Жизнь цвета пурпура

Это р а з д р а ж а е т. бесит. просто невероятно из себя выводит. Вэй Усянь везде, просто везде. Он так активно старается с ним подружиться, что у Ваньиня начинает глаз дёргаться и даже ненормальное спокойствие, холодной изморозью покрывавшее его с самого начала этого кавардака с перерождением, идет трещинами и оставляет желание тихо и мирно мальца прикопать. А сверху еще соль, святую воду, рябиновый пепел и осинку посадить. Чтоб уж наверняка. И ему как-то пофиг, что здесь так не принято. Он лучше перестрахуется. Нет, он конечно может понять, что У Сянь хочет найти друга или инстинктивно загладить чувство вины перед ним, но легче от этого не становится. Он ведь сам по себе тихий, не активный, ему бы сесть куда-нибудь в уголок и спокойно почитать, послушать живую тишину или поспать помедитировать. Он холодный, заранее всем этим пиздецом заебанный, уже уставший от не его обязанностей, ожиданий и что там дальше по списку. Ему этот мир, с его традициями и законами, с этими лотосами и чужими созвездиями не знаком, не нужен и в принципе, это вообще порождение писательской фантазии. Да только люди, вот неожиданность, живые, и просто так книжку в сторону ни отложить, ни засунуть в дальний ящик, как надоест. А Вэй Ин — это огонек, с потенциалом перерасти в стихийный пожар. Он хочет его, такого блин замерзшего утонувшего, тихого расшевелить, согреть, оживить. А Вэй Усянь — это комбо всех тех мартышек из старого советского мультика, только с пропеллером в одном месте на реактивном двигателе. — В каждом маленьком ребенке И в мальчишке и в девчонке Под нос себе почти шипит ВаньИнь, тихо пробираясь в ивовых зарослях и загнанно оглядываясь по сторонам в поиске вихрастой макушки. Лишь бы пронесло. — Есть по двести грамм взрывчатки Или даже полкило-о-о… Блять! Боже, мать твою, спаси! Вэй Ин, черт тебя подери! Неожиданно выпрыгнувший откуда-то Вэй Ин хохочет, утирая выступившие слезы. А Цзян Чен сидит в воде. Сердце: «тук-тук, до свидания, я слишком старо для этого» Как этот поганец вообще его нашел?! Как он только не шифровался от этого вездесущего песца… Мелкий перешел на икоту. Ну все, зайка, допрыгался. Пиздец тебе. Под укоризненным взглядом Цзян Фен Мяня ему не стыдно ни капли. Он с самым удовлетворенным видом разглядывает плывущие по голубому небу облака. Ему мокро, холодновато и, в принципе, почти прекрасно. Всё-таки вид хорошо притопленного Вэй Ина с украшением из тины чудесно улучшает настроение.

***

Влетело им не сильно, а от нотаций он прекрасно умеет абстрагироваться. К сожалению, взбучка успокоила мелкого демона ненадолго. Несмотря на то, что Цзян Чен в половину серьёзно говорил, что в следующий раз просто утопит и скажет, что так и было, рука действительно серьезно навредить ребенку не поднималась. Пока что. В конце концов тот так его доканал, что Цзян Чен плюнул на всё и просто пошел просить политического убежища. Точнее решил нанести визит в материнские покои. Сюда Вэй Усянь не сунется даже под угрозой долгой и мучительной смерти и это уже возводило Госпожу Пристани Лотоса чуть ли не в ранг святых. Как мадам Юй его на месте не прибила, когда во время занятий каллиграфией к ней в окно с диким видом запрыгнул сын и стрелой метнулся ей за спину, стараясь чуть ли не слиться с фоном, при этом разом нарушая все мыслимые и немыслимые нормы этикета, история умалчивает. В полной охренивания тишине послышался топот ног и голос Вэй Ина, зовущего его играть. Цзян Чен задержал дыхание. Обошлось. Спасибо тебе господи, или кто там наверху. — Ну и как ты это объяснишь? — Прошу прощения, госпожа Юй. Я повел себя недостойно. Простите, но раньше чем через час я от сюда не выйду. — Причина? — Одно излишне активное создание. — От трудностей бегут лишь трусы. Наследник ордена не имеет права быть трусом. — Несомненно. Так можно я останусь? -… Только не мешай. Ему выдали бумагу, кисть и тушь, видимо, чтоб без дела не сидел. Каллиграфия ему не интересна, он этим искусством не владеет, да и в принципе не может понять его смысла. Нет, он конечно есть, как и вековые традиции и так далее… Но нет. Неа. Так что он просто рисует. Раньше маленький Цзянь Вань Инь рисовал семью. Дети вообще часто рисуют семью. Кто-то яркими цветами счастья-надежды-мечты, кто-то черно-серым отчаянием. Мама-папа-я-мы-счастливая-семья! Не в этот раз, малыш. Он рисует пейзаж за окном. Ему сейчас лень выдумывать. Он реалист. Тушь растекается по бумаге, пачкает пальцы черным. Получается от-вра-ти-тель-но.