***
Середина мая. До святой пятидесятницы (Троицы) всего ничего и до очередных экзаменов в музыкальном тоже. Они встречались по старинке вне стен училища. Не так часто, как хотелось. У Дениса сессия, у отца Александра – работа при храме. Богородичная временно осталась без настоятеля. Отец Александр был отстранён, а отец Сергий очень молод и не справлялся, прося о помощи бывшего настоятеля. Его беременная жена (по вполне естественным причинам страдающая синдромом дефицита внимания), караулила мужа на паперти, чтобы, как только служба закончится, увести домой, пока его не облепили приставучие тётки и бабульки, обожающие судачить о своих житейских проблемах. Вместо проповедей, вместо исполнения частных требов (которые являются дополнительным заработком для священника), вместо исполнения супружеских обязанностей, отец Сергий вынужден был слушать утомительные разговоры и отвечать на глупые бабские вопросы по типу: «Можно ли в праздники стирать? Как правильно задабривать домовых? Как по-христиански выгнать барабашку из дома, чтобы он не обиделся и не начал мстить? Куда выбрасывать заплесневелые куличи и скорлупу от освящёных яиц? Каким маслом помазаться, чтобы не сглазили?» и прочую дребедень. Отец Александр был гораздо мудрее и прозорливее в таких вопросах. Он не закатывал глаза и не сердился на женщин с прибабахом, а говорил коротко и просто: «Сестра, поищи в Священном Писании, в нём есть ответы на любые твои вопросы». Прочитав Евангелие от корки до корки, ни у одной тугоумной больше не возникало желания задавать идиотские вопросы священнику – умнели на глазах. Несмотря на запрещение отца Александра, люди продолжали относиться к нему как к священнику и духовному пастырю. После окончания служб они толпились вокруг него, спрашивали советов, просили стать крёстным отцом их детей и внуков (а крестников у отца Александра было не меньше сотни), по забывчивости подходили к нему за благословением, просили отслужить частные молебны, и он очень страдал, отказывая им. Богородичная церковь (и не только она) полнилась слухами о причине запрета отца Александра. Все только и обсуждали за его спиной: «За какие же тяжкие грехи он запрещён в священнослужении?» Народ искренне переживал, что батюшке грозит окончательный запрет и извержение из сана. Многие вписывали его имя в записки о здравии, и когда отец Сергий вполголоса прочитывал их в алтаре, отец Александр, прислуживающий ему, всё слышал. В такие моменты ему хотелось выбежать из храма и рыдать. Остальные церкви города тоже были в курсе всего, что происходит в Богородичной. Запрет священника – явление редкое, а изгнание из сана – редчайшее. Яркие примеры запрещённых и лишённых сана священников связаны с именами: Владимира Головина, Максима Каскуна и Ивана Охлобыстина (он ушёл в запрет по собственному желанию и за ним сохранилась привилегия благословлять и причащаться в алтаре). Паства не знала отца Александра как злоупотребляющего алкоголем, как раскольника, взяточника или вора. Никто не замечал за ним поступков связанных с любодеянием, непослушанием церковным властям, хамского отношения к людям и участии в драках. Однако, поговаривали и предполагали, что как раз за последнее на него и наложен запрет. Некто из верующих слышал, как отец Александр неоднократно грозился «поговорить» с одним атеистом – сыном постоянной пожилой прихожанки, часто жалующейся на своё непутёвое чадо батюшке. Эта женщина подтвердила, что отец Александр один раз приходил на разговор с её сыном. Свидетельницей она не была, и рассказать, о чём именно они говорили не может, но после того, как отец Александр ушёл, её сына словно подменили. Он перестал пить, поверил в существование Бога и даже устроился на работу, за что она батюшке безмерно благодарна до конца жизни. Как-то уж слишком расчудесно. Не может быть, чтобы алкаш, бездельник и атеист в одном флаконе, после единственного разговора со священником, вмиг уверовал в Бога и изменился к лучшему. Понятно же, что отец Александр в прямом смысле приложил к этому руку, а точнее кулак. Под его с виду непоколебимым спокойствием и благородством скрывался довольно жёсткий и суровый темперамент, который часто всплывал на поверхность, когда батюшка был чем-то недоволен. Он был настоящим ревнителем и воином Христовым. Негативные разговоры о православии его сильно коробили и вполне возможно, что в споре с безбожником он не сдержался и намылил ему шею. Отец Михаил переживал за своего духовного сына, умолял его одуматься и сойти с погибельного пути пока ещё не поздно. Отец Александр мог обмануть его, обмануть свою паству, правящего архиерея, обмануть даже того, кого любил, но не себя самого и уж тем более не Того, кому он присягнул на верность. Истинное покаяние – это метанойя, то есть изменение себя, перемена образа мыслей, отказ от жизни без Бога. Можно ли исповедаться в грехе, а потом, выйдя из храма, снова желать его, искать, хотеть, бежать к нему сломя голову? Будет ли это покаянием? Нет, это будет предательством. И вот ты в возбуждённой многотысячной толпе кричишь в один голос со всеми: «Распни, распни Его!», становясь убийцей Неповинного. Метанойя… Отец Александр был не в силах изменить себя. Его мысли были заняты Денисом. Только им одним. Спешил, боялся опоздать, а когда и ждал его подолгу, блуждая во дворах, отправляя засекреченные знаки и замысловатые эмодзи, чтобы он знал: тот, кого он любит, ходит рядом и ждёт его. Встретившись за углом, «летели» друг к другу в объятия! Он прижимал его к выбеленной шершавой стене здания, или к фонарному столбу, или к ограде палисадника, как он давно мечтал это с ним сделать; целовал до умопомрачения взасос, поглаживал его молнию на брюках – притворяться было не к чему. — Саша, только не здесь, — задыхался Денис под напором этих ласк, — вдруг кто-нибудь увидит?.. — Не увидит, здесь никто не ходит, — опустил ворот его рубашки и принялся освежать трёхдневные засосы под ключицами, а ветер романтично обсыпал их бело-фиолетовыми лепестками отцветающих вишен и сирени. Добежать до дома, чтобы никто из прохожих не увидел твой стояк в тонких летних брюках – главная и основная задача их свиданий. Влетев в квартиру и закрыв за собой дверь, руки отца Александра наконец-то расстегнули молнию на штанах Дениса, слегка коснулись вывалившегося из ширинки хозяйства, обтянутого трусами и тут же бросили, вернувшись поглаживать плечи и спину, дразня и разжигая его. И он вспыхнул! Он не мог больше ждать! Поймал его руку, настойчиво опуская вниз, вынул и вложил ему в ладонь свой набухший член, накрыв сверху своей для надёжности. Они оба ещё не наигрались в эти игры, когда целовались, ощупывали друг друга и кончали, не успев достать член из трусов. Потом раздевались, смывали с себя липкую сперму, обменивались обтруханными трусами, стирали их и вешали на батарею – забавная игра, после которой Денис либо уходил в трусах отца Александра (которые были велики ему на два-три размера), либо дожидался, когда высохнут его собственные, за это время объедаясь, упиваясь чаем и болтая на разные темы. — Переезжай снова ко мне, — предложил отец Александр. — С радостью, Саша, — сразу согласился Денис, еле сдерживаясь, чтобы не завизжать от счастья, но неожиданно вспомнив одну важную вещь, огорчённо добавил: — Только экзамены сдам, а то рядом с тобой я не смогу готовиться – буду думать только о тебе. Подождёшь? — Конечно, подожду, нет проблем, — улыбнулся тот. — Когда у тебя первый экзамен? Я помолюсь, чтобы ты сдал его на отлично. — А так можно, да? — удивился Денис. — Можно не готовиться, а вымолить оценку у Бога? — Ага, раскатал губу, — всхохотнул отец Александр, — на Бога надейся, а сам не плошай. Слышал такую поговорку? — Тогда зачем молиться? Я и так всегда экзамены сдаю на отлично. А иногда вообще не сдаю, мне их автоматом выставляют. — Но если бы ты не работал при церкви, то оценки автозачётом не получал бы, не так ли? Не забывай благодарить Того, кто тебе невидимо помогает. Или ты думаешь, что всех успехов добиваешься сам? Господь говорил: «Без Меня не можете творить ничего». Он Творец и мы творим, потому что мы образ и подобие Его. Мы рождаемся с желанием создавать не столько для того, чтобы приносить пользу себе и обществу, но чтобы получать удовлетворение от творчества. Ни одно животное на земле не наделено такими способностями: желанием учиться, создавать что-то для красоты, любоваться тем, что уже создано. Ты любишь петь, любишь музыку и поэтому поступил в музыкальное, прежде всего, чтобы самореализоваться, а уже потом, чтобы заработать. Поэтому тебе легко и радостно учиться. Твой талант – это Божий дар, который Он в тебе поддерживает и умножает для твоего блага. А ты наивно полагаешь, что так умён и поэтому учишься на отлично? — отец Александр улыбнулся. — Динь, это я молился о тебе, о твоей успеваемости, и вместе со мной молилась вся Богородичная. Вспомни свои нескончаемые «хвосты» на первом курсе. Ни я, ни Анастасия Васильевна об этом не знали, чтобы замолвить за тебя словечко. Так кто же чудесным образом разрешал все твои долги? Ты служил Господу, и Он помогал тебе, чтобы ты всё успевал. — Скучаешь по священству? — неожиданно спросил Денис, меняя тему разговора. Он заметил, как меняется его лицо и речь, когда разговор заходит о Боге. — Почему ты спрашиваешь? — насторожился отец Александр. — Ты боишься, что я оставлю тебя и вернусь на служение? Думаешь, после того, что между нами было, я осмелюсь солгать Владыке, чтобы он восстановил меня в сан? — Но ты действительно можешь, если захочешь. Денис чувствовал тревогу. Этот мужчина ещё не полностью принадлежит ему. Он умолчал о том, как пару дней назад, соскучившись по нему, пришёл в Богородичную и увидел его в толпе прихожан. Слышал, как люди звали его «батюшкой», «отцом», спрашивали, когда же с него снимут запрет, умоляли его вернуться к ним. Денис слышал, как некоторые прихожане хотели собрать подписи в его защиту, идти в епархию и просить епископа вернуть им их пастыря, и как отец Александр не позволял им этого делать, объясняя, что на всё воля Божья. — Динь, — отец Александр пристально посмотрел на него, — ты что, ревнуешь меня к церкви? Стопроцентное попадание! Но Денис не признавался. Он краснел, отрицал, отнекивался, но не признавался. Его любимый и так пожертвовал многим, чтобы быть рядом с ним, Денис не имел права давить и требовать большего, боялся показаться ему неблагодарным и злонравным. — Не хочешь говорить мне правду, тогда я скажу, — воистину у отца Александра был дар прозорливости, — да, я тоскую по священству, мне тяжело, мне стыдно перед людьми, что я оставил их, подвёл епископа и очернил имя православной церкви, но, — и тут он взял его за руку так, как только жених берёт руку невесты, чтобы одеть ей на палец обручальное кольцо, — Денис, я сделал свой выбор. Я выбрал тебя, а дальше, как Господь управит, так и будет. Дальше всё зависит только от Него. Ты мне веришь? Какой странный вопрос… Конечно, Денис верил ему. Верил как никому другому на свете. Он себе так не доверял, как ему. Ходил украдкой в Богородичную, когда служба была в разгаре, невидимкой стоял в притворе, чтобы не обращать на себя внимание прихожан и чтобы отец Александр не видел его. Приходил, чтобы посмотреть на него в одежде алтарника, на то, как ему идёт красный пасхальный стихарь и какой он статный и красивый в нём; послушать деяния святых апостолов, которые он читал своим непревзойдённым баритоном, удивиться, как он держится, не падает духом и не стыдится своего положения, у всех на виду прислуживая и целуя руку молодому «сопливому» клирику. Спалился на третий раз. Он шёл впереди отца Сергия, создавая ему коридор для каждения храма и увидел Дениса, прятавшегося за спинами впереди стоящих людей и жавшегося к стеночке в надежде, что пронесёт. Встреча взглядами, секундное замешательство и новоиспечённый алтарник Александр, сталкивается с зазевавшимся прихожанином, не успевшим отойти в сторонку. Спустя два часа, Денис получает от него сообщение, которое боится читать. Собственно, читать там и нечего было, шквал разъярённых эмодзи: жёлтых, красных, пускающих пар и с рогами передавали эмоции приславшего их сполна. Потом он позвонил и попросил, чтобы Денис не приходил в храм инкогнито, а лучше, чтобы вообще не приходил, потому что тогда он тяряет молитвенный настрой и думает только о нём. Денис пообещал, что больше не придёт. Обманул. Соскучился и снова объявился. Он на месяц освободился от подработки в Никольском, чтобы готовиться к экзаменам, а сам в это время бегал в Богородичную. Зная ход любого богослужения по минутам, он приходил тогда, когда ни священнослужители, ни алтарники в среднюю часть храма не выходили. Так было меньше шансов быть застуканным. Перед Троицей у отца Александра появилось много работы. Отец Сергий частенько отлынивал и вести дела Богодичной отказывался, принимая тот факт, что его алтарник всё ещё являлся полноправным хозяином этого храма. Денис сам не замечал, как расплывался по полу благоухающим елеем, когда отец Александр выносил из алтаря свечу или выходил на солею для чтения псалтыри и деяния святых апостолов. Когда он пел, Денис продвигался ближе к центру не боясь быть замеченным, ведь клиросы скрывались за большими иконами. Иногда уж слишком расслаблялся, отстаивал всю службу до конца, лыбясь и прикидываясь дурачком, когда отец Александр вдруг разоблачал его присутствие хмурым видом, а после закатывал глаза и разглядывал купол храма или его стены – что угодно, только не этого бестолкового парня, достучаться до которого всё равно, что об стенку горох. Достучалась до Дениса Анастасия Васильевна. — Здравствуй, мой хороший, — поприветствовала она его и, взяв под руку словно сына, повела в воскресную школу, попутно расспрашивая, как у него дела. В школе никого не было. Она провела его в один из классов, попросила присесть за парту и закрыла дверь, что парня сразу же насторожило. — Денис, я хочу с тобой серьёзно поговорить, — начала она с ходу, сев напротив него. — Я вижу, как ты смотришь на отца Александра. Прошу тебя не приходи больше, не смущай его. Денис сильно покраснел и опустил глаза под парту, как будто его застукали на экзаменах со шпаргалкой. Сделал непонимающий вид, надеясь вырулить и убедить регентшу в том, что она ошибается. — А как я смотрю на отца Александра? — спросил он, притворяясь, что недоумевает от её слов. — Влюблёнными глазами, — последовал ответ, настолько пугающий, что парень рефлекторно усмехнулся, блокируя смехом свои внутренние переживания. — Денис, я ведь женщина, — улыбнулась Анастасия Васильевна, — и работаю с молодёжью. Мне ли не знать, какими глазами смотрят на человека, когда любят его. Когда ты был алтарником, я тоже замечала, как ты необычно смотрел на батюшку, как реагировал на его голос, действия. Я тебя не осуждаю, но ведь ты сам понимаешь, что это ненормально, это надо лечить. «Ненормально…». «Лечить…». Слова встали Денису поперёк дыхательных путей, вызывая жуткий стыд и удушье. Он молчал, подтверждая длительностью своего молчания правильность её суждений. Анастасия Васильевна ласково тронула его за плечо. — В наше время есть специалисты, помогающие таким людям как ты. Если это болезнь, то в ней нет ничего постыдного, её можно и нужно лечить. Я лишь прошу тебя следить за своими чувствами в общественных местах и ни в коем случае не показывать отцу Александру, что ты неравнодушен к нему. Ты видишь, в каком он непростом положении? Не удивлюсь, если ты как-то связан с его запретом. Денису хотелось заплакать. Задрожал подбородок и пришлось сделать над собой усилие, чтобы не разрыдаться. Анастасия Васильевна не стала его более мучить и задерживать и вывела на свежий воздух. Возле церкви в это время собралась толпа верующих, не желающих отпускать своего духовного отца. Одни ждали от него мудрого совета, другие просили молитв и подносили своих младенцев, которых отец Александр с удовольствием брал на руки и сюсюкался с ними. — Посмотри, Денис, — сказала Анастасия Васильевна, — как много людей нуждаются в «отце». Пожалуйста, не отнимай у них «отца», — она провела рукой по его спине и пошла в сторону храма, оставив парня со слезами на глазах наблюдать за происходящим со стороны. Ему он ничего не рассказал. Слова Анастасии Васильевны не выходили из головы, от чего она стала болеть. Этой женщине можно доверять, но её разоблачение осело в мозгу и давило на совесть. Денис был подавлен и понимал: в том, что отец Александр в запрете, по большей части его вина. В Богородичной он больше не появлялся. Сосредоточился на экзаменах и сдавал их один за другим на отлично. Оставалось сдать последний, а после переехать к любимому и стать по-настоящему счастливым, что парня приободряло и придавало ему сил. А ещё, очень помогали молитвы отца Александра и его горячие поцелуи, которыми он покрывал открытые участки тела своего любимого парня, по обыкновению встречаясь с ним с торца училища, или в закоулках и дворах. Жаркие объятия, немые признания в любви, пропитанные тайной воздыхания, укрытые от посторонних глаз в густых кустах акации и цветущего шиповника. До дома не дойти. Тайм-аут. Денису нужно готовиться, а не гонять чаи с отцом Александром по полдня (и не только чаи). Отрывая друг друга от сердца, расставались. С опухшими губами, багровыми засосами на плечах и ключицах, покусанными ушными мочками и мокрыми пятнами на трусах, а Денис ещё с раскрасневшимися, растёртыми щетиной отца Александра лицом и шеей…***
Он справился! Сдал последний экзамен на отлично, пулей вылетая из дверей учебного заведения, хватаясь за перила, чтобы кубарем не скатиться с лестницы, – так он спешил! Спешил собрать свои вещи и написать заявление на выселение из общежития. — Эй, Дэни! — позвал его противный педарастический голос. Денис не обернулся к источнику зова. Плевать на него хотел! Мысленно пожелал ему добра: чтобы нашёл свою любовь, сдал выпускные с первого раза и более не появлялся в этом районе. Никогда! — А я узнал, в кого ты втюрился… в священника! Вот пидор! Смог-таки зацепить и омрачить Денису такой прекрасный день! Денис остановился и медленно повернулся, презренно ухмыляясь и подпуская ушлёпка к себе поближе, чтобы наконец высказать ему то, что полгода держал в себе: — Всё верно, он священник, и я люблю его, а он любит меня! И не старайся, Олег, ты мне абсолютно безразличен, если не противен! Я жалею, что когда-то ошибся с выбором друга и связался с тобой. Зла на тебя не держу, прощай… Тронулся быстрым шагом, но Олег даже и не думал прощаться, следуя за ним. На протяжении всего учебного года его особенно удручало, что Денис не соглашался на открытый флирт с ним, отказывал в каждом предложенном свидании. А ведь Олег испытывал к нему настоящие (как ему казалось) чувства, которые Денис безжалостно отвергал, ссылаясь на их греховность, между тем как сам крутил шашни с мужиком, да не с простым, а со священником. Олег злился. Заполучение Дениса больше не было желанием, – это стало целью. Он хотел получить его – такого правильного и непреступного – подарить ему лучшее свидание, лучший секс, трахнуть до мозгов и выкинуть на помойку жизни. Олег жаждал мести за целый год унижений, которые он – такой дерзкий, успешный и при деньгах – терпел от затюканного, церковного мальчика-паиньки. Всё, что Олег знал о жизни и о взаимоотношениях с людьми: успеть взять от них своё, низменные желания и деньги управляют миром, управляют всем и всеми, за исключением… Дениса. В его глазах Денис был не от мира сего, он был отдающим от себя, а не хапающим для себя, а потому у Олега появился реальный шанс сломать его. Вседозволенность и отсутствие веры в святое, проели парня (как и многих современных людей) настолько, что он не видел дальше собственной кровати, ставя секс в один ряд с любовью. — А я тебя недооценивал, — преследовал он Дениса, но тому было всё равно. Окрылённый переездом, он не обращал на балакающего с его затылком типа никакого внимания. — Неужто ты настолько хорош в постели, что сумел влюбить в себя священника? — ехидный смешок и Денису это надоело. — Да, я хорош, — обернулся и склонился над самым ухом Олега, нашёптывая: — Я настолько хорош, что когда он кончает в меня, то видит разверстые небеса, слышит колокольный перезвон, и ангелы поют ему песнь благодати! К концу его речи Олег тяжело дышал и пытался незаметно поправить вставший колом член в узких штанах. Денис, довольно щурясь на заливающегося краской мерзавца, демонстративно повернулся к нему спиной, намереваясь оставить его один на один с эрекцией посреди оживлённой улицы, но тот внезапно схватил его за предплечье. — Идём, Дэни, я покажу тебе кое-что интересное, — повёл он его за угол многоэтажки, туда, где было меньше прохожих. Денис на короткое время растерялся, но через секунду напряг захваченную руку. — Это в твоих же интересах, — шикнул на него Олег, когда Денис попытался освободиться. Оставшись почти наедине (не считая мужчину, выгуливающего собаку), Олег отпустил руку Дениса и достал телефон, приговаривая, чтобы зайчик не торопился и взглянул кое на что. Денису уже, пока Олег копался в телефоне, что-то выискивая в галерее, закралось в душу нехорошее предчувствие. Вдруг желудок у него резко скрутило, а в темени что-то больно щёлкнуло, когда Олег поднёс экран к его лицу и пристроился рядом, наслаждаясь просмотром видео. На нём Денис и отец Александр страстно целовались крупным планом, а качество изображения было настолько охренительным, что чётко было видно шмелей, летающих вокруг и собирающих пыльцу с розовых цветов шиповника. — Нравится? — стебался Олег, наблюдая за тем, как Денис бледнеет и теряет жизненные силы. — Жаль звука нет – вы были так далеко, что микрофон не уловил как вы миндальничали. Вот сделаю озвучку и выложу в инсту, и в группу прихожан вашей церкви скину – пусть знают правду о вас! Проклятый Олег, он следил за ними! Проклятый Samsung Galaxy, чтоб его! Недолго думая, Денис выбил смартфон из рук Олега — тот упал на землю. — Э-э, ты чё, урод, делаешь! — бросился Олег за телефоном, поднимая его, обтирая краями рубашки от пыли и проверяя цел ли экран. — Сегодня же разошлю вашу гейскую порнуху по группам! По всем! И в музыкалку тоже, естественно! Только звук наложу и комменты, чтобы сомнений у народа не осталось, хотя и без них всё понятно: ваши рожи ни с чьими не спутаешь! — Олег, пожалуйста, — взмолился Денис, осознав, что они с Сашей крепко влипли, — будь человеком, не отправляй! Я больше в той церкви не работаю, и он тоже больше не священник, его отстранили! Прошу, не разглашай, не выкладывай в интернет, не позорь нашу церковь и верующих! — Боже, Ты это слышишь? — Олег наигранно бросил взор в небеса. — Я позорю вашу церковь? — глумливо переспросил Дениса. — Да вы же сами свою церковь позорите! А твой поп в запрете, но он всё ещё поп, так что лапшу мне на уши не вешай! Я в курсе, кто он и справки о нём навёл. Как там его?.. — нарочно томил и тянул резину. — Оу, отец Александр, точно! — Денис встрепенулся, услышав его имя. — Отец Александр, — повторил Олег издевательски, — он такой великодушный и бескорыстный, честный и добропорядочный, он – твой ангел-хранитель! Да, Дэни? Чего пригорюнился? — приобнял унылого парня, который ещё чуть-чуть и заплачет. — Но знаешь, мой зайчик, безвыходных ситуаций не бывает, — гладил его по плечу, — и твой ангел сможет восстановиться в должности, или как там у вас по-церковному; сможет продолжать пасти своих заблудших овечек и спать спокойно, если его любимка будет послушным мальчиком и окажет мне всего одну услугу, — Олег хитро прищурился и, как показалось Денису, облизнулся. — Сколько ты хочешь за это видео? — рискнул он спросить. — Ты ведь знаешь, что я живу в общаге и у меня нет богатых родителей, и вряд ли я смогу… — Мне не нужны деньги, — прервал его Олег, — я не живу в общаге и у меня есть богатые родители. Мне нужно то, что нельзя купить за деньги, понимаешь? Денис не понимал. Его помыслы были слишком чисты, чтобы догадаться, что нетрадиционно ориентированному парню нужно от такого же, как он. — Хочу увидеть разверстые небеса, хочу, чтобы ангелы пели мне песнь благодати, — пояснил Олег, и рука его скользнула вниз по спине Дениса, остановилась на попе, сквозь брюки ощутимо прихватывая ягодицы, от чего парень шарахнулся как от огня. — Олег, прошу, только не это! Лучше я расплачусь деньгами, назови сумму! — смотрел умоляющими испуганными глазами. — Слушай меня внимательно, — Олег вдруг поменялся в лице, надменным демоническим взглядом прожигая перепуганного парня, — мои предки свалили на дачу, и сегодня я дома один, так что доставай дощечку и записывай адрес. Жду тебя в пять. Учитывая пробки и т.п., дам тебе плюс ещё один час на дорогу. Но если ровно в шесть тебя не будет, я тут же солью видос в интернет и потом без обид. Договорились? — У тебя нет совести! — пустил слезу Денис. — Я тебе не верю! Ты всё равно меня обманешь и распространишь это видео, даже если я приду. Олег подошёл близко-близко и погладил загнанного в тупик парня по голове, потешаясь над ним, чувствуя своё превосходство, возбуждаясь от мыслей о том, что сегодня он наконец попробует его на вкус. — Знаешь, Дэни, безбожники тоже ведь бывают честными. В отличие от вас – верящих в Бога, – мы не делаем того дерьма, которое делаете вы, надеясь, что ваш Бог вам всё простит. Через пару недель я улетаю в Питер, билет уже куплен. Буду поступать в консерваторию Римского-Корсакова, а предки оплатят обучение. В Питере останусь, и больше ты меня в этом Мухосранске не увидишь. И матушкой тебе клянусь, если ты явишься в моё жилище и осчастливишь меня сегодня, я при тебе уничтожу это видео. А не придёшь – твой святоша погрязнет в таком дерьмище, от которого до конца жизни не отмоется! Мечтательно покусывая губы, он дотронулся жаждущими пальцами до подбородка Дениса, с неприкрытым восторгом упиваясь своим превосходством над ним, наслаждаясь его несчастным, беспомощным выражением лица, и шепнул на прощание: — Всё зависит только от тебя. Надеюсь, мой зайчик, ты примешь правильное решение. Он насильно заставил себя уйти, хотя мог бы ещё долго получать удовольствие от вида мятущегося, терзающегося от безысходности Дениса. Тот прислонился к дереву. Дворовый городской пейзаж: яркие детские площадки, зелень, цветущие клумбы, соседние дома и автомобили на парковках… – всё слилось в мутную, мокрую плёнку перед глазами. Визги играющих неподалёку детей, лай собак, звуковые сигналы машин и курлыканье голубей… В голове гул, время остановилось… Вдруг щелчок в голове и сомнений, что ему делать и как поступить, больше нет: ведь любовь — это жертва.