***
Тренировка закончилась. Это последняя тренировка перед их отъездом в столицу на соревнования. Юнги адаптировался. Пошел по пути «стань лучшей версией себя и примерным лидером». Кажется, пока справляется, анализирует, знакомится с новыми ощущениями и идет на уступки. Помогает тренеру, работает над крепким духом команды, поддерживает. Больше не кричит. Ругает, но не кричит. И прямо сейчас Чимин видит, как Юнги хвалит трехчетвертного на пару со стягивающим и говорит остальным, что они все хорошо постарались. Довольно натянуто и вымученно улыбается для того, чтобы это смотрелось правдоподобно, но это всяко лучше его обычно недовольного или скучающего выражения лица. Парень вздрагивает от дуновения ветерка, а потом отмахивается, вздыхая, наблюдая за опускающимися снежинками, тут же тающими на теплой земле. Тренер тоже вскоре ушел, ведя разговор с арбитром, говорившем что-то о прогрессе команды. Тот, несомненно, также все прекрасно видел, но много словами не раскидывался, анализируя тактики. Да и участвовал больше в силовых и развивающих технику тренировках, пока Юнги управлял игрой на пару с арбитром, следящим за каждым движением парней. — Иди переодеваться и поезжай домой, — Юнги отворачивается и скрещивает руки на груди, обращая внимание на тонкий занавес снега, словно тюль, опустившийся на пригород. — Сонбэ, — заикнувшись, окликнул того Пак, теряясь, когда Юнги повернулся и недовольно посмотрел на парня, мол «что тебе еще нужно?». — Можно… — Нет, нельзя, — усмехается тот, переведя взгляд на мяч, оставшийся на поле. Чимин выглядит неловко, хотя его образ и есть само противоречие: помимо этого он выглядит так, будто сейчас нападет или начнет дерзить. И Юнги знает — тот может. На опыте испытал. — Ну, давай пошустрее, что хотел? Ошибки разобрать? Пока парень двинулся в сторону лежащей в пожелтелой траве «дыньки», Чимин прочистил горло и хмыкнул осознанно, после громко выговаривая, чтобы старшеклассник услышал: — Я хочу быть твоим другом. Он долго к этому шел. К осознанию, что дружба — то, что должно помочь Чимину понять, что с Юнги не так. Он мало понимает сущность такого интереса к капитану. Что он хочет узнать? Но этот шаг очень важен, как кажется второгодке. Ему хочется дружить с Юнги, как это делает Джин. Даже если не тесно, — просто, чтобы презрения не было, чтобы Мин… мог быть свободнее. Понятнее. — Что ты сказал? — переспрашивает Юнги, будто не верит. Поднимая мяч с земли, он неторопливо следует по направлению к стоящему посреди поля скрам-хаву. И тот уверен, что Юнги все слышал. Что дразнит его прямо сейчас. — Дружбу просишь? — Да, — спокойно соглашается Чимин, моргая в подтверждение своего нескромного желания. Юнги, нельзя сказать, что в восторге, но озадачен. Смотрит на парнишку пристальным взглядом, пытается что-то найти среди юношеских обычных черт лица, но все безуспешно. Парень все же хмыкает, сжимая пальцами мяч и задумываясь о чем-то, пока визави напротив ждет ответа. — Кто-то в этом мире еще просится в друзья? — прозрачно-удивленно говорит тот, потихоньку направляясь к трибунам, а Чимин — следом. — А что не так? — следуя за ним, хмурится Пак. Вроде обычное дело для уверенных в себе людей, но Мин так озадачен его просьбой. Даже не просьбой, а прямым желанием, чуть ли не мечтой, которой нужно было сбыться. — Обычно люди пускают это на самотек, дают отношениям сменять стадии безмолвно, посредством доверия, — говорит парень, вскоре опуская мяч в корзину с остальным реквизитом, который не страшно оставить на улице. — Люди просто негласно становятся ближе благодаря времени и каким-то вещам, которыми они готовы делиться. Но ты… ты решил просить дружбу. Чимин усмехается, понимая, о чем думает Мин. — Но тем не менее это тоже прекрасный способ дать человеку понять, что кто-то хочет быть уверенным в статусе взаимоотношений. И менять его. Так что, старшеклассник Мин, это правда важно для меня. И я не думаю, что ты понесешь какие-то убытки, если… — Замолчи, — тихо просит Мин, прикрывая глаза и опускаясь на сиденье. Ему надо подумать. Побыть наедине с мыслями хоть секундочку, чтобы принять это рвение быть частью его ничтожной жизни с клеймом бездарности и «обиженки». Чимин и правда замолкает, но не отходит от парня. Будто намерен до последнего стоять над душой для достижения цели. Немного эгоистично, может даже немного навязчиво. Но Юнги не может осуждать — причины нет. Она себя исчерпала. Да и все-таки Юнги тоже так делал, когда был младше. Эта детская наивность и беззаботность, открытость и живая пульсирующая любовь к людям, жажда знакомств и дурачливое «хочу мно-о-ого друзей!»… Это такая маленькая деталь, которая сама просится в небольшой блокнот примечаний о команде. — Тогда тебе придется смириться с тем, что я Юнги, и что я тебе хён, — усмехнулся старший, завидев одним глазком, как тот от неожиданности замер и даже задумался. — Можешь прощаться со своими «старшеклассниками» и «сонбэ». Если нужно официальное разрешение, то считай, что получил. — Но… — Чимин, — обратился к парню Юнги с необычайной серьезностью, — не веди себя как придурок, ладно? Я не из тех, кто презирает фамильярничество. Парень кивает. Юнги стал его другом. На словах. Как теперь это станет выражаться в поступках и действиях? Не ошибся ли Чимин со своими поспешными желаниями? Юнги его друг.***
Что он чувствует? Юнги не знает. Прямо сейчас они едут на школьном автобусе в город. На улице вечер, окутывающий темнотой. В окнах практически ничего не видно помимо небольшого снежка в свете фар и уличных фонарей, освещающих дорогу. Только впереди виднеется яркость города, пышность цвета и кипение жизни. Кто-то сзади устроил дебаты, и Юнги надеется, что никто не пострадает в этом жарком споре. Хосок сидит сзади с Чольганом и смотрит сериал, рядом с Мином — Джин, а сбоку Чимин и Чонгук. И пока последний что-то с явным энтузиазмом изучает, то Пак слушает музыку, то и дело покручивая серебристый плеер в руках. Видно, что он напряжен, буквально единственный, кто волнуется. Что же говорить — первые соревнования такие. Его первый выход. Когда играешь семь на семь со своими товарищами, то хотя бы знаешь их слабости и то, как они привыкли играть. Ты в первую очередь анализируешь всех, с кем стоишь на одной половине поля, пока незнакомцы остаются незнакомцами даже в телодвижениях. Они не так часто играли как раньше — пятнадцать на пятнадцать, так что Чимину не на чем было привыкать к внезапности противника. Юнги не замечает, как Джин выхватил книжку из его рук, потому что тот так сильно задумался, что чуть не выронил ее. Только потом возвращается сознание, Джин становится слышимее, Юнги может посмотреть на него и вернуться к своему делу. И это далеко не чтение, чем он просто нагло прикрывался полдороги. — О чем думаешь, гений? — насмехается Ким, стукая парня по плечу книжкой, после протягивая ее хозяину, который практически выхватил ее из рук третьеклассника. — Не важно, — фыркает тот, вжимаясь спиной в кресло и утыкаясь взглядом в разворот страниц небольшого романа. — Я видел, как ты пялился на них, — Джин тыкает пальцем на второгодок, сверкая взглядом, но Юнги игнорирует, предполагая, о чем тот говорит, — это из-за Пака? Волнуешься? — С чего бы? — хмурится парень, качая головой. Врет, избегает, извивается, как может. Хотя смысла мало. Это очевидно, что Юнги зациклен на скрам-хаве и его возможностях. А может это давно перешло за рамки игры. — Я уверен в нем… Джин неожиданно прерывает его, говоря это с легкой нотой подтрунивания: — Или ты влюбился? — Еще громче скажи это, — с укоризной говорит Юнги, нервно сжимая страницы книги, опустившейся на колени. Неужели Юнги настолько зол? — Делать мне больше нечего! — вскрикивает тот, замахиваясь на друга, явно сожалеющего о сказанном. Видимо, так шутить больше не стоит, в живых остаться хочется подольше. Хотя такая реакция очень неоднозначна, но Мин далеко не походит на влюбившегося человека. Он беспокоен и раздражен, хоть и вид его кажется самым простым и нейтральным. Джин ничего не успевает сказать перед тем, как его пошлют в задницу, а потом начнут угрожать. Не оправдался, но уверен, что Мин быстро остынет — думать о другом надо, все это прекрасно понимают. Было бы проще, если бы Мин не видел, как Чонгук переключил внимание на старшеклассников, и как Чимин оторвался от холодного стекла, вытащив один наушник. Будет неловко, если окажется, что он все слышал. От Юнги можно ожидать что угодно, но какие-то предположения о влюбленности — последнее в этом списке. В особенности, если там фигурирует Пак Чимин. Нет, думает Юнги, все не так. Он просто прячется в тени и забывает о существовании других людей, возвращаясь в спокойствие. Хотя внутри ураган. Он еще не разобрался с предыдущим потоком мыслей, а тут новая порция неразберихи. — Прости, — шепчет Джин, а после слышится громкий голос тренера, решившего объявить о расписании тренировок и соревнований. — Ребята, минуту внимания! Сегодня мы заселимся в общежитие, которое выделили на период соревнований для приезжих команд, а завтра вечером будет первая игра, — вздыхает тот, оглядывая всех, — команд мало, если не ошибаюсь, то семь, так что нам надо постараться занять серединку, чтобы клуб действовал дальше. Если все пройдет хорошо, то потом будет игра через сутки, тоже вечером. — Думаешь, сколько игр мы сможем провести? — задается вопросом Чонгук, кидая короткий взгляд на тренера и затем на капитана, сверлящего точку в сидении перед собой. — Все зависит от составления веток, — вздыхает тренер, — вы можете сыграть три игры, а можете провалить и первую, если столкнетесь с Каннамом раньше, чем предполагается. — Но ведь если мы проиграем первую игру, у нас есть шанс провести игры с другими командами и определить точное место в соревнованиях, — вдруг зазвенел Чиминов голос. Он, вероятно, окончательно выключил музыку и погрузился в вопросы, с которыми раньше не сталкивался. — Это немного не так работает, — вздыхает Джин, поворачиваясь к Чимину, явно удивленному. В общем-то, об этом они могут поговорить вечером в комнате, изучить список команд и послушать наставления тех, кто уже играл с соперниками. И пока что-то продолжает происходить вокруг, Юнги снова задумывается о том, что он на самом деле чувствует. К Джину он чувствует тепло. Заботу как о друге, который был с ним с самого начала. Который знает все о нем, как о человеке, о его взглядах, тяжести жизни и убеждениях. И, честно, Юнги бы даже сказал, что Ким стал ему братом. Сокджин готов многим пожертвовать ради него, отчего Мину не по себе становится — не эгоизм ли это? Кажется, что он очень много просит, и постоянно в чем-то нуждается. Такой слабый, кричащий о помощи. И весь этот образ неприступной крепости со рвом и торчащими в разные стороны кольями, который Юнги транслирует с середины пубертата, — Джин знает, — отчасти фальшивый, потому что Юнги — это бушующая тревога и печаль о прошлом, потому что он позволил этому произойти. Оттого он и зол. Но сейчас что-то меняется, образ Юнги трескается и парень становится всё задумчивее. Хочется вернуться назад и быть обычным парнем со скверным, но непоколебимым характером, чтобы никто не косился, но вот незадача — будто палку в колесо воткнули. К Чольгану Мин чувствует каплю сожаления и приятельскую любовь. Он его друг, товарищ, незаменимый игрок, на которого всегда полагается. И эта дружба вызывает у Юнги гордость. Он несомненно доволен тем, как показывает себя Чо на протяжении таких, казалось бы, коротких трех лет. Он тоже немало знает, но с такой тактичной прозрачностью относится ко всем невзгодам, накатившим на командира, отчего Юнги и любит его. Хосок вызывает у него улыбку. Такую же горделивую и даже довольную. Юнги мало улыбается, но это чувство внутреннее — мысленная улыбка, которая могла бы окрасить его хмурое лицо при других обстоятельствах. Он хорош в игре, хорош как друг и в принципе самый располагающий человек — диско-шар, который поблескивает в любое время года и зовет на чай, скрашивает вечера. Хороший человек, ничего лишнего. Правда, странный он иногда, наполовину хипстер и даже неповзрослевший тинэйджер, но это вписывается в его рамки — он все еще обладает тонким вкусом и осознанностью. Очень умный. К Дэхви Юнги чувствует что-то отцовское. Он ответственен за него. Дэхви самый младший в их команде, очень много трудится и остается зумером до мозга костей, поэтому Юнги мало его понимает. Он сам — не старая школа, чтобы как-то не успевать за новой молодежью, но этот парень — не промах со своим извороченным вкусом. Он очень чувственный и бескорыстный. Такой по-детски наивный, и с характерной невинностью. Ненавидит Минову грубость, но что он с собой поделает в таком случае? Юнги счастлив, что этот парнишка все еще поддерживает его, несмотря ни на что, даже эти чертовы агрессивные замашки и странный взгляд на некоторые вещи. В Чонгуке он видит энтузиазм. Не к своей личности, конечно, но к игре. Этот парень хорошо играет, очень хорошо. Юнги бы даже сказал, что несмотря на то, что знает его не так долго, он неплохо раскрывает себя. В потоке, в моменте, в процессе. Плывет по точной траектории, славится импровизацией и излишней экспрессией, что свойственна школьнику его лет, когда чувствуешь себя гением и что вся жизнь — твоя, весь мир — тоже твой. Но тем не менее в голове Мина образ хукера строится очень лаконичный. Тот, который ему даже мог понравиться, который его не отталкивает. К Чимину… он не знает, что чувствует. К этому второгодке, любящему подерзить, а потом строить из себя смущенную замухрышку или потерявшегося школьника. Есть ли вообще хоть что-то, что может точно описать сырость в голове и тяжесть на плечах Юнги, когда этот парень влетает в его черепную коробку и заседает там подолгу, раздражая? Юнги мечется из крайности в крайность, с одного конца на другой, скачет как на шкварках и вообще не понимает, где золотая середина. Не только в Чимине, а в их отношениях. Они не сразу заладились, а потом Юнги просто по швам пошел из-за самоуверенности новенького и в принципе из-за мозолящей мозг правды. Юнги думал, что это просто неприятная эфемерность, что это чувство исчезнет, рассеется, как дым от сигареты, но получается только так, что помимо того, что это чувство диффузией расползлось по легким Юнги, так еще и терпче стало, неприятнее — непонятнее. Он немо принял существование Чимина в его команде, даже можно сказать, что принял его в их состав, хоть и не полный, изменившийся и покоцанный временем. Он осознал его мотивы жизни и стремление, какие-то принципы — привыкать стал. Чимин слишком часто проникает в его зону комфорта, так нездорово увлекаясь чужим мутным существованием. И пока Юнги анализировал это все, то понял, что после ненависти наступило целое «ничего», которое даже и назвать ничем хорошим и обособленным нельзя. Это какой-то комок чувств, который все никак не разматывается и, кажется, даже не собирается это делать. Может быть, это волнение, поздно раскрывшееся за все сотворенное в начале. Может быть, это вина, потому что Юнги точно ошибся, когда думал, что вести себя как злая собака — лучшее решение. А может, это даже тоска, потому что образ Чимина напоминает ему о детстве, которое, так или иначе, сделало необратимое. А может быть, это «от ненависти до любви»?.. Юнги не может об этом думать. У него, честно, не было опыта, чтобы наверняка знать о том, как выглядит влюбленность или что-то подобное, но Юнги не хотел бы думать, что именно этот комок и есть та самая заинтересованность. Может, он просто отрицает, но в здравом уме все же решает, что Чимин для него только игрок. Юнги в нем не заинтересован в том самом плане, он просто играет с ним в напарниках и учит, чтобы тот не был реальным лопухом на поле. Но уверен ли Юнги в этом? Думать уже не получается, граница подсознания уже предельно близко, она обжигает, доводит до паники, осаждает. «Я просто вижу в тебе себя, — думает Юнги, закрывая глаза и попутно книжку, — ты просто так хочешь, чтобы я видел в тебе новую цель, чтобы играть дальше. Чтобы забыл о том, что все так плохо… Чтобы я играл ради тебя… Ты вынуждаешь играть ради тебя!» Остановиться на чем-то определенном не вышло, но хотелось бы для самого себя прояснить, что Чимин — не враг. Может быть, он кажется непонятным или слишком назойливым, но на самом деле все намного проще. По крайней мере, это человек, за которого Юнги неосознанно цепляется.