Нефрит, облачённый в Солнце

      — У господина Крыса дурная привычка кусаться, — сказал Цзинь Гуанъяо и потряс рукой.       — Быть может, — предположил Лань Сичэнь, — это из-за того, что ты бесцеремонно с ним обращаешься?       — Нет, — возразил Цзинь Гуанъяо, — ничего подобного. Смотри.       Он поднял крысёнка с постели за хвостик. Тот нисколько не возражал, ловко извернулся и, уцепившись Цзинь Гуанъяо за пальцы, взобрался ему на ладонь. Выглядел он довольным, ему нравилось, что хозяин с ним играет. Но это не помешало ему несколько минут спустя снова укусить Цзинь Гуанъяо за палец. Лань Сичэнь смахнул крысёнка с руки Цзинь Гуанъяо. Крысёнок сердито запищал и юркнул под край рукава Цзинь Гуанъяо: даже несмотря на дурное поведение, защиты он всё равно искал у хозяина.       — Избаловался, — предположил Цзинь Гуанъяо, тряхнув рукавом. Крысёнок пропал где-то в складках одеяния.       — Быть может, — задумчиво сказал Лань Сичэнь, — он хочет тебя о чём-то предупредить? У крыс хорошо развита интуиция. Помнишь, как обрушилась кровля у кухни? Если бы он не вывел тебя из себя, ты не стал гоняться за ним по всему павильону и остался на кухне и… Не хочу думать, что тогда могло бы случиться!       — Ну, мне не привыкать выбираться из-под завалов, — рассеянно отозвался Цзинь Гуанъяо, думая над словами Лань Сичэня.       — А-Яо! — болезненно сказал Лань Сичэнь.       Цзинь Гуанъяо тут же очнулся, поцеловал Лань Сичэня в край рта:       — Прости. Господин Крыс под стать хозяину: у меня тоже полно дурных привычек!       — Например? — чуть улыбнулся Лань Сичэнь.       — Говорить что не следует когда не следует, — ответил Цзинь Гуанъяо и похлопал себя по губам ладонью. — И опять собираюсь. Эргэ, тебе пора возвращаться.       Лань Сичэнь вздохнул, но подчинился.       Ночью разыгралась гроза. «Слишком много гроз в последнее время», — подумал Лань Сичэнь, беспокойно ворочаясь с боку на бок. Цзинь Гуанъяо сейчас один в лабиринте. Темнота, грозовые раскаты, молнии…       — Какая страшная гроза… — пробормотал Лань Сичэнь, резко садясь. Он подумал, что стоит взять зонт и сходить в лабиринт, чтобы проверить Цзинь Гуанъяо. В такую грозу его никто не хватится.       Но в дверях он столкнулся с госпожой Юйцинь. Она была даже без зонта, промокшая насквозь, простоволосая. Лицо её, освещаемое вспышками молний, казалось смертельно бледным.       — Госпожа Юйцинь? — поразился Лань Сичэнь.       — Цинъян… — выдохнула она, — Цинъян заболел.       Лань Сичэнь вздрогнул всем телом и поспешил в павильон госпожи Юйцинь.       — Но ведь он был совершенно здоров сегодня… — пробормотал он.       У мальчика неожиданно поднялась температура, а жара предгрозового вечера лишь усугубила ситуацию. Лекарь природу его недуга понять не смог, и сбить температуру не получалось. Лань Цижэнь, которого спешно разбудили, послал за лекарями в Ланьлин и в Цинхэ. Те края славились медициной.       — Он только и делает, что болеет, — заворчал Лань Цижэнь.       — Дядя! — резко сказал Лань Сичэнь.       Лань Цижэнь отмахнулся от него. На самом деле за младшего внука он переживал и за недовольной миной пытался скрыть волнение. В Гусу Лань был отличный лекарь, и то, что он не смог не то что вылечить, но и даже определить причину недуга, означало, что болезнь серьёзная. Он велел принести льда для компрессов: организм ребёнка мог не справиться с жаром, Цинъян буквально сгорал изнутри, и его тельце было красным, как ошпаренным.       — Что случилось?       В павильон заглянул заспанный Вэй Усянь. Он тёр глаза и беспрестанно зевал. Лань Ванцзи придерживал его за воротник сзади, будто боялся, что Вэй Усянь заснёт прямо на ходу.       — Цинъян заболел, — сказал Лань Сичэнь.       — Дайте-ка я взгляну? — предложил Вэй Усянь, тут же переставая зевать.       — Ещё чего! — взвился Лань Цижэнь. — Нечего тебе на моего внука смотреть.       — Молодой господин Вэй… — Лань Сичэнь сделал пригласительный жест.       — Сичэнь! — оторопел Лань Цижэнь.       — Думаю, ничего плохого не случится, если молодой господин Вэй на него взглянет, — сказал Лань Сичэнь.       — Что он понимает в медицине! — фыркнул Лань Цижэнь.       — Да уж побольше вашего, — пробормотал Вэй Усянь, подходя и садясь на край кровати, где лежал, разметавшись, ребёнок. — Отойдите, столпились тут… Вы ему дышать мешаете.       — Ты! — возмутился Лань Цижэнь.       Но Лань Сичэнь тут же взял дядю под локоть и отвёл на пару шагов от кровати.       — И состояние духовных сил, уверен, никто проверить не додумался, — сказал Вэй Усянь.       — Он же ещё ребёнок. Что там проверять? — отмахнулся Лань Цижэнь.       Лань Сичэнь побледнел. Вэй Усянь краем глаза это заметил и, сведя брови у переносицы, двумя пальцами дотронулся до запястья ребёнка. Кончики пальцев ощутили сильнейший жар, Вэй Усянь невольно отдёрнул руку и резковато бросил:       — Выйдите все. Кроме Цзэу-цзюня.       Лань Цижэня удалось увести. Лань Ванцзи медлил.       — Лань Чжань, — сказал Вэй Усянь.       Лань Ванцзи тут же кивнул и вышел, поняв по его тону, чего от него хотел Вэй Усянь. Он встал по ту сторону дверей, чтобы не дать Лань Цижэню войти обратно.       — Что за секреты! — принялся возмущаться Лань Цижэнь.       — Цзэу-цзюнь, — сказал между тем Вэй Усянь негромко, — вы передали ребёнку духовные силы?       — Молодой господин Вэй…       — Ага, понятно, не вы… Вы не подумали, что это могло его убить?       — Но практика передачи духовных сил широко распространена, — возразил Лань Сичэнь.       — Да, но во всём нужно знать меру. Он всего лишь ребёнок, с таким количеством духовных сил его тело просто не справляется, отсюда и жар.       Лань Сичэнь смутился:       — Мы… тогда… Цинъян родился слабым, лекари говорили, что он не выживет. Мы просто… были в отчаянье…       На лице Вэй Усяня отразились сомнения. Он не верил, чтобы Цзинь Гуанъяо настолько потерял голову, чтобы не подумать о последствиях своего поступка.       — Ну, не мог же он… — пробормотал Вэй Усянь и покачал головой.       Лань Сичэнь побледнел ещё сильнее:       — Молодой господин Вэй, вы ведь не думаете…       — Ничего я не думаю, — быстро возразил Вэй Усянь. — И вам не стоит. Нужно подумать, как всё исправить… — И он прикусил кончик пальца.       Лань Сичэнь сжал пальцы в кулак так, что они захрустели. Пара капель яда сомнений упали ему на сердце: Цзинь Гуанъяо ведь тогда за что-то просил прощения, но не уточнил, за что. Быть может, он испытывал сожаления, что этот ребёнок родился, и… Лань Сичэнь тут же запретил себе думать так. «Нет, А-Яо бы так не поступил», — с напором подумал он.       — Ладно, попробуем, — сказал Вэй Усянь, шаря за пазухой и извлекая оттуда чистый талисман.       — Вы сможете его вылечить, молодой господин Вэй? — вскинулся Лань Сичэнь.       — Он не болен, нечего здесь лечить, — возразил Вэй Усянь. — Нужно всего лишь ограничить его духовные силы.       — Но тогда ребёнок умрёт!       — Не умрёт. Ограничить, а не извлечь… Правда, предупреждаю, что эту технику я прежде никогда не использовал… и что придумал я её на горе Луаньцзан… так что это будет явным нарушением правил не только Гусу Лань, но и всего заклинательского мира… — предупредил Вэй Усянь.       — Что угодно, лишь бы ребёнок выжил, — твёрдо сказал Лань Сичэнь.       Вэй Усянь кивнул и развязал на ребёнке одежду. Руки его чуть дрогнули.       — Молодой господин Вэй… — поспешно сказал Лань Сичэнь.       Вэй Усянь поднял руку:       — Я ничего не хочу об этом знать. Это не моё дело.       Замешательство его было вызвано тем, что он увидел родинки на шее и плечах ребёнка и, разумеется, тут же понял, что к чему. А Лань Сичэнь, как он понял, обо всём прекрасно знал и относился к этому, как к должному. С какой стати ему, Вэй Усяню, вмешиваться в чужие дела?       Вэй Усянь прикусил кончик пальца и кровью начертил на талисмане письмена скорописью — так неразборчиво, что Лань Сичэнь не понял ни слова. Талисман он ненадолго прижал к левому боку ребёнка и тут же отвёл его, поворачивая в пальцах, как будто размышляя, не смять ли его.       — Ну вот, — произнёс Вэй Усянь, — теперь всё в порядке.       — Так быстро? — поразился Лань Сичэнь, трогая у ребёнка пульс.       Тельце ребёнка было прохладным, дышал он спокойно и размеренно — жар спал, точно его и не было, но при этом на общем состоянии ребёнка примененный талисман никак он отразился.       — Эта техника… — начал Лань Сичэнь, поворачиваясь к Вэй Усяню.       Талисман вспыхнул и сгорел за долю секунды. Вэй Усянь легко дунул, чтобы стряхнуть пепел с пальцев. Лань Сичэнь понял, что Вэй Усянь не хочет раскрывать секретов применённой техники.       — Представьте себе сосуд с просверленной сбоку дырочкой, — пространно сказал Вэй Усянь, — из которой капля по капле вытекает жидкость. Можете и дальше передавать Цинъяну духовные силы, если это потребуется, но в разумных пределах. Это для взрослого человека половина духовных сил — пустяк, а для ребёнка… всё равно что реку влить в миску.       — Что было с ребёнком? — накинулся на Вэй Усяня и Лань Сичэня Лань Цижэнь, когда они вышли из павильона.       — Я же говорил: столпились вокруг него, дышать ему мешали, — сказал Вэй Усянь, сверкнув зубами в улыбке.       — Ты! — рассердился Лань Цижэнь.       — Искривление духовных меридианов, — быстро сказал Лань Сичэнь. — Небольшое искривление духовных меридианов. Поэтому Цинъян так часто болел. Нужно было проверить его духовные силы, в самом-то деле… К счастью, молодой господин Вэй это обнаружил и… исправил.       — Что за техника может исправить искривление духовных меридианов? — недоверчиво спросил Лань Цижэнь.       — Если выберу время, запишу её, — отмахнулся Вэй Усянь. — Но у меня столько дел! Не знаю, когда сподоблюсь на это.       — Это какие же у тебя дела? — возмутился Лань Цижэнь. — Тебя и ферулой работать не заставишь! Только и делаешь, что бездельничаешь! От твоего осла больше пользы, чем от тебя!       — И чем же Яблочко полезнее меня? — тут же заинтересовался Вэй Усянь.       Ослик, как выяснилось, имел пристрастие к чертополоху и выщипывал его с грядок на гусуланьских огородах.       — Какой полезный осёл, — весело сказал Вэй Усянь, — а вы его прогнать хотели. Вот видите, стоило подождать немного — и он «раскрылся».       — А сколько тебя ждать нужно?!       Вэй Усянь фыркнул и, деланно потянувшись, сказал:       — Пойду-ка я спать дальше. Ночные прогулки хороши для здоровья, но плохи для самочувствия.       Он раскланялся на все четыре стороны и ушёл, утащив за собой Лань Ванцзи. Лань Цижэнь так и не понял, что Вэй Усянь имел в виду.       Когда Лань Сичэнь убедился, что с ребёнком всё в порядке, он предоставил его заботам госпожи Юйцинь, а сам, отделавшись от дяди, ускользнул в лабиринт. Иголочка сомнений засела где-то глубоко внутри, и он отчего-то не смог от неё избавиться. Ему не хотелось верить, что Цзинь Гуанъяо сделал это намеренно, но обстоятельства рождения этого ребёнка вполне могли быть причиной подобного поступка. А всё же, нет. Передавая духовные силы ребёнку, Цзинь Гуанъяо рисковал жизнью. Он с таким трудом накапливал духовные силы в собственном теле и не расстался бы с ними, только чтобы избавиться от ребёнка. А всё же… За что он просил прощения в полузабытьи? «Я просто спрошу у него», — решил Лань Сичэнь.       Гроза разбудила и Цзинь Гуанъяо. А может, он вообще не ложился. Он сидел, спустив ноги с кровати, и пытался завязать тесёмки на нижнем одеянии. Пальцы отчего-то плохо его слушались.       — А-Яо, — позвал Лань Сичэнь, входя и оставляя зонт на террасе.       Цзинь Гуанъяо поглядел на него, едва заметно улыбнулся.       — Тебя тоже разбудил гром, эргэ? — спросил он, продолжая сражаться с завязками.       Лань Сичэнь сел рядом, помог ему завязать одеяние.       — Не совсем, — медленно сказал он, следя за реакцией Цзинь Гуанъяо, и в общих чертах рассказал о произошедшем.       Цзинь Гуанъяо выслушал, слегка нахмурившись, и неопределённо проронил:       — Вот как? Об этом я не подумал…       — А-Яо… — выговорил Лань Сичэнь, — ты на самом деле…       Цзинь Гуанъяо вскинул на него глаза. Он сразу понял, отчего Лань Сичэнь мнётся.       — Эргэ, — мягко сказал он, — с тобой я бы так не поступил.       Лицо Лань Сичэня покрылось пятнами.       — Прости, — вырвалось у него.       — За что? — удивился Цзинь Гуанъяо.       — Я… оскорбил тебя недоверием.       — Учитывая моё прошлое, ты имеешь полное право во мне сомневаться, — сказал Цзинь Гуанъяо мягче прежнего.       Лань Сичэнь отрицательно покачал головой:       — Нет, не имею… Если случайно оброненная фраза заставляет меня сомневаться… Я жалок и отвратителен.       Он накрыл лицо ладонью и долго сидел так. Цзинь Гуанъяо терпеливо ждал, когда приступ самобичевания пройдёт, но что-то он затянулся.       — Эргэ, — сказал Цзинь Гуанъяо, кладя руку мужчине на колено, — на твоём месте я, быть может, тоже сомневался бы, но я действительно не принял во внимание различия между взрослым человеком и ребёнком. Лаоцзу как всегда на шаг впереди. Эргэ, расскажи, что это была за техника?       Лань Сичэнь отвёл руку от лица:       — Я не знаю. Он сжёг талисман, прежде чем я успел на него взглянуть.       — И ребёнок выздоровел?       Лань Сичэнь кивнул. Цзинь Гуанъяо едва слышно вздохнул. Вздох облегчения или…       — Ты остаёшься или уходишь? — спросил Цзинь Гуанъяо, поглядев в сторону террасы, то и дело освещаемой вспышками молний.       — Остаюсь, — медленно сказал Лань Сичэнь. — Мне не хочется оставлять тебя одного в такое ненастье.       Цзинь Гуанъяо кивнул и положил на кровать вторую подушку, припрятанную за изголовьем, вытащил из-под одеяла за хвост господина Крыса и сбросил его с кровати. Крысёнок ловко приземлился на все четыре лапы и юркнул куда-то в темноту угла.       — Он от тебя ни на шаг не отходит, — заметил Лань Сичэнь.       Цзинь Гуанъяо слегка улыбнулся:       — Надеюсь, это не ревность?       Лань Сичэнь вспыхнул:       — А-Яо!       Цзинь Гуанъяо засмеялся. Кажется, его мало беспокоило, что Лань Сичэнь его только что едва не обвинил в чудовищном преступлении, или он умело это скрывал. Он был готов принять от Лань Сичэня что угодно. Зная, что он за человек, а вернее, каким человеком он был, кто угодно бы усомнился. Сам Цзинь Гуанъяо бы усомнился, если бы точно не знал, что ничего подобного у него и в мыслях не было. Бывали у него моменты, когда он раскаивался в том, что пустил этого ребёнка на свет, но ему больше было любопытно, что изо всего этого выйдет. Лань Сичэнь ребёнка очень любил, даже говорил о нём больше, чем о собственном сыне. «Если со мной что-то случится, — подумал Цзинь Гуанъяо, — этот ребёнок будет его отдушиной».       Цзинь Гуанъяо залез под одеяло, сделал приглашающий жест Лань Сичэню.       — Ты предлагаешь… просто спать? — медленно спросил Лань Сичэнь.       — У меня ноги озябли, — честно сказал Цзинь Гуанъяо, — поэтому я хочу побыстрее лечь. А уж что за этим последует, решать тебе, эргэ. Хотя я лично считаю, что немного секса тебе прямо сейчас не помешало бы.       — Так уж и немного? — невольно улыбнулся Лань Сичэнь, ложась с ним рядом. Цзинь Гуанъяо накрыл одеялом и его.       — Можно зажечь ароматическую палочку и… м-м-м…       Лань Сичэнь поцеловал его глубже и целовал дольше, чем предполагал вначале. Рука Цзинь Гуанъяо уверенно отыскала в складках одеяния пояс штанов мужчины, подёргала за него. Терять время на раздевание не хотелось, Лань Сичэнь только распахнулся, пожертвовав парой завязок, с треском порвавшихся от этого, и обхватил узкие бёдра Цзинь Гуанъяо ладонями, рывком подтягивая его к себе. Цзинь Гуанъяо охнул и ухватился за его плечо. От ошеломительного падения в бездну наслаждения кружилась голова. За раскатами грома не было слышно ни криков, ни стонов, ни слов, которыми они изредка обменивались в процессе, но по губам можно было догадаться и так:       — Эргэ…       — А-Яо…       Затихли они раньше, чем утихла гроза. Лань Сичэнь лёг навзничь, вытягивая руку, чтобы Цзинь Гуанъяо мог лечь к нему на грудь. Цзинь Гуанъяо прижался лицом к его подмышечной впадине и закрыл глаза, тело его слегка подрагивало, дыхание было прерывистым и походило скорее на всхлипы, чем на вдохи и выдохи, но ресницы были мокры не слезами, а оросившей тело испариной. Лань Сичэнь прядь за прядью расправлял его волосы, прилипшие к изуродованному плечу. Цзинь Гуанъяо скоро заснул, во сне заворочался, перекатился с плеча Лань Сичэня обратно на кровать, проваливаясь лицом в щель между двумя подушками. Лань Сичэнь осторожно подсунул подушку ему под голову, накрыл одеялом подрагивающие ознобом плечи, сам лёг благопристойно, скрестил руки на животе и вперил взгляд в потолок. В голове назойливо стучала мысль о младшем брате. «В этом я проигрываю Ванцзи, — подумал Лань Сичэнь. — Он безоговорочно верит Вэй Усяню, а мне нужны подтверждения… Я жалок, в самом деле…»       Цзинь Гуанъяо застонал во сне. Лань Сичэнь тихонько похлопал его по спине. Что ему снилось?       — Если бы я мог это узнать… — пробормотал Лань Сичэнь и тут же оборвал себя: — Зачем?       Он сел, опять накрыл лицо ладонью, болезненно морщась. Заглянуть во сны человека можно было, вернее, в воспоминания, и теоретически Лань Сичэнь знал, как это делается, но не был уверен, что «Сопереживание» можно применять к живым людям. К тому же его категорически запрещалось проводить в одиночку. Но кто бы мог ему в этом помочь? «Я всего лишь хочу знать, что за кошмары его мучают», — оправдывался Лань Сичэнь сам перед собой.       Простыни зашуршали, на кровать взобрался господин Крыс. Лань Сичэнь поймал его, пригладил ему шерсть на затылке. Крысёнок не возражал. Он не считал Лань Сичэня хозяином, но позволял себя гладить. Крысёнок внимательно посмотрел на Лань Сичэня, будто спрашивая, что тому от него нужно.       — Господин Крыс, — сказал Лань Сичэнь, — иногда мне кажется, что ты перерождение человека. Ты слишком умён для крысы. Ты ведь остановишь меня, если я погружусь слишком глубоко?       Он спустил крысёнка на кровать. Понял ли тот, что ему говорил Лань Сичэнь или нет, но он не убежал, а удобно устроился под боком Цзинь Гуанъяо, растопыривая пальцы на лапах и щёлкнув зубами в зевке.       Это было рискованно, но Лань Сичэнь действовал под влиянием момента. Он бережно накрыл лоб Цзинь Гуанъяо ладонью, другую положил спящему на грудь, ближе к сердцу…       Сны Цзинь Гуанъяо были тревожны и беспорядочны, как куски стекла в калейдоскопе складывались в нечёткие картины прошлого и тут же рассыпались. У людей иногда были не человеческие головы, а звериные или вообще непонятно чьи, зачастую Лань Сичэнь догадывался, кто это, лишь по одежде и клановым знакам отличия. Воспринимал происходящее Лань Сичэнь через призму сознания самого Цзинь Гуанъяо и с трепетом ощущал всю его невысказанную боль.       Цзинь Гуанъяо скатился по лестнице вниз, разбив голову о ступени. Человек, который его столкнул, менял головы с частотой стука бамбуковых часов: Цзинь Гуаншань, Не Минцзюе, Цзинь Гуаншань, Не Минцзюе… Цзинь Гуанъяо медленно поднялся, ноги его дрожали в коленях, кровь заливала глаза, но он нашёл в себе силы улыбнуться и изобразить почтительный поклон. Картинки пошли в обратном порядке, Цзинь Гуанъяо снова и снова скатывался с лестницы, снова и снова растягивал губы в улыбке и кланялся.       Стекло осыпалось, Лань Сичэнь увидел Цзинь Гуанъяо, лежащего навзничь. Лицо у него было каменное, безучастное, словно происходящее его нисколько не трогало. Мужчины со звериными головами сменялись один за другим. Об этом ходили слухи — что Цзинь Гуанъяо не гнушался использовать собственное тело, чтобы чего-то добиться, — но Лань Сичэнь их пресекал, поскольку в них не верил. Сейчас Лань Сичэнь почувствовал пустоту в груди — то же, что чувствовал в тот момент Цзинь Гуанъяо.       Стекло снова осыпалось, сложилось в другую картину: Цзинь Гуанъяо в постели с Цинь Су. Вероятно, ещё до свадьбы, поскольку лицо спящего было безмятежно. Но стекляшки тут же рассыпались, и Цзинь Гуанъяо выронил из руки чашку чая, хрупкий фарфор разбился вдребезги, а лицо Цзинь Гуанъяо, на котором промелькнуло секундное омерзение, стало холодным и безучастным, как и в прошлой сцене. Вероятно, понял Лань Сичэнь, это был момент, когда Цзинь Гуанъяо узнал, что они с будущей супругой брат и сестра… Красные одеяния мелькнули и пропали, стекло снова рассыпалось.       Опять лестница, опять падение, опять улыбка и поклон, опять картинки в обратном порядке…       — Обрезанный рукав! — презрительно сплюнул Не Минцзюе. — Ты думаешь, я не заметил, как ты на него смотришь?       Лань Сичэнь почувствовал, как пустота внутри сменилась страхом. Цзинь Гуанъяо отчего-то смертельно боялся Не Минцзюе. О чём они говорили? Или о ком? Не Минцзюе уже беззвучно шевелил губами, потом — пинок и падение с лестницы, и опять картинки пошли в обратном порядке. У Лань Сичэня слегка закружилась голова. Или это у Цзинь Гуанъяо кружилась от падения?       — Я всё расскажу ему! — громогласно сказал Не Минцзюе.       Лань Сичэнь почувствовал, как страх внутри Цзинь Гуанъяо сменяется спокойствием и теплом. «А, он непременно должен умереть», — мысленно сказал себе Цзинь Гуанъяо. Лань Сичэнь едва ли не ужаснулся этому умиротворению в сердце. Как можно замышлять убийство с таким спокойствием?       Стекло в который раз осыпалось. Не Минцзюе, окровавленный, растрёпанный, безумный, размахивал саблей и издавал нечеловеческий рык. Цзинь Гуанъяо стоял в стороне, придерживаясь рукой за колонну. Лицо его было спокойно, губы чуть приподняты в улыбке. «Теперь ты ничего не расскажешь…» — разобрал Лань Сичэнь его шёпот и с лёгкой дрожью услышал собственное имя.       Стекляшки сложились в калейдоскопную картинку. Цзинь Гуанъяо убил Не Минцзюе, чтобы тот не смог рассказать о чувствах Цзинь Гуанъяо Лань Сичэню. Это открытие настолько ошеломило Лань Сичэня, что он едва не потерял связующую их сознания нить.       Следом за осыпавшимся стеклом ненадолго промелькнул Сюэ Ян. Он панибратски прихватил Цзинь Гуанъяо за шею, что-то говоря, но губы двигались беззвучно. Лань Сичэню это не понравилось. Об их отношениях ничего не было известно, говорили только, что они спелись во время пребывания Сюэ Яна под стражей в Нечистой Юдоли, но сам Цзинь Гуанъяо это отрицал. Сложно сказать, каких времён было это воспоминание, но Цзинь Гуанъяо был уже Цзинь Гуанъяо, а не Мэн Яо, и это точно. Быть может, эта сцена из тех времён, когда Сюэ Ян обосновался в Ланьлине после протекции старого Гуаншаня?       Стекло осыпалось, темнота осветилась ярким светом, похожим на солнечный. Лань Сичэнь ощутил в теле слабость и умиротворение — как чувствовал это Цзинь Гуанъяо: кошмары прошли, сны стали спокойнее.       Лань Сичэнь увидел себя. Вообще-то он поначалу сомневался, он ли это. Цзинь Гуанъяо явно приукрашивал его персону. Лань Сичэнь не думал, что черты его лица настолько правильны, взгляд одухотворён… Он смотрел сейчас на самого себя глазами влюблённого человека — глазами влюблённого Цзинь Гуанъяо, а влюблённые склонны идеализировать предмет своей сердечной приязни.       Лань Сичэнь был ранен, Мэн Яо укрыл его, рискуя собственной жизнью, от преследователей из клана Вэнь. Мэн Яо страшно волновался, глядя на бессознательного Лань Сичэня. «Ты ведь должен прикоснуться к нему, чтобы осмотреть и перевязать его раны, — убеждал сам себя Мэн Яо и сам себе отвечал: — Я не могу! Я не осмелюсь». Руки у него дрожали, лицо полыхало. Раны Лань Сичэня были всё-таки перевязаны, но делал это Мэн Яо едва ли не с зажмуренными глазами.       Мимолётно проскользнули одно за другим события из общего прошлого, они часто приезжали друг к другу в гости, вели беседы или играли в шахматы, Лань Сичэнь изредка музицировал, а после учил играть Цзинь Гуанъяо на гуцине, не подозревая об истинной подоплёке его намерений…       Мягкий пульсирующий сгусток тепла в груди — сердце Цзинь Гуанъяо. Ощущение не изменилось, даже когда меч Лань Сичэня проткнул его насквозь в храме Гуанъинь, и сияющий ореол вокруг него тоже.       Темнота обрушилась внезапно, но Лань Сичэнь не смог понять, лишился Цзинь Гуанъяо чувств или умер после обрушения храма. Голова наполнилась скрежетом, хрустом, скрипами… и среди этого хаоса звуков — резкий, пронзительный звук, в котором Лань Сичэнь узнал Лебин. «Я призвал его душу, где бы она ни была», — осознал Лань Сичэнь.       Лань Сичэнь ощутил острую боль в руке, точно иголкой укололи: раз, и ещё раз, и ещё раз. Из-за этой боли связь дрогнула и прервалась, сознание Лань Сичэня вернулось в настоящее. Он осознал, что одежда его пропотела насквозь, а духовные силы в таком беспорядке, что Золотое Ядро предупреждающе пульсирует. Господин Крыс сидел возле него и деловито кусал его за палец. Лань Сичэнь отдёрнул руку, прижал её к груди и посмотрел на Цзинь Гуанъяо. Тот по-прежнему спал, ни о чём не подозревая, но лицо его болезненно морщилось. Лань Сичэнь потрогал его пульс. Нет, всего лишь сон, не недомогание…       Крысёнок облизнулся и принялся чистить усы лапами. Лань Сичэнь пристально на него посмотрел. Как крысёнок понял, что пора его остановить? Как он вообще понял, что нужно его останавливать? Неужели на самом деле понимал всё, что ему говорят? Лань Сичэнь взял крысёнка на руки, разглядывая его мордочку, будто пытаясь отыскать в глазках проблеск сознания.       — Что ты делаешь, эргэ?       Лань Сичэнь вздрогнул, выронил крысёнка. Тот юркнул к Цзинь Гуанъяо под бок и снова принялся чистить усы.       — Так, ничего… — смутился Лань Сичэнь и резко встал.       — Эргэ? Куда ты? — спросил Цзинь Гуанъяо, приподнимаясь на локте.       — Я… мне нужно уйти ненадолго… Принести тебе чистое бельё… и что-нибудь поесть… — пробормотал Лань Сичэнь, не глядя ему в глаза.       Лань Сичэню неловко было сейчас оставаться здесь. Ему было стыдно за свой поступок: исполниться сомнений и использовать «Сопереживание», чтобы их рассеять… Он не увидел того, ради чего это затеял, но увидел много другого и, вероятно, многое из этого многого ему вообще видеть не стоило. Вряд ли Цзинь Гуанъяо понравилось бы, если бы он узнал, что Лань Сичэнь подглядывал за его снами.       — Я скоро вернусь… — И он ринулся из павильона, даже забыв забрать зонт.       — Эргэ…       Цзинь Гуанъяо удивлённо смотрел ему вслед. Что-то произошло, пока он спал? Что могло произойти? Вероятно, так он решил, Лань Сичэнь опять что-то себе надумал и не сумел с этим справиться. Будет бродить по лабиринту, пока не успокоится, а после вернётся. Он взглянул на крысёнка и пробормотал:       — Господин Крыс, что у вас с эргэ за секреты? Ну-ка покажи мне…       Цзинь Гуанъяо быстро схватил крысёнка за горло — несильно, чтобы удержать, а не задушить. Крысёнок обхватил его пальцы лапками и хвостом, усы его зашевелились. Цзинь Гуанъяо зубами вынул из воротника одеяния тонкую золотую иглу и воткнул её конец крысёнку в лоб. Красноватые глазки крысёнка стали белыми, как у марионетки. Цзинь Гуанъяо прикрыл глаза, пытаясь считать информацию, тут же распахнул их.       — «Сопереживание»? — поразился он. — Эргэ применил ко мне «Сопереживание», пока я спал?       Лёгкое смятение охватило его. Лань Сичэнь мог увидеть что угодно. Что снилось Цзинь Гуанъяо в тот момент? Цзинь Гуанъяо своих снов не помнил, но мог судить по ощущениям, были ли эти сны спокойными или кошмарными. Лань Сичэнь увидел что-то в его снах, поэтому в сильном смущении покинул павильон. Цзинь Гуанъяо не составило труда понять, зачем Лань Сичэнь заглядывал в его сны.       Цзинь Гуанъяо вздохнул, вытащил иголку из головы крысёнка. Глаза того ожили, на белой шерсти появилась красная точка выступившей крови. Это Цзинь Гуанъяо развеселило: походило на киноварную точку. Он не поленился принести киноварь, и на лбу крысёнка теперь красовалась настоящая киноварная точка — совсем как у него самого. Цзинь Гуанъяо засмеялся.       — А-Яо?       Цзинь Гуанъяо взглянул на террасу. Это вернулся Лань Сичэнь, с ворохом постельного белья и кое-какой снедью.       — Смотри, — сказал Цзинь Гуанъяо, вытягивая руку с крысёнком, — забавно, правда?       Что за странная прихоть… Лань Сичэнь неуверенно кивнул, поставил еду на стол, а сам стал перестилать постель. Цзинь Гуанъяо отпустил крысёнка и принялся разглядывать еду.       — А вина ты не принёс? — поинтересовался он. — Знаю, нарушение правил и всё такое, но…       Лань Сичэнь протянул ему талисман:       — Наклей на свою чашку.       Цзинь Гуанъяо долго разглядывал талисман, потом проронил:       — Очередное изобретение Лаоцзу?       Лань Сичэнь ответил утвердительно и в двух словах рассказал ему, как действует талисман. Цзинь Гуанъяо развеселился ещё больше, услышав о происшествии на банкете.       — Хотел бы я на это посмотреть! — воскликнул он со смехом. — Так, поглядим…       Он приклеил талисман к чашке, наполнил её чаем и, подождав немного, пригубил. Глаза его вспыхнули: вино. Цзинь Гуанъяо с удовольствием выпил пару чашек, цокнул языком.       — Не пей слишком много, — предупредил Лань Сичэнь. — Подумай о своём здоровье.       — Не лишай меня маленьких радостей, — возразил Цзинь Гуанъяо. — Мне кажется, я не пил его целую вечность… Не волнуйся, оно некрепкое.       — Тогда хотя бы не пей на пустой желудок, — сказал Лань Сичэнь, подвигая ему еду.       Цзинь Гуанъяо отставил чашку, глянул куда-то наискось и проговорил:       — Эргэ, если тебе хотелось узнать что-то, ты мог бы просто спросить. Я ведь обещал, что буду с тобой честен. Тебе не нужно было так рисковать. «Сопереживание» — техника опасная.       — Как… — задохнулся Лань Сичэнь, — как ты узнал?       — Господин Крыс мне рассказал, — ответил Цзинь Гуанъяо и улыбнулся.       Лань Сичэнь взглянул на крысёнка едва ли не с ужасом.       — Нет, конечно, разговаривать он не умеет, — добавил Цзинь Гуанъяо. — Но ты ведь знаешь, что я подкармливаю его духовными силами. Он уже в преклонном возрасте для крысы. Не хочу, чтобы и он умер, как моя канарейка. Небольшой эксперимент: можно ли из обычного животного сделать духовное…       — Прости, — выговорил Лань Сичэнь, накрывая глаза ладонью.       — За что?       — За… это недоверие.       Цзинь Гуанъяо пожал плечами:       — Не извиняйся. Ты имеешь полное право сомневаться.       — Не имею, — резковато отозвался Лань Сичэнь, — никакого права не имею в тебе сомневаться.       — Эргэ, — мягко тронул его за плечо Цзинь Гуанъяо, — мы же оба знаем, что повод у тебя был. Это ведь из-за Цинъяна? Но я на самом деле не подумал о возможных рисках, эргэ.       — Я знаю, просто…       — Если ты хочешь что-то узнать, тебе нужно просто спросить, — повторил Цзинь Гуанъяо.       Лань Сичэнь долго сидел молча, блуждая взглядом по павильону и ни на чём его долго не задерживая. О чём он мог спросить? О тех мужчинах, под которыми с каменным лицом лежал Цзинь Гуанъяо? Стоило ли ворошить прошлое? Перед глазами всплыла ухмыляющаяся физиономия Сюэ Яна, когда он о чём-то шептался с Цзинь Гуанъяо…       — Сюэ Ян… — выдавил Лань Сичэнь.       Цзинь Гуанъяо выгнул бровь:       — Что Сюэ Ян?       — У тебя с ним что-то было?       — Нет, — с долей возмущения, но категорично ответил Цзинь Гуанъяо. — Мы были…       Он запнулся и задумался, подбирая слова.       — Друзьями? — подсказал Лань Сичэнь.       Цзинь Гуанъяо отрицательно покачал головой:       — Мы шли одной дорогой, пока нам было по пути. Так бы я это назвал. Эргэ, почему ты вообще решил, что у меня с ним что-то было?       Лань Сичэнь слегка покраснел, сделал неопределённый жест:       — Ты всегда об этом умалчивал, поэтому…       Цзинь Гуанъяо наполнил чашку, отпил из неё, чуть поморщившись, и проронил:       — Что об этом говорить? Дело прошлое… Я этого не стыжусь, но и гордиться тут особо нечем.       Он выпил ещё несколько чашек, лицо его раскраснелось хмельным румянцем, язык развязался, и он начал говорить о том, что Лань Сичэнь видел во время «Сопереживания», будто догадался, что именно это Лань Сичэнь и видел.       — Не Минцзюе был ко мне несправедлив, эргэ, ты и сам это знаешь. Он обращался со мной дурно. А после событий в Безночном Городе, когда он узнал, что я был шпионом, всё только хуже стало. Он мне так и не поверил… Ты и сам видел, как он после со мной обращался… Я не хотел убивать его поначалу, но он пригрозил, что всё тебе расскажет… Если бы ты узнал, разве ты не отвернулся бы от меня? Запятнать тебя столь низменными чувствами… Как я мог?..       Лань Сичэнь попытался что-то возразить, но Цзинь Гуанъяо не слушал:       — А отец?.. Скверное послевкусие во рту остаётся, когда я называю этого человека отцом. Он так и не признал меня. Почему? Почему он признал Мо Сюаньюя, но не признал меня? Чем я был хуже? Тем, что мать моя была шлюхой? Я же был умнее и талантливее, почему он, а не я? Он ни на что не был способен, только малевал лицо и развратничал, духовных сил и способностей к заклинательству у него было меньше, чем у господина Крыса!.. Не гнушался даже приставать к собственным братьям. Я предал это огласке… Ха-ха, какая ирония, а сам с собственной сестрой…       — А-Яо…       Цзинь Гуанъяо уронил голову на грудь, посидел так пару минут, потом встрепенулся и желчно продолжил:       — Его вышвырнули, а он стащил часть документов… или это Не Хуайсан ему их подсунул? Ха-ха, представляю, что с ним было, когда он узнал, что Мо Сюаньюй призвал не его драгоценного братца, а Лаоцзу! Посмотрел бы я на его лицо! Уверен, он надеялся, что явится мстительный дух дагэ… Маленький трусливый паршивец! Он мне спасибо должен был сказать! Я всегда за него вступался, тем самым навлекая на себя ещё больший гнев Не Минцзюе… А разве на его руках крови нет?..       Слушая это, Лань Сичэнь мрачнел всё больше. Он уже давно воспринимал это именно так: Цзинь Гуанъяо не злодей, а всего лишь жертва обстоятельств, загнанный в угол и глубоко несчастный человек, который хотел добиться признания и любви от отца, а получил презрение и унижения… Быть может, ему, Лань Сичэню, удастся хотя бы немного исцелить это искалеченное сердце? Но сейчас, слушая Цзинь Гуанъяо, Лань Сичэнь вдруг подумал, что часть ответственности за проступки Цзинь Гуанъяо лежит и на нём самом. Он не замечал — или делал вид, что не замечает, — как скверно люди обращаются с Цзинь Гуанъяо. Когда Цзинь Гуаньшань публично унизил Цзинь Гуанъяо, выплеснув ему в лицо чарку вина, что он, Лань Сичэнь, сделал? Как помог? Платок предложил? Вот уж помог так помог! И во время разрастающегося конфликта с Не Минцзюе тоже держался в стороне, отстранился и не заметил, как горечь обиды и озлобленность скапливаются в душе Цзинь Гуанъяо, оскверняя его…       — Ох, что-то я разболтался… — сокрушённо сказал Цзинь Гуанъяо. — Пожалуй, нужно было остановиться ещё пару чашек назад.       Тут он заметил, что Лань Сичэнь мрачнее тучи, и тронул его за плечо:       — Эргэ, не обращай на мои слова внимания. Это всего лишь хмельная болтовня… Всё это уже не имеет ровным счётом никакого значения…       Лань Сичэнь протянул руку, взял отставленную Цзинь Гуанъяо чашку и опрокинул её над губами.       — Эргэ, там же вино! — всполошился Цзинь Гуанъяо.       Лань Сичэнь поставил пустую чашку на стол, сложил руки на коленях. Цзинь Гуанъяо напряжённо ждал, что будет дальше. Он никогда не видел Лань Сичэня пьяным и не знал, как тот себя ведёт, если опьянеет. Ему представилась редкая возможность узнать это.       — Эргэ, пойдём спать, — увещевательно сказал Цзинь Гуанъяо, заметив, что Лань Сичэнь прилагает усилия, чтобы сидеть прямо.       — Не хочу, — отозвался Лань Сичэнь. Голос у него был как у капризного ребёнка.       — Пойдём спать со мной? — уточнил Цзинь Гуанъяо.       Лицо Лань Сичэня несколько просветлело, он кивнул. Цзинь Гуанъяо с лёгким напряжением ждал близости. Трезвым Лань Сичэнь был грубоват, но это всё больше от неловкости, которую он испытывал, ложась с Цзинь Гуанъяо. Неловкость и сейчас никуда не делась, Цзинь Гуанъяо пришлось то и дело подсказывать ему, что, куда и как. Лань Сичэнь будто забыл, что всё это уже делал, и во всём слушался Цзинь Гуанъяо, как дети слушаются взрослых во время урока. Это было бесконечно мило.       Несколько продолжительных шумных вздохов, возвестивших о пике наслаждения, и Лань Сичэнь отстранился, протирая лицо тыльной стороной запястья. Лицо его стало серьёзным и сосредоточенным. Цзинь Гуанъяо даже было решил, что хмель выветрился в процессе. Но Лань Сичэнь с самым серьёзным видом спросил:       — Почему мужчины кончают?       Цзинь Гуанъяо округлил глаза и какое-то время молча на него смотрел, потом проронил:       — Ну… это значит, что они получили удовольствие.       — Почему? — надул губы Лань Сичэнь.       — Что? — не понял Цзинь Гуанъяо.       — Почему в Правилах Гусу Лань ничего об этом нет? Я распоряжусь, чтобы вписали! — объявил Лань Сичэнь.       Цзинь Гуанъяо затрясся от беззвучного смеха и следующие несколько минут провёл, пытаясь уложить Лань Сичэня обратно в кровать, поскольку тот намеревался отдать распоряжение немедленно. «Если эргэ, протрезвев, вспомнит, как себя вёл пьяным, он со стыда сгорит», — подумалось Цзинь Гуанъяо. Лань Сичэнь успокоился, но ненадолго. Ему вдруг пришло в голову, что Цзинь Гуанъяо-то удовольствия не получил!       — Я получил, — уверил его Цзинь Гуанъяо, — и так тоже можно получить удовольствие.       Но Лань Сичэнь потребовал, чтобы… Цзинь Гуанъяо никогда не думал об этом. Свою роль в их паре он принял сразу и с удовольствием и ничего другого не хотел. Но Лань Сичэнь упёрся и настаивал, пока он не сдался. Цзинь Гуанъяо постарался сделать так, чтобы Лань Сичэнь получил больше удовольствия, чем боли. Только после этого Лань Сичэнь угомонился и согласился, наконец, лечь спать. Цзинь Гуанъяо накрыл его одеялом, похлопал поверху ладонью. Лань Сичэнь закрыл глаза. На его лице заиграла умиротворённая улыбка. «Очень надеюсь, что, протрезвев, он обо всём забудет», — подумал Цзинь Гуанъяо, пристраиваясь рядом.       Прошло какое-то время. Лань Сичэнь дрогнул всем телом и сел.       — Эргэ, что такое? — встрепенулся уже успевший задремать Цзинь Гуанъяо.       Лицо Лань Сичэня покрылось красными пятнами, и Цзинь Гуанъяо понял, что, во-первых, хмель из головы Лань Сичэня выветрился, а во-вторых, он прекрасно помнит, что делал, захмелев. Цзинь Гуанъяо прижался губами к его лопатке, просунул руку, гладя мужчину по груди. Цзинь Гуанъяо всегда ластился к нему после секса, и это привычное действие Лань Сичэня несколько успокоило, но смятение в сознании никуда не делось. Его не оставляла мысль, что Цзинь Гуанъяо не солгал: действительно, и так можно получить удовольствие… Сидеть Лань Сичэню было и больно, и сладко одновременно.       — Эргэ, ничего такого в этом нет, — тихо проговорил Цзинь Гуанъяо, продолжая целовать его спину. — А всё же, думаю, вино тебе больше пить не стоит.       Лань Сичэнь густо покраснел. Нужно было бы обдумать или обсудить произошедшее… Но тут взгляд его упал на залитую солнцем террасу, и Лань Сичэнь растерянно спросил:       — Который час?       Цзинь Гуанъяо лениво взглянул на тени деревьев и предположил:       — Около десяти или чуть позже.       Лицо Лань Сичэня исказилось, он ухватил себя за волосы на виске:       — Десять часов! Я проспал утреннее собрание!       — Ну, один раз можно и…       — Нет! Я ведь глава клана, я должен присутствовать и вообще приходить раньше всех… Я недостоин быть главой клана.       Цзинь Гуанъяо поиграл бровями на это заявление и заметил:       — Ты слишком строг к себе, эргэ.       — Так и есть, я недостойный человек. Я поставил личные интересы выше интересов клана, похоть заставила меня забыть о социальной ответственности…       Цзинь Гуанъяо не слишком понравилась эта формулировка. Кажется, Лани с похмелья занимаются самобичеванием ещё яростнее, чем в трезвом виде…       — Хм, — протянул Цзинь Гуанъяо, — тогда нам больше не стоит заниматься сексом, раз он сбивает тебя с… истинного ланьского пути. Вполне достаточно и духовного единения. Очень в духе Гусу Лань.       Лань Сичэнь как-то тупо на него посмотрел, будто не расслышал или не понял смысла сказанных слов, глаза его потемнели, и он резко бросил:       — Нет! Ни за что!       Цзинь Гуанъяо выгнул бровь и негромко крякнул, потому что Лань Сичэнь так крепко его к себе притиснул, что у него кости затрещали.       — Вот тебе и ответ, эргэ…       — Я недостоин быть с тобой, — мрачно сказал Лань Сичэнь, ослабив объятья.       — Небеса милосердные! А это-то почему? — воскликнул Цзинь Гуанъяо, закатывая глаза.       — Я полон сомнений. Оскорбил тебя недоверием. Как мог я усомниться и тайком лезть в твои сны?       — По-моему, это мы уже обсудили, — пробормотал Цзинь Гуанъяо. — Что-то приступ гусуланьской хандры затянулся… А впрочем, неудивительно. В Гусу Лань столько правил, которые нужно выучить наизусть! Большую часть жизни вы проводите в зубрёжке постулатов, а оставшуюся пытаетесь их соблюдать. Клан Гусу Лань известен своим аскетизмом и верностью традициям. Незыблемые, как скала, несгибаемые, не допускающие отступления от правил ни на йоту… Это похвально, правда, похвально.       Лань Сичэню показалось, что сказано это было вовсе не в качестве комплимента. Цзинь Гуанъяо слегка усмехался, говоря это.       — Единственная проблема с кланом Гусу Лань в том, что в бесконечной зубрёжке и самоконтроле вы позабыли кое о чём… действительно важном и неизменном.       — О чём? — машинально переспросил Лань Сичэнь.       — О том, что и бессмертные мастера, и главы кланов, и даже верховные заклинатели, прежде всего, люди. Обычные люди, эргэ, пусть и с необычными способностями или талантами, но люди. И ничего плохого нет в том, чтобы следовать личным интересам или ставить их выше интересов других, пока остаёшься Человеком.