Скрам-хав

      Чимина привели в знакомую ему комнату. Он все еще чувствовал себя разбито и крайне некомфортно. Парень держался за больную голову и изредка жмурился, когда в ушах звенело особенно сильно — это, почему-то, не прекращалось. И меньше всего Чимину хотелось узнать, что у него сотрясение. — Если ты забыл, как меня зовут, — Сокджин кидает спортивную сумку на свою кровать, поворачиваясь к парню, что едва успел скинуть ботинки, прежде чем опуститься на первый попавшийся стул, — можешь звать меня папочкой.       Где-то на фоне усмехнулся Хосок, брякая вещами и своими очками. — Пожалуйста, не пекись так обо мне… — тихо просит Чимин, прикрывая глаза, понимая, что при любом передвижении зрачков в голову стреляет колкой болью, — все нормально. — Что, сильным и независимым мужиком себя почувствовал? — недовольно восклицает Джин, подбираясь к юноше и кладя ему руку на голову, тут же ощущая пульсацию. — Давай без этого, тебе уже было сказано, что все здесь друг другу семья и поддержка, к тому же мы твои друзья, мы ведь беспокоимся о самочувствии наших сокомандников. — Ты считаешь меня другом? — удивленный этим утверждением, Чимин поднимает глаза на старшего, находя в выражении его лица заботу и легкость. Сокджин выглядит умиротворенно, окутывает этим чувством. — Но мы ведь практически незнакомы… — Мне хватает и того, что ты теперь — скрам-хав, это уже много значит для меня. К тому же, ты общаешься с Чонгуком и Хосоком. Да и мне нравятся такие, как ты, — он усмехается, отходя к столу и доставая оттуда небольшую аптечку, — как сладкая палочка пеперо, я бы тебя съел.       «О боже», думает Чимин, опираясь локтями о стол Хосока, на котором были раскиданы старые тесты по английскому и биологии вместе с учебниками и какими-то распечатками. Более хаотично, нежели у Джина — тот был, кажется, очень учтивым и организованным. Хотя он не знает обратной стороны монеты, Джин для него — новое лицо, которое так просто, без всяких ожиданий и принципов называет его другом. — У тебя нет с собой запасной одежды? — Хосок входит в комнату с полотенцем, поднимая взгляд на уставшего парня. — Я хотел сводить тебя в душ, а то ты грязный, как никак. — У меня ничего с собой нет, — судорожно выдыхает школьник, рассматривая чужие красивые отметки на тестах, порой пропадая между мыслями о своем существовании и этой образовавшейся пучине страха и самоуничижения.       Парень вздыхает, почесывая затылок, — У меня были, кажется новые носки, я могу тебе их подарить! И кстати, я совсем запамятовал, — он тут же походит к шкафу, открывая его, — пока я был в первом классе, у меня было термобелье, но сейчас оно мне мало, я мог бы отдать его тебе на случай похолодания и игр зимой, снега ведь нет на улице, да и зала большого — тоже… — Какое может быть термобелье, когда ты буквально не оставляешь ему выбора сидеть здесь в чем мать родила, — Ким хмурит брови, поворачиваясь к растерявшемуся на миг Хосоку, державшему в руках некоторые вещи, — ты мог бы с такой же уверенностью одолжить ему что-нибудь из домашнего, — а затем парень проходит к небольшому холодильнику, откуда из морозилки достает пакет со льдом, после протягивая Паку. — Может у парней спросить? — Хосок, проходя к своей кровати, кидает туда стопку вещей, после поворачиваясь к парню, смотревшего в стол и подергивавшего ногой от нервов, наверное, раздражаясь от шума. — Свои дай. — Так это не гигиенично! — А у меня задница толще твоей! — тот машет рукой вслед своему соседу по комнате, после чего парень уходит, наверняка решать проблему. Джин обращается к юноше: — Бери в следующий раз запасные вещи, в том числе и нижнее белье. У нас такое очень даже пригодится.       Чимин кивает головой, сжимая пакетик со льдом между пальцами, прижимая его к макушке. Лишь потом Сокджин замечает, что его рука дрожит от холода, поэтому заматывает лед в два носовых платка, чтобы не так обжигало. — Почему вы хотите, чтобы я остался у вас? Или я что-то… — Потому что уже поздно. Смотри, мы пробыли два часа на стадионе, потом мы полчаса убили только на твои обморок и переодевание, и чтобы добраться сюда еще минут десять. Уже практически девять, а в половину десятого закрывают корпус, так что тебе в любом случае придется переночевать тут.       Обморок? Неужели он успел отключиться где-то за пределами зала? Если это так, то нет ничего удивительного, что он ни черта не помнит. — Я бы мог уйти домой… — Если бы я не знал, что такое пинок по голове, то спокойно бы посадил тебя на такси и отправил домой, — вздохнул парень, запустив руку в едва курчавые волосы, — а ты на ногах не стоишь, о чем может идти речь? — Но это не так! — Чимин подрывается с места и с глухим стуком опускает руку на стол, чувствуя, как его шатнуло вперед. — Я ничего не видел, — прыскнув, произносит Джин, скрещивая руки на груди, — Чимин-и, тебе плохо, это очевидно. Не строй из себя супермена, в такие моменты это бывает еще губительнее, нежели когда ты полностью в порядке.       Хосок отвел его в душевую. Возможно, они чересчур добры. Настолько, что Чимин готов расплакаться от этой заботы. А кто он такой, чтобы ее получать? Никто. Он даже не тот, за кем следовало бы ухаживать. Он ведь испортил игру, не знает, куда подавать мяч, ничего не знает. И даже несмотря на свою юркость и не столь габаритную комплекцию, он все еще жуткий тормоз без понимания любых стратегий. Что его ждет дальше? — Тебе не стало легче после таблетки? — спрашивает парня Джин, что-то печатающий в телефоне, пока тот, пытаясь прийти в себя, поднимает на фулбэка затуманенный и к тому же сонный взгляд. — Как, кстати, водичка? — Горячая, — вздыхает тот, опуская плечи еще ниже, чем было ранее, — а таблетка… я практически не чувствую боли… только тяжесть. — Легко отделался! — негромко восклицает тот, кажется, даже подмигивая парню, — Хосок расправил тебе кровать, можешь ложиться, я выключу свет, — Джин соскакивает с кровати, и только сейчас Чимин решил обратить на него внимание: юноша уже переоделся. У него красивые длинные ноги с упругими бедрами — что свойственно регбистам, наверное. У Хосока тоже ноги не тростинки. Да и все они с прекрасной мышечной массой, не какие-то перетренированные, а просто здоровые спортсмены юниоры. Теперь всю эту красоту разбавляет один хиленький Пак Чимин, умеющий только вертеть головой и быстро бегать от всего, что может, так или иначе, дать ему смачного пенделя за ошибки, например, от раздражения капитана школьной команды регбистов. — А Хосок?.. — он недоговаривает, путаясь в словах из-за скорости своих раздумий, — А ты? — Хосок у меня на кровати поспит, а мне еще кучу докладов на завтра писать, так что я до утра за компом проторчу, — он обыденно жмет плечами, примечая, что Чимин в чужих вещах стал выглядеть как младенец. Джин сам себе усмехнулся, пока Чимин пытался невозмутимо опуститься на мягкий матрас односпальной кровати. — Так что, сладкая палочка пеперо, не беспокойся. Завтра в школе нет ничего особенного, да и половина учебников наверняка лежит у тебя в шкафчике в классе, просто не волнуйся. — Я ведь могу называть тебя по имени? — вдруг спрашивает Чимин, сжимая между пальцами край одеяла. — Ты не обидишься, если я буду неофициально обращаться к тебе?       Наверное, то выражение, с которым Сокджин взглянул на Пака, было удивлением. Ему ведь было все равно, по сути. Дурацкий корейский менталитет. — Можешь, я буду рад, — он мягко улыбнулся в мягком свечении монитора ноутбука — свет к этому моменту уже был погашен.       Чимин впервые столкнулся с обмороком лежа в постели. В какой-то момент он почувствовал жар на щеках, а затем холод от кондиционера — может быть, головная боль была достаточно сильной, но Чимин был слишком парализованным усталостью и огорчением, чтобы ощущать всю мощь нервного жгучего комка боли около пораненного виска. Он быстро уснул, на удивление. Оставил парней в чуть ли не идеальной тишине, разбавляемой частым посапыванием в край одеяла. Джин наблюдал за парнем некоторое время, пока полностью не удостоверился в том, что Пак спит, приобняв мягкое одеяло и спрятавшись в капюшон толстовки старшеклассника. — Как думаешь, его мама не сильно волнуется? — вдруг задается вопросом Хосок, что по привычке поднялся в пятом часу утра, заставая Сокджина напротив себя, до сих пор работающего над домашним заданием. — Твою мать, лапшичка, — сосед посмотрел на него озадаченно, кидая ручку в кучу конспектов, раскиданных возле компьютера. — Я ведь совсем забыл, что он не в корпусе живет, — Джин обхватывает на секунду голову руками и что-то бормочет себе под нос.       Парень потирает лицо и поднимается с кровати, выглядывая из-за друга, чтобы посмотреть на Чимина, тихо спавшего, закрывая лицо от солнечных лучей рукой. Цвет его кожи стал смуглее, нежели вчера. Рана на виске уже не казалась такой страшной. И, кажется, Чимин не собирается сейчас просыпаться. — Не видел, чтобы он доставал телефон? — Может он в куртке? — размяв шею, Чон двинулся к вешалке в углу около входной двери, проверяя карманы на наличие техники — там, к его удивлению, лежал только музыкальный плеер с аккуратно смотанными наушниками. — Блин, значит где-то в сумке. — А что мы ей напишем? — Джин повернулся к Хосоку, говоря приглушенно, чтобы никого не разбудить. Пока Чон потихоньку перебирал вещи в чужой спортивной сумке, Джин уже выключил компьютер, также сложив несколько скрепленных листов поверх него. — Что он у нас переночевать остался в честь первого дня дружбы? — То есть про травму ты ей сказать не хочешь? — Хосок достает телефон, размахивая им перед Джином, как будто получил сверхценную награду.       Джин отмахивается, забирая мобильник из рук Хосока, опуская его на стол и нажимая пару раз на экран, — Давай сначала поймем, есть ли на нем блокировка… — но стоило Джину смахнуть «пульсирующую» окружность с замком внутри, то телефон показал ему главный экран с какими-то примитивными приложениями первой важности. Ну и в самом углу — «Какао», на котором висело много непросмотренных уведомлений. — Так, нам нужна мамочка.       Но в диалогах они видят лишь пару-тройку чатов, где один является контактом Хосока, второй — незнакомый совершенно, а самый заполненный, вероятно, принадлежал кому-то из родственников. Джин не сразу заметил, что девушка была подписана как «сестра». «Где ты?», «Почему не отвечаешь?», «Ты меня не блокнул случаем?» и все в том духе продолжалось, наверное, на протяжении всей ночи, но что удивительно — они не слышали этого гудящего звука, ведь уведомления на телефоне скрам-хава не были отключены. — Так, кажется, он ей не отвечает, — анализирует диалог Джин, даже не вчитываясь в сообщения девушки.       Чон забрал у Джина телефон, чтобы проверить наличие чего-нибудь еще в телефоне Чимина, где-то внутри себя слезно вымаливая прощение за такие махинации с чужой техникой. Хосок хотел что-то сказать, но вдруг неожиданная вибрация сокрушилась на телефон, а сверху высветился входящий от матери. — Святая богородица… — он дергается в обратном направлении. — Что ей говорить-то? — Хосок пихнул телефон в руки соседу и, прижав их к груди, практически пропищав от испуга, отошел на шаг назад, опираясь бедром о свой стол, наблюдая за растерявшимся Джином, что быстро принял звонок чуть ли не в последний момент. — Алло, — раздается по другую сторону трубки. — Почему домой не пришел? — Доброе утро, мама Чимина, — с кривой и нервной улыбкой произносит Джин, прижимая телефон к виску, бегая глазами по комнате. — Это кто? — голос женщины был, кажется, спокойным, либо же сонным. — Это друзья Чимина, — выдыхает Ким, поднимая проклинающий взгляд на своего друга, что теперь наблюдал за Чимином, который перевернулся на бок и приобнял подушку. — Простите, что не предупредили, но он остался переночевать у нас, видите ли, тренировки иногда такие выматывающие, что и до дома порой дойти сложно. — У друзей Чимина имена есть? — усмехается та, но Джин не успевает и воздуха в легкие набрать, как та тут же перескакивает на другую тему: — Какие тренировки?       Джин прижимает трубку к плечу, быстро обращаясь Хосоку, — Он не говорил о том, что теперь в секции?! — еще более пораженный, он подносит телефон к уху и учтиво произносит: — Регби, знаете такое? — Регби? — мутно переспрашивает та, наверное, не менее удивленная. — Понятно. Дома сегодня будет? — Не знаю… — Пусть перезвонит после окончания уроков, — она тут же сбрасывает, кажется, облегчая Ким Сокджину жизнь.       С облегченным вздохом парень опускает телефон на матрас, откидывая голову, затылком упираясь в стену. Хосок, кажется, тоже облегченно выдохнул, понимая, что они пережили не такие уж и страшные, но точно волнительные времена. — У вас утром всегда так шумно? — вдруг раздается за парнями, заставляя Хосока подпрыгнуть и немного прикрикнуть: «Твою мать!» Джин же рассмеялся, поднимая взгляд на Чимина, что уселся на кровати, пальцами протирая заспанные глаза.

***

      Юнги… зол. Мягко говоря. В это «зол» можно вложить столько разных эмоций — если хотите, весь спектр, начиная с истерического смешка и нервного тика в пальце, заканчивая самой настоящей огненно-красной агрессией и даже каким-то аффектом. Самым отстраненным из видов его проявления. Они, все они в полной заднице.       Мину было бы, откровенно говоря, немного поебать, если бы нога принадлежала какому-то придурку из другой команды — он бы без всяких последствий для себя и своей команды (не считая травмы новоприбывшего игрока) поговорил с тренером их «друзей». Но он помнит постановку того злосчастного рака, кто и когда подбежал в построение. Правда, не знает, кто сделал это, кто решил поиграть со своей судьбой и на нервах флай-хава. Случайность? — они все строго предупреждены о травмах. Нельзя значит нельзя. А теперь на стадионе где-то среди травы ошметки крови, которые еще не скоро вымоет дождем при такой сухой погодке. — Я же вам говорил! Тренер говорил энное количество раз о том, чтобы вы смотрели, куда суете свои ебаные ноги! — вскрикивает Мин, сжимая в пальцах баскетбольный мяч: они были в спортивном зале, оставшись на любительскую игру после уроков. На улице ворота были заперты из-за того, что одно из колец было поломано. — Кто это сделал? Кто?! — Да мы не знаем! — вступается за парней Чольган, скрещивая руки на груди. — Наверняка кто-то из тех придурков, какой идиот решится калечить своих игроков? — Мин, а ты не обнаглел случаем? — возмущается один из трёхчетвертных, поднимаясь с пола и подходя к командиру — как насмешка над разницей в росте. — Сам-то, смотри, выгнал его с поля и выставил не пойми в каком свете, а теперь на нас орешь из-за его тупости? — Что вякнул? — сглотнул Юнги, поднимая взгляд на парня, что чуть ли не нависал над ним. — Ты, Юль, мог бы и рот свой закрыть, пока я сам этого не сделал, — фыркнув, он разворачивается и резко кидает в того мяч, что с глухим стуком врезается в грудь парню, выбивая их легких часть воздуха. — Ты пнул его? Ты думаешь, я настолько слеп, чтобы не увидеть, кто стоит у чужой головы? — Мы что, девчонки какие-то, чтобы по полю бегать и никого не трогать? Да там даже момента нет, чтобы кто-то не падал! Это суть игры! — Суть игры в том, чтобы перенести мяч в зачетную зону! — крикнул со скамьи Дэхви, уставший слушать чужие пререкания, — Ты не прав! Вы оба! Конфликты криком не решаются! Юнги, — парень посмотрел на своего хёна, что, казалось, был готов убить кого-нибудь, — его пнул Юль, возможно потому, что увидел у его лица мяч. Но это был он, я стоял в том раке, — потом он садится обратно, скрещивая руки на груди и самодовольно наблюдая за тем, как Юнги медленно тяжелеет взглядом, наблюдая за виновником. — Если ты виноват, то так и скажи! Он пострадал из-за тебя! А если бы нам пришлось вызвать скорую? Почему ты думаешь, что он не получил сотрясение? Что он не напишет на тебя заявление в полицию, посчитав это умышленной травмой? — продолжая заваливать его вопросами, Юнги вскипает, — Придурок, я на поле тебя не впущу, пока наизусть мне не расскажешь все правила регби и правила безопасности.       Юль в полном негодовании дергает парня за плечо, тем самым привлекая к себе рассерженный взгляд командира, — Сам-то уже определись, крикуша, — опять смеется над ним, — если у тебя проблемы, то иди и лечи свою больную голову.       Юнги останавливает Дэхви. Соскочив со скамьи, он схватил Мина за руку, чтобы та, сжавшись в кулак, не прошлась по самодовольному лицу Юля. Капитану не справиться со своей агрессией одному, это уж точно. — Можешь больше не приходить в зал, я исключаю тебя из клуба, — твердо говорит Юнги, отпихивая от себя Дэхви, — Никому не нужны в команде люди, думающие, что суть игры — нанести кому-то травму. Никому! — напоследок он хлопает дверью зала, скрываясь в раздевалке, где забирает сумку и благополучно покидает крыло, уходя из школы.       «У тебя проблемы с головой, иди и лечись». У Юнги проблемы с агрессией. У Юнги проблемы из-за отца. Но это не должно становиться причиной конфликта. Юнги не видит грани, будто ее не существует, или же она давно ушла за пояс Койпера. Да, он дико недоволен, что того непутевого пацана пихнули на поле, подставив, получается, обе стороны — может быть, если тот все же решится и дальше играть, они решат вопрос с неопытностью. Но больше всего он недоволен тем, что уже опытные игроки совершают опрометчивые действия, травмируя других. Не важно, что это сама по себе игра травмоопасная, а важно, что у них нет игроков на запас, у них нет возможности менять их как перчатки и сменять каждый тайм. Какой человек в здравом уме будет травмировать кого-то. Насколько надо быть глупым, чтобы не понять, что даже если мяч у головы (или же, может, он даже спутал голову с мячом, на крайний случай — оступился), то себя надо держать в узде, терпеливо ожидая, пока игрок сообразит высунуть мяч из рака.       Начало года не должно было начинаться с неудачной игры. Но это произошло. Что же за непруха такая?