Можно, я тебя поцелую?

      — Можно, я тебя поцелую? От него отмахиваются, но ребёнок не отстаёт:  — Папа! Ци Жун всё же поворачивается на голос:  — Послушай сюда, сынок. Папа не хочет тебя целовать, папа занят очень важными вещами. Брысь, иди поиграй с камнями, — последний разговор с Хуа Чэном был совсем недавно, и Ци Жун думает, что тело этого жалкого смертного скоро уже не выдержит, а тут ещё навязывается надоедливая мелочь.  — Но ты ведь ничего не делаешь. К тому же, мне уже надоело играть с камнями, я хочу поиграть с тобой.  — Будешь приставать, зажарю в масле и съем! Ты знаешь, какие маленькие дети вкусные, особенно с хрустящей корочкой? Гуцзы, кажется, даже не думает пугаться угрозы, вместо этого наматывает ещё пару кругов вокруг праздно развалившегося Ци Жуна и снова садится напротив, доверительно заглядывая в глаза:  — Папа, если не хочешь играть со мной, может, расскажешь какую-нибудь историю?  — Вот же ж надоедливая пиявка, ладно уж, так и быть, слушай, — истории, особенно о себе, местами совсем немного приукрашенные, всегда были слабостью Ци Жуна, но слушатели если и находились, то были либо льстецы из числа мелких демонов, стремившихся выслужиться, либо они плевали ему в лицо после первых же слов. А в глазах мальчишки горит такой неподдельный интерес, что демон не в силах устоять.  — Твой отец, на самом деле, обладает величайшей в мире силой, больше, чем у всех богов и демонов, вместе взятых. Более того, я скажу тебе, они пытаются мне подражать. Взять хотя бы подвешивание трупов, так, чтобы кровь с них лилась дождём на землю, так вот, этот паршивый пёс Хуа Чэн…  — Гэгэ в красном?  — Да какой он тебе гэгэ? Да, это же совершенно очевидно, что именно он украл у меня эту замечательную идею! А ещё, когда-то у меня была самая быстрая в мире повозка: стоило мне пустить вскачь коней, и даже бог, спустившийся в небес, не мог за ней угнаться!  — Ваау! — Гуцзы сам не заметил, как подполз ближе и уже сидит почти на коленях прислонившегося к забору Ци Жуна. — Папа такой невероятный! Ци Жун продолжает рассказывать захватывающие, неизменно правдивые истории, мальчик утыкается лицом в плечо и обнимает его, в глазах его чувство бесконечной гордости. В один момент он тыкается поцелуем в щёку демона и произносит:  — Папа, я люблю тебя! — Ци Жун даже слегка теряется и с улыбкой треплет мальчика по голове.  — Э-э, Ци Жун?.. — Се Лянь, вышедший проведать пленника во двор монастыря Водных Каштанов, явно не ожидал увидеть такую картину.  — Мусорный гэгэ! — радостно кричит Гуцзы, но не спешит покидать объятия демона. — Знаешь, папа рассказывает такие невероятные истории!  — Ну и что ты ему рассказывал? — обращается к брату всё ещё озадаченный Се Лянь.  — А тебе какое дело? Раз уж ты пришёл, может, вместо того, чтобы любоваться моим унижением, просто выпустишь меня?  — Гэгэ, он тебе досаждает? Мне с ним поговорить? — Хуа Чэн, как всегда, мгновенно оказывается рядом.  — Ещё и ты припёрся, вонючий пёс! — Ци Жун злобно сплёвывает на землю.  — Нет-нет, Сань Лан, не волнуйся, здесь всё в полном порядке, мы можем спокойно уходить, — Се Лянь с какой-то странной улыбкой тянет бросающего подозрительные взгляды на демона Хуа Чэна обратно в дом.  — Вы хоть при детях этим не занимайтесь! — бросает Ци Жун вслед брезгливо, после чего, кажется, Се Лянь ещё более ускоряет шаг. Гу Цзы непонимающе наблюдает за перепалкой. Эти люди хорошие, но почему они постоянно ругают его папу? Он снова поглядывает на Ци Жуна с восхищением в глазах. Демон тепло улыбается:  — Я тебя тоже. *** — Можно, я тебя поцелую?  — Что?.. — вопрос застаёт Лань Ванцзи врасплох. С тех пор, как Лань Ванцзи отправился на гору Луаньцзан искать останки тела Вэй Усяня, но вместо этого нашёл там едва живого перепуганного ребёнка, Вэнь Юань провёл несколько недель, мучаясь страшным жаром и находясь на грани жизни и смерти, а после, когда его сильному организму удалось, в конце концов, победить болезнь, ребёнок практически ничего не помнил и всё время плакал. Он не подпускал к себе никого первое время, но Лань Ванцзи с присущим ему упорством продолжал приходить каждый день. Чувствуя заботу, мальчик постепенно привык и стал повиноваться немногословным, но твёрдым наставлениям. В душе его зародилось не только уважение к наставнику, но и любовь к тому, кто фактически заменял ему отца. Лань Ванцзи этим вечером проходил мимо в ночном патруле, когда услышал тихий плач. А-Юань сидел, зажавшись в угол кровати, и пытался сдержать слёзы. Когда он увидел входящего, то поспешно вскочил, складывая руки в почтительном приветствии.  — Хангуан Цзюнь, простите! Я знаю, что не спать после отбоя запрещено. Лань Ванцзи, очевидно, не торопился назначить наказание, вместо этого он спросил:  — Почему ты плачешь?  — Мне приснился кошмар, — мальчик, кажется, вернулся в воспоминания о жутком сне, и слёзы вновь подступили к его глазам. Лань Ванцзи сел на край кровати и накинул на него одеяло. — Там были злые люди в золотых мантиях, они избивали моих родных, они хотели убить всех, кто был со мной, хотели убить меня, сжечь всё вокруг. Они кричали, что убьют каждого… Лань Ванцзи сжал зубы. Тот «сон» он тоже помнит очень хорошо. «Они на самом деле всех убили. И он тоже мёртв». Вслух он уверенно произнёс:  — Это просто сон. Не думай об этом, А-Юань. Лань Юань. У этого мальчика не осталось ни воспоминаний, ни даже фамилии родной семьи. Слишком опасно даже пятилетнему ребёнку называться «Вэнь», и Лань Ванцзи твёрдо решил дать ему фамилию своего клана. Мальчик жмётся в порыве доверия.  — Можно, я тебя поцелую?  — Что?.. — Лань Ванцзи не успевает даже возразить, как чувствует горячие объятия и маленькие тёплые губы, касающиеся щеки. Влага невысохших слёз отпечатывается на его лице.  — Простите, Хангуан Цзюнь. Просто иногда мне снятся ещё другие, хорошие сны. Я вижу себя и вас посреди улицы, и люди вокруг кричат, что вы мой отец. Эти слова ножом режут сердце Лань Ванцзи. Вэй Ин… тогда он был жив, тогда было так хорошо. Он бы всё отдал, чтобы вернуться ещё раз на ту оживлённую улицу посреди городка в Илине, увидеть его. Он будто сквозь пелену смотрит на А-Юаня. Если бы не этот ребёнок… Если бы не он, Лань Ванцзи почти уверен, он не вернулся бы живым в Облачные Глубины в тот день. Даже Лань Цижэнь не сказал ни слова, когда непонятно откуда взявшийся полумёртвый ребёнок появился в сопровождении Лань Ванцзи: какими бы непоколебимыми ни были его принципы, даже ему стало страшно за жизнь племянника при взгляде в его пустые глаза. Может быть, именно суровое наказание отчасти помогло ему не сойти с ума в то время, но больше всего — живое напоминание о нём, А-Юань.  — Хангуан Цзюнь, всё в порядке? — мальчик пугается пустого выражения лица.  — В порядке. И тебе не нужно извиняться, — Лань Ванцзи укладывает его и на мгновение сжимает в объятиях. — Спи. И не думай больше о плохом.  — Хорошо, — А-Юань уже успокоился и счастливо улыбается. — Спокойной ночи… Лань Ванзци ещё раз поправляет одеяло и бесшумно, не теряя величественной осанки, выходит и плотно закрывает дверь. Только после этого Лань Юань совсем тихим шёпотом заканчивает: — …папа.       ***       — Можно, я тебя поцелую?  — А-Лин, перестань говорить глупости! Не мешайся! Быстро иди на тренировку!  — Пф, ну и пожалуйста! — Цзинь Лин обиженно фыркает и стремительно вылетает из цзинши, уже жалея о своём порыве, но на выходе всё же оборачивается. Его дядя с таким же внушительным видом, как и всегда, сидит за письменным столом, погружённый в бумаги, но стоит присмотреться, и во всей фигуре и взгляде его можно заметить усталость. К парнишке подбегает лохматый непоседливый щенок и с радостным лаем крутится около его ног.  — Феечка! — Цзинь Лин рассеянно треплет собаку по голове, бросая ещё один взгляд на величественную фигуру дяди. Сегодня утром Цзинь Лин хотел что-то спросить и нашёл дядю в довольно часто посещаемом им месте — Храме Предков. Разумеется, мальчик не решился отвлекать его в такой момент, но не смог удержаться от соблазна подсмотреть. Цзян Чэн стоял на коленях перед мемориальными табличками с высеченными на них именами, в помещении густо пахло благовониями. Поклон, ещё один.  — Отец, я стараюсь следовать наставлениям клана. «Стремись достичь невозможного!» — я помню девиз. Клянусь, я сделаю всё, чтобы стать твоим достойным преемником.  — Мама, спасибо за твои наставления, спасибо за то, что показала мне, как это — быть сильным. Без тебя я не смог бы стать тем, кем являюсь. Я буду с честью носить Цзыдянь, как единственную память о тебе.  — Сестрёнка, милая А-Ли! — сердце Цзинь Лина пропустило удар: «Мама!» — прости, что не смог защитить тебя. Ты ушла так рано, всё, что я могу сделать, — растить А-Лина таким, чтобы ты могла им гордиться. Цзинь Лин почувствовал, как к горлу подкатывает комок слёз. «Мама, я хочу, чтобы ты гордилась мной! Клянусь, я буду усердно учиться, я стану лучшим для тебя!» Цзян Чэн произнёс ещё одно имя:  — Вэй Усянь! Цзинь Лин замер. Вэй Усянь! Это ведь из-за него его родители погибли. Маленькие ручки сжались в кулаки: «Ненавижу! Я бы сам тебя ещё раз убил!» — конечно, угрозы шестилетнего ребёнка казались смешными, но обида в его сердце была отнюдь не поддельной.  — Брат! Почему ты умер? Ты же обещал быть моей правой рукой, ты же обещал помогать мне! — Цзян Чэн яростно ударил кулаком об пол. Кажется, из глаз его текли слёзы. — Почему даже ты меня оставил? Брат, мне тебя так не хватает… Цзинь Лин стоял ошеломлённым. Он впервые видел дядю в таком состоянии. Вэй Ин? Но ведь даже малые дети говорят, что это именно он повинен в смерти его родителей. Цзян Чэн ведь сам его убил в отместку за все совершённые им злодеяния. Почему сейчас дядя плачет из-за этого? Цзинь Лину было очень сложно выразить собственные чувства, и единственным способом, который он смог придумать, был физический контакт, простые объятия и поцелуй, которых ему самому так часто не хватало. Но его только что обидно выставили за дверь. Если дядя сейчас посмотрит, а он до сих пор не на тренировочном поле, ему влетит на орехи, поэтому Цзинь Лин проглатывает обиду и бежит тренироваться. Как бы ни пытался Цзян Чэн казаться суровым и неприступным, он не может скрыть трепетной любви к племяннику, единственному чуду, которое помогло ему сохранить силы после потери всех, кто был ему близок. Каждую ночь Цзян Чэн приходит сильно позже отбоя в комнату маленького А-Лина, целует спящего мальчика в лоб, тихо сидит рядом пару минут. А после подтыкает одеяло и с тихим шёпотом «мой мальчик» уходит. Цзян Чэн не знает, что Цзинь Лин ещё ни разу не засыпал до его прихода, вместо этого он ежедневно терпеливо ждёт, а после лежит с закрытыми глазами и не смеет шевелиться: дядя поругает, если он не будет спать так поздно. Но эта капля нежности так много значит для Цзинь Лина, даже если он сам того не осознаёт, именно это даёт ему понять, что его любят и всегда будут заботиться. Цзян Чэн как всегда тихо входит в комнату, с редко заметной нежностью в глазах смотрит на спящего ребёнка, садится на край кровати и мягко целует его в лоб. Не успевает он подняться, как маленькие ручки крепко обвивают его шею.  — Это что такое, ты почему не спишь? — Цзян Чэн пытается придать строгости голосу.  — Дядя! — ребёнок не хочет отцепиться, поднимается вместе с ним и ещё сильнее сжимает в объятиях. Цзян Чэн ласково проводит рукой по его мягким волосам, чувствует влагу на плече.  — Ну, чего ревёшь? Говори, кто тебя обидел?  — Никто, — Цзинь Лин, наконец, отстраняется, глаза немного блестят от слёз. — Я знаю, что подслушивать нехорошо, но я сегодня видел дядю в Храме Предков. Мне показалось, тебе было очень грустно после этого. Я… — мальчик смущённо опускает глаза, — просто хотел обнять тебя, чтобы ты не грустил. И ещё, дядя, я слышал, как ты говорил о Вэй Ине. Он ведь убил моих родителей. Почему ты вспоминал его? Я не понимаю. Цзян Чэн внимательно смотрит в такие юные, но уже осмысленные глаза, в которых уже сейчас угадывается его собственный волевой и упрямый характер.  — А-Лин, тебе не нужно думать о Вэй Усяне. Запомни только, если тебе будут что-то говорить посторонние люди про нашу семью, про твоих отца и мать или про Вэй Усяня — никого не слушай. Они ничего не могут знать о них или о тебе, — ребёнок серьёзно кивает, и Цзян Чэн, немного помолчав, добавляет. — Он был моим братом. Когда-то я считал его самым близким человеком и доверял ему также, как себе. Цзинь Лин ничего больше не спрашивает, просто снова обнимает Цзян Чэна и по-детски наивно целует его в уголок щеки. Он чувствует, как тяжелая теплая рука нежно гладит его по макушке.  — Спи давай! — Цзян Чэн отпускает мальчика, поправляет одеяло и стремительно выходит из комнаты. Темнота скрывает дорожки слёз на его щеках. Когда дверь уже почти закрылась, Цзинь Лин слышит совсем тихий, едва долетевший голос:  — Спасибо за заботу, А-Лин.