Мия
Мой дом. Давно ставшие родными стены. Две опустошённые бутылки, стоящие на столе рядом с тарелкой, на которой лежат остатки аккуратно нарезанного сыра и осыпавшаяся стружка горького шоколада. На диване двое. Пьяные и отчаянно желающие придушить друг друга прямо сейчас. — …Сука неблагодарная, — летит мне в лицо. Грохот бокала о столешницу. Тяжёлые удаляющиеся шаги. Щелчок приоткрывшейся двери. — …Ненавижу тебя, Фолл! Хлопок. Как всё так обернулось? Почему, когда появляется призрачная надежда перестать вгрызаться друг другу в глотки, мы снова приходим к тому, с чего начали? Что мы оба делаем не так? И почему сейчас я не чувствую той ненависти, о которой кричу? Вместо неё — лишь боль и бесконечное сожаление, отдающее на основании языка горечью…***
Несколько часов назад
— У меня дома есть вино. Стоп! Что я только что… Я вздрогнула и мотнула головой, надеясь, что мне всего лишь показалось. Я ведь не могла на самом деле произнести это вслух… А если всё-таки могла, то я здесь и сейчас повешусь на своей одной-единственной извилине. Хоть какой-то от неё будет прок. Выражение твоего лица слишком красноречиво. Ага, ясно. Слова, которые всё же слетели с моих губ несколько мгновений назад, теперь издевательски зависли в воздухе высоко над головой, и мне никак не достать и не запихнуть их обратно. Как можно быть такой… такой… — Это приглашение? Мысленные проклятия самой себя вдруг перестали хлестать ладошками по щекам, заставляя поднять на тебя глаза и дважды как-то совсем по-идиотски хлопнуть ресницами. Ты изогнул бровь и едва заметно ухмыльнулся. Испытующий взгляд янтарных глаз вцепился в мою, уже порядком потерявшую решительность, физиономию. Как там говорится: лучшая защита — это нападение? — Конечно нет! — махнула рукой, — Слышал когда-нибудь о синдроме Туретта? Вот у меня как раз сейчас обострение. Ухмылка на твоём лице стала ещё отчётливее: — А я-то думаю, отчего ты такая злющая и дёрганная круглые сутки… — Круглые сутки за мной следишь, извращенец? — нахмурилась я, — Не говори так, будто знаешь меня, Фолл. Ты закатил глаза: — Если ты скажешь, что режим стервы у тебя врубается только со мной, я не поверю. — Тогда поверь хотя бы в то, что даже сам Будда, проведи он с тобой хотя бы пару часов, наплевал бы на своё хвалёное просветление и с удовольствием открутил бы тебе твою белобрысую башку! Вскинул брови. Молчишь. Смотришь на меня, как баран на новые ворота. Чему ты так удивлён, верзила? Через несколько секунд ты внезапно хохотнул, а спустя ещё пару смешков и вовсе залился смехом, открытость которого с непривычки кажется подозрительной. Растянутые в улыбке губы обнажили ряд ровных зубов со слегка выступающими клыками. Низкий, хрипловатый смех отчего-то звучит так уютно и тепло, что я невольно замерла. Готова поклясться, я впервые застала твой смех, не разящий обыкновенным для тебя пренебрежением. В нём нет подвоха, но есть нечто настоящее, искреннее, что делает тебя ничуть не похожим на классического альфа-кретина. Себя, то есть. Похоже, я тоже совсем тебя не знаю. Но разве это новость? — И всё-таки, что ты имела в виду? Засмотревшись, я не сразу поняла, как ты прекратил смеяться и теперь снова выжидающе разглядываешь меня. Чёрт! Отступлю сейчас и буду выглядеть ещё тупее, чем уже есть. Вдох. Выдох. Соберись, тряпка, и иди до конца, раз уж ввязалась. С напускным раздражением произношу: — Что тут непонятного? Ты хочешь выпить, мне тоже сейчас не помешает, но в этом месте я уж точно оставаться не намерена, — по крайней мере, не после того, что здесь успело произойти за этот вечер, — А у меня дома совершенно случайно есть выпивка и нет родителей, так что… Я просто воспользуюсь твоей компанией, чтобы не чувствовать себя законченной алкоголичкой. Прозвучало плохо. Откровенно тупо и нелепо. Я снова стыдливо отвернулась и принялась ковырять носком ботинка идеальный газон семьи Ван Арт. Вполне оправданный вандализм. Ну что за дерьмо?! Уже готовлюсь к тому, что ты снова рассмеешься и пошлёшь меня куда подальше, но вдруг украдкой поднимаю взгляд. Ты подошёл чуть ближе и наклонил голову так, чтобы видеть моё лицо, и теперь со странной полуулыбкой заглядываешь в глаза: — Да брось. Признайся, ты просто хочешь опять избить меня. Без свидетелей. Теперь рассмеялась я. Вот они — последствия пребывания в длительном стрессе. Эта странная, в какой-то мере истерическая реакция отчего-то дарит чувство освобождения. Оно рассредоточилось по телу, словно всё накопленное за день напряжение наконец покидает меня, вытесняясь спонтанным приливом эндорфинов. — Если будешь хорошо себя вести, останешься цел, — отвечаю, всё ещё легонько содрогаясь. — Окстись! Да чтобы я себя плохо вёл? Когда вообще такое было?***
Жёлтые глаза фонарей и безликие черепицы крыш частного сектора, размытые силуэты которых еле угадываются сквозь тонированное стекло, на скорости несутся мимо нас. Аудиосистема негромко проигрывает классику рок-н-ролла шестидесятых, но медовое многоголосье «битлов» едва ли отвлекает от нервирующего машинного гула и чересчур любопытных глаз водителя, скользящих по мне сквозь зеркало заднего вида. Козёл. На дорогу смотри! В небольшом отдалении от тебя я сижу на заднем сидении и не решаюсь издать и звука. Да какой там, даже оглянуться на тебя сейчас — нечто сверхъестественное. В какой-то момент даже заметила, что дышу тихо-тихо, будто боюсь спугнуть что-то зыбкое и нереальное. Отчего так спирает в груди? Отчаянно пытаюсь списать всё на жуткую духоту в машине, но это очень слабо походит на достойную отговорку. Тепло твоего тела, давно лишившее меня покоя, явственно ощущается оголённым плечом даже на расстоянии. Я делаю медленный, глубокий вдох, и обонятельные рецепторы едва уловимо щекочет аромат, который теперь без сомнения можно считать моим личным проклятием. Да чтоб тебя… Спустя ещё несколько минут виды за окном обрели знакомые черты, и я понимаю, что следующий поворот ведёт к улице с тем самым домом, в котором наша семья живёт вот уже более пяти лет. — Дождись меня снаружи, — ты обернулся на меня, едва автомобиль затормозил у нашей лужайки, — Я расплачусь. Видок у тебя серьёзный. — Я не могу подождать здесь? — Мия, — в голосе прорезалась сталь, — Дай мне две минуты. Пожалуйста. Ну раз «пожалуйста»… Я цыкнула, закатив глаза, но всё же решила уступить, оставив тебя наедине с таксистом. Едва я вышла из машины и зашагала по каменистой дорожке к дому, плечи тут же покрылись мурашками из-за порыва по-осеннему холодного ветра, и я начала усиленно тереть их руками, пытаясь согреться. В голове щёлкнуло. Мозг будто заполнился красноватым дымом, словно стеклянная поттерианская напоминалка, и я почувствовала, что о чём-то совершенно безответственно забыла… Но спустя мгновение тревожная мысль бесследно улетучилась. Странно. Подумаю об этом завтра, если вообще захочу вспоминать сегодняшний день. От нечего делать я позволила взгляду бесконтрольно бродить по окружению: затянувшие небо сумерки постепенно густеют, уступая место ночной тьме. В сентябре темнеет пока не слишком рано, но с каждым днём я всё сильнее скучаю по светлым, розовато-жёлтым летним вечерам. Из окон соседних домов льётся тёплый свет, режущий на куски уличный полумрак, и мои глаза с упоением зацепились за светящиеся дорожки, в то время как разум опустел, погружаясь в кратковременный анабиоз. Хлопок автомобильной дверцы вернул меня в реальность. Едва ты вышел из машины, таксист как-то подозрительно резко надавил на педаль газа, покрышки пронзительно завизжали, и спустя секунду на месте, где только что стоял автомобиль, теперь красуются лишь длинные чёрные полосы, извилистыми змейками пересекающие асфальт. — В чём дело? — М? — ты поднял голову, будто вырванный из своих мыслей, — Ты о чём? — Чего он так по газам дал? Ты отвёл взгляд, но уголок губ красноречиво приподнялся, обнажив кривую ухмылку. — Заказов, наверное, много. Забей. …Ок. Надеюсь, ты его не покусал. Я отвернулась и пошла к дому, но вдруг замерла перед самой дверью в нерешительности. На секунду я вновь оглянулась на тебя, надеясь найти то, что вернёт мне смелость, но заметила, как ты заинтересованно уставился куда-то справа от дорожки. — Это что, садовый гном? — А, ну да, — коротко задумавшись, отвечаю, — Знакомься, это — Фредерик. Ты, словно даже не слушая меня, продолжил таращиться на нелепую скульптуру. — Ты чего так его разглядываешь? Понравился? — Ага. Всё ждём, когда ты нас оставишь, чтобы мы могли познакомиться поближе, — взгляд поднялся на меня, а брови пару раз недвусмысленно подпрыгнули. Я закашлялась: — Тебе обязательно быть таким мерзким? — Не ревнуй, это просто шутка. — Ой, да кому ты нужен, — оказалось, за этой перепалкой я успела машинально нащупать в сумочке ключи, поковыряться ими в замке и распахнуть дверь, — Заходи уже, я тебе не швейцар. Раздражающе довольный собой, ты вальяжно прошагал мимо меня и переступил порог дома. Выдохнув, захожу следом. Закрывшаяся за нами дверь издала негромкий щелчок, и я поняла, что совершенно не представляю, что меня ждёт, как себя вести и, самое главное, какие могут быть последствия. И всё же, сомневаться теперь поздно.***
Пока я, как заведённая, ношусь по кухне от шкафчика к шкафчику в поисках бокалов, ты беззастенчиво расхаживаешь по нижнему этажу и разглядываешь, кажется, всё, куда упадёт твой любопытный взгляд. — Куда ведёт эта дверь? — раздался голос из коридора. — Которая? — автоматически отозвалась я, продолжая поиски. — Э-э… Справа от лестницы. — Тогда в кабинет отца, — пробубнила, найдя, наконец, бокалы и ставя их на стол. — А слева куда? — В ванную. Сняв с крючка полотенце, я начала протирать им тонкое стекло, доводя до идеального блеска. В такие моменты я представляюсь себе тем самым барменом из фильмов, бесконечно протирающим всё, что попадётся под руку, пока главный герой, уткнувшись лбом в стойку, исходится пьяным нытьём. — А на втором этаже что? Я. Тебя. Придушу. — Макс, тебе карту нарисовать? — Не, не отвлекайся, — до слуха донёсся скрип половиц, — Я сам посмотрю. — Не смей! Меня в момент охватило возмущение. С бокалом и полотенцем наперевес я подрываюсь и выбегаю из кухни, но, стоит мне завернуть за угол, тут же впечатываюсь в крепкий торс. От неожиданного столкновения бокал выскользнул из пальцев и я, готовясь к громкому знакомству стекла с паркетом, рефлекторно зажмуриваюсь и задерживаю дыхание. Тихо. Спустя пару секунд совсем рядом со мной звучит короткий смешок, а вслед за ним кожу лица опаляет вкрадчивый шёпот: — Я поймал, не ссы. Резко распахиваю веки и оказываюсь в плену твоего взгляда цвета потемневшего золота. Ты, не отрываясь, всматриваешься сверху вниз в мои ошеломлённые зрачки, и я понимаю, что дыхание в мгновение ока сбилось напрочь, а сердце отчего-то зашлось в сумасшедшем ритме. Вот бы оно вырвалось из груди и прибило тебя к чертям собачим, придурок. Твоё лицо настолько близко, что мы вот-вот соприкоснёмся носами, а мои искусанные губы, с которых я давно съела весь блеск, ощущают жар твоего беззвучного дыхания. Это будоражит до помутнения сознания, до затуманенного взора и грёбаной предательской дрожи в коленях. Понятия не имею, что со мной творится, но это настолько мучительно сладко, что по-настоящему пугает. Почему я так реагирую на тебя, паршивец? Кажется, тебе всего-то надо быть в пределах моей досягаемости, чтобы я моментально перешла в режим***
Вернувшись на кухню, я достала из семейного запаса бутылку белого вина и, быстро расправившись с пробкой, начала разливать золотисто-прозрачное содержимое по бокалам. Затем, немного подумав над закуской, я нарезала сыр и достала плитку горького шоколада, который обычно жую, если почувствую, что мозг плавится от потока бесконечной домашки или миллиарда правок, любезно оставленных на почте мистером Боу. Вновь задумавшись, я покосилась на полку дальнего кухонного шкафчика и выцепила глазами блестящий металлический поднос, купленный отцом лишь для того, чтобы время от времени радовать маму завтраками в постель. Удивительно, что эти двое сумели сохранить такую нежность по отношению друг к другу даже спустя столько лет брака. Такое нечасто встретишь. Улыбнувшись воспоминаниям, я достала поднос и составила всё на него. Когда со всеми приготовлениями было покончено, я удивлённо посмотрела на результаты своих трудов и замерла. Что я делаю? У меня точно не всё в порядке с башкой, если я так стараюсь для тебя. Так ведь недолго и решить, будто меня волнует, что ты обо мне подумаешь… Ещё чего! Я делаю это для себя. Точка. С подносом в руках я захожу в гостинную, где ты, к моему удивлению, в самом деле сидишь на диване. Вот только одна деталь заставляет мои глаза широко открыться в изумлении. Закинув ногу на ногу, ты держишь в своих руках книгу со смутно знакомой обложкой и лениво скользишь глазами по строчкам. И даже когда я поставила поднос на кофейный столик и, выпрямившись, начала в открытую сверлить взглядом твоё сосредоточенное лицо, ты продолжил упорно не обращать на меня внимания. — Ма-акс. Никакого эффекта. Я сажусь на диван, выдержав дистанцию, и откидываюсь на спинку. Приняв тот факт, что моё присутствие всё ещё остаётся проигнорированным, я решаю хотя бы понять, что именно ты читаешь. Наклоняю голову и вчитываюсь в размашисто напечатанное на обложке название. — Ты где её взял?! — от растерянности голос взлетел до писка. — Тут на столике лежала, — наконец оторвав свой взгляд от книги, ты переводишь его на меня и замечаешь моё смятение, — Ну что опять? Мне вообще ничего нельзя здесь трогать? — Дело не в этом, просто… Медово-карие глаза уставились на меня с осуждением: — Ты сказала, чтобы я сидел на этом диване, так? Это, между прочим, очень жестоко с твоей стороны, и если бы я не нашёл, чем себя занять, я бы помер тут со скуки! — Я понимаю, но… — Чего ты так волнуешься-то? Ладно, если бы я камасутру какую-нибудь нашел, а это всего лишь безобидный детектив. Я искоса смотрю на тебя, стараясь подавить мандраж: — Ну… И как тебе? — Кхм. Я не так много прочёл, да и не фанат я таких вещей, — рука поднялась к голове и почесала затылок, — Но написано неплохо. А что? Мой растерянный взгляд метнулся на руки, напряженно вжимающиеся в колени. — Автор — моя мама. И я… немного помогала ей. Проходит несколько молчаливых мгновений прежде, чем ты снова подаёшь голос: — Мия, я… Я понимаю теперь. Но это ведь круто, тебе не о чем переживать. Книга с глухим хлопком закрылась и, попав в поле моего зрения, аккуратно опустилась на столик. Я вновь пробежалась глазами по темно-синему томику и выхватила взглядом фамилию и инициалы мамы в самом верху обложки. Минувшее словно по щелчку пальцев вновь возникло перед глазами. Это было в конце средней школы, когда я только начала пробовать что-то писать. Мама тогда занималась своим первым серьёзным произведением и, узнав, что я тоже имею склонность к подобного рода творчеству, с нескрываемым энтузиазмом старалась максимально приобщить меня к этому. Сперва получалось неважно, если не сказать «откровенно плохо». Но оно и понятно: абсолютное отсутствие опыта и по началу несерьезное отношение делали своё дело. Однако, чем больше мама поддерживала меня и настаивала на том, чтобы я не опускала руки, тем больше я старалась, и результат не заставил себя долго ждать. Тогда я впервые по-настоящему задумалась о том, чтобы связать свою будущую профессию с написанием текстов. Когда роман был закончен, мама собиралась, как обычно, опубликовать лишь его web-версию, но я настояла на печати. Это был провал. Поскольку ни одно издание не решилось взяться за нашу книгу, все издержки легли на нас. Копий было продано слишком мало, и я до сих пор помню то отчаяние и бесконечное разочарование, которое я испытала. Но мама, казалось, даже не расстроилась. Она тогда сказала, что это лишь подстёгивает её стараться лучше, и в тот момент я впервые в жизни поняла, что означает быть человеком, по-настоящему сильным духом. — Эй, чего зависла? Я вздрогнула и помотала головой, рассеивая дымку воспоминаний. — Ох, — устало запрокинула голову, — Прости. Ладно, давай уже займёмся тем, ради чего мы сюда пришли.***
Вино оказалось хорошим. Вряд ли мама берегла его для какого-нибудь особенного момента, вероятнее всего оно было у нас «на всякий случай». Похоже, оно выполнило своё предназначение. Когда я потянулась к бокалу первый раз, ты взял свой и придирчиво осмотрел содержимое. — Макс, там нет отравы. — Именно так сказал бы отравитель. — О, боги, — я выхватила бокал из твоих рук и демонстративно сделала пару глотков, — Доволен? Выражение твоего лица как по щелчку пальцев сделалось театрально-трагичным: — Вот как с собой покончил он… Ага. Намёк понят. — О, жадный! Ты випил всё, ни капли не оставил, что помогла б мне за тобою вслед отправиться… Я запнулась. Как же там дальше?.. — Классику знать надо, — ты забрал у меня свой бокал и сделал глоток. — Можно подумать, ты сам помнишь, — я скривилась. Хмыкнув, ты заговорщицки заулыбался. — Прильну к твоим губам… — Так, всё, — я чуть не подавилась, — Не будем вынуждать Шекспира вращаться в гробу.***
Бутылка вина скоро опустела, но мне захотелось ещё. Ты не стал возражать. Я вспомнила, что где-то в доме стоит уже початый ликёр и двинулась на его поиски. Голова на тот момент уже была неплохо захмелевшей, так что голос разума только тихонечко пищал откуда-то из уголка, что у всего этого будут серьезные последствия, но я решительно послала его куда подальше. Чем больше алкоголя текло по нашим венам, тем охотнее и непринуждённее мы разговаривали. Диалог, шедший поначалу со скрипом и неловкостью, теперь больше походил на беседу старых приятелей, которые не виделись кучу лет и теперь делятся друг с другом тем, что с ними приключилось за это время. Темы естественным образом цеплялись одна за другую. Ты рассказывал мне забавные случаи, произошедшие в твоей семье, сказал несколько слов о друзьях. Самый близкий среди них, Тревор, как оказалось, учится уже на втором курсе местного колледжа, название которого я даже не пыталась запомнить. Я же, в свою очередь, рассказала парочку своих историй о жизни до переезда сюда, которая, как теперь кажется, была будто даже не моей. Само ощущение жизни тогда и сейчас по своей яркости отличается слишком сильно. Я так расслабилась, что еле успела поймать мимолётную мысль, что мне действительно приятно сейчас говорить с тобой. Ты всё ещё привычно грубоват и саркастичен, но и я, как известно, не подарок. Может, не такие уж мы разные? Не знаю точно, сколько успело пройти времени с момента, как мы вошли в мой дом. Может, час. А, может, два или даже больше. Когда ты достаточно пьян и немного смущён, время для тебя становится неосязаемым, аморфным понятием: минуты могут растягиваться в часы, а некоторые часы — схлопываться в минуты. В моём бокале, в котором некоторое время назад было белое полусладкое, сейчас чуть колышутся в такт покачиванию рукой остатки жидкости прозрачно-медового цвета, крепостью намного, намного выше. Я делаю маленький глоток и, чуть поморщившись, поднимаю глаза. Наши взгляды, оба слегка замутнённые от опьянения, встречаются. В твоём, неморгающем, читается неприкрытый интерес, словно ты — учёный биолог, только что нашедший совершенно новый, непознанный вид. Смущённо закусив губу и порывисто выдохнув, я отвожу взгляд. Краем глаза замечаю, как ты, усмехнувшись, делаешь глоток из своего бокала и коротко кашляешь, привлекая моё внимание. — Мия, можешь мне всё-таки кое-что прояснить? Я легонько вскидываю брови: — Что именно? — Я сейчас здесь, с тобой, — светлые брови чуть нахмурились, — Почему? За какую-то секунду замешательства моё лицо, наверняка, ясно дало понять, что вопрос застал меня врасплох. — Я уже объясняла. Мне повторить? Ты закатил глаза и отвернулся, губы дёрнулись в недоверчивой ухмылке. Спустя несколько секунд напряжённого молчания ты подал голос: — Не держи меня за идиота. Даже тогда это прозвучало слишком неубедительно. — Что ж ты тогда согласился, Макс? — чувствую, как на меня постепенно накатывает раздражение. — Мне стало любопытно. Мало ли, вдруг ты хочешь обсудить что-то. Кхм… — А есть, что обсуждать? Низкий голос сердито спросил: — А тебя ничего не смущает из событий последней недели? О, ты и понятия не имеешь, сколько всего меня смущает. — Ничего из того, о чём мне хотелось бы говорить с тобой. Губы на твоём лице сжались в тонкую линию. Прикрыв глаза и нарочито медленно втянув носом воздух, ты сделал внушительный глоток из своего бокала и вновь повернулся ко мне. В следующую секунду ты заговорил тихим голосом, словно выдавливая из себя показное спокойствие: — Мия, я не пытаюсь тебя допрашивать, но… — Да что ты! А выглядит это в точности как допрос! Что ты привязался? Я всплеснула руками, на мгновение забыв о нахождении бокала в одной из них, и чуть не разлила содержимое. — Кхм. Я просто хочу разобраться в том, что происходит. Делаешь вид, будто я всё это начала, а ты не имеешь к ситуации никакого отношения. Если уж так подумать, то это я должна сейчас задавать тебе вопросы. Но знаешь, что? Я не намерена сейчас выяснять с тобой отношения! — Не знаю, что ты там себе придумал, но ничего такого не происходит. — Мия… Ты прекрасно понимаешь, о чём я говорю, — тихо цедишь сквозь зубы, — И у меня есть вопросы, на которые хотелось бы получить внятные ответы. Сейчас. Какие мы грозные. Не знаю насчёт ответа, но по лицу ты получить вполне можешь. — Я не понимаю, о чём ты говоришь, Макс. — Долго ты идиоткой будешь прикидываться?! — резко повышаешь голос. Чувствую, как челюсти непроизвольно сжались. Твой угрожающий тон вкупе с откровенно охреневшим поведением заставляют меня глубоко внутри взорваться возмущением. И его осколки мгновенно выстреливают наружу: — Тебе когда-нибудь выливали ликёр на голову? — Отдача замучает. Вижу, как под скулами на твоём лице выступили желваки. Где-то там, на задворках разума, я отчётливо понимаю, что дерзость и провокация только усугубляют и без того паршивую обстановку. Но этого осознания едва ли достаточно, чтобы приструнить мой бурный нрав, хорошенько подогретый спиртным. — Ха! — мотнула головой, отбрасывая назад волосы, — Думаешь, я не справлюсь с тобой? Ты насмешливо хмыкнул, мёртвой хваткой вцепившись в моё лицо взглядом: — Это шутка? Ты даже с тем огрызком человека не справилась, о чём тут ещё можно говорить. Я отшатнулась, как от пощёчины. Нутро охватила жгучая обида, а в уголках глаз потихоньку начала собираться влага. — А я, если ты не забыла, спас твою беспомощную задницу. Ну всё. — И что мне теперь, в ноги тебе падать? — я повышаю голос едва ли не до крика, — Никто не просил тебя спасать мою задницу! Пиздовал бы себе мимо, спаситель хренов! Температура в комнате, кажется, поднялась на несколько градусов. Я чувствую, как пространство между нами наэлектризовалось и вот-вот заискрит. Шумно и часто дыша, я с вызовом и злостью смотрю прямо на тебя и будто сквозь пелену вижу, как ты хмуришься, сдвигая белёсые брови к переносице. В янтарных глазах плещется гнев вперемешку с чем-то ещё. Разочарование? Ты отвёл взгляд. — Не стоило мне тогда идти за тобой, — в секунду осушаешь бокал и ставишь его на деревянную поверхность стола так резко, что я вздрагиваю, — Научилась бы, может, хоть чему-то. Сука неблагодарная. Последние слова ты не произносишь, а с яростью выплёвываешь мне в лицо. Решительно вскочив с дивана, ты в три шага преодолеваешь расстояние до двери и хватаешься за ручку. — Ну и катись! Ненавижу тебя, Фолл! Хлопок. От удара дверь должна была слететь с петель. Возникшая вслед за ним тишина оглушает и лезвием вонзается в мозг. Сверху к губам что-то стекает, неприятно пощипывая ранки в тонкой потрескавшейся коже. Это случилось. Это снова случилось. Хочется кричать. Смести всё к чёртовой матери со стола, разорвать в клочья всё, что попадётся под руку. Разодрать на себе кожу и вспороть обнажённые нервы, чтобы физическая боль заглушила душевную. Я опускаю взгляд и вижу, что руки сковал жесточайший тремор. Нет, не только руки. Я содрогаюсь вся, с головы до ног. Кусаю дрожащую губу, обхватываю себя руками. Бесполезно. В груди нестерпимо болит, душит, режет. Ты ушёл. Оставил меня в одиночестве давиться нашей общей желчью, пока в ушах эхом продолжает греметь: «неблагодарная сука». Ты… прав. Чувство, будто случилось нечто такое, чего никак не должно было случиться, заставило меня подняться. Подхожу к двери. Наивная. На что я надеюсь? Любой человек, имеющий хоть каплю гордости, непременно ушёл бы, зарёкшись когда-либо впредь выходить на контакт. Но вдруг ещё не поздно? А если и так, что я скажу?.. Ладонь опускается на дверную ручку и несмело поворачивает, толкая. В щелку приоткрывшейся наружу двери вижу свой двор. Пустой. Ну, конечно, пустой… Опоздала. Дверь отворяется сильнее и я переступаю порог, порывисто втягивая ртом холодный воздух. Горячие слёзы всё чаще катятся по щекам и их тут же остужает ветер, сквозняком вторгающийся в дом. Ещё один вдох. Рука тянется к лицу, стирая предательские капли. Снова кусаю губы и языком собираю солёную влагу. — Идиотка, — выдыхаю в пустоту. — Не то слово, — отвечает уставший голос из-за двери. Сердце пропускает удар. Я мгновенно подаюсь вперёд и дёргаю дверь в сторону. Ты стоишь в паре метров от меня, утомлённо облокотившись на искусственный камень облицовки дома. В губах зажата дымящаяся сигарета, а задумчивый взгляд устремлён куда-то перед собой, словно не замечая моего присутствия. Нерешительно подбираюсь чуточку ближе, всё ещё немного не веря ни зрению, ни слуху. Все слова, которые знал мой мозг, тотчас забылись, оставив меня справляться со всем в одиночку. Наконец, ты поворачиваешь голову и вынимаешь изо рта тлеющий огонёк, протягивая мне. — Хочешь? Я смотрю на тебя, не отрываясь и не моргая. Страшно моргнуть и обнаружить, что всё это — лишь пьяная галлюцинация. Дрожащей рукой беру протянутую сигарету, подношу к губам, и, сделав короткую затяжку, резко бросаю окурок в сторону. Следующий шаг вперёд заставляет оказаться практически вплотную. Голова совершенно пуста и тело словно живёт своей жизнью. Рука несмело поднимается и касается твоего лица. Подушечки пальцев дотрагиваются до скулы, скользят ниже, будто пытаются на ощупь понять черты. Ты едва заметно вздрогнул, но не отстранился: брови дёрнулись вверх, а взгляд начал метаться по моему лицу, что-то судорожно выискивая. — Что ты… Договорить ты не успел. Поднявшись на носочки, я подаюсь вперёд и, прикрыв глаза, прислоняюсь губами к твоим. Время замерло.