закрываю учебник и откидываю его на край стола, осознав всю бессмысленность ещё одной попытки заняться учёбой. Поднявшись с кресла, я падаю на кровать, положив одну руку под голову, а второй тру прикрытые веки. Не легче. Приоткрываю глаза, и мой взгляд падает на уставленные наградами настенные полки. Разного размера кубки и несколько медалей гордо бликуют золотом в свете настольной лампы. Сколько я уже не состою в команде? Год с небольшим, кажется. А ощущение, будто это было минимум лет десять назад. Я ушел тогда, можно сказать, на пике величия, осознав, что мне попросту больше это не интересно. Безусловно, в жизни одного из лучших игроков футбольной команды, которая вывела школу в рейтинг первых, были свои плюсы: постоянный и вездесущий респект, поблажки от учителей, обожание девчонок, начиная, естественно, с группы поддержки лёгкого поведения. Но всё это со временем превращается в один бесконечный, будто наркотический трип, и в один прекрасный момент ты понимаешь, что топчешься на месте. Время идёт, но не для тебя, и всё, что ты ощущаешь, это лишь постоянное чувство дежавю. Словно ты – долбаный Фил Коннорс, а радиоведущий раз за разом каждое утро объявляет второе февраля. Когда я известил о своём решении нескольких парней из команды, которые успели стать мне друзьями, естественно, они не обрадовались. Но выслушав меня, они, хоть и с грустью, но поддержали моё решение, пообещав, что на нашей дружбе это не отразится. После этого я всерьёз занялся учёбой, на полке даже появилась ещё парочка наград, но уже за мои интеллектуальные заслуги. Я начал думать о поступлении в колледж, советоваться об этом с учителями и семьёй. А ещё произошло то, о чём если бы мне кто-то сказал пару лет назад, я бы стопроцентно назвал его психом: учащийся со мной в одном классе Ван Арт, которого я всегда считал самодовольным, скучным ботаном, начал казаться мне неплохим парнем. Всё ещё ботаном, но довольно интересным, уравновешенным и разносторонним. Я начал его уважать. Подумать только, ещё совсем недавно у меня было столько планов и энергии для их воплощения. Всё вокруг казалось предельно понятным, а будущее – отчётливым и многообещающим. А сейчас я лежу здесь, развесив сопли, и не могу думать ни о чём другом, кроме тебя, хренова ты стерва. Всё медленно, но верно катится в ебеня. Но я, чёрт возьми, не могу позволить себе всё испортить. Я должен понять, как снова стать самим собой, пока не угробил свои перспективы окончательно. Что в тебе особенного, Мия? Почему достаточно лишь мысли о тебе, чтобы я вновь начинал бредить от парадоксальности чувств? Чувств... От этого слова, применимого к тебе, всё моё существо наполняется брезгливостью. У меня были девушки, достаточно для того, чтобы не чувствовать себя аутсайдером. Они были красивыми, некоторые даже не глупыми, меня всё устраивало. Но я никогда не мог понять, как можно по кому-то в прямом смысле сходить с ума. Особенно, если этот кто-то до охренения раздражает тебя одним своим существованием. Внезапно мою голову посещает поражающая своей очевидностью мысль. А что, если я просто хочу трахнуть тебя? Если это всего-навсего желание заполучить новый трофей, покорить очередную вершину... Завершить то, что я сам начал в тот проклятый день? Просто галочка, поставив которую, можно было благополучно забыть и двигаться дальше. В одной из книг по психологии, которые любезно подсунула мне Хелен, узнав, что после школы я рассматриваю также поступление в педагогический колледж, я наткнулся на понятие «незакрытый гештальт». Если я правильно помню, его симптомы очень похожи на то, в чём я варюсь изо дня в день. Есть много способов избавиться от этой заразы, большинство из которых предполагают длительную умственную работу, но самое первое и простое – попытаться-таки завершить незавершённое. Но, если подумать... Не-не, в задницу эту затею. В конце концов, может, мне просто нужен секс – не важно, с кем. Стоит проверить эту догадку, и, кажется, я даже знаю, где и когда. Вчера я услышал, что предки Ван Арта уехали на пару дней и в их отсутствие планируется какая-то движуха у него дома, которую, разумеется, не может пропустить ни одна легкомысленная тусовщица из нашей школы. Нащупав на прикроватной тумбочке телефон, я подтягиваю его к себе и набираю номер бледнокожего сноба. – Вики, салют. – Когда ты обращался ко мне по фамилии, было лучше, – сквозь динамик телефона его холодный голос кажется и вовсе безжизненным, словно механический, – Здравствуй, Макс. Что-то нужно? – У тебя сегодня что-то намечается, как я слышал? – стараюсь сделать голос максимально невозмутимым и не показывать, насколько навязчивым себя чувствую. – Правильно слышал. Хочешь прийти? – не передать, как я благодарен ему за то, что он сам об этом спрашивает. – Да, поэтому и звоню, собственно. – Конечно, приходи, – не знаю, кажется мне или нет, но голос Ван Арта словно чуть-чуть оттаял, – Места хватит всем. – Ага, я наслышан, – все, кто хоть раз был в гостях у Виктора, попросту не могут остановить потоп дифирамб, посвящённых площади и крутизне его дома, – Спасибо, Ван Арт. Я приду. – Не за что, Фолл. Сейчас скину адрес и время.***
Мия
Фрэнсис, чтоб её, не прислушалась ни к одной моей отговорке, настояв на том, что мы должны «дать себе расслабиться». Её, почему-то, совершенно не волнует, что мы с ней понимаем это по-разному. Я никогда не была заядлой тусовщицей, находя это занятие привлекательным только в исключительных случаях. Конечно, раз в вечность и мне хочется шумных компаний, громкой музыки, под которую можно ритмично подрыгаться, благодаря выпивке забыв о том, что кто-то может пялиться на тебя. Но не сейчас. А хочется сейчас, честно говоря, попросту исчезнуть со всех радаров и побыть в одиночестве. Посмотреть какой-нибудь фильм или слюнявый сериал, прочесть пару глав фантастического романа, да чёрт возьми, хоть все углы в доме пересчитать – всё, что угодно, лишь бы убежать от этой идиотской реальности и занять чем-то мозг. Мда. Если уже сейчас, по такой незначительной причине я хочу схлопнуться аки сверхмассивная звезда, что будет, когда начнутся настоящие, взрослые проблемы? А они, безусловно, начнутся, стоит мне лишь закончить школу. На самом деле, есть в поведении Фрэнсис нечто странное, но я пока не понимаю, в чём причина. Какая-то она уж слишком... Воодушевлённая? Словно она никогда не бывала на подобных вечеринках и сейчас готовится к ней, как к крестовому походу, разве что «Ave Maria» не орёт. После того, как она торжественно сообщила мне, что я однозначно иду с ней туда (ещё и в компании с Куком – что может быть лучше?), вслед за этим из динамика смартфона градом посыпались абсолютно ненужные мне детали предстоящего события, рассуждения о том, что же ей такого надеть, разумеется «не для кого-то, а чисто для себя, просто хочу выглядеть хорошо, бла-бла», а затем её реплики полностью перетекли в какие-то странные бессмысленные обрывки фраз и вопросов, сопровождаемые нервными смешками. Конечно же, на мой вопрос, всё ли с ней в порядке, она пролепетала волнительное: «лучше не бывает». Что на уме у этой женщины?***
Ко времени, которое Фрэнсис назначила часом «Х», я успела полностью собраться. Решив, что если уж она собралась придумать с одеждой что-то особенное, я тоже не хочу выглядеть так, будто засунула руку в лежавший на полу ворох тряпок и надела то, что первое там попалось. Закончив гримироваться, я делаю два шага назад от зеркала и оглядываю себя с ног до головы. Шоколадного оттенка шёлковый топ на бретельках, коему в пору быть скорее пижамным, заправлен в чёрную кожаную юбку до середины бедра, которая плотно сидит на талии и выгодно подчёркивает бёдра. На плечи накинут мамин белый пиджак с длинным рукавом, контрастируя с моей чуть смугловатой кожей и скрывая главную особенность топа – открытую спину. Взгляд соскользнул ниже. На ногах красуются гордо купленные мной на распродаже чёрные гриндерсы с клёпками. Не слишком ли агрессивно? Нет, в самый раз. А вот отсутствие лифа – тут уже хорошо было бы подумать дважды, а то и трижды. Шёлк топа достаточно плотный, чтобы сейчас сквозь него не было видно очертаний ничего интересного, но если я вдруг замёрзну, это вряд ли скроется хоть от кого-то... Ой, да чёрт с ним! В крайнем случае, сложу руки на груди и буду делать вид, что всем недовольна. Вероятно, даже вид делать не придётся. Картину «Мама, я больше не девственница» довершают макияж в бежево-шоколадных оттенках с капелькой блёсток и распущенные волосы, уложенные крупными волнами. Кажется, я готова. Едва я об этом подумала, раздался пронзительный звонок в дверь, от чего я слегка подпрыгнула на месте. В этом вся Фрэн, как всегда вовремя. Подхватываю со стола маленькую сумочку на длинном ремешке и иду по направлению ко входной двери, попутно хватая с тумбочки ключи и телефон, которые тут же отправляются в сумку. Готовая, едва откроется дверь, с разбегу налететь на подругу и обнять её, я обнаруживаю на дорожке того, кого совсем не ожидала увидеть так скоро. – Мия! – бог ты мой, он что, вообще никогда фотоаппарат не снимает? – Выглядишь просто балдёжно! – Ага, спасибо... – обескураженная, я на мгновение впадаю в ступор, – Привет, Саймон. Вопреки моим ожиданиям, которые, очевидно, вообще сегодня не собираются оправдаться, он делает шаг вперёд, оттискивая меня обратно в дом, а затем и сам ступает за порог, по-хозяйски уперев руки в бока. – А у тебя тут ничего, миленько, – его заинтересованный взгляд бродит по гостинной, кухне, а затем останавливается на лестнице, ведущей на второй этаж, – Твоя комната наверху? О чём, чёрт возьми, он думает?! И почему ведёт себя так беспардонно? Это совсем на него не похоже. – Какая разница? – возмущение внутри стремительно закипает, но я всеми силами стараюсь держать себя в руках, чтобы не грубить ему. Пока что, – Саймон, идём. Фрэнсис наверняка нас уже ждёт. – Да-да, конечно, – он оборачивается и подходит чуть ближе ко мне, и я, наконец, понимаю, что с ним не так. – Не говори, что ты уже выпил. – Совсе-е-ем капельку, – он выставляет руку перед собой и его указательный и большой пальцы почти соединяются, оставляя микроскопическое пространство между собой, видимо, подкрепляя этим жестом его слова. – Ну да, естественно, – фыркаю я, разворачиваясь в сторону до сих пор открытой входной двери, и делаю шаг, – Пошли уже. – Конечно! Куда ты, туда и я, – он выходит вслед за мной, и я вдруг чувствую, как его ладонь легла на мою талию, обхватывая сбоку, а затем сразу же заскользила ниже. Резко разворачиваясь, я сбрасываю с себя его руку и сильно толкаю в грудь, от чего он, покачнувшись, делает шаг назад и, сперва удивлённо, а затем с оттенком недовольства смотрит на меня. – Ты что о себе думаешь?! – выплёвываю я, разъярённо смотря в его маслянистые пьяные глаза, – Ещё раз коснёшься меня без разрешения, пожалеешь! – Воу-воу, Мия, спокойно! – он выпрямляется и капитулирующе поднимает руки, чуть выставляя их вперёд, – Я не хотел обижать тебя. Прости... Пелена злости постепенно спадает, уступая место утомлению. Я устало прикрываю глаза и потираю виски, обдумывая то, что сейчас произошло. Конечно, это было отвратительно, но ведь Саймон обычно никогда себя так не ведёт. Сейчас он пьян, к тому же, давно испытывает ко мне, мягко говоря, сильную симпатию, так что его поведение вполне понятно. Но, всё же, дурацкая была идея послать его встретить меня. Как только увижу Фрэн, обязательно скажу ей пару ласковых. – Ладно, Саймон, давай не будем ссориться, – выпрямляюсь и поднимаю на него глаза, встречаясь с его виноватым взглядом, – Просто больше так не делай. Идёт? – Конечно, Мия, – его лицо просияло, и теперь его глаза вновь оттеняются пьяным весельем, словно ничего и не произошло. Он делает шаг ко мне, но встаёт не слишком близко, а затем кивает в сторону нашего пути. Я с сожалением взглянула на своего жука, припаркованного у дороги. Что ж, раз я собираюсь пить, ни о каком вождении и речи быть не может. Надеюсь, прогноз погоды не обманул меня, обещая, что сегодняшние вечер и ночь будут тёплыми.***
Дорога вышла не долгой и, я бы даже сказала, вполне сносной. Саймон всё пытался увлечь меня беседой, и время от времени у него это даже получалось. Он рассказывал интересные моменты, связанные с его увлечением фотографией, слегка затронул тему дороговизны аппаратуры, искренне возмущаясь, рассказал о том, что недавно отремонтировал свой фургон, но на днях ненавистный радиатор вновь пал смертью ржавых. Одним из интересных моментов, которыми он делился, была съёмка в лесу неподалёку. Когда он просматривал плёнку, одна из фотографий имела какие-то странные засветы, из-за чего Саймон на полном серьёзе предположил, что к нему в кадр попал призрак. Рассмеявшись в ответ, я, посчитав это более, чем уместным, рассказала о романе своей мамы, главными героями которого являются вампиры и оборотни, и, услышав это, Саймон пришёл в почти детский восторг. Практически в конце нашего пути я подумала о том, что он действительно неплохой парень, хоть и чудной. Возможно, если его чувства остынут, мы могли бы стать друзьями. Едва начинает виднеться дом Ван Арта, я тут же отмечаю длиннющий ряд припаркованных машин и думаю о том, что либо здесь куча народу, которая не собирается пить, что само собой отпадает из-за абсурдности, либо эта самая куча решила остаться здесь на ночь, что выглядит более вероятным, потому что дом моего знакомого и правда оказался просто гигантским и вполне способным вместить хоть целую гвардию пьяных тел. Музыку снаружи слышно очень слабо, но из большого панорамного окна льются разноцветные танцующие и перемигивающиеся лучи света, намекая на то, что вечеринка в самом разгаре. Фрэнсис уже должна быть здесь, но вероятность, что она услышит среди этого праздника жизни звонок мобильного, очень мала. Тем не менее, я решаю попробовать. Спустя пять долгих гудков я уже собираюсь отменить вызов, но они внезапно прекращаются, а на их месте возникает жуткая какофония звуков, среди которой я еле различаю голос своей подруги: – Мия... (неразборчиво)... Вот чёрт! – Фрэн, мы здесь! – стараюсь говорить как можно чётче и при этом не слишком кричать. – Мия, вы подошли?! – крик Фрэнсис практически оглушает меня, и я слегка отодвигаю телефон от уха, – Ми... Отвали, придурок, я разговариваю!.. Мия, я сейчас выйду! – вслед за этим тут же слышу короткие гудки. Я подхожу ещё ближе и решаю, что, пока жду, могу получше осмотреть особняк семьи Ван Арт снаружи. Хотя, признаюсь честно, слово «особняк» уж слишком не клеится к этой современной минималистичной постройке. Широкие прямоугольные окна во всю высоту стены на втором этаже и гигантское панорамное окно на первом. Наверху, шириной в весь этаж, растянулась лоджия, очерченная перегородками из матового стекла. Сами стены покрыты фактурным материалом черного и серого цветов, создавая минималистичный геометрический ансамбль. Перед домом на идеально подстриженном зелёном газоне расположился круглый каменный очаг, сейчас без пламени, но от этого не менее завораживающий, а вокруг него – несколько уютных деревянных шезлонгов. Размечтавшись, я смотрю на это великолепие, и только когда стройная темнокожая фигура девушки, вышедшей из дома, подходит ко мне почти вплотную, я моргаю и замечаю наконец свою подругу, которая тут же кидается мне на шею и крепко целует в щёку, а я улавливаю исходящий от неё сладко-терпкий аромат вина. – Ну наконец-то! – разомкнув объятия, она берёт мои руки в свои и заглядывает чересчур радостными, подёрнутыми пьяной дымкой глазами в мои, немного ошеломлённые, но такие же дружелюбные, – Как я тебе? – расцепив руки, она делает шаг назад и дважды оборачивается вокруг своей оси, пританцовывая и подпрыгивая. Красное платье без бретелек с блестящим лифом и летящей шифоновой юбкой смотрится на ней потрясающе. Выгодно подчёркивая изящную талию и пышную грудь, оно выглядит так, словно сшито специально для неё. – Это невероятно, Фрэн, – произношу я, очарованно глядя на подругу, – И очень сексуально, кстати. Заливисто рассмеявшись, она окрашивается румянцем то ли от смущения, то ли от вина, но затем вдруг прерывается, словно о чём-то вспомнив, дважды моргает и окидывает меня непонимающим взглядом. – А где Саймон? Саймон! Я чувствую, как волна недоумения поднимается внутри, и тут же начинаю искать глазами своего горе-спутника, который успел куда-то пропасть, пока я пялилась на этот домище. Но сколько бы я ни вертела головой, бестолку. Его здесь нет. – Чёрт, я не знаю... – Вы же вместе пришли? – Да, и кстати об этом... – не успеваю я договорить, потому что Фрэнсис перебивает меня. – Пошли, нам нужно срочно найти его! – раскрасневшаяся, точно под цвет платья, Фрэн хватает меня за запястье и бежит в дом, утаскивая меня за собой. – Да зачем? Что с ним может случи... – но моя речь снова обрывается, потому что мы заваливаемся внутрь и дверь бесшумно задвигается за нами, точно магический портал перемещая меня и Фрэнсис в иное измерение. Взгляд на мгновение утопает в расфокусе, от чего всё вокруг резко утратило чёткость, остались лишь многочисленные тёмные очертания на фоне цветных танцующих пятен света, переливающегося от насыщенно-голубого до ярко-розового. Ритмичная музыка, льющаяся словно отовсюду, басами прошивает тело. Воздух отчего-то становится невероятно густым, словно кисель, и я теряю ориентацию в пространстве, чувствуя себя Алисой, бежавшей за кроликом в красном платье. Но моя Алиса случайно надкусила шляпку гриба не с той стороны, и теперь стремительно уменьшается, наблюдая, как всё вокруг, словно в замедленной съёмке, возвышается над ней. Сквозь пелену помутнения я слышу знакомый голос и чувствую, как кто-то подхватывает меня под руки сзади. Спустя несколько секунд моё тело опускается на что-то мягкое, а в руку всовывается стакан, и я автоматически осушаю его. Рот мгновенно обжигает терпкой горьковатой жидкостью, консистенция которой гораздо плотнее воды, и я тут же распахиваю глаза, судорожно ловя ртом воздух. – Что это, вашу мать?! – обращаюсь я к своим спасителям ещё до того, как успеваю разглядеть их. – Виски, – раздаётся безэмоциональный, ровный голос откуда-то сверху, и я поднимаю глаза, разглядев лицо владельца дома. – Уф-ф... – морщусь я от всё ещё играющего на языке привкуса, – Добрый вечер, Виктор. – Здравствуй, Мия. Рад, что ты смогла прийти, – вновь поднимаю на него глаза и вижу, как уголок его губ еле заметно приподнялся, что означает, что он действительно рад. – Ты как, Ми? – чувствую, как плечо сквозь ткань пиджака сжимает небольшая ладонь. Фрэнсис разглядывает моё лицо с каким-то жутким беспокойством, сидя на диване справа от меня. – Лучше не бывает, – мимика, наконец, поддаётся, и я, улыбнувшись, возвращаю ей красноречивый взгляд, – А обязательно было меня травить, чтобы вернуть к жизни? – Зато ты быстро пришла в себя, – говорит Ван Арт, присаживаясь передо мной на корточки и заглядывая в глаза, – А это, – он демонстративно покачал из стороны в сторону стаканом в своей руке с плещущейся внутри янтарной жидкостью, – Очень качественный виски, который никак не может тебя отравить. Разве что, если с пивом мешать не захочешь. В ответ на его реплику у меня вырывается нервный смешок. Покрутив головой и проверив состояние мышц всех остальных конечностей, я убеждаюсь, что, к счастью, пациент скорее жив, чем мёртв. Когда вновь перевожу глаза на собеседников, Виктор уже поднялся на ноги и теперь склонился к Фрэнсис, произнося той что-то на ухо, от чего на её лице расцветает смущённая улыбка, а взгляд кротко опускается книзу. Кхм... Добрый вечер! А что это значит? – Не пугай нас больше, – почти тепло произносит мне Ван Арт, отпрянув от ещё больше раскрасневшейся Фрэнсис, затем легко кивает и, развернувшись, уходит куда-то вглубь толпы. – Как понимать твой обморок? – радостно-смущённый настрой Фрэнсис мгновенно испарился, и теперь она выжидающе смотрит на меня, нервно теребя браслет на руке. – Как понимать ваши с Ван Артом перешёптывания? – ехидно улыбаюсь, выгибая бровь. – Господи, я хотела тебе сказать сегодня, но... – Но зачем-то отправила за мной Саймона, да? – Ми, я объясню! Только давай сперва его найдём, ладно? – Зачем? Он взрослый мальчик, ему не нужны няньки. – Ты просто не знаешь, какой он, когда перепьёт, – выражение её лица начало приобретать тревожные черты, а взгляд забегал из угла в угол, – Я видела его в таком состоянии, мало того, что другим жизни не даёт, так ещё и сам потом мертвецом ходит несколько дней. – Если не умеет пить, пусть не пьёт! – внезапно перед глазами вновь всплывает ситуация, возникшая на пороге моего дома, и возмущение вперемешку с раздражением мгновенно подкатывают к горлу, вырываясь ядом, – Он знает свои особенности, но всё равно выбирает надраться, а затем облапать всех, кто под рукой! – Да, я понимаю... – начинает Фрэнсис, но вдруг хмурится и заглядывает в мои глаза, – Стой, а откуда ты... – Давай потом всё это обсудим? – говорю я, шумно выдыхая и пытаясь унять свою вспыльчивость, которая теперь, Спасибо, Виктор, подкрепляется расплескавшимся по организму виски, – Ты хочешь найти его? Давай найдём, я не против. Мы уже привычным образом договорились разделить область поиска, проверив сперва левую и правую части первого этажа, включая все комнаты, кроме тех, что предусмотрительно запер Виктор от непрошенных гостей. В основной комнате найти хоть кого-то в толпе беснующихся старшеклассников было проблематичнее всего, но Фрэнсис сказала, что Саймона, если он где-то тут, найти не составит труда. Поиски здесь не увенчались успехом, как и в остальных комнатах первого этажа, если только не считать успехом обнаружение трёх, практически обнажённых, страстно целующихся парочек, которые не умеют (или не хотят) запирать двери. На втором этаже комнат было вдвое меньше, так что мы понадеялись в скором времени поймать пьяного фотографа, если только он не ушёл бесчинствовать куда-то ещё. Проверив две комнаты отведённого мне крыла, я направляюсь по коридору к дальней двери, попутно разглядывая картины и фотографии на стенах. На одной из фотографий, явно студийной, которая привлекла моё внимание больше остальных, изображены трое. Солидный мужчина, одетый в строгий костюм с жилеткой, с убранными назад волосами, расслабленно сидел в кресле, закинув одну ногу на другую. Напротив него – красивая женщина с тонкой изящной шеей, длинными волосами, собранными в аккуратную причёску, одетая в изысканное приталенное платье в пол, так же сидела в кресле, держа идеально прямую осанку и посылая камере гордый взгляд. Между ними, чуть позади, стоял сам Виктор, казалось, вобравший в себя черты их обоих: солидность и аккуратность, строгость и изящество. На нём – сдержанный костюм в чёрно-серых тонах. Он стоял вполоборота, расслабленно опустив руки по бокам, и смотрел в объектив с присущим ему холодным достоинством. Разглядывая фото, я понимаю, что семья Ван Арт – самая элегантная семья, что я когда-либо видела. Дойдя, наконец, до нужной мне комнаты, я несильно толкаю дверь, и она отворяется. Комната оказалась одной из гостевых спален, гармонию которой нарушает лишь тело пьяного фотографа по фамилии Кук. Сидящий на полу в двух метрах от меня, Саймон верхней частью своего тела опирается на кровать и, кажется, мирно спит, что заставляет меня наконец облегчённо выдохнуть. Подходя к нему, я уже достаю из сумочки телефон, чтобы набрать сообщение Фрэнсис, но тут Саймон вдруг подаёт голос, и я подхожу ближе, чтобы немного потормошить его за плечо. – Ми-ия... Эт-то ты? – он ощупывает руками область вокруг себя и, находя початую бутылку чего-то крепкого, сжимает её в руке и пытается подняться. – Саймон, тебе лучше сейчас полежать. – Не-е-ет, – словно смеясь, говорит он, отодвигаясь от кровати и полностью усаживаясь на пол, а потом присасывается к бутылке и делает несколько глотков. Оглядев его, я замечаю, что фотоаппарат, казалось, навечно пришитый к нему, сейчас куда-то подевался. Он вытирает губы тыльной стороной руки, а затем поднимает на меня маслянистый немигающий взгляд, – Я са-ам знаю, что для меня лучше... Он откровенно разглядывает меня, пока его взгляд понемногу приобретает какую-то осмысленность, будто он прямо сейчас пытается о чём-то думать, и, не могу понять, почему, но мне это не нравится. – Ты пришла ко мне? Ты беспоко-оилась? – ухмыляется он, продолжая сверлить меня тяжёлыми глазами. Саймон отставляет бутылку и пытается подняться на ноги, а я наблюдаю за этим и пытаюсь придумать, что делать дальше. Окинув взглядом окружение, я внезапно понимаю, что я, видимо, сама того не замечая, прошла вглубь комнаты и теперь нахожусь от двери гораздо дальше. Кое-как поднявшись на ноги, он, шатаясь, делает несколько медленных шагов ко мне, отрезая прямой путь к двери, ни на секунду не уводя взгляд от моего лица, и я внутренне уже начинаю паниковать. – Саймон, не подходи, – стараюсь говорить уверенно, но тело предаёт меня, и я понемногу начинаю пятиться. Пиджак неловко спадает с плеч на пол, но я не могу позволить себе отвлечься от угрожающе приближающегося фотографа. – Мия, де-евочка, – приторно протягивает он, и я чувствую, как к горлу подкатывает тошнота, – Ты же знаешь, я ни за что-о не сделаю тебе больно... – он медленно подходит всё ближе, и я вдруг чувствую оголённой спиной шершавый холод стены, подписывавший мне приговор. Страх с удвоенной силой сковывает тело, а сердце колотится, словно в лихорадке. – Саймон, ты помнишь, что я говорила тебе? Если ты дотронешься до меня... – но он вдруг быстро преодолевает расстояние до меня и прижимает моё напряжённое тело к стене. Его лицо совсем близко с моим, и я чувствую исходящий от него густой смрад перегара, от чего все внутренности сводит в рвотном позыве. Руками он с давлением обхватывает мои плечи, и я глазами начинаю рвано бегать по его лицу, ища хоть один мельчайший намёк на здравомыслие, но не нахожу. – Ты так жесто-ока, Мия! – его лицо искажает гримаса злобы, от вида которой кровь замедляет свой бег, и я понимаю, что ещё никогда прежде не видела его таким, – Я сто-олько делал для тебя, всегда был ря-ядом, а т-ты... – Саймон, очнись! В тебе сейчас говорит алкоголь, это не ты! – пытаюсь я достучаться до него. – Не-ет, Мия, это говорит моё сердце, что т-ты растоптала! – прокричав это, он тянется своими губами к моим, и я собираюсь с силами и впечатываюсь коленом в его пах. От удара он моментально сгибается пополам, а комнату пронзает вой. Я высвобождаюсь из ослабевшей хватки и, не найдя иного пути, бегу к кровати, перекатываюсь через неё и рвусь к двери, но когда до спасения остаётся всего шаг, очухавшийся Саймон настигает меня и с силой дёргает за плечи. – Т-тварь! Я научу тебя, как нужно себя вести! – выплёвывает он, резко перехватывая мои руки за спиной, и с грохотом припечатывает моё тело к массивному платяному шкафу. Удар болью расплескался по телу, я дёргаюсь, набираю воздух, чтобы закричать, но он стискивает меня и зажимает рот, и я лишь жалко, сдавленно мычу. До мечущегося в панике сознания доходит, что никто не найдёт, не услышит меня из самой дальней комнаты второго этажа. И я вновь цепенею от ужаса, от отчаяния и острого чувства несправедливости, режущего всё моё естество. К глазам болезненно подступает влага, слёзы вот-вот обожгут щёки, и я ненавижу себя сейчас едва ли не сильнее, чем его. Я должна бороться, должна продолжать сопротивляться и сделать хоть что-нибудь, но вместо этого я отчаянно жалею себя и давлюсь слезами вперемешку с горечью и разочарованием в самой себе. Происходящее дальше случается за какие-то доли секунд. Я слышу грохот, с которым распахивается дверь, вслед за ним глухой удар, а затем чувствую, как пальцы Саймона разжимаются и сковывающее тело давление пропадает, оставляя после себя побелевшие, отзывающиеся болью следы на коже. Свободна. Возникшее в голове, это слово заставляет в ошеломлении подкашиваться ноги. Внутри черепной коробки расплескался белый шум, сквозь который всё отчётливее слышатся истошные хрипы и я понимаю, что за моей спиной кто-то душит моего неудавшегося насильника. «Пусть получит своё!» – возникает на мгновение мысль, но я прогоняю её, резко разворачиваюсь и, не поднимая взгляда, бросаюсь на влетевшую в комнату широкоплечую фигуру. – Остановись, ты ведь задушишь его! – я кидаюсь на руку, держащую Саймона за шею, и так крепко вцепляюсь в напряжённое плечо, что, кажется, оставлю на нём синяки. Парень, державший Саймона, еле заметно вздрагивает и замирает. Обхватившая руку, я почти повисла на нём, слыша, как его шумное частое дыхание постепенно замедляется и становится глубже. Его рука слегка расслабляется, и Саймон падает на пол, хрипло хватая ртом воздух и рвано кашляя. Лицо фотографа, пурпурное, со вздутыми на лбу венами попало в моё поле зрения, и маленький, едва живой комочек жалости внутри меня что-то тихо пищит, но затем мгновенно стихает, поскольку сознание отвлекается на нечто другое. Всё ещё стоя вплотную к своему спасителю и не решаясь поднять на него свой побитый взгляд, я ощущаю, как лёгкие медленно заполняет до боли знакомый, затмевающий рассудок запах, от которого земля уходит из-под ног. Табак и горький шоколад.