Я не ангел

      «Предатель! Отвечал взаимностью, клялся в любви, а сам вонзил нож в спину! Прикрывался духовным отцом, а сам по-тихому бегал на свидания к ней!»       Тошнотворный коктейль из ревности, обиды и отчаяния пронзал ему сердце, словно холодное оружие! Как потушить этот ревностный пожар? Набрал полную ладонь снега, смял в снежок и откусил; прикладывал ко лбу и обтирал шею – очень жарко, он горит!       — Дениска, вот ты где, а я тебя везде ищу! — сглотнул слёзы и спешно вытер лицо рукавом, услышав знакомый женский голос. — Ты чего раздетый на ветру стоишь? Простудишься, охрипнешь, как петь-то будешь? — Анастасия Васильевна, взглянув на парня, ахнула: — Господи! Денис, что случилось, мой хороший? — приласкала она его, погладив по голове.       Денис не знал, что ответить и сможет ли он сейчас говорить – так ему было плохо. В горле образовался солёный вязкий ком и не проглатывался. Меньше всего он хотел, чтобы его кто-либо видел в таком состоянии. Он не мог говорить, но и не мог молчать, желая кому-нибудь открыться, высказаться, попросить поддержки. Хотелось обнять Анастасию Васильевну, словно родную мать и разрыдаться, умолить, чтобы она пошла и отговорила отца Александра от женитьбы. И Денис бы признался. Выставил свою запретную любовь на всеобщее обозрение и на публичную казнь, если бы не был влюблён в священника. Ради него он должен молчать. Ни одна живая душа не должна усомниться в праведности отца Александра.       — Я неважно себя чувствую… — собрался с силами на разговор и не солгал. — Я жду отца Александра… чтобы сказать ему… чтобы отпроситься у него домой…       — Так иди домой скорее! По тебе же видно, что ты болен! — повела она его в сторону храма. — Ещё и стоишь совсем раздетый на морозе, на ветру! Без куртки, без шапки! Бегаешь туда-сюда, не одеваешься! Что за наплевательское отношение к своему здоровью у вас, у молодёжи?! — ругалась чисто по-женски, как заботливая, переживающая за подрастающее поколение мать.       — А репетиции? — Денис не хотел подводить коллектив воскресной школы и училища, и своего педагога, хотя сейчас ему было всё по барабану. Он думал только о нём и о его свадьбе.       — Какие репетиции, иди домой и лечись! Я сама их проведу. Иди-иди, мой хороший, выздоравливай, созвонимся…       Он заболел давным-давно. Десять месяцев назад. Инкубационный период его болезни составил ровно два месяца, а после плавно перетёк в хроническую стадию. Периодически болезнь обострялась: его то знобило, то лихорадило, у него то пропадал, то усиливался аппетит, он страдал то от бессонницы, то от недосыпания, ему было либо слишком хорошо, либо слишком плохо… А лекарство… Оно было слишком дорогостоящим. Он не мог его себе позволить, даже если бы продал всё, что у него было, и вдобавок своё тело и душу. Безнадёжен! Как же горько осознавать это! Его болезнь неизлечима! И теперь у него лишь два выхода: смириться, жить дальше и страдать, или… Нет! Никакого «или» быть не может! Нельзя! Страшный грех! Из-за которого придётся мучиться всю вековую вечность! Уж лучше здесь, на Земле, зная, что тот, кого ты любишь, каждый день молится о тебе.       Денис лежал в своей постели, лицом к стене. На языке послевкусие кагора. Со вчерашнего вечера ни маковой росинки во рту, но ни есть, ни пить не хотелось. Ничего не хотелось. Нужно перетерпеть, дождаться вечера, дождаться его прихода, не позволять эмоциям управлять собой, взять себя в руки и поговорить с ним, а не бежать без оглядки неизвестно куда, в канун своего семнадцатилетия, прихватив уже собранные вещи.       Внезапно скрипнула входная дверь в квартиру. Денис широко распахнул отёкшие, заплаканные глаза. Почему он пришёл так рано? Ещё даже не время обеда. И почему он не остался обедать при церкви? Денис ещё не успел наплакаться и настроиться на разговор. Успел лишь промокнуть о подушку лицо, замести следы своих страданий, теснее придвинуться к стене и притвориться спящим, как отец Александр уже стоял около его постели.       — Динь, ты что, заболел? Анастасия Васильевна мне сказала… — сел он рядом, склонился, дотронулся рукой до его лба, проверяя температуру, потом взял в ладони кисти его рук. — Ты такой холодный… ледяной… — ощупывал, гладил по волосам, заправлял выпавшие пряди за ухо, вёл пальцами от ушной раковины вниз, по шее и обратно, нежно взял за подбородок, чуть-чуть направил в свою сторону – хотел, чтобы он повернулся к нему, хотел увидеть его лицо.       Ощутил сопротивление – парень не хочет поворачиваться. Пальцы на ощупь скользнули по лицу. Денис затаил дыхание, сильнее сжал веки, молился, чтобы слёзы, скопившиеся в уголках глаз, не капнули на пальцы отца Александра. Тот с опаской провёл ими по влажным щекам, коснулся мокрых напряжённых век и… обо всём догадался. Придвинулся ближе, медленно, крадучись, завёл ладонь между стеною и лицом юноши, подложил её ему под щёку и аккуратно повернул на себя.       — Мой ангел… ты плачешь… — встретился с его потухшим грустным взглядом. — Почему ты не сказал, что плохо себя чувствуешь? Я бы оставил тебя дома. Скажи, что болит? — отец Александр разволновался, увидев, как Денис печально, молча обхватывает рукой своё горло, проводит ладонью вниз, по груди и останавливается в области сердца. — Горло?.. Я сейчас заварю тебе грудной сбор… — поспешил он на кухню.       — Это правда, что ты женишься? — с трудом проглотив слизкий комок, слабым охрипшим голосом спросил Денис, а отец Александр вздрогнул и застыл в дверном проёме.       — Откуда ты знаешь? — испуганно обернулся и виновато потупил взгляд.       — Значит, правда… — Денис медленно поднялся с кровати, поправляя мокрые растрёпанные волосы, старался вести себя мужественно и не прикасаться к глазам.       — Прости, я боялся тебя ранить, поэтому скрывал… — с угрызением совести он положил руку на его плечо, чтобы поддержать и утешить, но Денис повёл плечом, разорвав тактильный контакт.       — Так вот куда ты ходил по вечерам… к отцу Михаилу, — с грустью усмехнулся. — Ты молчал не потому, что боялся меня ранить, а чтобы поставить перед фактом: чтобы я смирился и не мешал тебе, твоей свадьбе.       — Нет, не потому… я правда боялся твоей реакции, Динь…       — Не называй меня так! — вдруг повысил он голос. — Отвыкай, а то ляпнешь нечаянно в храме или свою жену моим именем назовёшь! Я её не видел, но уверен: ты её не любишь! Можешь продолжать лгать самому себе – у тебя замечательно выходит! Можешь лгать остальным, но меня не обманешь! Ты не любишь её! Я знаю, я это чувствую!       — Да, ты прав: я не люблю её, — отец Александр, переполненный чувством вины, от мучительной безысходности упёрся лбом о дверной косяк, — я люблю только тебя, мой ангел. Я делаю это ради тебя. Чтобы защитить тебя от себя, чтобы ты не впал в смертный грех вместе со мной. Я не ангел. У меня вагон грехов, которые я буду замаливать до скончания моих дней. Ты не представляешь, как мне сложно сдерживать себя по отношению к тебе! Как тяжело любить тебя на расстоянии, держать дистанцию, быть твёрдым и невозмутимым рядом с тобой! С каждым днём всё труднее… Я не просто люблю – я хочу тебя, Денис! Я думаю о тебе ночами, когда мне не спится, думаю о тебе, когда читаю покаянные каноны, думаю, когда иду за тобой в училище, когда ем, когда пью, когда чищу зубы!.. Я боюсь, что моя страсть к тебе прорвётся за грань допустимого, проникнет в храм. Боюсь совратить тебя, лишить тебя чистоты, сломать тебе жизнь. Мне нужен кто-то, кто будет сдерживать моё влечение к тебе, нашу тягу друг к другу. Нужен кто-то, кто встанет между нами. Поэтому я женюсь… Со временем, я уверен, наша аномальная любовь исчерпает себя, примет правильное течение, исчезнут страсти, соблазны и помыслы. Я буду любить свою жену, а ты влюбишься в девушку, такую же светлую и чистую, как ты сам, и всё наладится… Стерпится, слюбится… Поверь, так будет лучше для нас обоих…       Кажется, только сейчас он открылся, стал «настоящим» – самим собой. Не боялся показать свою слабость, неуверенность, слёзы, которые вытирал о рукав рясы. Да, он снова прибежал к нему в рясе, не переодевшись, без шапки, без куртки…       — Я всё понял, Саша, — спокойно выдохнул Денис, а отец Александр обернулся на шелестящие звуки и только сейчас заметил пакет с вещами у парня в руке. Ещё два полных пакета и рюкзак лежали на полу. Денис наклонился за ними, но священник, подскочив, перехватил пакеты у него из рук и поставил обратно.       — Ты никуда отсюда не уйдёшь! — исходный, приказывающий властный тон. — Я говорил тебе: если кто и уйдёт из этого дома, то только я! Если хочешь, я сниму для тебя квартиру, или сам перееду в съёмную, но без жилья я тебя не оставлю!       — Ты не понял, Саша, — Денис снова наклонился за вещами, — я ухожу не из твоего дома, а из твоей жизни. Я люблю тебя и хочу помочь… — запнулся он о выступившую слезу, — …помочь тебе забыть меня. Я не смогу учиться, ходить в храм, не смогу жить в этом районе, зная, что ты где-то рядом.       — Постой, ты ведь не собираешься бросать учёбу? — встревожился отец Александр.       — Не собираюсь. Переведусь в другое училище, — хочет выйти из комнаты с вещами.       — Другого в городе нет, — священник заслонил собою дверной проём.       — Тогда перекантуюсь до весны где-нибудь, а потом попробую в институт.       — Перекантуешься? — отец Александр услужливо выхватывает пакеты из его рук. — Денис, не начинай, пожалуйста! Всё! Упокойся! Пойдём перекусим чего-нибудь, выпьем чаю… — хотел обнять и как всегда успокоить.       — Нет, мы не должны видеться, не должны пересекаться, не должны знать, где живём, ничего не должны знать друг о друге! Только так мы сможем уничтожить эту любовь! Когда-то ты сам давал мне эти советы, так почему же не следуешь им? Хочешь и дальше играть на моих чувствах? — настырно пробивался он к двери, а у священника началась небывалая паника:       — Денис, ты снова на эмоциях – это глупо! Разреши мне хоть по-человечески помочь тебе! Перед Новым годом ты не найдёшь свободного жилья! Гостиницы заняты! Куда ты пойдёшь?! — он обнял его со спины, утягивая обратно в комнату, когда тот всё-таки пробился через дверь, поддаваясь истерике:       — Куда-нибудь, лишь бы подальше от тебя! Отпусти! Не хочу тебя видеть! Уйду в монастырь!       — Тебя не возьмут! В монастырь с тридцати лет принимают! — приложил он силу, уже насильно втаскивая Дениса в комнату, а ногами выбивал пакеты из его рук.       — Возьмут! Пойду трудником на испытательный срок! — запыхивась, потея, краснея и треща одеждой, рвался он из крепких болезненных объятий. — Буду трудиться до кровавого пота! До мозолей на руках! Тогда меня примут! Вот увидишь!       — Что-о?! — вознегодовал отец Александр, резко повернув парня лицом к себе. — И будешь соблазнять своей красотой монахов? Не позволю!..       Едва закончив фразу, он впивается губами в его губы; просовывает между ними язык как можно глубже – на всю длину; жмёт парня к себе за затылок, чтобы никуда не делся, чтобы стал его пленником; чтобы не мог ни говорить, ни думать, ни сопротивляться, а только возбуждённо дышать, шевелить ртом, посасывая его язык, одновременно проникая в его рот своим собственным, мокрым от голода, сладким от вина, солёным от слёз и горячим от любви.       Пальцы разжались, и пакеты с вещами упали под ноги. Денис обнимает отца Александра за пояс, прижимается пахом в его паху и начинает оседать. Казалось, цель священника достигнута: парень никуда не уйдёт первые полчаса, но чувство гораздо сильнее расчётливого разума. Оно ослепляет, затмевает, сводит с ума: подхватывает Дениса под ягодицы, приподнимает, не разрывая поцелуя, на руках затаскивает в комнату, укладывает на постель, торопливо расстёгивает пуговицы, снимает с него рубашку и джинсы. Денис в это время расстёгивает пуговицы на рясе. Но это просто невыносимо долго – снимать с него три слоя одежды, когда ты уже раздет до гола и горишь от желания! Два, а может три десятка на совесть пришитых пуговиц… они не дразнят, не подогревают возбуждение – они раздражают! И спустя всего мгновение понимаешь, у тебя два выхода: разорвать его облачение в клочья или разорваться от нетерпения самому, томиться, ёрзать в предвкушении, истекать смазкой, а, увидев обнажённое тело так близко, нелепо кончить в одиночку только от одного его вида.       Наконец, отец Александр справляется и с рясой, и с подрясником, с рубашкой, брюками и трусами. Остаётся в одних, как и Денис носках. Страстно кидается к нему, поверх него: обсыпает лицо и шею поцелуями, стимулирует эрогенные зоны, о существовании которых Денис и не догадывался; находит и попеременно посасывает соски, оставляя между ними мокрые следы от языка и капельки предэякулята, что изредка капают парню на живот. Денис стонет, инстинктивно выгибается навстречу, ловит его губы своими, когда чувствует на лице его дыхание…       Он вовсе не так представлял их первый раз. Он фантазировал, проигрывал в голове то, как будет происходить их первая близость: они будут подолгу наслаждаться обнажённым видом друг друга, каждым трепетным прикосновением, каждым затяжным поцелуем, каждым словом, слетающим с губ в головокружительном вальсе их любви; как он будет нарастать, кружить, уносить их в потусторонние миры, где в золотых облаках пасутся лиловые пегасы и радужные единороги… Чувствовать его каждым миллиметром кожи, каждой клеточкой… Утопать с ним в любви, в шёлковых простынях и белоснежных одеялах, в окружении ароматических масел и иерусалимских благовоний, при свете церковных свечей…       Но Матерь Божья! Боже! Божечки! К чертям собачьим радужных единорогов! Он захлёбывается от страсти! Хочет его по-чёрному: запредельно, до осточертения, всеми фибрами, прямо сейчас, как можно быстрее! Хаос в голове! Тело – сплошная эрогенная зона! Он не ведает, что творит, жаждет слиться с ним воедино! Жаждет, чтобы он познал его, проник в его тело так же глубоко, как на исповеди в душу! Раздвигает ноги, приподнимает поясницу, рукой нащупывает его член и направляет в ложбинку между своими ягодицами. Зачем? Ведь он не девушка! Почему он подставляет ему грудь для поцелуев и раздвигает под ним ноги? Он не задумывался и не любопытствовал, как на самом деле происходит секс между мужчинами; и что в постели они разделяются на активных и пассивных. Со школьных лет все мысли только об учёбе, потом о музыке и об отце Александре. Объятия, прикосновения, поцелуи, трение друг о друга и совместная мастурбация – всё, на что способно было его непорочное воображение. Он думал: так занимаются сексом все геи. Тогда зачем он направил его член к своей попе? Он не представлял, понятия не имел, что можно так – можно в попу. Почему ему безумно хочется проникновения? Он не знает, он не думает – тело само выкидывает фокусы. Головка члена слепо ткнулась в промежуток между анусом и мошонкой. Денис лишь громче застонал, а с глаз священника в этот момент спала пелена дьявольского наваждения.       — О, Боже! Динь, я тебя чуть не… Нет… я не могу… тебе только шестнадцать… — задерживает дыхание, дрожит, обуздывает страсть и берёт под контроль своё возбуждение. А Денис улыбается, лишь крепче обнимает, прижимает его к себе и шире раздвигает ноги.       — Саша, мне завтра исполняется семнадцать… — таинственно шепчет, раскрывает ему секрет, как и всего себя, радуется и спешит обрадовать его.       — Всё равно… не могу: ты несовершеннолетний, а я… — сомневается, но затем, произносит с полной уверенностью, — …я священник. И пусть я грешник, но не преступник. Прости, любимый… — нежно целует его в лоб, отстраняется и спешно начинает одеваться.       Облом… Ну почему ему так нравится обламывать? Дениса трясёт от возбуждения. Он лежит не шевелясь, вытянув ноги и руки вдоль туловища, словно деревянный солдат Урфина Джюсса и, не моргая, смотрит в потолок. Недоумевает, разочаровывается своим возрастом, прикрывает рукой бесстыдно дёргающийся вверх-вниз орган, требующий продолжения банкета.       — Можешь снять напряжение, я сейчас выйду, — надев трусы и брюки, отец Александр поднял с пола священническое облачение и поспешил покинуть комнату.       — Мне неинтересно этим заниматься, — сказал Денис, чтобы тот не торопился, — кроме того единственного раза… когда ты вошёл и увидел, я ни разу этим не занимался.       Отец Александр только хотел произнести свою излюбленную фразу о том, что Денису не надо и ещё рано, но подумав, сказал:       — В жизни каждого христианина возникают ситуации, когда избежать греха не удаётся. Тогда из двух грехов выбираешь наименьший, тот, что меньше вредит твоей душе и окружающим. Так что давай… займись, не держи в себе. Онанизм гораздо безобиднее, чем… ну… ты понял, — подмигнул он ему и закрыл за собой дверь.       А Денису вовсе не хотелось мастурбировать. Это похоже на то, когда щекочешь самого себя и не чувствуешь щекотки. Эрекцию как рукой сняло, когда межкомнатная дверь закрылась с той стороны. Пошарив по кровати рукой, он нашёл трусы и рубашку и принял положение сидя. Яички опустились и пах моментально налился тяжестью, неудовлетворённостью, но что поделаешь… Он будет ждать его… По животу скатилось несколько белёсых капелек. Похоже, у кого-то из них уже начиналась эякуляция, когда он смог её остановить.       Ревность и страсть, радость и отчаяние, счастье и нежелание жить – никогда Денис не испытывал столько смешанных эмоций за один день. Час назад он хоронил свою любовь заживо, закапывал, расправлялся, бросал в неё камни, медленно убивал, смотрел как она мучается, плачет, молит о пощаде, тянет окровавленную руку из-под груды камней… А потом, когда он уже почти покончил с ней, пришёл «он» и протянул ей руку. Воскресил. В который раз? Из жалости? Из страха? Чтобы успокоить? Подал надежду. Зачем? Снова ушёл. Куда? К ней? Готовиться к свадьбе? Как расценить то, что между ними только что произошло? Денис сидел как на иголках оставшуюся половину дня и не решался выгрузить из пакетов свои вещи – мало ли что. Хотя прекрасно знал «мало ли что» священник не допустит. Вечером акафист Божией Матери, но ему нельзя показываться в храме – он ведь болен.       «Интересно, эта Аня красивая? Сколько ей лет? У неё приятный голос? Какого цвета её волосы? Стройная? Похожа на меня? Вот бы на неё посмотреть. Она придёт на чтение акафиста? Я бы на её месте пришёл послушать, как Саша читает. Он целовался с ней? Анна – означает «милостивая». Она девственница и верит в Бога. Наверное, намного сильнее, чем я. Саша сам её выбрал? Скорее всего, это отец Михаил их свёл. Саша её не любит, а она… она любит его?..»       Мысли не давали покоя. Денис так ничего и не поел за целый день, только напился успокаивающего чаю с чабрецом и лавандой. Поздно вечером пришёл отец Александр. Денис ещё не ложился спать. От сессии он освобождён, и в храме завтра нет литургии – значит, можно нарушить режим и лечь попозже, что он и делал в последнюю неделю, со всей этой предновогодней суетой и репетициями.       — Привет, ещё не спишь? — Денис слушал музыку в наушниках, когда отец Александр заглянул к нему в комнату. — Ты ел сегодня? — после небольшой паузы парень кивнул. — Пошли чай попьём? Я тебе глазированные сырки купил.       Денис замучился бегать в туалет от чая, но глазированные сырки были его любимой вкусняшкой. Он любил творог в любом виде и, несмотря на пост, отец Александр благословил его на кисломолочку. Он вообще не разрешал ему поститься из-за учёбы и астении. Денис сам старался соблюдать посты. Он ведь не только христианин, но ещё и помощник священника и должен брать с него пример. Дениса удивляло то, что отец Александр во время постов совсем не терял в весе, а наоборот, становился шире и плотнее (чем только сильнее привлекал к себе внимание худенького парня).       Дело в том, что во время поста из рациона исключается белковая пища: мясо, молоко, яйца, а строгим постом ещё и рыба, и растительное масло. Питание, в основном, состоит из углеводов: фруктов, овощей, круп и хлебобулочных. Казалось бы – полезная еда, но из-за преобладания в ней углеводов происходит набор веса. Особенно с возрастом. Ещё до революции считалось, что, чем толще живот у священнослужителя, тем строже он соблюдает посты. В наши дни лишний вес у батюшки считается признаком чревоугодия и зажиточности. Мол обнаглели эти попы́: народ недоедает, а кое-где и голодает, а они с жиру бесятся, как сыры в масле катаются.       Пост – не диета, а вспомогательное средство, облегчающее духовную жизнь. Без веры и молитв, без дел милосердия и церковных таинств, пост не приносит пользы. На сытый желудок молиться тяжело, порой невозможно. Поев сытно и вкусно, так и хочется расслабиться, полениться: сесть перед телевизором, почитать книгу (отнюдь нерелигиозного содержания), провести время в интернете, покурить или выпить пивка, принять ванну или развалиться на диване. Уже не до церкви, не до молитвы, не до спасения души и не до дел милосердия, ведь как известно: сытый голодному не товарищ.       Христиане постятся по примеру Господа Иисуса Христа, который перед тем, как начать свою миссию и выйти на проповедь, сорок дней постился в пустыне (вовсе не вкушая пищи) и терпел искушения от Сатаны. Церковью установлено четыре многодневных поста и постные дни: среда и пятница, в воспоминание трагических событий жизни Иисуса Христа (в среду Иисус был предан своим учеником Иудой Искариотом, а в пятницу претерпел крестные страдания и смерть).       Отец Александр держал фигуру и не толстел, потому что не наедался до отвала, много ходил пешком, не пользовался лифтом и был без машины. Он мог её себе позволить, если бы не раздавал деньги направо и налево. Алкашам, побирающимся у церковных ворот, и то подавал, если просили ради Христа. Ради Христа и подавал; и чтобы не ныли и не разводили слёз и соплей у его церкви. Прихожане знают: алкаши в Богородичной дрессированные. Вежливые, воспитанные, а главное – в Бога верующие. Молитвы знают наизусть: Символ веры, Отче наш, Богородица Дева радуйся и Богородица Неупиваемая Чаша. Отец Александр их выдрессировал. Денежку подавал только тогда, когда они перед ним все четыре молитвы прочитают; да не абы как, а от души и с покаянием. Если подозревал, что милостыню на спиртное хотят спустить, покупал им одежду или продукты в супермаркете неподалёку. Шестерых человек таким образом пить отучил. Один теперь работает при церкви дворником, двое разнорабочими церковными устроились, четвёртый – художник, свод Богородичной под куполом расписал библейскими сюжетами, а другие двое грузчиками в супермаркет пошли. Присматривает за ними отец Александр, чтобы с пути истинного не свернули, к пагубному пристрастию винопития не воротились. Теперь и новых «попрошаек» куда-нибудь пристроить нужно. Сплошная морока с ними и головная боль, особенно под праздники…       — Ты ходил к ней… поэтому пришёл так поздно?.. — робко спросил Денис, и творожная масса сырка вязко слиплась у него во рту.       — Да, — ответил отец Александр, чувствуя себя неловко.       — Когда ваша свадьба? — пряча грустные глаза, Денис наклонился к чашке горячего чая и глубоко вдохнул лавандовые пары, ведь сердце снова неприятно защемило.       — Не будет свадьбы, — парень вздрогнул и ошарашенно посмотрел на священника, — я встретился с ней, чтобы сказать… — отец Александр устало выдохнул, — что влюблён в другого человека и не достоин её, — в его голосе было столько сожаления, что Денис не знал, радоваться или плакать. Они сидели за столом друг напротив друга и молчали. Чай в чашках остыл.       — А что она… — не выдержал тишины Денис, — она сильно расстроилась? Плакала? — искренне сочувствовал он девушке, представляя, что она пережила, когда тот, кого она любила, отверг её любовь.       — Конечно, расстроилась… — было видно, что он корил себя, — но не плакала, держалась… Я объяснил ей, что не могу обманывать её, не смогу сделать её счастливой, что это будет подло с моей стороны, а она заслуживает быть по-настоящему любимой. Она ненамного старше тебя, такой же ребёнок, как и ты, но она поняла… Денис, это было ужасно! — отец Александр сжал пальцами виски, вероятно, испытывая настоящую головную боль. — Ты не представляешь, каково мне было в тот момент… каково ей было… — он выглядел таким несчастным и подавленным, что у Дениса сжалось сердце. Не понимая, зачем он это делает, парень взял руку священника в свою и сказал:       — Саша, ты должен быть с ней. Я люблю тебя и хочу, чтобы ты был счастлив. Я перееду или останусь в этом доме – как ты скажешь, так и будет. Обещаю, я не буду плакать, я справлюсь, — а у самого дрожал подбородок и мокрой плёнкой заволокло глаза.       — Нет, — отец Александр уверено взял его руку и прижался щекой к изящным пальцам, неторопливо процеловывая каждую фалангу, — я счастлив только с тобой. Ты открыл мне глаза. Я всё сделал правильно. Если я женюсь без любви, то сделаю эту девушку несчастной до конца её жизни. Браки заключаются на небесах. Я сломаю ей жизнь, сломаю жизнь тебе – сломаю жизни вам обоим.       — А свою? — тревожился Денис. — Сбережёшь наши, но сломаешь свою, я прав?       — Не утрируй, ничего я себе не сломаю, — вмиг перестал он нежничать и начал обрастать шипами, — я взрослый человек, много чего пережил, адаптировался к трудностям и неприятностям, а вы только начинаете жить, у вас чистые непорочные души, нежные и уязвимые. Не переживай, от моей дрянной душонки не убудет – Господь поможет. В конце концов, мои грехи – не ваши. Я понимаю, на что иду, отказываясь от женитьбы и оставаясь в одном доме с тобой. Меня никто ни к чему не принуждает и я поступаю так не из жалости, а потому, что я этого хочу – это мой свободный выбор. Я отдаю отчёт своим поступкам, несу за них ответственность и жалеть меня не надо.       Денис хотел зевнуть. Он очень устал. Его эмоциональный фон истощён и на часах второй час ночи. А отец Александр всё сверлил взглядом и не отпускал его руку, желая ещё говорить с ним.       — Денис, ответь мне, вот что ты за конспиратор такой? — неожиданно посыпались обвинения, и парень в недоумении, расширил сонные глаза. — У тебя день рождения, а ты, судя по всему, даже и не собирался поставить меня в известность!       Ах, вот оно что… Денис и впрямь не хотел никому говорить о своём дне рождении. Он и сам забыл про него, и если бы отец Александр не спохватился сегодня о его возрасте, то ни за что бы не сказал. Пост, предновогодняя беготня, полным ходом идёт подготовка к Рождеству – ему неудобно было отвлекать священника от важных дел из-за такой чепухи, как день рождения. Тот и так обхаживал его со всех сторон и содержал за свой счёт. Денис не хотел, чтобы он ещё и тратился на подарок. Обычный день. Денис с детства не считал его каким-то особенным. У него не было друзей, отец не приезжал, а только присылал подарки, которые на самом деле покупала бабушка, выдавая за отцовские. Денис обо всём догадывался и не хотел расстраивать её: изображал удивление и радость. Единственное, за что он любил свой день рождения, – так это за торт «Наполеон» – его любимый, который пекла для него бабушка. Торт был большим-пребольшим! Им двоим хватало его на несколько дней, вплоть до Нового года. А ещё, чем дольше «Наполеон» стоял в холодильнике, тем больше пропитывался, становился вкуснее и вкуснее! Вкус этого торта с лихвой заменял мальчику и друзей, и родителей. Большего в те годы ему было не нужно. А сейчас, он отдал бы сотню глазированных сырков за кусочек этого восхитительного домашнего торта…       — Я забыл… — придумал на ходу Денис, находясь под сканирующим взглядом священника.       — Надо же, он забыл, — жалостливо ахнул отец Александр, — а захотел потрахаться, так сразу вспомнил?       Щеки Дениса сделались цвета головки возбуждённого члена. Приложив к ним тыльные поверхности ладоней, он пытался охладиться. Ему было жутко стыдно.       — Я не хотел беспокоить тебя по пустякам… Скоро Новый год и Рождество, а у меня всего лишь очередной дурацкий день рождения… В моей жизни он не играет абсолютно никакой роли, он ничего для меня не значит…       — Пусть для тебя не значит, но значит для меня, — он сказал это с таким теплом и любовью, так бережно и нежно сжимал в своей руке его руку, что Денис чувствовал: мочевой пузырь вот-вот даст течь. — Всё, что касается твоей жизни: прошлой, настоящей, будущей, загробной, вечной – для меня очень важно, потому что я тебя люблю.       Ещё немного и действительно спустит в штаны. Боится дышать, смотрит в одну точку, косеет от счастья, когда отец Александр процеловывает каждый сантиметр его пальцев, от кончиков до кистей, словно многомиллиардную драгоценность, а после поворачивает кисти ладонями вверх и проделывал всё то же самое. Хочется прыгать до потолка, выбежать на улицу, визжать от радости на виду у прохожих, а потом, свернуться калачиком в укромном местечке, чтобы никто-никто не увидел и рыдать всю ночь напролёт. Что за бешеный день?! Слишком много эмоций но… только отец Александр мог обосрать всю предыдущую романтику:       — Если бы ты удосужился предупредить меня о своём дне рождения заранее, — продолжал он серьёзным, слегка возмущённым тоном, — у меня было бы время выбрать для тебя хороший подарок. Но так как ты заикнулся об этом в самый последний момент, то не обессудь. Мало того, что я в рясе объездил на автобусе почти все известные мне магазины, пробирался сквозь толпы людей и отстаивал громадные очереди – Новый год как-никак на носу, так ещё наткнулся на твоё недовольство и подозрительность, по поводу того, что я, видите ли, поздно заявился домой! — Денису стыдно и смешно. Он ведь думал, что отец Александр весь вечер провёл со своей невестой и только. — Поздравляю! — он вложил в его руку какую-то бумажку.       Денис подумал: «деньги», раз отец Александр не успел ничего купить. Приглядевшись, он не верил своим сонным глазам: приглашение на сценическую кантату «Кармина Бурана» – известное на весь мир, легендарное творение немецкого композитора Карла Орффа, в исполнении приезжих оперных солистов из Москвы, хоров и симфонического оркестра! Как Денису не знать об этом событии, когда вся музыкалка с ноября месяца стоит на ушах в ожидании живой музыкальной премьеры? Любой студент и преподаватель мечтал попасть и услышать вживую это мистическое музыкальное произведение. Но лишь немногие смогли приобрести билеты. Анастасие Васильевне, к примеру, это так и не удалось. Сказалась предновогодняя обстановка, дороговизна билетов и малая вместительность концертного зала театра. Несмотря на то, что кантату должны исполнить три раза, билеты раскупили в первые же дни от начала их продажи. Бесплатные приглашения получили только заслуженные деятели искусств, заслуженные педагоги, политики и высшее духовенство. Каким образом отцу Александру удалось раздобыть приглашение, Денис боялся даже спросить. Помусолив пальцами заветную глянцевую бумажку, он раскрыл рот: она раздвоилась. Из-под первого, вдруг выглянуло второе приглашение, а это значит, что любимый составит ему компанию: пойдёт слушать красивую музыку вместе с ним! Денис не помнил себя от радости! Отец Александр молча терпел, выслушивая, как тот в пятнадцатый раз нарушает третью заповедь десятисловия (не произноси имя Божье напрасно). Парень бросился мужчине на шею, благодарно целовал его в щеку с откровением, что о лучшем подарке он не мог и мечтать! Его невинная улыбка и объятия обжигали! Отец Александр безумно их боялся! Как чёрт боится ладана. Он таял под их действием… Впадал в ступор и ничего не мог с собой сделать… Растекался в бесформенную желеобразную субстанцию…       Поистине, музыка – это поцелуи и объятия для слуха и души! Самый лучший день рождения в его жизни! Они провели время только вдвоём: наряжали ёлку, кормили друг друга маринованным имбирём и апельсинами, ходили на премьеру кантаты «Кармина Бурана», смотрели фильмы ужасов до поздней ночи и вместе читали молитвы на сон грядущий! Денису удалось даже выпросить у отца Александра несколько коротких поцелуев в губы. Совсем коротеньких. Священник постоянно читал нотации, что в губы им нельзя, что это грех, что им потом иконы целовать, а ему со стыдом каяться отцу Михаилу, и ложку после Причастия верующих облизывать по традиции; и что истинная любовь долготерпит, и нужно учиться любить друг друга на расстоянии. Денис десять месяцев только этим и занимался: любил на расстоянии и уже почти научился. А вот у отца Александра, кажется, не очень-то получалось…       На следующее после дня рождения утро, Денис проснулся первым и, взглянув на часы, испугался, что опоздал на учёбу. Потом вспомнил, что сессия закрыта, у него каникулы до середины января и успокоился. Вчера они уснули поздно. Впрочем, как и в последние несколько дней. Режим сна в связи с подготовкой к Новому году и Рождеству сбивается у многих. На часах девять утра, а отец Александр ещё дрыхнет, что довольно странно. Обычно именно он будит Дениса на литургию или перед уходом. На этой неделе литургий нет. Только водосвятный молебен на начало Нового года стоит по расписанию тридцать первого числа.       От вчерашнего маринованного имбиря во рту сушняк, и Денису захотелось попить водички. Выйдя из комнаты и проходя через зал, он застал своего духовного отца за весьма интересным занятием. Приятной волной окатило низ живота, когда он увидел, как отец Александр бурно мастурбирует, лёжа на спине и не прикрывшись одеялом.       — Отец Александр… Саша… что Вы… ты… делаешь те…? — путался в словах Денис, и кровь тяжёлым напором ударила его между ног.       — Уйди, Денис! — возбуждённо сопел отец Александр, даже не удосужившись прикрыться и сбавить скорость (видать здорово разогнался и отказали тормоза). — Уйди! Из двух грехов выбирают наименьший… — звучало больше, как оправдание, а не нравственное поучение.       Зажав руку между ног, Денис, как в попу ужаленный, ринулся в туалет. Набухший член нестерпимо дико ноет и просится в ладошку хозяина! Встал над унитазом и открыл крышку, спустил трусы и, люто сжав член в кулаке, принялся надрачивать. Второй рукой зацепился за подвесной держатель с туалетной бумагой, рискуя оторвать его на хрен вместе с куском стены! Коленки подогнулись. Хочет расставить ноги шире, но мешают трусы. Не выпуская член, повиливает бёдрами и стягивает стесняющие движения боксеры, расставляет ноги шире и скрючивается над унитазом, локтем опираясь на сливной бачок и целясь членом в смывную чашу, чтобы потом не отмывать унитаз от подтёков спермы.       Ни разу не доводил себя до оргазма самостоятельно. Испытывал сексуальное удовлетворение всего два раза и только в паре с отцом Александром. Что делать, когда осталось совсем чуть-чуть и никак не получается, не доводится, не удаётся и не кончается? Остаётся лишь воображировать, как объект твоей любви, тот, что лежит в трёх метрах от тебя за стенкой, ровно как и ты, скользящими движениями влажной руки страстно водит вверх-вниз по раскрасневшемуся напряжённому члену; играется со своим запретным либидо, оттягивает крайнюю плоть, обнажает гладкую, лоснящуюся блеском головку, ни розовую, а бордово-синюшную – результат многолетнего воздержания и сильнейшего возбуждения; нежно пощипывает и задорно щекочет натянутую стрункой уздечку, окунает подушечку пальца в секрет из прозрачных капелек, выделяющихся из уретры, и размазывает по головке, потом снова окунает и смазывает скользкой влагой чувствительную уздечку, кайфует, обалдевает, наслаждается этими ощущениями под пальцами, дразнит и раздражает своего пленника, четыре года проведшего в заточении и готового вот-вот брызнуть белым фонтаном из семени…       Отец Александр, тем временем, оделся и, не решаясь от стыда, заглянуть к Денису в комнату, пошёл сначала в туалет. Вполне естественное желание по утрам (кроме того, на что у него долгое время не поднималась рука). Не подозревая, чем сейчас занимается его сожитель и где распаляется в своих буйных эротических фантазиях, он потянул за ручку, открыл дверь в уборную и… увидел голую, красующуюся перед ним в позе «раком» задницу.       «Так вот куда уходят калории! — промелькнуло в голове у священника, когда он воззрел на довольно пухлую и аппетитную попку Дениса. — Приспустить штаны и незаметно пристыковаться к этому лакомому заду своим алчущим передом!» — скорее только в блудных похотливых мечтах.       Денис ничего вокруг не замечал и продолжал мастурбировать, игнорируя свидетеля, пристально глазеющего на его зад. Недолго. Дверь так и осталась открытой, а свидетель смылся в ванную, не закрываясь на защёлку – так ему приспичило. Передёрнул пару раз и разочаровавшись, бросил. Сунул член под струю холодной воды – не помогло. Ломанулся к холодильнику, открыл морозилку, вытащил первый попавшийся пакет (с неочищенными тушками кальмаров), приложил к сосудистому сплетению между основанием члена и мошонкой, ликвидировал таким образом эрекцию, затолкал измученную плоть в трусы, застегнул над ней молнию и выдохнул. Вернее, сначала выдохнул, а потом застегнул. Вернулся в ванную, взял мочалку, намылил и начал яростно тереть и драить свою правую руку от кончиков пальцев, под ногтями и до самого плеча. Когда вышел из ванной с красной, как варёная креветка рукой, Денис уже был на кухне одетый и готовил завтрак. Встретившись взглядами, оба стушевались, притихли и старались вести себя, как обычно. Это был их первый урок любви на расстоянии – дистанционное обучение.       Денис хотел подойти за благословением, чтобы окончательно разрядить напряжённую ситуацию, но отец Александр спрятал правую руку за спину, дав понять, что благословлять не будет. Он бы благословил во имя Отца и Сына и Святого Духа, но после того, как согрешил благословляющей рукой, посчитал её грязной, а себя недостойным для проведения божественной благодати. Денис принял отказ к благословению за наказание. Но он же не виноват, что застукал священника за мастурбацией? Это вышло чисто случайно. Отец Александр сказал ему уйти, и он ушёл, ещё и крайним остался.       Увидев, что парень расстроился, отец Александр кратко объяснил, почему он не может его благословить. Он благодарил Бога, что сегодня нет ни литургии, ни вечерни, и что ему, возможно, вообще не придётся идти в храм и встречаться с прихожанами, которые, как пить дать, подойдут к нему за благословением. Если никому из них сегодня срочно не понадобится священник, он останется дома. А вот Денису нужно идти в воскресную школу на репетицию, которую он пропустил и вчера, и позавчера. Пару дней ему пришлось покосить под больного, чтобы отвести от себя подозрения Анастасии Васильевны, почему он лил горькие слёзы, дожидаясь отца Александра у здания воскрески.       — Ты кончил? — неожиданно и вполне серьёзно спросил Денис за завтраком, чувствуя, что священник расстроен не только тем, что занимался онанизмом.       Отец Александр чуть не поперхнулся. Вместо ответа недовольно фыркнул и закатил глаза, как бы говоря своим видом: «Ты меня не видел, я тебя не видел – мы друг друга не видели, и вообще, мы не знакомы и не живём вместе».       — Я тоже не смог, — повесив нос, сказал Денис, разворачивая глазированный сырок от обёртки. — Такими вещами нужно заниматься вместе, рядышком, если не прикасаться, то хотя бы видеть и слышать друг друга. Как ты считаешь? — после неоконченной мастурбации, он испытывал дискомфорт в яичках и сидел на стуле, переминаясь с одной ягодицы на другую.       Отец Александр ещё больше насупился и расфыркался, давая понять, что не собирается высказывать своё мнение по поводу столь нелепо-глупо-абсурдному и бессовестно-развратно-порнографическому предположению. Что уж тут скажешь, когда перед глазами до сих пор мелькает и покачивается белая, гладкая, голая, самая желанная попа на свете…

***

      Полноценная радость Нового года у верующих наступает только после Рождества Христова. На украшение храма, накануне праздника брошены все силы. Рабочие, прихожане, желающие помочь, Денис и даже отец Александр, влезший на стремянку и прилаживающий к стене подвесную лампаду, трудились с самого утра шестого января. Рождественская литургия служится в ночь с шестого на седьмое. Вместо вечернего всенощного бдения, служится великое навечерие, которое начинается за час до полуночи, а после переходит в утреню и продолжается до трёх часов ночи. Нужно ещё набраться сил и отдохнуть перед многочасовым стоянием на ногах. Осталось всего ничего: расставить вазы с цветами, соорудить из еловых веток подобие рождественского вертепа (пещерки, где родился Богомладенец) с иконой Рождества в центре, украсить её цветами и шишками, поставить живые ёлочки в притворе при входе в храм, прикрепить их к декоративному заборчику, отгораживающему солею от средней части храма.       Денис исколол ёлками все руки. Строительные перчатки, выделенные для этой работы, не помогали. Всё потому, что отец Александр любит живые ёлочки. В других храмах уже давным-давно ставят искусственные, а ему живые, видите ли, нужны. В дом живую приволок. Нежным музыкальным пальчикам Дениса и от неё досталось. Откуда он их только достал? Лес не бережёт, Гринпис бездействует. То же самое на Троицу: городские храмы розами, хризантемами и берёзовыми веточками украшены, а отцу Александру целые берёзки подавай; и чтобы листики-травинки по полу разбросаны были, и не магазинные, а полевые цветочки-лепесточки под ногами красовались. Романтик. Где ж их столько взять полевых-то? Бабульки кто на дачах, кто на подоконниках, круглый год выращивают цветы для отца Александра. Говорят, что для Матери Божьей батюшка старается. Его храм ведь в честь Богородицы назван. И вправду: по великим праздникам нет храма в городе краше, чем храм Рождества Пресвятой Богородицы. На Благовещение утопает храм в белых лилиях. С белой лилией в руке Архангел Гавриил благовестил Деве Марии о рождении от неё Спасителя. А при жизни любила Мария голубые цветы. Голубой цвет – цвет Богородицы. На праздники, прославляющие Божью Матерь, облачаются священнослужители в голубые одежды. Отцу Александру очень шла голубая риза. Впрочем, как и зелёная, красная, фиолетовая, белая, золотая. На каждый день церковного календаря свой цвет облачений. У Дениса было шесть стихарей. И в его обязанности также входило следить за облачениями, помогать отцу Александру облачаться в ризу и разоблачаться от неё (что он просто обожал делать). Рождество служится в белом. Некогда белое здание церкви, выкрасил отец Александр в нежно-голубой небесный цвет. Красотища! На престольный праздник – на Рождество Пресвятой Богородицы, в храме повсюду букеты из белых лилий, возле каждой её иконы, а на полу, под ногами у прихожан: колокольчики, васильки и голубые ромашки. А запах…       Запах хвои, мандаринов и воска витал в храме, смешиваясь со свежестью морозного воздуха, поступающего из открывающихся дверей. Полночь. Множество верующих пришли поклониться Богомладенцу Иисусу. Множество неверующих пришли по старой русской традиции. Ибо невидимый Бог в этот день стал видимым, принял образ Своего творения и воплотился в Человека, чтобы человек стал Богом по благодати. Рождество Христово – праздник Боговоплощения, которому интуитивно радуются люди во всём мире, независимо от их вероисповедания. От чего же каждый человек в этот самый день переживает внутреннюю радость? От чего же ищет, надеется и ждёт маленького чуда, исполнения заветной мечты? Оттого, что сказал ангел, явившийся пастухам в ночь, когда родился Иисус: «Я возвещаю вам великую радость, которая будет всем людям, ибо ныне родился вам в городе Давидовом Спаситель, который есть – Христос Господь,» — написано в Святом Евангелии. И мы по слову ангела переживаем эту радость из года в год. Радуемся, что воссиял день нашего спасения от греха и смерти. Не зря именно от Рождества Христова началось новое летоисчисление по всему миру – так велика была радость человечества в первые века становления христианства. Боговоплощение свершилось 2020 лет назад, но то, что произошло тогда, имеет непосредственное отношение и к нам, живущим сегодня. Прежде, природа человеческая была во вражде с Богом, а теперь так примирилась, что стала в союзе, соединилась с Ним в воплощении и настал мир на земле.       «Слава в вышних Богу, на земле мир, в человеках благоволение,» – так пели ангелы в ночь рождения Христа Спасителя, так пел церковный хор в ночь празднования Рождества, такими словами начинались благотворительные рождественские концерты.       Отец Александр сидел в первых рядах зрительного зала и любовался своим прекрасным Ангелом, поющим в хоре вместе с чудными маленькими ангелочками, одетыми в белое. Он смотрел только на него! Слышал только золотистый выдержанный тенор, среди серебристого многоголосья звонких неокрепших голосов! В концертном зале полумрак, и он открыто улыбается! Никто не увидит, какими влюблёнными глазами он смотрит на него, как искренне радуется Рождеству и своей первой любви! Зал полон зрителей, а Денис чувствует на себе только его прикованный взгляд, только его улыбку, исходящую из темноты: только для него, только ему одному! Приятное волнение усилилось… и, кажется, тенор снова начинает дрожать…       «О, Боже, помоги: не забыть слова, не сбиться с тональности и выдержать паузы в припеве!»       Щеки горят, но холодный люминесцентный свет прожекторов маскирует его застенчивый трепет перед ним. Ещё пять дней и десять выступлений ему предстоит краснеть и волноваться из-за него. А отцу Александру не надоело. Он не пропустит ни одного его выхода. Будет улыбаться в темноте, а после концерта найдёт своего Ангела за кулисами и засыплет его нежностью и лестными словами.       Священнослужители и прихожане, и те, кто тесно общался с отцом Александром и знал его, как строгого, педантичного и скупого на эмоции, были несколько удивлены тем, насколько он переменился с наступлением Рождества. Настоятель храма Рождества Пресвятой Богородицы так и светился от счастья! В праздники его настроение всегда менялось в лучшую сторону, особенно на Пасху. Но чтобы у отца Александра горели глаза, чтобы он всем без разбора улыбался, был со всеми мил и приветлив – это что-то из ряда вон выходящее! На компанию из подвыпивших мужиков, что забрела на концерт и невпопад горланила: «Браво», мешая остальным, и то не рявкнул ни разу (а «остальные» так хотели чтобы рявкнул). Вместо этого, по окончанию концерта, поблагодарил и пожал им руки за то, что пришли посмотреть на детское творчество, внесли вклад в искусство и благотворительность.       Рождественские святки были в разгаре. Денис в своём белоснежном стихаре вышел из алтаря, когда отец Александр, благословив последнего прихожанина, ходил по храму, задувал и вынимал из подсвечников догорающие свечи. Плохо, когда свечи сгорают полностью и забивают воском отверстия подсвечника. Тогда новую свечу уже не поставить, а воск приходится выковыривать из отверстий отвёрткой, что очень хлопотно. Вообще-то следить за свечами должны храмовые работницы, но кому не нравится задувать свечи? Всем это приятно. В частности детям, что пристально следят за догорающей свечой и мечтают задуть её раньше тётеньки в синем фартуке.       Денис, спустившись с амвона, заприметил одну у иконы святой блаженной Ксении Петербургской. Отец Александр тоже её увидел. Свеча деформировалась от жара пылающих с ней рядом символов молитвы, склонилась книзу, стала трещать, коптить, плавить соседние свечи и заливать воском подсвечник. Это нужно было видеть: два взрослых дылды в священнической одежде, одновременно, со всех ног ринулись к этой несчастной свече, играючи, соперничая, сопя, пытаясь опередить друг друга, чтобы задуть её. Денис подбежал первым, но пока он набирал в рот воздуха, отец Александр дунул издалека и… потушил аж четыре свечи. Но только не потушил ту самую. Денис постарался это исправить. Немного присев, чтобы сравняться с подсвечником, он направил весь свой выдох ровно на фитиль свечи (главное, не подпалить себе при этом брови и ресницы), но отец Александр успел перекрыть ему рот. Парень прыснул смехом в его ладонь, а тот заткнул себе рот свободной рукой, чтобы не шокировать вошедшую в храм работницу. В итоге свеча согнулась пополам, расплавилась и затухла сама, испортив воском подсвечник. Это было самое настоящее дурачество! Баловство! В церкви! Между священником и алтарником!       — Отец Александр, Вам письмо из епархии, — женщина отдала ему конверт и пошла протирать зацелованные иконы, и отскребать воск с пола и подсвечников.       Отец Александр, пожав плечами, с задумчивым видом вскрыл конверт. Он был в прекрасном настроении, но улыбка сошла с лица, как только он взглянул на содержание письма. Ничего не сказал, а лишь растерянно посмотрел на Дениса. В сердце юноши закралась тревога. Письмо от епископа с просьбой срочно явиться в епархию. Для простого священника – это либо очень хорошо, либо очень плохо…