***
Четверг 12, ноябрь 2020 Кому: Джин-хён «Почему Юнги так странно отреагировал?» 13:11 От кого: Джин-хён «В общем, Юнги бесится, потому что у нас проблемы по поводу количества заинтересованных.» 17:44 «Команду могут закрыть после этих соревнований, если мы покажем плохой результат. Ну, и потому, что нас мало.» 17:44 «Юнги очень долго в спорте и боится, что все может разрушиться на глазах, я не могу объяснить подробнее.» 17:46 «Поэтому мы все переживаем. Ну, и к тому же половина команды — выпускники. Если даже мы выиграем, то на следующий год, если никто не пойдет в команду, то ее просто распустят.» 17:48 «Дэхви будет грустно. Он был последний, кого взяли в команду в средней школе. Два года назад отказались набирать команду из младших классов, потому что это было неинтересно. Мне кажется, что все и так шло к тому, что регби исчезнет в нашей школе.» 17:52 «Чонгуку будет грустно. Юнги… он с ума сойдет. ТЫ просто не представляешь, что может произойти. Он только выглядит так, будто ему плевать, что он ненавидит тебя. Ты его последняя надежда, все это понимают.» 17:55 Джин не может ему сказать всё. И Чимин чувствует себя паршиво. Он стоит на пути, ведущем к разгадке, но теперь перед ним не то, чтобы развилка, — тупик, самый настоящий. У него нет даже малейшего предположения, что движет старшеклассником и заставляет быть таким отстраненным, грубым. У них ведь могли быть нормальные отношения, но все равно всё наперекосяк. Будто на Чимина спроецирована какая-то травмирующая картинка, застывшая ярким пятном в голове флай-хава. Тренировка вот-вот начнется, а он совсем не готов. Ни духом, ни физически. После той судороги он даже на физкультуре не мог оббежать стадион из-за боли в мышцах, которая даже если преодолевалась, то через пару секунд вспыхивала новыми красками. Он уже очень устал от этого. Полгода скачет, как бешеный, по этому полю, а результата никакого — в массе набрал, несомненно, но никакого прогресса. В технике он что-то смыслит и его подачи стали резче, но форма подводит, очень сильно. Чимин никогда не стакивался с тем, что чувствует себя хуже и хуже с каждой новой тренировкой. Это не сила воли или духа. Это его тело отзывается усталостью, будто с каждым разом, с новым усилием идет какой-то регресс. «Это конец», — думает Чимин, выходя на поле и видя, в каком настроении пребывает Юнги, переговаривая с арбитром, которого он, кажется, давно знает. Чимин только сейчас замечает, насколько мужчина оказывается близок Юнги, будто второй отец. А может, даже брат. Мужчина ободряюще хлопает парня по спине и отправляет вглубь поля, где он останавливается напротив Джина и что-то говорит ему, вздыхая. — Мы сегодня опять одни? — спрашивает подбежавший к Чимину Дэхви, поправляя ворот водолазки и бандану, закрывающую уши от мороза. Хотя сегодня не так холодно, как ожидалось. — Я не знаю, — пожимает плечами парень, вздыхая и оглядываясь по сторонам. Кто-то кричит с поля, что никто не приедет, поэтому будут играть семь на семь. Дэхви мало этому обрадовался, но всё же это хоть что-то, что поможет улучшить навыки игры. Однако парню хотелось играть в полном составе, и это, безусловно, понятно, но выхода нет. Чимин вздыхает сожалеюще и продвигается дальше, встречаясь взглядами с друзьями, переговаривавшихся насчет того, что они будут делать сегодня перед началом игры. По итогу они затратили на разминку полчаса, дожидаясь тренера, вскоре подошедшего и оценившего состояние игроков. Он сам разделил команду на две, распределяя силы, также советуя каждой варианты тактики. Чимин, наверное, был рад, что остался в привычной компании Хосока, Юнги и Чольгана, но все-таки риск получить оплеуху за очередные промахи был выше, нежели если Чимин играл бы с Чонгуком. Последний хотя бы мирно ему сказал об ошибках, без угнетающего вопля и нелестных слов, разрушающих крепость невозмутимости и уверенности. Игра с самого начала не заладилась. Она началась с незапланированной схватки из-за того, что кто-то упал на рак, но слава богу, что все обошлось и приземление было мягким. Тренер с трибун что-то сказал, Чимин не услышал и не увидел реакции, но нутром чувствовал, что тот нахмурился. А потом с каким-то невероятным усилием игра пошла вперед. Может, из-за холода, с непривычки, или из-за путаницы в своих обязанностях всё затормозилось в начале. В общем и целом, нужно было время разгуляться. Нужно бежать. Быстро, точно, по выстроенной траектории. Чимин прекрасно видит, как бегут остальные, как одного из них захватывают и образуется рак, который был расформирован с помощью другого игрока, как курс сменяется, но остается еще понятым. Чимин может принять мяч, может его пронести, может его передать, если словит или выудит из навеса игроков. Только вот… В первый раз его захватили и очень неудачно подобрали мяч, во второй — Чимин сыграл вперед, из-за чего была образована схватка, которую Чольган отыграл, хоть и с усилием, да и Чимин в этот раз не подкачал, отправляя мяч Юнги, жрущему его гневным взглядом. А затем его подкосило: опять ноги. Опять эти чертовы мышцы. Это просто ненормально и невыносимо. Казалось, что вот он должен бежать и помогать, двигать игру вперед и давать шанс на вторую попытку, но он просто падает, зажмуриваясь и хватаясь за ногу, упираясь другой рукой в холодную землю, сжимая газончик пальцами. Все вокруг застывает. Терпение обрывается, воздух наэлектризовывается. Кажется, что даже дождь пойдет, чтобы током точно дало и убило уже наконец. У Юнги нет терпения. Мин зол, невероятно зол. Как и Чимин, внезапно захныкавший от своей жалкой участи — не смог. Опять не смог! Боль утихает, но внутренняя — душевная — взрывается новыми красками. Поджигает его и без того пылкий нрав. — Зачем ты ходишь на эти тренировки? Зачем ты тратишь наше время, если с каждым разом все хуже и хуже? — вскрикнул Юнги, с презрением наблюдая, как слезы усталости и отчаяния катятся по щекам юноши. Ему, несомненно, больно. — Потому что это твоя обязанность? Да ты с таким же успехом мог дома домашку свою зубрить и не портить никому игру… — Юнги отпрянул назад, резко замолчав, когда Чимин вскочил с поля и со скрипучим всхлипом утер нос, поднимая покрасневший взгляд. Он пошатнулся, прихрамывая на предательницу-ногу. Чимин сжал губы и качнул головой, собирая мокрые волосы со лба и пальцем заправляя их под шлем, закипая во взгляде. В голове проносятся сообщения Джина, стоявшего сейчас на другом конце поля. — Потому что я вам нужен! — заявил Пак без толики сомнения, усмехаясь на противоречивый взгляд Мина, что уже встал в позу для опровержения этой идеи. — И не смей говорить, что это не так! Вы все нуждаетесь во мне! Даже если я слабее всех остальных, я такой же незаменимый игрок, — перейдя на шепот, Чимин склонил голову, подходя ближе к парню и уже толкая того в грудь, показывая, наконец, накопившееся недовольство. — Даже если ваши «друзья» помогали вам в предыдущие года, это не значит, что они помогут вам снова. У вас никого нет. Никто не идет в клуб и не факт, что его не закроют в любой момент. Травмы получать нельзя, экзамены валить нельзя, тренировки из-за семейных обстоятельств пропускать нельзя, — Чимин нервно загибал пальцы, тыча кисть командиру в лицо, — У нас всех просто нет выхода… — Да что ты говоришь мне, дурья ты башка? — с таким же яростным напором налетает Мин, практически душа скрам-хава, сжимая ворот его запачканной регбийки. — Ты лишь обременяешь всю команду! — Да пошел ты! — Чимин дергается, хватает парня за руку и отрывает его от себя, шмыгая носом и смахивая слезы с щек, что продолжали потихоньку стекать из печальных глаз. Судорога больше не сковывала бедро, но противное ощущение никак не опускало мышцы ученика. — Я хожу на эти тренировки, чтобы стать лучше! Чтобы ваш чертов клуб не закрыли после твоего сраного выпуска! Чтобы никто не чувствовал вину или что это было все напрасно… Чтобы ты не чувствовал, что всё это было напрасно!Или сильно невзначай обидеть
Юнги застывает, смотря на Чимина с неутаенным, прорвавшимся наружу отчаянием — все-таки соскребли верхний слой, оголили. Глаза предательски наливались слезами, которые тот безуспешно пытался утереть. Ему, кажется, уже плевать, что там говорит арбитр, тренер, что это просто кто-то видит. Его слабость. Он устал. Устал смотреть на надежду Чимина, видимо, испугавшегося такой перемены. Юнги опускает голову и хмыкает, разжимая ладонь. — Игра окончена, — заключил Юнги тихим голосом, чтобы скрыть эту крупную дрожь, о которой догадаться мог только стоящий напротив Пак, хлопающий глазами. А потом он уходит с поля, отталкивая от себя подбежавшего вдруг Дэхви, ничего не понимающего. — Какого черта, Юнги?! — возмутился Джин, подбегая с опешившему Дэхви, а затем оглядываясь на Чимина, не менее грустного и вялого. Он морщится от боли в мышцах, двигаясь к трибунам, чтобы опуститься на сиденье и, что он сделал — закрыть лицо руками и погрузиться в собственные мысли. — Что ты ему сказал такого, что он просто слился? — Чонгук опустился рядом, наклоняясь к Паку, никак не обращающему на него внимание. Чимин только вздохнул, пытаясь убедить себя, что от этого со стыда сгорать совсем необязательно. — Я сказал, что… — в горле предательски застревает всхлип, который никак не должен вырваться наружу. Чего бы это ни стоило. — Он сказал, что Юнги не может без него, — «играть», не договорил Джин, опуская руки на талию. Кто-то оповестил оставшихся на поле о том, что в раздевалке его нет, только сложенные аккуратно вещи и сменная обувь.Ждать, дышать, бежать и видеть, и терпеть
Юнги плохой капитан. Хороший капитан должен быть образцом для команды. Капитан должен обладать всеми качествами организатора. Он должен пользоваться доверием и уважением всех игроков. Заряжать команду своей бодростью и энергией. Вселять в игроков уверенность, что капитан старается на благо команды. Юнги плохой капитан. Он не образец для команды. Он не умеет организовывать. Его не уважают. Он не может зарядить собственную команду на победу, мотивировать их. Он ничего не может. Юнги даже не понимает, почему он стал капитаном — из-за отца? Из-за этого подлого человека, который просто взял и сломал его пополам, разрушив детство и наивные мечты? Потому что он попросил? Глава путеводителя по регби гласит, что капитан должен обладать: Бескорыстием. Это, вероятно, самое важное качество любого руководителя. Готовность пожертвовать личными интересами ради интересов команды, собственным успехом — ради успеха команды. Юнги не может пожертвовать собой. Мужеством. До конца отстаивать свои принципы и идеи, даже если это может повредить капитану. Стойко переносить трудности, даже если ему приходится преодолевать их одному. Юнги невероятно слаб. Он совсем не мужественный и только делает вид, что ему плевать. С каждым новым днем он ломается сильнее и сильнее, его самообладание трещит по швам. Он не может не думать о том, как когда-то отец смог разрушить его, внушая помешанность на перфекционизме и желании побеждать. Просто потому что если ты не победил, то ты бесполезен и никчёмен. Трудолюбием. Хотя капитан может быть не самым лучшим игроком команды, но он должен быть самым трудолюбивым, решительным, внимательным, агрессивным и хладнокровным, даже если он чувствует усталость. Он боится делать новые шаги. Он жаждет прогресса, но боится, когда что-то меняется. Он не знает, что такое хладнокровность, потому что его учили… его буквально учили гореть агрессией и только. А когда он чувствует усталость — он еще множество раз жалеет о том, что просто повелся на поводу у своего отца и решил потакать этому человеку, доказывать что-то и… продолжать играть. Стойкостью. Она необходима, даже если его постоянно преследуют неудачи. Юнги не сдавался до последнего. Но сейчас все слишком плохо, чтобы стоять на ногах прямо. Он потерял контроль. Он потерялся в этом мире, среди вопросов с несуществующими ответами. Он чувствует вселенскую печаль и вину за то, что он делает. За то, чему он подверг людей, следовавших за ним. Уверенностью, что его команда может играть лучше. Юнги не может научить Чимина играть лучше. Он падает вместе с ним в эту пропасть. Требовательностью и чуткостью. Капитан должен требовать точного выполнения своих указаний. И чем больше его уважают, тем меньше ему приходится требовать исполнительности. Капитан должен тщательно изучать характер игроков своей команды, чтобы знать, как лучше руководить ими. К одним, возможно, необходим твердый, но тактичный подход. Других достаточно просто подбодрить. Капитан должен не колеблясь указывать на ошибки, но при этом показать, что понимает трудности и сложности задачи. Каждое замечание капитана, как правило, должно быть сделано лично. Но похвалить игрока надо всегда перед командой. Только откровенная лень и брюзжание должны быть немедленно пресечены, особенно брюзжание, которое быстро «ломает» команду. Однако капитан должен быстро узнать причину любого недовольства и, если возможно, устранить ее. Юнги никогда не задумывался о том, чтобы быть милосердным. Он никогда не думал, что сложно, а что нет — надо просто делать, «надо» со значением «must» в английском языке. Он не просто ругает, он втаптывает в грязь. Не лично — прилюдно. Потому что ждать он не будет. И он никогда никого не хвалит. Какой же из него понимающий человек, когда его просто не учили такому? Может быть, ему повезло, что лени он никогда не встречал, если не брать прогулы Чимина в связи с его физическим состоянием, но вот единственное брюзжание, с которым надо бороться — это его собственное. Юнги сам ломает команду. Какой из него капитан? Юнги ничего не знает о своей команде. Кажется, он совсем ничего не знает. Только, может быть, что Дэхви боится драк, Хосок плохо видит, Джин знает о его травмирующем детстве и хочет быть трехчетвертным, а не фулбэком, Чольган пришел в игру точно так же, как и Чимин… А Чимин? Он совсем его не знает. Он совсем не знает второгодку Пака, который с такой болью и надеждой говорил ему о своей неоспоримой важности. И Юнги так просто сломался. Понял, что его поведение — это просто долбанные самозащита и ребячество. А потом Мин все-таки пришел обратно, откуда бежал — он спроецировал себя на Чимина. Маленького мальчика, которого называли ничтожеством и били за все подряд. А кто Юнги? Кто он сейчас? Тот, кого он сам боялся? Тот, кого боится теперь и Чимин… Он стал копией своего отца, хотя обещал, что никогда этого не произойдет. И все-таки, как бы он не уверял себя, на подсознательном уровне происходят обратные процессы, мозг запоминает весь тот долгий и мучительный воспитательный процесс, который заполняет разум, потому что по-другому не было. Юнги по-другому не умеет. Юнги сидит в своей комнате и захлебывается слезами. Ему никогда еще не было так плохо. Он даже не чувствует себя человеком. Парень плавится в истеричном состоянии, глотает сопли и растирает слезы по горячему лицу, зацикливаясь на том, что он — жалкое отродье, ставшее монстром из-за слабости. Из-за беспомощности и глупости. Падая на кровать, старшеклассник утыкается в подушку и сжимает кулак до хруста пальцев, желая просто исчезнуть из этого мира. Он мог бы все принять, но это… его просто как котенка ткнули в его же дерьмо. Что играют ради него. Так говорил Юнги, пока отец был жив. Пока он с ненавистью смотрел на него и презирал, желая избавиться от таких мучений. Юнги жалеет, что тот не задушил его в ту ночь. Сейчас бы его, Юнги, просто не было — самой главной проблемы. Он не замечает, как становится громче. Как к нему приходит мама и непонимающе смотрит на сына, дрожащего от всхлипов, кажется, бесконечных. Юнги чувствует ее присутствие только тогда, когда она садится около него и кладет руку на подрагивающее в приступах плача плечо, спрашивая тревожным голосом: «Что случилось, малыш?» А Юнги отмахивается и просит уйти, не смотреть на него, но если бы он знал, как это бесполезно и жалко… Женщина вздыхает и гладит парня по плечу, а затем тянется к его волосам, убирая с лица. Юноша смотрит на нее красными глазами и отчаянно не понимает, почему она все еще здесь. — Почему ты плачешь, детка? — женщина склоняется к парню и чувствует, насколько он стал горячим из-за плача. — Что с тобой такое? Ты не заболел? Или учителя… — Я… — вхлипнул Юнги, пытаясь как-то избежать ее руки, бережно поглаживающей его по голове. Ему становится еще грустнее от одной мысли о том, что она все еще так мягка к нему, даже если Мин грубит. — Я такой ужасный… я ужасный капитан!.. Женщина удивилась, погрузившись в раздумья. Она обвела серую комнату взглядом и на мгновенье задержалась у полки с наградами и семейной фотографией, после возвращаясь с сыну, утопающему в своих обидах. — Ну почему же ты так думаешь?.. — Я… я ничего не умею, — он зажмуривается, понимая, что никогда не рассказывал ей о том, как он себя чувствует, — я самый ужасный капитан на этой земле… Все они… страдают из-за меня, мама, — он повернулся к ней, сводя брови к переносице и утирая слезы с лица. — Мама… почему я такой? Почему я вообще капитан?.. — Если бы ты был плохим капитаном, — вздохнула та, кивая самой себе, — то на той полке позади тебя не было бы всех медалей, которые ты получил. И никто бы не гордился тобой. — Никто не гордится мной, мама, — Юнги начал задыхаться, мотая головой и закрывая лицо руками, игнорируя женщину, — ты не представляешь, насколько я плохой… Мама смотрит на него с таким же отчаянием, не зная, как убедить сына в обратном. Вот пошел же такой упрямый… в отца. Да, Юнги перенял черты своего родителя, не самые, наверное, лучшие, но точно сформировавшие его часть характера, обращая наполовину к жесткости. — Я ненавижу своего отца… почему это был не кто-то другой? Почему ты выбрала именно его? — он с презрением посмотрел на женщину, в которой заплясал страх. — Почему он так ненавидел меня? Потому он сделал себя из меня? Мама… — Юнги, — женщина стала тверда голосом, сглатывая комок в горле, — ты не он. Запомни это, пожалуйста. Ты никогда не будешь таким, каким был твой отец. — Я заставил того новенького игрока играть ради меня, как когда-то я играл ради отца… Я ненавижу… ненавижу себя… Я обещал, что никогда не буду… но… Я ненавижу его так же, как ненавидел меня мой отец… Женщина ничего не сказала. Они оба погрузились в неловкое молчание, разбавляемое всхлипами Юнги, кажется, утратившего всякий смысл продолжать что-то говорить. — Что он тебе сказал? — вдруг спросила мать, поворачивая голову к затихшему парню, вцепившемуся в край намокшей наволочки. — Что без него моя команда просто пропадет… Она вздохнула, поправляя свои распущенные волосы, — Не значит ли это, что ты должен благодарить его за то, что он все еще с тобой, несмотря на то, что ты делал до этого? Он ценит твои старания, даже если ты сейчас плачешь из-за своей никчемности. Пойми, твой отец… у него была другая цель: он хотел реализовать свои мечты через тебя. Он хотел, чтобы ты был таким же классным регбистом, как он, стал частью международного регби. Пока ты, наверное, просто хочешь, чтобы твой друг научился играть. Подумай над этим утром, не иди в школу, если тебе тяжело, — женщина сложила руки у себя на коленях, опуская голову, — может быть, ты поймешь, что каким бы капитаном не был, в тебе нуждаются. Может, это даст тебе смысл измениться, раз ты плохой капитан. Но помни одну вещь: ты не твой отец. Как бы он тебя не воспитывал, ты не способен стать таким же бессердечным… паршивцем. Мне очень жаль, детка. Мне очень жаль… Наутро у Юнги болит лицо. И голова. Вероятно, телефон разрывается от входящих сообщений и пропущенных звонков. В общем, это не важно. На часах восемь — проспал будильник из-за пережитого стресса, но в планах идти в школу не было, поэтому он фыркает на часы и отворачивается к стене, прокручивая в голове то, что говорила ему мать, которой он впервые настолько благодарен. Кажется, она никуда не ушла, оставшись дома. Боится за него. Юнги чувствует, как она волнуется. Юнги не он. Юнги не плохой капитан. Юнги справится. Юнги исправится. Станет лучше. Станет тем, на кого стоит ровняться и не бояться. Человеком, который сможет, если даже затратит на это много сил и ресурса, стать тем, на кого можно положиться и поблагодарить. Юнги понимает, что как бы он не хотел, чтобы Чимин покинул игру и стал жить своей размеренной жизнью в драмкружке, потому что регби не для его тонкой натуры, он должен его беречь. Беречь как игрока-новичка, которому стоит познать очень многое. Для Юнги он скоро закончится, когда для Чимина он только открылся. И чтобы они оба не чувствовали, что все это было зря, Юнги должен пойти наперекор себе и понять наконец, насколько ошибался, когда отвергал Пака. Насколько он ошибается, даже не представляя, как все может измениться лишь потому, что станет попросту человечнее и менее зацикленным на прошлом. В обед в дверь раздался звонок, на что Юнги удивился, — они обычно никого не ждут. Он, конечно, сначала подумал о том, что мама пригласила кого-то в гости, но ее удивленный взгляд говорил об обратном. — Сходи, открой дверь, пожалуйста, — просит та, продолжая помешивать чай ложечкой. Юнги послушно вышел из-за стола и направился в прихожую, где даже не удосужился посмотреть в домофон, кто пришел. Иногда он забывает о его существовании. На пороге оказался запыхавшийся Джин. Который, казалось, прямо сейчас разорвет флай-хава на части. — Какой же ты дурень, Мин Юнги! — прокричал тот, вытаскивая парня на улицу и ударяя по плечу. — Ты меня так до инфаркта доведешь, понял? Что за концерт, я не пойму? Ты когда-нибудь будешь отвечать на мои звонки или нет? — Прости, друг, мне нужно было подумать над тем, что я делаю… — вздохнул тот, опуская голову: виноват. Он кивает самому себе, убеждаясь еще раз, что ребенок он проблемный, а потом смотрит Сокджину в глаза и вздыхает. — Я… я слишком жесток по отношению к вам, ребята, мне очень жаль… — Не начинай, еще разревишься, как вчера, мне хватило того, как ты довел Чимина и себя заодно, — вздохнул тот и, замечая женщину в проходе, поклонился ей, — э… здравствуйте, мама Юнги! — Привет, Сокджин, — улыбнулась та, кивком головы приглашая парня в дом, сразу уходя на кухню. Юнги закрывает дверь, наблюдая, как парень осматривает квартиру, в которой не был, кажется, тысячелетие. А потом он пошел в спальню Юнги, чтобы расположиться там и уже переговорить насчет того, что произошло. — Ну, и что ты надумал? — Что мне есть над чем работать, Джин, вот и все, — вздохнул тот, опускаясь на незаправленную кровать. — А Чимин? — озадачился парень, подпирая лицо рукой, наблюдая за тем, как серость проходится по лицу Юнги, кажется, немного опухшему. Знатно он вчера погрыз себя, хотя что Чимин ему сделал? — Я виноват перед ним. Джин, кажется, на мгновение улыбнулся, скрывая это от не менее озадаченного Юнги такой оживленностью и яркостью лица одноклассника, бесстыдно убежавшего с уроков ради него. — Больше не делай так, — мягко просит он, потирая ладони, — не напоминай мне о дате, когда ты нажрался как последняя свинья и заставил меня волноваться до дрожащих рук, — Джин громко засмеялся, когда Юнги, кажется, вновь встал в прежнее русло и вскочил, замахиваясь на друга. Что-то остается неизменным, но по нему видно, что думать по-старому уже не получится. Как бы ни хотелось. Да и не хочется, честно говоря. Пятница 13, ноябрь 2020 Кому: Пак (2) «Прости, хубэ» 13:58