Ошибка Лань Ванцзи

Больше всего на свете Мо Сюаньюй хотел стать заклинателем, причём как можно скорее, и желательно таким же крутым, как старейшина Илина, чтобы все уважали и боялись его. Уж тогда бы точно никто не посмел обзывать его, и двоюродный братец не осмеливался бы его ударить. А сейчас жирдяй регулярно поколачивал его, и даже заступничество мамы не помогало, потому что Цзыюань сразу шёл ябедничать тёте, а та начинала кричать, что её младшая сестра и так опозорила свою семью, так что лучше бы ей научить послушанию и почтительному поведению своего выродка, а не указывать на недостатки в воспитании чужих детей. Мама после таких скандалов украдкой плакала, а Сюаньюю становилось от этого ещё больнее, чем от тычков Цзыюаня. Мо Сюаньюй рано научился читать, и спасение от жизненных невзгод находил в вымышленном мире, проглатывая все книги, которые попадали ему в руки. Особенно полюбились ему жизнеописания великих заклинателей, наиболее увлекательным из которых было «Правдивое сказание о злодеяниях старейшины Илина». Маленький Сюаньюй перечитывал его по полдюжине раз в год, восхищаясь тем, как Вэй Усянь убил древнего монстра-черепаху и поднял армию мертвецов, которая победила угнетателей-Вэней. Но больше всего ему нравилась глава о том, как однажды Вэй Усянь пропал на три месяца, отправившись на гору Луаньцзан, где овладел искусством тёмного пути. Мо Сюаньюй тоже так хотел бы — всего за три месяца стать самым могущественным заклинателем своего поколения и заодно отдохнуть от ненавистного семейства. Когда ему было около десяти, он даже попытался после очередной неравной драки с двоюродным братом по примеру старейшины Илина сбежать на Луаньцзан. Вот только слуги семьи Мо настигли мальчика в соседней деревне и, щедро отвесив тумаков, вернули обратно. После возвращения Цзыюань снова избил незадачливого беглеца так, что Мо Сюаньюй полдня потом выхаркивал кровь и всю ночь проплакал, накрывшись с головой одеялом, чтобы не видела мама. А вот старейшина Илина, если верить слухам, не унывал ни при каких обстоятельствах. Ему не только на людскую молву было наплевать, но и на тяжёлые раны. Говорили, что, даже получив ранение в живот на поединке с главой Цзян, он просто запихнул кишки обратно и как ни в чём ни бывало побежал по своим делам. Когда становилось совсем невмоготу от издевательств окружающих, Сюаньюй старался представить, что это происходит не с ним, а со старейшиной Илина, для которого всё как с гуся вода. Как ни странно, порой это помогало, поэтому великий и ужасный старейшина вскоре стал его лучшим другом, помогавшим справиться с жизненными невзгодами, правда, всего лишь воображаемым другом. Но Мо Сюаньюй не сомневался в том, что, если бы Вэй Усянь был жив, то непременно бы с ним подружился, ведь удалось тому подружиться даже с холодным, как ледышка, Ханьгуан-цзюнем. Мама оказалась права, Цзинь Гуаншань действительно призвал незаконнорожденного сына в Ланьлин, где его стали обучать заклинательскому делу, но это случилось, когда Мо Сюаньюю исполнилось четырнадцать, и начинать формировать золотое ядро было слишком поздно. Тем не менее, большим плюсом смены места жительства было то, что у Сюаньюя появилось множество красивых вещей, дорогие одежды и собственная комната, а минусом — то, что из-за необходимости усердно учиться и усиленно тренироваться ему очень редко удавалось в ней уединиться. А когда удавалось, он тут же засыпал при попытках начать медитировать. Кроме того, в башне Кои даже юные адепты потешались над великовозрастным деревенщиной, ходившим в один класс с ними и невразумительно мычавшим в ответ на вопросы учителя. А Сюаньюй снова страдал от насмешек окружающих и острого осознания собственного несовершенства, будучи не в силах освоить даже элементарные заклинания. Если теорию он ещё мог худо-бедно вызубрить, то с практикой было намного хуже. А занятия с мечом на тренировочном поле стали для него наибольшим кошмаром. В детстве Мо Сюанюю так нравилось читать, как знаменитые заклинатели сражались или летали на мечах, представляя себя на месте кого-то из них. На деле же он с трудом мог поднять тяжёлый меч и сделать с ним несколько простеньких выпадов, после чего мышцы словно бы наливались свинцом, а дыхание становилось частым, как у загнанной собаки. Со стрельбой из лука было не лучше, потому что у Сюаньюя не хватало сил как следует натянуть тетиву, а если хватало, то руки дрожали от напряжения, и стрела летела куда угодно, только не в мишень. Уроки музыки тоже давались с трудом из-за того, что он слишком поздно начал учиться и уже успел утратить гибкость пальцев, необходимую для игры на гуцине. Поэтому выбор музыкального инструмента был очевиден — любимая старейшиной Илина флейта-дизцы. Однако даже на ней не получалось играть достаточно хорошо. Так что от немедленного изгнания из ордена за полную неспособность к обучению положенным благородному господину шестью искусствам Сюаньюя спасали лишь усидчивость и умение держаться в седле, которым он овладел ещё дома. Однако сколько бы Мо Сюаньюй ни сидел над книгами, как бы ни старался, даже спустя год после начала обучения ему так и не удалось сформировать золотое ядро. Поэтому он с трудом смог освоить лишь самые простые магические приёмы. Отец всякий раз недовольно хмурил брови, завидев его, а другие адепты откровенно издевались над ним. Надежда на то, что в один прекрасный день Цзинь Гуаншань даст ему свою фамилию и позволит перевезти сюда маму, таяла с каждым днём. Признанный отцом бастард Ляньфан-цзунь хоть и был с Сюаньюем неизменно любезен при встречах, однако был слишком занят важными орденскими делами, чтобы уделять ему внимание. Поэтому Сюаньюй всё чаще мысленно призывал на помощь старейшину Илина. Вэй Усянь помогал ему улыбаться в лицо обидчикам и отвечать насмешкой на насмешку. Старейшина Илина бойко отвечал вместо него на экзаменах, которых ужасно боялся Сюаньюй, а тот лишь отстранённо наблюдал, как с уверенным видом молол чушь перед учителями. Чувствовавший себя намного раскованнее с ним, Мо Сюаньюй тайком пробирался в запретную секцию библиотеки и утаскивал к себе книги с описанием тёмных магических техник, которые потом внимательно изучал и впоследствии возвращал на место. Эти техники позволяли добиться результатов намного быстрее, чем путь меча, на котором из-за отсутствия золотого ядра его ждал лишь провал. А ещё они позволяли эффектно отомстить обидчикам, превратив в полную ахинею сданную учителю на проверку работу или тушечницу — в дохлую жабу. И вместо духовной энергии, которую очень трудно было накапливать, для этого можно было использовать энергию обиды, а обид у Сюаньюя хватало с избытком. Правда, упражняться с тёмной энергией следовало в тайне, чтобы его не объявили отступником, как горячо любимого им старейшину Илина. Казалось, жизнь начала понемногу налаживаться. Но тут в ордене появился ещё один новенький, который с упорством пьяного принялся отравлять жизнь Мо Сюаньюю. Сюэ Ян и сам был не чужд тёмного пути, причём владел его приёмами намного лучше, и его проделки были более жестокими, чем те, что позволял себе Мо Сюаньюй. К тому же, он пользовался благосклонностью Цзинь Гуанъяо, давшего ему имя в быту Ченмэй, поэтому на него невозможно было найти управу. Как назло, их с Сюэ Яном поставили в пару на тренировках с мечом, и теперь Мо Сюаньюю приходилось думать не о ноющих от усталости мышцах, а о том, чтобы не быть якобы случайно убитым. Потому что фехтовал Сюэ Ян всякий раз так, словно от этого поединка зависела его жизнь, и не давал поблажек более слабому сопернику. Однажды Мо Сюаньюй защищался так отчаянно, что случайно задел своим мечом плечо Сюэ Яна. Сюаньюй тогда ужасно перепугался и поспешил попросить прощения, а Сюэ Ченмэй в ответ лишь криво улыбался, глядя на него, как кошка на воробья. В тот момент оба были на виду у наставника и других адептов, и Сюэ Ян не стал ему мстить. Однако затаил обиду и, улучив момент, когда они были без свидетелей, столкнул Мо Сюаньюя с лестницы. Именно тогда у Сюаньюя впервые случился провал в памяти. Он помнил, как падал, но не помнил, как поднялся и что после этого делал. Когда пришёл в себя, то изрядно потрёпанный Сюэ Ян, лёжа на земле, протягивал ему на ладони конфету в знак примирения, а потом ещё несколько дней обходил его десятой дорогой. И наивный Сюаньюй успокоился. Зря, как выяснилось однажды ночью, когда он случайно, как ему поначалу показалось, наткнулся на Сюэ Яна во время одной из своих тайных вылазок. — Что ты тут вынюхиваешь? — вежливо поинтересовался Сюэ Ченмей, выходя из тени в плохо освещённом коридоре и лениво поигрывая кинжалом в руке. — Я просто гулял, — попятился от него Сюаньюй. — Так давай прогуляемся вместе, — предложил Сюэ Ян и, не дожидаясь ответа, схватил за руку и потащил по коридору. Вскоре он открыл потайную дверь и втолкнул Мо Сюаньюя в ещё более узкий и тёмный коридор. — Послушай, уже поздно, мне пора спать, — запротестовал, упираясь, Мо Сюаньюй, опасаясь, как бы Сюэ Ченмэй не порешил его в этом пустынном месте и не замуровал труп в одной из стен. Но тот не хотел слушать его возражений. — Кто спит по ночам? Ты же не хочешь пропустить всё веселье, — рассмеялся Сюэ Ян и, пользуясь тем, что Мо Сюаньюй был физически намного слабее, скрутил его руки за спиной и пинками погнал дальше. Сюэ Ченмэй не спешил разделаться с находившимся в его власти пленником, явно наслаждаясь ужасом, который испытывал Сюаньюй (Лань Чжань физически ощущал его страх и, уже зная, на что был способен Сюэ Ян, переживал не меньше него). Оставалось только гадать, какую страшную месть он замыслил. Через какое-то время их путь закончился в комнате, напоминавшей то ли камеру пыток, то ли библиотеку. Когда Сюэ Ченмэй потянулся за кандалами, висевшими на цепи между стеллажами, Мо Сюаньюй понял, что его собираются вдоволь помучить прежде, чем убить, и отчаянно дернулся, пытаясь вырваться. Но Сюэ Ян не ослабил хватки, как бы ни лягался его пленник, и только зловеще улыбался, поглядывая на всевозможные щипцы и прочие устрашающие приспособления, защёлкивая кандалы на запястьях своей жертвы. Тут уж было не до сохранения тайны, и Мо Сюаньюй громко свистнул и с перепугу шарахнул его тёмной энергией так, что Сюэ Ян отлетел к противоположной стене, врезавшись спиной в стеллаж, с которого посыпались на пол вазы и книги, а также что-то большое и явно тяжёлое, оказавшееся отрезанной человеческой головой. (Лань Чжань едва не вскрикнул от потрясения вместе с Сюаньюем, опознавшим голову Не Минцзюэ.) — Ну всё, мразь, тебе не жить, — поднимаясь на ноги и отряхивая с себя осколки, прошипел Сюэ Ян. Внезапно из висевшего на одной из стен зеркала в комнату шагнул Цзинь Гуанъяо. — Ченмэй, ты был прав, он действительно умеет использовать тёмную энергию, поэтому может оказаться нам полезным при расшифровке рукописей старейшины Илина, — аплодируя, сказал он. — Этот ублюдок снова меня ударил. Я должен его убить, — не унимался Сюэ Ян. — К тому же, он слишком много знает и может нас сдать. — Ченмэй, угомонись, — цыкнул на него Ляньфан-цзунь, чьё лицо на мгновение стало жёстким и властным, после чего, подойдя к Мо Сюаньюю, нежно погладил его по щеке. — Было бы жалко портить такую красоту. А-Юй, ты ведь сохранишь всё в тайне, если я позволю тебе прочесть хранящиеся тут дневники твоего кумира? Думаешь, я не знаю, что именно ты искал в запретной секции библиотеки? Дневники, написанные рукой самого старейшины Илина! Да за это Сюаньюй готов был душу продать. Братец Яо прекрасно знал, на что надавить. Напрасно Сюаньюй считал, что ему нет до него дела. На самом деле, хоть Цзинь Гуанъяо и не показывал явного интереса к ещё одному бастарду Цзинь Гуаншаня, однако тайно следил за ним и собирал информацию, которая могла бы оказаться полезной в будущем. И вот это будущее наступило. — Я… я ничего никому не скажу. Честно! И мне очень жаль, что я ударил Сюэ Ченмэя. Я, правда, не хотел. Просто очень испугался, — сбивчиво заговорил Мо Сюаньюй. — Ляньфан-цзунь, вы действительно позволите мне прочесть рукописи старейшины Илина? — Зачем так официально? Можешь называть меня просто старшим братом или А-Яо, — на этих словах голос Ляньфан-цзуня сделался нежным и ласковым. — Я предлагаю тебе не только прочесть их, но и переписать набело и вместе с Сюэ Ченмэем освоить описанные в них техники. — Брат Яо, конечно же, я согласен. Обещаю помогать вам и сохранить в тайне всё, что здесь узнал и ещё узнаю, — пообещал Сюаньюй. — Вот и славно, — Цзинь Гуанъяо погладил его по волосам. — Ченмэй, освободи его и приберитесь тут. А завтра начнёте разбирать рукописи. - Сюэ Ян нехотя подчинился. С этого дня жизнь Сюаньюя в ордене стала ещё насыщеннее. Потому что днём он по-прежнему ходил на занятия, а по ночам разбирал рукописи старейшины Илина в тайной комнате. Обычные дневниковые записи не интересовали Яо, зато Мо Сюаньюй впитывал их, как губка, после чего прилежно переписывал для брата описания создания полезных магических вещиц, способов управления лютыми мертвецами и различных ритуалов, самым ужасным из которых был ритуал пожертвования тела, и записи мелодий. Сюаньюй разобрал ноты и даже разучил одну из них с пометкой «очень умиротворяющая музыка», оказавшуюся действительно успокаивающей, несмотря на то, что играл её человек, не наделённый духовными силами (Лань Чжань с удивлением узнал в ней написанную им для Вэй Ина песню «Без сожалений», благодаря которой узнал его после возрождения в новом теле). К счастью, Сюэ Ян большей частью отсутствовал при этих занятиях, предпочитая заниматься вместе с Яо проверкой на практике расшифрованных Сюаньюем теорий управления лютыми мертвецами. Зато Цзинь Гуанъяо стал уделять младшему брату намного больше внимания. За следующий год он несколько раз приглашал Сюаньюя поужинать в своих покоях, хвалил и гладил его по волосам, а иногда даже обнимал и целовал в щеку. Кроме того, он взялся лично учить младшего брата стрелять из лука. Однако от его попыток помочь было мало толка. Потому что Мо Сюаньюй очень смущался, когда, показывая, как правильно держать лук, братец Яо прижимался к нему всем телом и обхватывал его талию одной рукой, другой же — направлял его руку, которая от волнения начинала дрожать ещё больше. — А-Юй, ты не должен меня стесняться, мы ведь братья, — вкрадчиво улыбался ему Ляньфан-цзунь, но ощущавшийся под его одеждами стояк отнюдь не способствовал этому. Сюаньюй мысленно ругал себя за то, что приписывает брату непристойные намерения, однако ему было трудно отделаться от ощущения, что тот испытывает к нему отнюдь не братские чувства. Когда стало известно о предстоящей свадьбе Ляньфан-цзуня и Цин Су, он мысленно обругал себя за подозрительность и постарался выбросить дурные мысли из головы. Вскоре после свадьбы Цзинь Гуанъяо почему-то перебрался жить в кабинет, находившийся в паре шагов от тайной комнаты, и стал регулярно проведывать Сюаньюя. Он каждый вечер теперь интересовался его успехами, брал за руку, чтобы проверить пульс и течение ци в его теле, после чего не спешил её отпускать. В такие моменты Мо Сюаньюй чувствовал себя крайне неуютно, но молча терпел, потому что старший брат был единственным, кто мог защитить его от бешеного Сюэ Яна. Однажды вечером Ляньфан-цзунь пришёл ужасно расстроенный с кувшином «Улыбки императора» в руках и предложил Мо Сюаньюю с ним выпить. Разве мог Сюаньюй ему отказать? — Брат Яо, отец сегодня был слишком требователен к тебе, или тебя снова обидела госпожа Цзинь? — немного захмелев и расслабившись, решился спросить Сюаньюй. — Если бы только это… — вздохнул старший брат. — К такому я привык. Моя жена беременна, и это — катастрофа. Ты должен найти способ, чтобы помешать этому ребёнку родиться. — Как можно? Ребёнок — это же дар небес, — опешил Мо Сюаньюй. — Ты не понимаешь. Этот ребёнок — проклятие, и он не должен появиться на свет, — настаивал Яо, и было в его взгляде сейчас нечто от безумия Сюэ Яна. — Он погубит меня. Будь проклят отец! Ну, почему меня так манит к себе его кровь? — когда он это говорил, в его глазах блестели слёзы. — Ничего не понимаю, — растерялся Сюаньюй и обнял брата, чтобы успокоить его. — Сейчас поймёшь, — внезапно Яо повалил его на кушетку. — Я столько времени сдерживал свои чувства к тебе, не давал воли желанию, потому что мы родственники. Вместо этого женился, как положено благородному господину, на девушке из хорошей семьи, по иронии судьбы, выбрав себе в жёны сестру по отцу и сделав ей ребёнка… Лучше бы я переспал с тобой. Ты бы, по крайней мере, не забеременел, — закончив говорить, Яо впился в губы Мо Сюаньюя, кусая их до крови. Узнав тайну Цзинь Гуанъяо, Лань Чжань почувствовал такие же потрясение и оцепенение, что и Мо Сюаньюй, который был настолько выбит из колеи этим известием, что какое-то время даже не сопротивлялся срывавшему с него одежды старшему брату. Сюаньюй опомнился лишь тогда, когда Яо раздвинул его колени своей рукой. Он начал отбиваться, но старший брат, несмотря на внешние изящество и миниатюрность, оказался довольно силён и хорошо натренирован. Кроме того, надавив на акупунктурные точки, он подло обездвижил Мо Сюаньюя, чтобы не дать возможность воспользоваться тёмной энергией, и тот мог лишь молча плакать от боли и унижения, когда близкий человек, которому он доверял, нетерпеливо проникал в его тело. Неизвестно, что было хуже, боль от разрывавшего его анус члена или боль от предательства. До этого он не представлял, что такое может случиться с юношей, а сейчас хотел подохнуть, лишь бы всё это закончилось. Но пьяный брат двигался в нём долго, заставляя чувствовать нестерпимые боль и жжение внутри, и содрогаться от грубых прикосновений и омерзения к себе, такому глупому и беспомощному. В какой-то миг в голову Сюаньюя пришла мысль о том, что никто бы не посмел так поступить со старейшиной Илина, вместо этого старейшина наверняка сам поимел бы тут всех, и ему было бы плевать, женщина перед ним или мужчина. После этого в ушах у него зазвенело, и Сюаньюй провалился в спасительное ничто. Он пришёл в себя через несколько дней. Когда явился на занятия, то все шушукались о том, что это он приставал на днях к Ляньфан-цзуню, а потом ещё к нескольким адептам, но Сюаньюй ничего такого не помнил. Тем же вечером его вызвал к себе отец и долго кричал, что распутным обрезанным рукавам в ордене Ланьлин Цзинь не место. На следующий день, едва успев собрать хоть что-то из вещей, Мо Сюаньюй вынужден был убраться из башни Кои. Вернувшись домой, он обнаружил, что дурная слава опередила его, и матушка от огорчения и холода, царившего зимой в хибарке, где они жили, слегла с лихорадкой. С каждым днём, несмотря на снадобья от кашля, которые варил для неё Сюаньюй, ей становилось всё хуже и хуже. У Мо Сюаньюя не было золотого ядра, поэтому он не мог перелить ей духовные силы, а тётя отказывалась дать денег на лекаря, и вскоре мама умерла. Как ни пытался Мо Сюаньюй заставить её подняться, у него ничего не получилось. Видимо, он действительно слабак, и до способностей старейшины Илина ему, как до Луны. Цзыюань и слуги теперь открыто издевались над Сюаньюем и не упускали повода его поколотить, а он всё больше замыкался в себе, теряя счёт дням. Шёлковые ханьфу с пионами клана Ланьлин Цзинь у него отобрали сразу же после возвращения из Ланьлина. Та же участь постигла и ленты с заколками. Но вот, когда Цзыюань покусился на святое — конспекты записей старейшины Илина, это стало последней каплей. Сюаньюй словно очнулся от спячки и осознал: зачем жить такой жалкой никчёмной жизнью, мучаясь каждый миг, если можно пожертвовать своё тело старейшине Илина? Уж он-то найдёт ему достойное применение и сможет отомстить его обидчикам. У него не было при себе записей, привезенных из Ланьлина, но все символы прочно запечатлелись в его памяти, потому что он много раз их перечитывал. Боясь передумать, Мо Сюаньюй торопливо снял с себя пояс и развязал ленту, стягивавшую волосы, порезал свой палец и начертил на полу магическое поле. Затем он опустился на колени в центре круга и произнёс заклинание призыва. Его руки дрожали, когда он наносил себе глубокие порезы, из которых тотчас же заструилась кровь. В этот миг Мо Сюаньюй испугался, что потерял контроль. Он действительно потерял контроль над своей жизнью, и это случилось давно. Только понял он это лишь сейчас. Но было слишком поздно что-либо исправлять. Он уже не мог остановиться: громко и часто глотал воздух, словно не мог надышаться. В груди кололо. Ничего, это ненадолго. Нужно было сделать это ещё много лет назад в башне Кои, тогда бы не пришлось столько лет прозябать в этой дыре. Было очень больно и ужасно жаль себя. Из глаз потекли слёзы, превращая мир вокруг него в расплывчатое нечто. В ушах зазвенело… — Хангуан-цзюнь, очнитесь, Ханьгуан-цзюнь, — это Сычжуй тряс у него над ухом колокольчиком Юньмэн Цзян. — Я не первый раз вас зову. С вами всё в порядке? Ванцзи с трудом выныривал из кошмара, которым была жизнь Мо Сюаньюя. Теперь он понимал, почему тот решился на этот ритуал. — Лань Чжань, мы ведь только что были с тобой в башне Кои. Как я здесь оказался? — раздался рядом с ним голос с характерными слегка капризными интонациями Вэй Ина. — Ты был ранен, и я принёс тебя сюда. Ты был без сознания почти две недели, — соврал Ванцзи, всё ещё не в силах принять увиденное, но решив во что бы то ни стало защитить это несчастное создание. В первую очередь, Мо Сюаньюя следовало защитить от самого себя. — Ты всё это время передавал мне духовную энергию и потому сейчас так бледен? Лань Чжань, ты должен позаботиться о себе и хорошенько отдохнуть, — затараторил Вэй Ин, вот только Лань Ванцзи уже знал, что этот человек никогда не был его Вэй Ином. — Учитель Мо прав, Ханьгуан-цзюнь, вам действительно следует отдохнуть, — поддержал его А-Юань. — Сычжуй, откуда у тебя колокольчик моего клана? — заметив подвеску в его руках, поинтересовался Мо Сюаньюй. — Я нашёл его много лет назад в Илине, когда мы все искали тебя, — признался Лань Ванцзи. — Сычжуй как раз собирался вернуть его тебе, но перед этим я должен проверить твой пульс. Мо Сюаньюй позволил усадить себя на кровать и пощупать свой пульс. Его сердце всё ещё частило после пережитого потрясения, вызванного тяжёлыми воспоминаниями, но он уже не помнил о них, потому что теперь был совсем другим человеком. Отпустив его запястье, Лань Чжань откинул полу нижней рубахи, делая вид, что проверяет состояние раны, и сообщил: — Затянулась. — Так быстро! — улыбнулся ему Мо Сюаньюй улыбкой Вэй Ина, вот только теперь Лань Чжань понимал, что она была такой же фиктивной, как и породившая её личность. — Мне помогал брат, — снова соврал Лань Чжань. — Он знает, кто я? — встревожился Мо Сюаньюй. — Он знает, что ты — мой муж, и этого довольно, — приняв решение, ответил Лань Чжань. Позже он примет наказание за свою ложь и за то, что целовал по ночам не Вэй Ина, а другого человека. Но последнее, что он сказал, было правдой — ведь Ванцзи действительно повязал Мо Сюаньюю свою лобную ленту, а значит, в ответе за него и обязан заботиться о нём до конца его жизни. А сейчас нужно было, прежде всего, написать брату и сообщить о своих открытиях, предупредив, чтобы опасался Ляньфан-цзуня.