Можно, я тебя поцелую?

      — Можно, я тебя поцелую?       Цзян Яньли кажется, что слова ей послышались. Она медленно оборачивается и сталкивается с испуганными глазами. Цзинь Цзысюань сам не знает, откуда у него взялась смелость сказать такое, но если она и была, то испарилась без следа, едва его спутница обернулась. Наследник клана Цзинь покрывается красными пятнами от стыда, отводит взгляд, комкая в руках ни в чем не повинный цветок лотоса. Они стоят на тоненьком мостике, перекинутом через небольшой пруд, усыпанный цветущими лотосами. Их Цзысюань посадил специально для неё. Яньли ещё не может до конца поверить в то, что всё это происходит на самом деле. Обречённая на безответную любовь, бог весть, что она почувствовала, когда отец сказал, что помолвка расторгается. Потому что он не хочет. Братья говорили: «Найдешь другого, ещё лучше! Он тебя не достоин!» А она ничего не могла поделать с собой, потому что любила этого самовлюблённого павлина. Там, где другие видели спесь и тщеславие, она замечала благородную гордость и потаённую ранимую натуру. И она уже была готова смириться, но сейчас… Сейчас он начинает ухаживать за ней. Он разбивает ради неё пруд с лотосами. Не такими, как в Юньмэне, но для неё они значат не меньше. Она помнит, как не так давно он стоял перед ней на колене на этом самом месте, и её сердце едва не выскочило из груди от счастья. И вот, снова. Цзысюань не знал, что непримечательная с виду девушка способна настолько свести его с ума. Помолвлены с детства, он воспринимал её как должное и, в общем-то, не сильно радовался: родители и здесь лишили его права выбора. Но когда помолвка оказалась расторгнута, а он смог познакомиться с А-Ли ближе, в нём, казалось что-то перевернулось. Она ворвалась в его сердце нежным тёплым ветром, хрупким цветком лотоса, который хотелось защитить. Она видела в нём нечто большее, чем остальные. Как он боялся её отказа, когда просил стать его спутницей. Через месяц свадьба. Как он боится сейчас спугнуть своё счастье. Цзинь Цзысюань не выдерживает и разворачивается, пытаясь уйти. Его останавливает тонкий голос:  — Молодой господин Цзинь!  — Дева Цзян! — Цзысюань оборачивается, всё ещё комкая несчастный цветок, не в силах скрыть волнение. Яньли делает шаг навстречу. Отступать уже поздно. Цзинь Цзысюань приближается с колотящимся сердцем. Она неподвижно ждёт, и слышно, как трепещет её дыхание. Он впервые касается её губ в мягком, бережном поцелуе, будто трогая дорогую вазу, которую можно разбить одним неосторожным движением. Его сердце пропускает удар, когда она отвечает. Двое влюблённых срывают поцелуй под свидетельством одной лишь сумрачной луны и россыпи нежных лотосов под ногами. Им сейчас не важно, как сложится их судьба в будущем, они просто счастливы.       *** — Можно, я тебя поцелую?  — Иди ты в задницу со своими поцелуями! — очевидно, Му Цин всё ещё дуется.  — Ой, какие мы нежные! Это была всего лишь шутка, — Фэн Синь, снова получив от ворот поворот, раздражённо отворачивается. — Сам ещё попросишь, — добавляет почти неслышно.  — Пфффф! — Му Цин уже собирается выдать очередную уничижительную тираду, но только закатывает глаза. Отношения между ними постоянно срываются на такие вот глупые ссоры, но зато и примирение всегда проходит не менее бурно. Вот и сейчас Фэн Синь не мог найти свой золотой пояс несколько дней и спросил у Му Цина, не брал ли тот его, тем самым по неосторожности наступив на больное место.  — Ты думаешь, мне своих недостаёт, чтобы я стал забирать твой?  — Просто ты первый, кто пришёл мне в голову. Такую фразу можно было расценить и как комплимент, но Му Цин в свойственной ему манере перевернул всё на свой лад и решил, что это очередной упрёк в сторону его прошлого. Фэн Синь не сразу понял, почему с ним не разговаривают, а когда ему объяснили не самыми подходящими для лексикона небожителей словами, вообще поразился глупости таких умозаключений. Но долго не видеть привычно недовольные закатывающиеся глаза и не слушать желчные речи скучно, и Фэнь Синь начинает делать попытки примирения.  — Ну я же извинился. Что тебе ещё надо? Му Цин молчит. Ему и самому надоело обижаться, он даже признаёт, что, возможно, погорячился и сделал неверные выводы, но Фэн Синю об этом, разумеется, никогда не скажет. Он продолжает держать руки скрещенными на груди, но поворачивается и слегка подвигается. Фэн Синь замечает эту игру и решает, что пора уже действовать. Он перехватывает Му Цина и вовлекает в объятия. Тот немного пригнут к земле, поддерживаемый сильными руками.  — Эй, я вообще-то ещё не простил тебя! — Му Цин говорит уже без злобы и только делает вид, что пытается стряхнуть держащие его руки, в конце концов обнимая предплечья.  — Скажи ещё, что тебе не нравится, — Фэн Синь ухмыляется и резко прижимается к губам, сразу же даря страстный поцелуй. «Вот кобель!» — последняя более менее адекватная мысль Му Цина.       *** — Можно, я тебя поцелую? Первое, что слышит Сюэ Ян, возвращаясь из посёлка с полной корзиной овощей. А-Цин играет где-то в дальней части двора, скрытая от глаз, и не обращает на них внимания. Сяо Синчэнь, до этого сидевший на пороге в ожидании его, теперь поднялся навстречу, и, кажется, он даже несмотря на повязку на глазах видит насквозь застывшего и покрывающегося краской Сюэ Яна. Сяо Синчэнь сам не может объяснить чувств, которые в нём зарождаются к случайно встреченному заклинателю. Он не может отрицать, что найденный на дороге мужчина ведёт себя крайне подозрительно, да и с чего бы здоровому талантливому заклинателю прибиваться к двум калекам. Его нога уже давно зажила, а уровень духовных сил явно позволяет достичь больших высот. Он ведь до сих пор даже не сказал, кто он такой. И вместе с тем, Сяо Синчэнь ужасно не хочет, чтобы этот человек уходил. Он, как всегда, продолжает безоговорочно верить в искреннюю доброту людей, не смея допустить, что у того могут быть нечистые помыслы. Сначала привычка, а потом он признаётся себе, что это нечто большее: к случайному спутнику тянет, так, как раньше никогда не бывало. «Зачем, Сяо Синчэнь, зачем?» — Сюэ Ян загипнотизированно смотрит на чуть изогнутые в ожидающей улыбке губы. Сейчас на него просто сваливается то, что он пытался отрицать. Он должен ненавидеть, он хочет ненавидеть, но не может. Он почти каждую ночь ведёт даочжана убивать «лютых мертвецов», на деле являющихся ни в чем не повинными мирными жителями, совершая таким образом свою месть. Сяо Синчэнь должен сам понять однажды, что он сделал, что он не такой уж праведный, каким хочет казаться. Но Сюэ Ян всё оттягивает этот момент открытия страшной истины, говоря себе: «Ещё чуть-чуть». Ему страшно признаться себе, что ему нравится жить вот так просто, таскать овощи с рынка, есть нехитрую еду, сваренную даочжаном, чинить крышу. Он даже к А-Цин, кажется, привык. Он как-будто в первый раз в жизни почувствовал себя частью семьи, которой у него никогда не было. У него даже мелькает мысль, что однажды можно прекратить убивать невинных людей и просто вместе отправляться на ночную охоту за настоящей нечистью. И Сяо Синчэнь никогда не узнает, кто он такой на самом деле. Это всё борется в нём с ненавистью, злобой, жаждой мести, такими привычными чувствами, защищавшими его всю жизнь подобно панцирю, и ему страшно кому-то открываться и доверять. Сяо Синчэнь, не дождавшись ответа, отступается, смущённо краснеет и тихо бормочет:  — Извини, я не хотел этого говорить. Сюэ Яна смущают такие слова.  — Не хотел? — он спрашивает с нажимом. — Ты не хотел это говорить? А что ты тогда хотел сказать?  — Я… Я… — улыбка меркнет на губах заклинателя в белом. Его накрывает стыд. Зачем он такое предложил? Это оскорбило и унизило его благонравного спутника.  — То есть, для тебя это шутка? — Сюэ Ян продолжает. — Тебе кажется, можно шутить такими вещами? Сказал и забыл? Подобные слова для тебя словно ветер, ничего не стоят?! Сяо Синчэнь не припомнит, чтобы его товарищ прежде так распалялся. В его голосе слышатся даже какие-то истерические нотки. И, кажется, именно последняя фраза разозлила его.  — Это не шутка. Я говорил серьёзно, — голос Сяо Синчэня дрожит. Сюэ Ян слышит, как заполошно бьётся его собственное сердце. В нём только что зародили сомнения, потом вернули привычную злость, а теперь снова вывели из равновесия. И всё это тремя фразами. Слишком много. Он подходит ближе и видит, как Сяо Синчэнь подаётся навстречу.  — Не шутка? Ну тогда давай. Сяо Синчэнь мягко, так невероятно тепло улыбается, скованно от охватившего его стыда приближается и безошибочно находит горящее лицо и обветренные губы Сюэ Яна. Тот чувствует приятную свежесть тёплого летнего ветерка, дарящего нежные невесомые прикосновения. Сюэ Ян зависает на пару секунд, а потом открывает рот, впуская, и начинает отвечать, превращая невинный поцелуй в более глубокий, чувственный. Что-то переворачивается в нём. Месть была смыслом его жизни, но теперь ему хочется всегда чувствовать эти тёплые прикосновения. Ему хочется быть любимым. И он правда готов бросить, только пусть всё останется как есть: даочжан и, если уж от неё никуда не деться, слепышка А-Цин, он будет ходить на рынок за овощами, а Сяо Синчэнь всегда будет его ждать и встречать вот так. Его ожесточённая натура не отступилась так просто, без боя, но именно в этот момент он хочет такой жизни. И даочжан никогда не узнает. А в это же время гуляющая по дороге А-Цин встречает заклинателя, который ищет молодого господина в белых одеждах. Он представляется как Сун Лань. — Можно, я тебя поцелую? Сюэ Ян в безумии стоит на коленях перед трупом.  — Даочжан, если ты не встанешь, я пойду убивать твоим же мечом невинных людей! Я вырежу весь посёлок! Я убью слепышку А-Цин! Тишина.  — Даочжан, я всё сделаю! Хочешь, я добровольно сдамся в плен Главе ордена… да любого ордена?! Хочешь, я больше не буду никого убивать, только сражаться с нечистью и защищать людей, даже не требуя с них платы, как ты? Давай делать это вместе?! Только очнись! Тишина. Душа не откликается даже на призыв осколка Тигриной Печати Преисподней, созданной самим Старейшиной Илин. Почти рассеяна, лишь жалкие крупицы удалось схоронить в мешочке цянькунь. Сюэ Ян нежно проводит пальцами по совершенному лицу, глаза которого накрыты белоснежной повязкой. Вдоль скулы и мягко очерчивает линию губ, вспоминая их последний, единственный поцелуй. Один только день в своей жизни, когда он почувствовал, что кому-то нужен. Он не может удержаться и запечатлевает лёгкое касание на холодных, безжизненных губах.  — Сяо Синчэнь, зачем ты это сделал? — он помнит разочарование на лице даочжана, боль утраченного доверия, помнит кровавые слёзы, окрасившие белоснежную повязку в ярко-алый. Потревоженная, почти смещённая злость и жажда мести возвращается с удвоенной силой, только кому теперь мстить? Вернуть его. Как угодно, но найти способ призвать его душу. Мозг лихорадочно хватается за поставленную задачу, ему и в голову не приходит, что Сяо Синчэнь, наверное, потому и не откликается на зов, что не хочет возвращаться. Слишком сладко было впервые в жизни ощущать, что ты кому-то важен. Что тебе кто-то важен.