— Ты десятка? — вопрос, который слышит Юнги, сидя на скамье запаса. Он поворачивает голову и видит незнакомого ему парня, также наблюдающего за игрой.
— Десятка, — вздыхает Юнги, качая головой, — на регбийке написано ведь…
— Ах, правда, — наигранно удивляется подросток, пододвигаясь ближе, — а я трёхчетвертной. Ким Сокджин. Приятно познакомиться, десятка!
Юнги смущенно кивает головой и только потом замечает протянутую руку — странный парень, однако. Ведь Мина никто не учил пожимать руки. На рукопожатие он скованно отвечает, прежде чем вернуться к наблюдению за игрой и табло, где показан скудный счет — всего лишь начало игры, схватки жестокие, очков мало набирается.
— Тебя как зовут? — вдруг задается вопросом новый знакомый, склоняя голову в сторону флай-хава. Он, не отрывая взгляд от поля, корпусом поворачивается к юноше, выдавая свою полную энтузиазма позицию познакомиться ближе.
— Тебе обязательно знать мое имя? — Юнги поворачивается к нему, почесывая макушку. Джин кивнул очень убедительно — Мину не отвертеться. Ну что ж, новые знакомства — это не так уж и плохо.
Это была их первая встреча. На скамье запаса, где кроме них никого не было. Но зато это не мешало им вести разговор, приглушаемый криками собравшихся зрителей. Джин из второго «В» средней школы, его одногодка, полгода в игре, трёхчетвертной.
— Почему ты выбрал именно блуждающего полузащитника? — Юнги даже не злился, что парень задает так много вопросов. Мин притормозил с ответом — задумался. Неприятное чувство навалилось тенью на душу, приводя мысли в смятение. Он же, по сути, даже не выбирал.
Парень жмет плечами и, шмыгнув носом, отвечает: — Меня отец записал, у меня не было выбора.
— Как «выбора не было»? — возмутился одногодка, подпрыгивая на скамье. — Выбор всегда есть, вот что я скажу! А на кого ты хотел?
— Ни на кого. Я не знаю… — голос парня звучал все тише и тише — Джин даже понадеялся, что сможет уловить в голосе новоиспеченного друга что-то еще. Наверное, это его и поразило тогда — странно и непривычно видеть в спорте ребенка, который пришел не по своей воле. Причем уже прекрасно осознающего происходящее. Это за гранью понимания Джина.
Ким ничего не сказал, лишь уныло буркнув себе под нос что-то, прежде чем уставиться на окно в полотке Сеульского спортзала, куда они приехали. Сегодня погода на грани снегопада, весь день терпит, чтобы обрушить на город хлесткие градины и бушующий ветер. Игра идет полным ходом.
— Давай не будем о грустном, — вздохнул парень, сжимая колени пальцами, — у тебя ведь хорошо получается, не так ли?
— Ты не видел, как я играю? — парень вскинул бровями, что совсем недавно были нахмурены.
Джин помотал головой, отвлекаясь на радостные возгласы с первых рядов и веселья на поле — кажется, кто-то занес попытку. На табло количество очков сменилось в пользу других игроков, но отчаиваться еще рано. Еще успеют оторваться.
— Мне говорили, что тебе хорошо дается контроль, так что я уверен, что ты хорошо справляешься, — он ободряюще улыбнулся, но реакция его несколько расстроила — Юнги стал серее, и тень на чужом лице, казалось, разрослась ещё больше. — Эй! Я не хотел тебя обидеть, Мин…
— Я не обижен! — резко отзывается тот, отмахиваясь и отворачиваясь.
Он тоскует по своей прежней жизни. Смена вида спорта тяжело и глубоко отпечаталась на его сердце, с чем он до сих пор не может смириться. Юнги очень хотелось бы поделиться тем, что он на самом деле изнемождён из-за каждой тренировки, из-за каждых соревнований, потому что все это — пустая трата времени и сил. Лучше он не становится — замер в развитии, тем больше разочаровывая главного героя пьесы. Своего отца. Но парень ничего не может сделать. Даже сказать об этом. В какой-то момент он превратился в губку, чтобы впитывать эту грязь тщательнее, только после выжимать из себя ненависть и продолжать жить дальше.
— Так, я понял, ты просто угрюмый типок с разбушевавшимся максимализмом. Но знаешь, одному тебе с этим явно не справиться…
— Не строй из себя спасателя.
— Я хочу дружить с тобой! — воскликнул парень, впиваясь взглядом в безучастное и грустное лицо собеседника. — Тебе разве не хочется иметь компаньона? Сторонника?
Юнги тяжело вздохнул, скрестив руки на груди, — Замолчи. Я тебя понял. Ты совсем ничего не знаешь о такте и личных границах.
— Тем не менее!.. — Джин хотел продолжить свое отрицание повестью о дружелюбии, только вот к ним подошел арбитр под руку с травмированным игроком, говоря, чтобы Юнги отправлялся на поле. — Э… удачи там! Разбомби их!
Очередное «замолчи» было принято смехом. Джин улыбался ему, несмотря на грубость и ярое отрицание предложенной дружбы. Какой подросток не хочет общаться с людьми? Одному что ли хорошо?
В зале было полно народу, на удивление, ведь казалось, развивающиеся виды спорта не так популярны, но на самом деле что-то все-таки в этом привлекательно. Юнги думает, что большинство из них — школьные товарищи, пришедшие по просьбе учителя поддержать. Родственники, другие команды, уже отыгравшие свои партии — их не так уж и много. Времени требуется много, так что разогнаться, как на межшкольные турниры по баскетболу, не выйдет. В любом случае, сегодня решится вопрос, какое же место займет команда школы, в которой учится Юнги.
Игра закончилась, на удивление, быстро. Время пролетело незаметно для подростка, снующего по полю. Это была одна из тех игр, в которых ранее Мин участие не принимал из-за возраста и неопытности, но сейчас, в лучшей своей форме на данный момент, он с великим энтузиазмом анализировал игру и порой терялся среди старшеклассников.
Они заняли третье место, что очень даже хорошо. Есть к чему стремиться, над чем работать, но и похвалиться тоже — без медали не уйдут. За травму обидно, но тоже терпимо. Тренер чужой команды даже похвалил подростка, воодушевленного и созерцавшего большое поле, освещенное софитами. Юнги, оказывается, не настолько безнадежен. Но лицо отца, которого он мельком увидел в зале, пустеющем с каждой минутой, раскололо его детскую радость за себя. На лице мужчины — безэмоциональность, прятавшая под собой горячую ненависть. Но юноше хотелось бы думать, что его отец рад.
— Ты такой крутой! — засмеялся Джин, заворачивая свою увесистую руку на ссутуленные плечи Мина. — И такой маленький на их фоне…
— Нашел, с чем сравнивать! — вспыхнул парень, толкая новоиспечённого приятеля локтем. — Я младше их на четыре года, наверное это очевидно.
Джин рассмеялся, поправляя спортивную сумку на плече при выходе на улицу. Все-таки снег пошел: снежинки потихоньку усеивали вязанную шапку на макушке и таяли на пылающих щеках.
— А ты куда? — задался вопросом Юнги, заметив, что Джин направляется в другую сторону. — Ты разве не с нами приехал?
— Нет, я живу в Сеуле, — Сокджин неловко улыбается и натягивает перчатки покрепче, — И родители у меня тоже живут здесь, я сейчас пойду домой.
— Но ты же… — в полном непонимании застыл парень, уже подгоняемый тренером. На улице уже давно стемнело, и они вряд ли быстро доберутся домой, если начнется метель. — Но ты же сказал, что…
Парень отмахнулся.
— Я завтра заселюсь в общежитие. Не спрашивай, почему родители отправили меня в вашу школу, а то так и останешься ночевать на лавке в парке неподалеку! До встречи!
Потом Юнги узнал, что его школа — единственная, куда Джин успел попасть. По сути, его семья немного просрочила с подачей документов, отчего все классы были заполнены и не имели мест для перевода. Но он даже не расстроился от того, что ему придется жить где-то за Сеулом в общежитии, в компании незнакомых ему людей, видимо, побывавших в схожей ситуации. Хотя Ким даже обрадовался тому, что уехал из города, где было, на удивление, душно жить.
Как парень и обещал — он сменил литеру класса, чтобы видеться с Юнги чаще. Только вот его планы по поводу удобной парты провалились — Джина поместили в середину дальнего от окон ряда, а тем самым и дальше от «десятки», который порой созерцал красоту школьного двора на уроках. Это всё выматывало в какой-то мере — уже в средней школе закладывается установка продолжительной и усердной учебы, необходимой для сдачи экзаменов в университет.
Теперь перемены были ярче, как и сам учебный процесс — у Юнги появился друг, которого он ждал в зале на тренировки, с которым он бегал на стадионе бок о бок, обсуждая опыты с уроков химии и облизывая сплетни, услышанные Кимом необычайным образом. Юнги не очень это интересовало по началу, но благодаря этому он находил диалоги занимательными и понимал, что это сближает. А также Джин был тем другом, которому Юнги впервые открылся. И это произошло достаточно быстро. Они познакомились в две тысячи шестнадцатом, в декабре. Буквально под конец учебного года Юнги впервые рассказал ему о том, что происходит у него дома. Вероятно, это помогло понять Джину, что происходит внутри юноши на самом деле.
Это произошло на ночевке в выходные, когда Джин уезжал в Сеул. Конечно, Юнги утаивал, чего это стоило, но отказаться от предложения друга он не мог. День был морозным и спокойным — с чистым небом, без единой упавшей снежинки. Тогда Мин еще познакомился с родителями друга, бывшими вечно в работе, отчего Джин рос самостоятельным и предоставленным самому себе. Старший Ким был очень спокойным, машинально на все соглашающимся, поддерживающим и добродушным. Матушка Сокджина была милейшей женщиной, с которой, правда, говорить было неловко — Юнги вообще не знал, как вести себя при чужих родителях. Он всегда был будто в изоляции и представлений о том, что другие родители не такие, как собственные, не имел. У Юнги только одна стратегия поведения, долгие годы вырабатываемая под гнётом отца и беспомощной матери.
Но все-таки не это главное. Печаль, с которой продолжал быть Юнги один на один и после знакомства, очень напрягла Джина, парень просто не понимал, как подступиться к колючему Юнги, никогда не говорящему о своих проблемах и семье. Тот вообще ничего не говорил, даже банальное «все хорошо». А ночью, когда Юнги уже уснул под размеренное развитие сюжета сериала, предложенного Джином, оставшегося досматривать парочку серий, парень внезапно подскочил и встревожил друга. Его лицо исказилось гримасой страха и боли, рот искривился, предвещая слезы, а затем и блестящие дорожки, внезапно окрасившие щеки, отразились в свете экрана телефона. Парень не заметил, как Ким уселся на кровати, обернувшись всем телом к нему, чтобы спросить всё ли в порядке, отчего Юнги лег обратно, отвернувшись и сжавшись в комок, пряча лицо под краешком одеяла, которое Джин нагло стащил спустя секунду.
— Верни обратно, — шепотом попросил Мин, застыв в прежней позе, пока Джин позади него барахтался на матрасе, выпутываясь из скомканной простыни.
— Ни за что, пока ты не скажешь, что случилось, — вспыхнул парень, откинув одеяло на другой край кровати. Он оставался сидеть за спиной свернувшегося друга, тихонько подрагивающего из-за накативших слез отчаяния и безысходности. Джин никогда не видел, чтобы Юнги плакал перед кем-то.
— Я… мне приснилось… — запинался парень, продолжая скрываться в потемках комнаты от проницательного взгляда Кима. — Что меня душит отец…
«Душит отец?»
— Почему… — удивленно вскинул брови Джин. — Почему ты вообще думаешь об этом?! У тебя какие-то…
Юнги шевельнулся на матрасе, поворачиваясь к парню и сбивая ногами простынь, собранную гармошкой на другой половине. Джин лишь успел раскрыть рот, а затем и глаза в шоке: — Потому что он уже делал это…
— Он душил тебя?!
— Он хотел, чтобы я умер после нашего первого матча в декабре.
«Почему ты так спокойно об этом сказал?!»
Джин заикается, опуская ошарашенный взгляд на школьника, прячущего лицо в подушке от света с улицы. Затылок внезапно заледенел, а в груди что-то сбилось — будто бы сердце замерло на секунду, а затем разбежалось до сумасшедшей скорости. Джин, конечно, многое мог представить и думать о людях и их жизнях, но даже несмотря на молчание «десятки», ему казалось, что Юнги живет в приличной семье, которая, как и у всех, поддерживает. Но как черт из табакерки выскочил этот отец, который, оказывается, тот ещё козёл.
— Он всегда такой?.. — осмеливается поинтересоваться Джин, опускаясь на матрас к Юнги, который то и дело покусывал щеки изнутри. — Юнги…
— Пока не сломал ногу, все было хорошо, — обреченно вздыхая, парень ложится на спину и заводит руку под голову, мокрым взглядом водя по потолку, — когда я был маленьким, кажется, он любил меня… пока нам не пришлось переехать из-за того, что мою прежнюю школу закрыли.
— А кем он был до того, как сломал ногу?
—
Регбистом.
Теперь все, кажется, складывалось по кусочкам.
— И теперь он… хочет, чтобы… Чтобы я стал таким же, как он… но он был хукером, пока меня записали в полузащитники. Да и… он играл во взрослой столичной сборной, может быть, на региональном уровне или еще выше… пока я всего лишь школьник…
Как же это все несправедливо.
***
— Юнги! Черт возьми, дурья башка, какого хрена ты меня игнорируешь? — парень выскочил на улицу, встречаясь с весенним теплом. Юнги не отвечал на звонки, хотя Сокджину нужно было сказать кое-что очень радостное и важное. Разглядев парня через окно класса и завидев, как тот созерцает закатное солнце на ступенях школы, юноша тут же понесся к нему, перехватывая трещащий по швам рюкзак из-за количества книг.
— А? — тот оборачивается на друга и улыбается подло, даже невинно и подуставше после учебного дня. — Ты звал?
— Конечно звал! Телефон свой проверь! — бунтует тот, вдыхая и качая головой, а после — толкая парня в спину, отчего тот соскочил с лестницы и впопыхах отряхнулся. — Если бы ты знал, что я тебе скажу…
— Кота за яйца не тяни, — Мин складывает руки на груди и хмыкает, наблюдая за тем, как брови Джина подрагивают от предвкушения.
— Нас перевели в основной состав, — с облегчением выдал Джин, а потом засмеялся, увидев, как округлились глаза Юнги.
— Что? Ты шутишь?.. — с недоверием Юнги смотрит на Джина, в напряженном ожидании щелкая пальцами — черт бы побрал Кима за пристрастие того к недоговориванию и интригам.
Парень рассмеялся, сгибаясь пополам и сминая листы конспектов, не взлезших в рюкзак. Кажется, у Сокджина никогда так не получалось выводить Юнги из себя. — Да нет! Не шутка, тренер сказал, что в следующем году мы станем играть в основном составе, а в декабре у нас будут соревнования. Но ты только послушай! — вдруг вспыхнул парень, раскинув руками. — Меня записали в фулбэки!
Юнги сначала затормозил, впиваясь пальцами в пуговицу на школьном пиджаке. Он усмехнулся, после прикрывая рот ладонью и отворачиваясь, делая пару шагов от школы, давая понять, что им уже пора — все практически вышли из корпуса.
— Понимаешь? — Ким притормозил того за плечо, хмурясь так, будто случилось что-то похуже этого. — Мне что теперь делать? Я два года играл в трехчетвертных!
Юнги кивает и продолжает хихикать, наблюдая за разочарованием друга. — Ты теперь последний аванпост. Было худо, стало еще хуже, — тут он не сдержался и рассмеялся в открытую, отходя от разъяренного Кима на пару шагов, уворачиваясь от злостного пинка.
— Да как ты смеешь? Я — твоя последняя надежда, а ты еще говоришь, что я бесполезный? — Джин ударяет одноклассника листами бумаги, затем скрещивая руки на груди и фыркая. — Между прочим, ты еще бесполезнее! Ходишь по полю и ждешь, когда же там попытку занесут, и ты сможешь пнуть реализацию…
— Че сказал? — а вот это уже задело за живое. Джин не упустит момента подразнить и попасть под горячую руку Мин Юнги, с накопившейся яростью смотревшего на подшучивающего над ним парня, рванувшего вперед. — А ну стой, ты, идиот несчастный!
Давно же он не участвовал в погоне за юрким Джином, скрывшимся за воротами школы. Но все-таки это невероятно: они станут основной частью команды… Юнги долго мечтал об этом.
На улице стояла пахучая весна две тысячи семнадцатого года.
***
Воскресенье 18, март 2018
«Юнги, ты не пришел в школу ни вчера, ни в пятницу. Ты где?» 12:22
«Учитель сказал, что сам не в курсе.» 12:22
«Юнги, не буду поминать, твою мать, ты где? Почему ты мне не отвечаешь?» 16:48
Юнги как сквозь землю провалился, испарился, умер, воскрес, потерялся — все, что угодно, но для Джина он все равно пропал. Не отвечает. И, как всегда было, ничего не говорит о своей жизни, хотя обещал, что будет предупреждать об отсутствии. И Джину страшно. Ким никогда не испытывал такой страх за кого-то. Прежние друзья всегда были в безопасности, и Джин знал о их родителях все, да и к тому же будучи юнцом-карапузом мало о чем думаешь и, как любят говорить взрослые, мало что понимаешь. Может быть, детское сознание на самом деле не воспринимает угрозу жизни, но сейчас, когда тебе шестнадцать, ты понимаешь все абсолютно точно. От этого дискомфорт повышается, мозги заполняются туманом сомнений и беспокойства, под ложечкой сосать начинает.
И все, что Джин мог сделать — нарыть номер матери Юнги, и то, это крайний случай, потому что надежду Ким возлагал, конечно же, на то, что Юнги сам скажет.
—
Алло? — уставшим, осевшим голосом отвечает на звонок женщина, вздыхая так, будто на душе лежит невероятная тяжесть. Ее голос кажется убитым, горьким и дрожащим.
— Э, здравствуйте, — тушуется Джин, трясущейся рукой держа телефон у уха, второй сжимая носовой платок, — это мама Мин Юнги?
—
Да, — вздыхает та, шурша чем-то на фоне. —
Это кто?
— Я одноклассник вашего сына и… я не могу дозвониться до него. Да и до вас тоже… А вы не знаете, где он?
—
Нет…
«Серьезно? Мама не знает, где Юнги?». Звонок был только подтверждением того, что все куда хуже, чем могло показаться. Спокойствие испаряется после продолжительного писка сброшенного звонка, и даже утешающий голос Хосока не помогал, как раньше.
В понедельник ничего не изменилось — в школе Джин был один. Юнги так и не пришел на занятия. Сидя на скучной биологии и ненавистном китайском, где кисть никак не ложилась в руки, Джин то и дело смотрел на пустую парту друга, который так и не соизволил объявиться — за это хотелось побить до полусмерти. Из-под земли достать и в морду врезать, чтобы неповадно было.
Хосок уехал к родителям как назло, оставляя Джина одного. Ему правда было жаль оставлять соседа в одиночестве, но у него были билеты куплены за неделю, да и делать все равно было нечего — дома он уже давно не был, а перед родителями надо бы отчитаться.
В девятом часу вечера на пороге его комнаты оказался потеряшка со стеклянными глазами и кривой улыбкой. Даже, кажется, от него пахло алкоголем. Ну и горечью — лицо больное, грустное, даже, казалось, онемевшее от напряжения.
— Какого…
— Я синий! — крикнул Юнги, всплескивая руками и заваливаясь внутрь, снимая на ходу пиджак помятого костюма и сандалии, оставляя их на опешившего друга, наблюдающего за телом, упавшим на кровать.
— Ты где был?! — злится Джин, поднимая пиджак и вешая его на спинку стула. — Какого хрена от тебя спиртом разит, а? Ты умом тронулся?
Юнги лишь икнул, переворачиваясь на бок, утыкаясь в подушку и шмыгая носом. Он даже не зол — он подавлен и взбудоражен. Его припухшие глаза заслезились, когда Джин опустился перед ним и нервно пробормотал что-то о том, что белье стирать будет Мин своими руками.
— Он просто, блять… — парень захныкал, прикусив губу. — Он, сука, умер!.. У меня день рождения был…
«Что?..»
— Ты… ты нахрена в сракатан ужрался? Ты где вообще алкашку себе надыбал, а? — взбеленился Ким, плюхаясь около парня на кровати, толкая с презрением в плечо, опуская друга на спину, а тот даже не сопротивляется — устал, размяк, как сухарь в горячем чае.
— На поминках… — усмехнулся грустно Юнги, закрывая глаза и с усилием протирая их пальцами.
«Нет… стой, стой, погоди!»
— Что ты там…
— У меня отец умер, — пыхтит Юнги, кидая мутный взгляд на Джина, в одночасье потерявшегося в своих домыслах. Его лицо исказилось сожалением, каким-то непониманием — что делать, когда у твоего друга умер родственник, а с таким опытом ты не сталкивался? А потом парня охватил страх. Что сделает с собой Юнги?
Общежитие закрыли, сразу понятно, что Юнги теперь никуда до утра не выползет — по крайней мере, у него самого не было энтузиазма шляться по закоулкам, боясь прийти домой к поникшей матери в таком состоянии. Он не хотел напоминать ей об отце, страдавшем алкоголизмом. Это вышло не специально — Юнги оправдывается. Ему было безумно грустно, хотя сначала он доказывал себе, что ничего не чувствует. Мин не знает, насколько он любил своего отца, но точно не больше, как ненавидел за все, что тот сделал.
Уже на трезвую звенящую голову Юнги сказал Сокджину, что ему жаль. В школу он тоже не пошел из-за отсутствия учебников. Еще и своим видом слухи пускать — больно надо.
— Я ухожу из регби, — в один день сказал ему Юнги, сжимая в руках родную регбийку с номером «десять», — я больше не хочу играть…
Спустя несколько месяцев, под конец второго года старшей школы, когда порог зачетов был пройден, Юнги снова вернулся в команду с новым желанием — играть ради себя и своих друзей. Хотя Джин видел, как нервно Юнги входил в прежний состав на прежнюю позицию флай-хава. Кажется, ничего не поменялось. Он просто в долгу перед самим собой — эта скрытая обязанность теперь была слишком явной даже для Юнги.
И Джин остался единственным, кто всё знал. С самого начала. Он стал тем, кто мог лишь своим присутствием отвлечь его, надеть на уставшие глаза Юнги «счастливые» очки хотя бы на пару мгновений, чтобы серость не поглотила друга полностью.
