Аппетит приходит во время еды? Аппетит приходит после хорошего секса! Денис и отец Александр сидели за столом в изобилии разных вкусностей. Пора восполнить запасы потерянного белка (в особенности отцу Александру, так как Денис давеча подкрепился). Кто никогда не постился, тот не поймёт, насколько вкусен хлеб с чаем, как бесподобна нарезка из сыра и колбасы, как изысканы запечённые куриные окорочка, салат оливье – просто объедение, а бутылка вина в одном экземпляре – настоящий деликатес! Синтетическое пиво и низкокачественное, а то и палёное спиртное, от которого глюки похлеще, чем от наркоты, отец Александр употреблять не собирался, да ещё и поить этой гадостью несовершеннолетнего Дениса (которому как всегда ещё рано). Кагор из виноградных сортов Сапевари и Каберне Совиньон, крепостью и сладостью не менее шестнадцати процентов, – один из немногих алкогольных напитков, в натуральности которого можно не сомневаться. Интенсивный кроваво-красный цвет, яркий ягодно-фруктовый аромат, бархатистый, сладковато-терпкий вкус с нотками чёрной смородины, вишни, чернослива и горького шоколада, отдающий сливочным послевкусием…
Отец Александр предупреждал, чтобы Денис не увлекался вином, что оно достаточно крепкое и не разбавлено наполовину святой водой, как в Чаше Причастия; и что второй полный бокал за десять минут, это слишком много для его неподготовленного организма; и что для утоления жажды есть сок, вода и чай, и вовсе не обязательно выпивать вино залпом; и что сначала нужно хорошенько поесть, а в процессе хорошенько закусывать, чтобы не опьянеть; и что им нужно серьёзно поговорить на трезвую голову, и… А Денису уже торкнуло. Отец Александр догадался о том, когда парень вдруг неестественно покраснел, заулыбался, захихикал и засветился от радости, порхая взглядом где-то под потолком.
— И сколько же нам стукнуло? — поинтересовался он у именинника. — Уже тридцатник?
— Двадцать девять.
— А тебе понравился мой подарок? — с нескрываемым любопытством спросил Денис, расплываясь в милой пьяной улыбке.
Отец Александр только застенчиво кивнул. Ему впервые в жизни сделали минет и говорить об этом вслух, да ещё и за столом, как-то неудобно.
— Ну, извини… — раскинул руки Денис, так и не дождавшись ответа, — если бы ты соизволил меня заранее известить, что у тебя сегодня днюха, я вручил бы тебе хороший подарок. Но ты такой долбанутый консер… консьер… Как его там?.. Костратор? — напрягся как на экзамене и подавал знаки, чтобы отец Александр не подсказывал ему, а тот и не собирался. — Конспиратор! — нашёл и выговорил наконец. — Вот мне и пришлось тебе отсосать заместо подарка.
Последнее прозвучало как самопринуждение. Отцу Александру стало как-то неловко. Он быстро опустошил бокал, чтобы догнаться и быть с гостем на одной волне.
— А тебе самому-то понравилось? — следом спросил он Дениса. — Или ты заставил себя это сделать, потому что у тебя не было подарка?
— Понравилось… — парень мечтательно откинулся на спинку стула, — особенно понравилось, когда ты кончил мне в ротик… — отец Александр, чуть не подавившись цыплячьим бёдрышком, срочно налил себе ещё вина. — Я надеялся, что и ты мне пососёшь в благодарность, — продолжал Денис, — но ты же, блин, священник, тебе же блин нельзя! — обиделся. — Ты такой холодный Саша. Я так страдаю без тебя, так мучаюсь без любви и в одиночестве! У меня поллюции каждую ночь, они меня задолбали… а ты… — собрался было всплакнуть, — я так и знал, что ты водолей! — вдруг осерчал и презрительно направил на него указательный палец. — Все вы водолеи холодные и любите командовать! Вы упрямые, властолюбивые и дотошные!
— Какой ещё водолей? — нахмурился отец Александр. — Денис, ты что, в астрологию веришь? Ты мне на исповеди в этом не каялся. Ты знаешь, что верить гороскопам – грех?
— Вечно ты недовольный и всё тебе не нравится, вечно придираешься ко мне, поучаешь и льёшь воду – типичный мелочный водолей! — не слушал Денис и поднёс обличающий палец совсем близко к его лицу, который отец Александр молча отодвинул в сторону и продолжил закусывать, стараясь не обращать внимание на бредни опьяневшего мальчишки. — Ты скрытный и умеешь притворяться, но я всё о тебе знаю, я тебя давно раскусил, — грозил ему перед носом, — я весь твой гороскоп изучил на много месяцев вперёд и… — тут Денис задумался, копаясь у себя в волосах, а отец Александр перестал жевать, так ему стало интересно, — …мы с тобой несовместимы, — вдруг разочарованно махнул на него рукой, — и знаешь, почему? — тот вопросительно взглянул, имитируя крайнее любопытство. — Потому, что я – стрелец!
Священник отложил вилку, привстал и пожал ему руку:
— Приятно познакомиться, а я – человек! — поприветствовал он его и сел на место.
— Ты – какой-то хилый водолей, а я стрелец! Я – воин! Я – на половину лошадь! Прикинь, я даже родился в год лошади! Я лошадь во всех смыслах! Я сильный, выносливый, трудоспособный и не переношу, когда мной командуют и погоняют! — деловито откинувшись на спинку стула, Денис стал на нём раскачиваться, рискуя грохнуться, удариться затылком и получить сотрясение мозгов. — А ты в год кого родился, Сашенька? Ну-ка, скажи-ка мне по секретику, любимый…
— В год человека! — рявкнул священник. — Денис, ты когда последний раз исповедовался и кому?
— Никому… я не обязан… и хватит ко мне прикапываться, Ваше Святейшество! Я не ангел и не святой, и не собираюсь ими быть. Ты думаешь, я тебе на исповеди всё-всё рассказывал? Как бы не так! — показал он ему фигу и заржал. Как лошадь. — А хочешь, я тебе сейчас исповедуюсь, святой отец? Поведать тебе, что я скрывал от тебя целый год?
А вот это уже было весьма любопытно. Отец Александр навострил уши, подпёр рукой подбородок и приготовился слушать.
— Когда я только-только переехал к тебе, святой отец, то по утрам подглядывал за тобой, пока ты спал, — начал Денис, а отец Александр задумался: как сие имело место быть, когда этот соня вечно просыпался позже него? — Тогда я впервые узнал, что такое стояк. У меня в жизни никогда ни на кого не стоял. Но когда я смотрел, как ты просыпаешься, молишься, крестишься в одних трусах, как ты одеваешься, у меня твердел член, а яйца подкатывали к горлу…
И тут отец Александр испытал на себе всю силу материализации слова, потому как у него вдруг начал твердеть член, а яйца приятно налились тяжестью и подкатили к самому горлу. Он подумал: а стоит ли Денису вообще продолжать?
— Ты был таким красивым, сексуальным, — Денис через стол дотянулся до плеча священника и начал страстно поглаживать бицепс, — мускулистым! Твоё тело так меня возбуждало! Но я не дрочил, честное слово! Я поклялся, что дождусь тебя, дождусь, когда мы с тобой вместе будем дрочить, ты – мне, а я – тебе…
Отец Александр едва проглотил комок подкатившего к горлу возбуждения, а его член, несмотря на недавно пережитый оргазм, бодро упёрся в столешницу и радостно зашевелился в трусах.
— А ещё, я притворялся спящим, когда ты входил в мою комнату. Признайся, ты ведь заходил не для того, чтобы меня разбудить? — отец Александр пожал плечами, стараясь не выдавать себя. — Ты трогал мои руки, — массировал Денис его обнажённое предплечье, — мои волосы, — старался дотянуться до кончиков его волос, но не мог — и …мои сиськи! — вдруг дико рассмеялся, испугав священника. — Ты думал, я сплю, а я не спал, я всё чувствовал, и мне чертовски нравилось! Мой член становился таким большим-пребольшим! Я знал, что ты видел мой стояк через одеяло, но молчал и продолжал меня трогать, потому что тебе тоже было… нет… не чертовски – тебе было божественно! — звонко хохотал.
— Хватит борогозить! — пристыдил его священник, чувствуя себя не в своей тарелке, а Денис разошёлся ещё больше, тарабаня ладонями по столу.
— Ваше Высокопреподобие, а я подсматривал за Вами в ризнице, когда Вы снимали подрясник через голову. Я хотел увидеть Ваш животик. Аллилуйя! Один раз я его увидел! Хвала Господу, Он услышал мои молитвы! — молился он в потолок и иконам, висящим на стене.
Отец Александр уже сто раз пожалел, что позволил своему возлюбленному начать эту мнимую исповедь и что узнал о его сокрытых грехах, о которых, как писал апостол Павел в своих посланиях: «Срамно есть глаголати».
— Святой отец, а у Вас сиськи просвечивали через рубашку, когда я целовал Вам ручки! — ухохатывался Денис, хватаясь за живот, а отец Александр сидел с кислой миной. Он на трезвую-то голову не дружил с юмором. — А ещё, я нарочно снимал стихарь через голову, задирал футболку и голой кожей чувствовал, как ты пялишься на меня!
— Неправда! Я не пялился! — вдарил кулаком по столу, при этом краснея то ли от злости, то ли от стыда.
— Ой, Саша, — угорал Денис, аж прихрюкивая, — видел бы ты сейчас свою рожу!
Тут его окончательно пробило на ха-ха. Он взвизгивал и хрюкал, топал ногами, колошматил себя по бёдрам, сгибался пополам, пытаясь отдышаться от истеричного смеха, а отец Александр чувствовал себя хреново и как никогда стрёмно. Он хотел напиться, но подумал: если и он так нажрётся, то кто потом проводит Дениса в общагу? Во всяком случае, вреда не будет, если немного выпить для снятия стресса. Он налил себе вина и хотел отпить, но Денис, вдруг, нагло выхватил у него бокал, расплескав при этом половину божественного напитка, и приложился сам, чтобы выхлебать залпом.
— Ну уж нет! — отец Александр отобрал бокал у парня, расплескав оставшуюся половину вина на стол и в салат оливье.
Схватив хмельного студента под мышки, он потащил его в спальню, чтобы тот отоспался, смог вернуться в общежитие на своих двух, а утром следующего дня приступил к учебному процессу. Денис сопротивлялся и ворчал, уверяя, что не пьян и готов топать в общагу хоть сейчас, если отец Александр даст ему ещё немножко дозаправиться. А тот насильно уложил его в кровать, задёрнул шторы и, закрыв за собой дверь, ещё с полчаса выслушивал лошадиный ржач за стенкой.
Парень не знал, который был час и сколько он проспал, потому что внезапно проснулся от громкого шума, сотрясающего всю квартиру. Межкомнатная дверь распахнулась, со страшным грохотом ударившись о стену, как будто её пнули ногой, по глазам резанул яркий искусственный свет и хорошо знакомый голос грубо разразился в ушах:
— Ты – мудак! — отец Александр стоял в дверях вдрабадан пьяный и, пошатываясь, держал Дениса под прицелом указательного пальца, который покачивался вместе с его телом. — Я его тут люблю до невсраться как сильно, а он члены сосёт! Колись, сучонок, — начал угрожающе приближаться, спотыкаясь на ходу и сталкиваясь с окружающими предметами интерьера, — кто тебя научил и кому ты ещё сосал?
— Ник… кому… — напугавшись, проблеял Денис, мигом отрезвев и соскочив с кровати, чтобы удрать.
Парень и представить не мог, что когда-нибудь увидит вдребезги пьяного священника. Голым он своё Высокопреподобие неоднократно представлял, а вот пьяным — ни разу.
— Куда?! — гаркнул тот, преградив ему путь и толкнув обратно в кровать.
Он всего-то не удержал равновесие и чуток навалился на парня плечом, а тот, охая, упал головой на подушку, как сухая соломинка. У бедного мальчика ещё жизнь не успела перед глазами пронестись, как отец Александр грубыми рывками начал стаскивать с него штаны вместе с трусами. Внутри всё сжалось. Сейчас сто пудов изнасилует! Всё что угодно, только не секс по пьянке! В эротических фантазиях факт изнасилования казался терпимым и не таким уж страшным. Иногда Денис мечтал о нём, представляя, как отец Александр в одну из ночей не выдерживает: врывается к нему в комнату, зажимает рот и берёт его силой – спящего и беспомощного. Вот так же, как сейчас. Но в реальности предстоящее изнасилование почему-то выглядело иначе и совсем не возбуждало, даже в постели с горячо любимым человеком. Отца Александра словно подменили. Он вёл себя грубо и раздражённо. Его былое христианское милосердие испарилось, зрачки не теплились нежной любовью, а полыхали ярым животным возбуждением. Денису не хотелось заниматься сексом, основанном не на любви, а на физиологических инстинктах, – это нечестно по отношению к ним обоим. Денису будет неприятно, возможно, и больно, а отец Александр осквернит себя содомским грехом и, протрезвев, даже не вспомнит об этом. Но парень боялся сопротивляться. Как он – хлюпик сможет себя защитить? Отец Александр в несколько раз превосходит его по силе – у Дениса нет ни единого шанса против него.
— Раздвинь ноги! — скомандовал священник, сняв с юноши всю одежду ниже пояса, и Денис, зажмурив от страха глаза и задержав дыхание, беспрекословно подчинился.
Он не обратил внимание на то, что отец Александр, устроившийся у него между ног и собравшийся его изнасиловать, так и не разделся. Даже ширинку не расстегнул. Ноги у парня задрожали, как у девственницы, впервые оказавшейся на гинекологическом кресле, когда мужчина схватил его за бёдра и, раздвинув их ещё шире, подтянул ближе к себе. Но неожиданно, страх вытиснился из груди, а лёгкие наполнились кислородом, когда почувствовав в промежности приятную скользкую влагу, Денис раскрыл рот, глаза и глубоко вдохнул, издав при этом глухонемой стон. Затем ещё и ещё… Дышал как рыба на воздухе, а отец Александр тщательно, любвеобильно и нежно вылизывал ему анус и мошонку, такие гладкие и душистые, как у ребёночка.
— А-ах… Саша…
Мелодично застонал, яички поджались к члену, а кожа мошонки сморщилась, собираясь в гармошку, когда отец Александр вылизывал её, хищно оттягивал губами, попеременно брал в рот то правое, то левое яичко, издавая при этом звуки удовольствия, от которых по промежности разливалась необычайно приятная вибрация. После отец Александр большими пальцами бережно приоткрыл парню самое сокровенное, тут же облизал, проникая кончиком языка между тесными стеночками, которые с непривычки сжимались и разжимались, постепенно расслабляясь и позволяя языку проникать глубже.
— О-о-о… Боже… — не мог сдерживать накатывающий кайф, выражая его чистым звучным соло. Теперь убедился: любимый не причинит ему вреда, даже будучи в неадекватном состоянии.
— Заткнись! Не рыпайся и лежи смирно! — рявкнул отец Александр, когда Денис стал громко стонать, елозить бёдрами и приподнимать поясницу.
Неужели он не понимает, что мальчик не может лежать бревном, когда ему так сладко и приятно? Затих, выгнувшись навстречу и запрокинул голову. Лежал, «дышал жабрами» и не шевелился. Напрягались только бёдра, живот и член, когда отец Александр причащался его плоти. Из уретры приятно потекли капельки прозрачной смазки – ощущения, как будто внутри члена продвигается маленький шарик или бусинка, оставляя после себя удовольствие.
— М-м-м-м…
— Заткнись! — снова рыкнули на него, приятно обдав промежность горячим выдохом. И тут отец Александр заметил кое-что поинтереснее: такое розовое, возвышающееся, дёргающееся из стороны в сторону прямо перед носом.
— Нет… Саша… — пытался остановить Денис, когда возбуждённый рот добрался и до его члена, — тебе нельзя, — осознал наконец, чем они занимаются, — ты – священник! — препятствовал рукой, перекрывая доступ хищным губам к своему половому органу, который уже увеличился и отвердел настолько, что прятать его от этих офигенных губ и клёвого языка было совершенно бесполезно и бессмысленно. — Саша… тебе завтра литургию служить и причащаться – остановись!
— Насрать! — решительно заявил отец Александр, распутывая мешающие ему пальцы и вероломно нападая губами на то, что скрывалось под ними.
Бог свидетель: Денис сделал всё, что мог, чтобы воззвать к совести священника, которая на данном этапе у того совершенно отсутствовала, потому как он жадно сосал, облизывал и вылизывал парня, заставляя его громко стонать и трепыхаться; и как крыл его матом, и требовал, чтобы он заткнулся. Под действием алкоголя его язык был неповоротливым, мягким, ненасытным и всеобъемлющим. Рот был расслабленным и очень мокрым. Губы не сдерживали вытекающую слюну, и Денис купался в ней голышом. Отец Александр аппетитно мычал, чавкал и причмокивал, будто вовсе не член сосал, а разговлялся домашним мясным пирогом после строгого поста. Главное, чтобы он реально не откусил от него кусочек. Что, впрочем, Дениса не слишком волновало, ведь жевательные мышцы пьяного партнёра были вне тонуса и так легко растягивались, позволяя головке члена проникать в пространство между щекой и зубами и испытывать от этого дополнительную стимуляцию. От неё-то парня и прорвало. Двумя руками зажимая себе рот, дрыгаясь и выворачивая пальцы на ногах, он брызнул парным молоком любовнику за щёку. А тот довольно глотал и постанывал, продолжая сосать и сосать, втягивая щёки и создавая вакуум, от которого Дениса пёрло и колбасило, и подбрасывало вверх. Накончав священнику полный рот, парень постепенно стал терять возбуждение и обмякать. Дальнейшие оральные ласки не вызывали у него острых ощущений. Он вздрагивал и одёргивался от них, как от горячего. Но отец Александр не понимал, что всё уже закончилось и продолжал старательно минетировать, периодически замедляясь, клюя носом и засыпая с членом во рту. Денис старался донести до пьяного любовника, что он полностью удовлетворён и счастлив, но до отца Александра никак не доходило. Он хотел, чтобы парень кончал ещё и ещё! Обсасывал вялый член, вылизывал яички, целовал в анус и в живот – старался всячески его завести и возбудить. Денису было приятно, но он не робот и не самец из отряда зайцеобразных, чтобы быть готовым к спариванию каждые пять минут, тем более, что первый раз он кончил недавно, когда вручал подарок имениннику. Увидев, что член повис тряпочкой и не отвечает на его любовь, отец Александр обиделся и, швырнув Денису в лицо его шмотки, стал сгонять со спального места:
— Чё тут разлёгся?! Кончил и вали отсюда, чмо болотное! Это постель моего любимого парня, а не твоя, и я здесь сейчас спать буду, понял?! — осоловев, плюхнулся лицом на подушку, нюхал её, обнимал, целовал, гладил, ласково причитывая: — Денисочка… любимый мой мальчик… я так тебя люблю… я так по тебе скучаю… мой светлый ангел…
Шокированный Денис озадачился: интересно, а он тогда кто, если не «Денисочка»? И кому отец Александр только что отсосал, если не ему? Полуголый и растерянный, он сидел и ошеломлённо смотрел на своего любимку, распластавшегося на животе, утухшего и похрапывающего.
«М-да… наволочку стащить опять не удастся»…
На часах полвосьмого вечера. Если отец Александр уснул, то вряд ли он проснётся раньше, чем наступит утро. Благо, что общага недалеко, и Денис ещё успеет подкрепиться, убрать со стола и порыться в стиральной машине, в поисках сильно пахнущего белья. Неизвестно, когда они увидятся снова, а пропитанная феромонами футболка любимого, поможет дожить до лучших времён. Он принёс из кухни телефон отца Александра и положил рядом с его кроватью на пол (будильник уже был настроен), потихоньку снял резинку с его волос, чтобы не стягивала кожу головы во время сна, глубоко вдохнул их запах, перекрестил спящего, прочитал над ним молитву отхождения ко сну, отрегулировал на входной двери замок, чтобы она закрылась без ключа после его ухода, погасил в квартире свет и ушёл.
Переживал, что отец Александр проспит литургию, поэтому поставил будильник пораньше, чтобы позвонить и разбудить его. Божественная литургия – это самое наиглавнейшее, что есть на земле. Важнее её для христианина нет ничего. И опаздывать на литургию священнику – а в особенности настоятелю храма, – нельзя никогда. Если священник по болезни или ещё по каким-то причинам не может отслужить литургию, он извещает об этом работников храма, и те вычитывают в центральной его части святые часы. Мало ли как отразится алкогольное опьянение на отце Александре, если он никогда не пил, а вчера напился так, что принял Дениса за проходимца. Но кто бы мог подумать: отец Александр сам позвонил Денису, разбудив его аж в пять утра. Он был взволнован и допытывался, где сейчас Денис, как добрался до общежития, как себя чувствует после вчерашнего и что вчера было, потому что он перепил и совсем ничего не помнит. Денис не стал рассказывать про отменный минет, про то как отец Александр не признавал его, матерился и гнал прочь. Вместо этого он сказал, что, когда отрезвел и проснулся, тот спал рядом с ним. После этих лживых слов, Денис услышал в трубке выдох облегчения, а после слова благодарности за то, что составил компанию, за вымытую посуду и за… подарок; что ему было очень приятно; что он его любит и скучает, но вынужден сдерживать свою страсть и надеялся, что Денис понимает для чего он это делает и зачем. Со своей стороны отец Александр промолчал о пьяной исповеди Дениса, а тот и не спрашивал, вероятно потому, что не помнил.
***
Начался Великий пост. Самый продолжительный и самый строгий из всех православных постов (сорок восемь дней); период подготовки к светлому Христову Воскресению; время воздержания от сытной пищи и развлечений; время усиленной молитвы, добрых дел и духовной борьбы со страстями; время всепрощения и покаяния.
Последнее сообщение от любимого Денис получил накануне Великого поста – вечером прощёного воскресенья. В нём отец Александр просил простить его за все те обиды и огорчения, которые причинил ему без злого умысла, словом или делом. Денис написал ответное, что прощает (хотя на самом деле не за что было), и попросил, чтобы и он простил его за всё, за всё. «Бог простит», – стало последним его сообщением. А после он изредка звонил, чтобы узнать, как дела и нуждается ли Денис в чём-либо? Денис честно, со слезами на глазах отвечал, что нуждается, очень нуждается… Ведь снова прошёл почти месяц, как они не виделись, не общались друг с другом. Отец Александр оправдывался, что не может дать ему то, в чём он нуждается, ссылался на Великий пост, извинялся, прощался и пропадал на несколько дней. Продукты приносить перестал. Всё потому, что вахтёрша настучала в училище, что к некоему второкурснику часто приходит незнакомый мужчина и возможно снабжает его наркотиками, которые прячет в пирожках и булочках, потому как этот студент подозрительно скрытный, худой и бледный, и под глазами у него синяки, как у наркомана, и что впредь, она будет требовать с входящих документы, подтверждающие личность.
Вот влип! Денис тут же отправил отцу Александру сообщение, чтобы он больше не приходил, иначе у них у обоих начнутся проблемы. Своему куратору он так и не смог доходчиво объяснить, что за мужчина приходит к нему в общежитие и почему он не может передать ему вещи лично в руки. Как объяснить, что этот мужчина – любовь всей его жизни? И что им нельзя пересекаться, видеть и слышать друг друга, нельзя, чтобы кто-то увидел их вместе, потому что он – тот самый священник, совместно с храмом которого, музыкальное училище проводит культурно-просветительную работу. Денис наврал, что это дальний родственник его покойной бабушки, приехавший откуда-то из глубинки, и что он уже уехал восвояси.
Только отмазался, как вдруг столкнулся с ним в училище в перерыве между парами. Что он здесь делает? Денис ведь предупреждал, чтобы он не приходил! На него словно ведро кипятка опрокинули, когда он увидел, как отец Александр выходит из кабинета зам. директора по воспитательной работе. Он верно запамятовал, что близится праздник Пасхи и что если отец Александр и появляется в музыкальном, то явно не для того, чтобы встречаться со своим ненаглядным, внезапно увидев которого, он так и застыл на выходе из кабинета. Ретироваться до начала следующей пары у него на этот раз не получилось, и пришлось безмолвно наблюдать, как Денис с толпой однокурсников, потупив взгляд, сутулясь и краснея, проходит мимо него, следует дальше по коридору в класс фортепиано. Отец Александр смотрел ему вслед, а Денис не оборачивался. Позади него идут девчонки, и если он обернётся, они увидят его неестественный румяный цвет лица, начнут подшучивать, сюсюкать и теребить за волосы, а он не любил, когда к нему приставали девушки; и когда парни в лице Олега – тоже не очень-то. Но встретиться с отцом Александром прямо в училище – это ещё хуже, чем встретится с Олегом после занятий. Войдя в класс фортепиано, когда преподаватель первым делом потребовал от студентов отключить мобильные телефоны, Денис успел прочитать сообщение от отца Александра: «Жду тебя у центрального входа». Он что, с ума сошёл? До окончания пары ещё почти два часа, и потом Олег может увидеть их вместе. Этот олух частенько поджидает Дениса на входе. А тут ещё и куратор попросил некоторых студентов, в том числе и Дениса, задержаться после занятий и пройти в актовый зал на репетицию.
Снова концерт. На этот раз Пасхальный. Хор ангелов, славящих воскресшего Христа, и Денис в нём ведущий солист. Приехали… Только этого ему недоставало! И чья это была идея поставить его солистом, когда вокруг множество других студентов с хорошими голосами? Ангел – бесполое существо, и какая разница, кто будет исполнять ведущую партию, парень или девушка? Денис не хотел участвовать, тем более петь. Он вообще не собирался идти в вокал, а выбрал педагогическое направление, чтобы стать преподавателем музыки или музыкальным постановщиком в театре, или частным репетитором по ударно-клавишным, или учителем в школе, или, на худой конец, музыкальным руководителем в детском саду, но никак не оперным певцом. Он догадывался, кто мог поставить его на роль «Ангела», и сегодняшняя встреча с отцом Александром не совпадение.
— Ты издеваешься? — грубо выдал ему, ожидающему у входа.
И это вместо того, чтобы улыбнуться тому, кого целый месяц не видел, нежно назвать его по имени, попросить благословения или же просто поздороваться, пожать ему руку и спросить: «Каково это – два с лишним часа торчать на лестнице?»
— Ты знаешь, что сцена – это не моё! Зачем ты выдвинул меня ведущим солистом? — он не знал, на что больше сердится: на то, что его заставляют петь, не спросив согласия, или на то, что любимый человек перестал общаться с ним.
— Я тебя не выдвигал, а порекомендовал, — отец Александр выглядел немного виноватым, но спокойным, — не в моих полномочиях навязывать своё решение и указывать вашему руководству. Нужно будет пропеть пасхальные песнопения на нескольких языках: греческом, еврейском, церковнославянском и других, и никто не справится с ними в соло лучше, чем ты. У тебя сильный поставленный голос, есть необходимый акцент, опыт псаломщика – всё есть. Почему ты отказываешься?
— Потому что футболка уже не пахнет, а тебе наплевать! — оговорился Денис от волнения.
— Какая футболка? — не понял отец Александр, но Денис тут же исправил:
— В Никольском сказали, что мой голос не годится для церковного пения. Он слишком яркий и эмоциональный, а должен быть сдержанным и строгим. С тех пор, он не так хорош, каким ты его себе представляешь…
— Каким я его помню, когда ты пел у меня, — продолжил священник. — Помню, когда ты пришёл в мой храм, я установил на клиросе микрофон, а динамики вывел на улицу и подвесил над порталом, чтобы вся округа слышала, как поёт моя церковь, — улыбнулся от воспоминаний, и Денис, немного смягчившись, поддержал:
— Да, ты тот ещё меломан, — наконец улыбнулся. — Вот в Никольском таких гаджетов нет и акустика плохая. Голос звучит сухо, не распространяется, уходит как в вату. У тебя мне пелось намного легче.
— Это потому, что в Никольском свод купола низкий и плоский, оттого и акустика так себе… Храм относительно новый, и прежний епископ здорово сэкономил на его строительстве. Реверберация отражается только от стен и сразу потолком глушится. Голос стоит вертикально между полом и потолком и не распределяется по пространству храма. Я предлагал отцу Михаилу микрофон установить, чтобы певчие не надрывались, но, видимо, благоустройство храма для него – это дело второстепенное, — разговорившись, они инстинктивно и неторопливо пошли в направлении дома отца Александра.
— А ты неплохо разбираешься в музыке, — похвалил Денис, оправившись от обиды.
— А то… — улыбнулся отец Александр, — в духовной семинарии, знаешь ли, не только кадилом размахивать обучают.
— А мы в музыкалке как раз проходим тему: «Музыка в архитектуре». Оказывается, купол храма, при правильном своём построении, создаёт впечатление, что пение хора изливается на прихожан сверху-вниз, как бы с горнего мира. А ещё, купол способен влиять на восприятие тембра голоса. Высокий и широкий купол усиливает низкие частоты, поэтому мужские голоса в церкви звучат особенно насыщенно. Мне нравится петь в храме, но сцена – это совсем другое, — неуверенно говорил Денис, — сцена не для меня. Боюсь, я не смогу выложиться на все сто, особенно на публике.
— Ты сможешь, — уверенно произнёс отец Александр, остановившись и ободрительно тронув его за плечо. — Твой голос действительно заметно выделяется из хора, но не потому, что не годится для церковного пения, а потому, что перекрывает все остальные голоса. Денис, твой голос доминирующий, а это значит, что ты прирождённый солист! Концертный зал – не храм. Там ты можешь не сдерживать чувства и петь так, как тебе нравится, вести хор, и он будет подстраиваться под тебя, а не ты под него. Ты будешь прославлять Воскресшего Спасителя – петь для Него, для людей, для моей церкви…
«И для меня», — едва не вырвалось из его уст.
Когда они завернули за угол училища, Денис спохватился:
— Благослови, Саша, но мне в другую сторону, — преклонил он голову, испрашивая Божией благодати.
С молитвой перекрестив парня, который склонился и с трепетом припал губами к благословляющей деснице, отец Александр не убрал руки из его просящих ладоней и слегка сжал их пальцами.
— Что-то ещё… Ваше Высокопреподобие? — ещё не разогнувшись от целования, спросил голосом полным веры и надежды.
— Динь, — смотрел на него завороженно, продолжая недвусмысленно сжимать его руку, — послезавтра Благовещенье, но Владыка уже сегодня благословил нас на рыбу. Ты, верно, голоден, а я принёс из пекарни такие вкусные рыбные расстегаи… Пойдём ко мне, чаю попьём, а?
— Пойдём, — завороженно, как удав на добычу, смотрел на него Денис, и слюна в предвкушении чаепития, накапливалась во рту…
Весь чай был выпит и расстегаи съедены, а звуки мокрых чмоканий и сочных стонов не переставали возбуждать аппетит. Отец Александр, вжимаясь в спинку стула, страстно прижимал к себе Дениса, ёрзающего на его коленях. Они сидели лицом к лицу и бессовестно целовались перед висящими на стене иконами, кои в доме священника были развешаны повсюду, кроме ванной и туалета. Парни осознали, что чем дольше они избегают друг друга, чем меньше общаются, тем сильнее разгорается страсть при встрече; им приходится заходить всё дальше и дальше, чтобы удовлетворить её. Вот и сейчас отец Александр без колебаний позволил Денису расстегнуть на нём брюки и расправить свернувшийся калачиком в тесных трусах член; а сам отчаянно трахал рот парня своим языком. И плевать, что послезавтра ему служить праздничную литургию в честь Благовещения, причащаться, целовать крест, Евангелие и иконы. Плевать! На всё плевать! Важно лишь одно: успеть насытиться им, перед их предстоящей, возможно, такой же долгой разлукой, как эта – длинною в целый месяц. Кончая от одних его прикосновений, так и не признался, что это он настоял, чтобы Денис был ведущим солистом в хоре. Это была его идея. Он лишь хотел увидеть его, услышать его незабываемый голос. И пасхальный концерт был единственной возможностью встретиться с ним и не согрешить. Не утерпел… Удовольствие, длиною в несколько минут, перечеркнёт все его годы священства…
***
С началом литургии преждеосвященных даров отец Сергий (новый клирик, с недавних пор прикреплённый к Богородичной и помогающий отцу Александру) заметил, что настоятель какой-то взволнованный и грустный. Сегодня, на третьей неделе Великого поста – крестопоклонной, правящий архиерей будет принимать исповедь у находящихся у него в подчинении священников.
«Всего-то раз в год. И чего так волноваться?» — спрашивал сам себя молоденький иерей, не догадываясь, что для отца Александра это, возможно, последняя литургия в жизни.
— Со страхом Божьим и верою приступите! — громко провозгласил дьякон, обращаясь к причастникам.
Царские врата открылись и хор запел: «Благословен Грядый во Имя Господне, Бог Господь явися нам». Отец Александр вышел на амвон со Святой Чашей Причастия в руках. Верующие, все без исключения, встали на колени и поклонились Телу и Крови Спасителя, касаясь головой пола. Случайно зашедшие в церковь люди, не успевшие врубиться, что, собственно, происходит, тоже стыдливо бухнулись на пол. Все бухнулись, и они бухнулись, чтобы не чувствовать себя белыми воронами. Те, которым тяжело было встать на колени (старые, больные, беременные или упирающиеся за многолюдством в спину впереди стоящего), максимально низко поклонились Чаше, коснувшись рукой пола. Отец Александр, краем глаза заглянул в Чашу, так, как будто вместо кусочков хлеба, плавающих в вине, увидел в ней мёртвого человеческого эмбриона, плавающего в собственной крови, и сокрушённым печальным голосом произнёс молитву перед причастием:
— Верую, Господи, и исповедую, яко Ты еси воистину Христос, Сын Бога живаго, пришедый в мир грешныя спасти от них же первый есмь аз. Еще верую, яко сие есть самое пречистое Тело Твое и сия есть самая честнáя Кровь Твоя. Молюся убо Тебе: помилуй мя и прости ми прегрешения моя вольные и невольные, яже словом, яже делом, ведением и неведением, и сподоби мя неосужденно причаститися пречистых Твоих Таинств, во оставление грехов и в жизнь вечную. Аминь. Вечери Твоея тайныя днесь, Сыне Божий, причастника мя приими; не бо врагом Твоим тайну повем, ни лобзания Ти дам, яко Иуда, но яко разбойник исповедаю Тя: помяни мя, Господи, во Царствии Твоем. Да ни в суд ми будет причастие святых Тайн Твоих, но во исцеление души и тела. Аминь.
После его молитвы верующие, отряхиваясь, поднялись с колен, причастники крестообразно сложили руки на груди, правая поверх левой, и встали в очередь перед амвоном. Отец Александр встал на самый его край, снимая лжицу с Чаши.
— Ко Святой Чаше, — обязательно предупреждал он перед причастием, — подходят только те, кто готовился: молился, постился, исповедовался и был допущен священником до причастия; те, кто на этой неделе принял Крещение, а также крещёные младенцы. Подходя к Чаше, называйте свои имена. Первыми причащаются младенцы…
Двое алтарников, посланных отцом Михаилом прислуживать отцу Александру, встали по бокам от Чаши и раскрыли тёмно-красный плат, предотвращающий случайное попадание капель Крови Христовой на пол и одежду причастников. Когда-то этот плат вместе с дьяконом держал Денис и промакивал им губы причастившихся.
— Оближите лжицу, — услышал вдруг отец Александр, войдя в алтарь после свершения таинства.
— Что?.. — сделал вид, что не расслышал.
— Вы забыли облизать лжицу, отец Александр, — повторил отец Сергий.
— А-а-а… — отец Александр повертел ложку в руке, разглядывая её со всех сторон, будто впервые видел и не понимал, о чём говорит новый иерей — …проехали… — сказал он так и не облизнув, завернул её в плат и положил на Престол рядом с Чашей. Поручил отцу Сергию провести завершающие действия в алтаре, а сам взял крест и вышел на амвон благословить прихожан и произнести свою последнюю проповедь…
