Госпожа адвокат

Лёгкий ветерок дул в приоткрытое окно автомобиля, Екатерина свободной от руля рукой бесконечно заправляла светлые волосы за ухо, чуть хмурясь. — Долго ещё? — раздалось, кажется, в шестой раз за полчаса. — На навигатор посмотри, — пожала плечами Боженова, опуская руку за жвачкой. Катя закатила глаза. На навигатор, судя по всему, смотреть не хотелось. Она не понимала, зачем согласилась на эту авантюру. Родионова была уверена, что мать Оксаны — женщина замечательная, но знакомиться с ней она не горела желанием. — О чём задумалась? — вдруг вкрадчиво произнесла брюнетка, вглядываясь в Катино лицо. Боженова помнит — она ненавидит разговаривать за рулём. Боженова, кажется, помнит абсолютно всё. — Да так, — прищурившись, отмахнулась девушка. — Глупости всякие. — Поделись, — Оксана тянется за второй жвачкой. — Не-а, — тут же прилетает ей в ответ. — Жадина. *** Женщина тяжело вздохнула, поправила короткие тёмные волосы и откинулась на спинку кресла. Мужчина, немного подумав, сел на стоящий напротив диван. Былая неловкость между ними, казалось, прошла, уступив место холодному безразличию. Татьяна закурила, медленно перемещаясь в сторону балконной двери. — Ты же бросила, когда Ксюха в первый класс пошла, — хмыкнул вдруг Вадим, а брюнетка обернулась и улыбнулась одними уголками губ. В его каштановых волосах было несколько малюсеньких, едва заметных седых вкраплений. — Она скоро и до могилы тебя доведёт, — совершенно без злобы произнесла женщина, едва коснувшись кончиками тонких пальцев его головы. — Будь аккуратнее. Вадим глубоко вздохнул и забрал сигарету из её рук, медленно затянувшись. — Тьфу, блять! — мужчина тут же прокашлялся и вернул сигарету обратно Татьяне. — Да, — усмехнулась вдруг она. — Бабские, вонючие, приторные, с кнопкой. Как ты там раньше ещё говорил? — Отвратительно, Тань, — Вадим упал обратно на диван. В воздухе вновь воцарилось вдруг ставшее напрягать молчание. — Ксюня скоро приедет? — решил разрядить обстановку. Получилось хуёво. Таня, кажется, сжала челюсти. — Минут через сорок. — Ты её парня видела вообще? — У неё девушка, — обнажила зубы в лукавой улыбке. Неосведомлённость о жизни дочери проходится ножом по отцовскому сердцу. — Нет, не видела. Гнетущее молчание больше не напрягает, а просто выводит из себя. Обычно терпеливая Татьяна не выдерживает первая. — Ты оставайся, если хочешь, — пожимает плечами, будто бы пытаясь скинуть с себя невидимую ношу. В светлых глазах напротив явное облегчение и, кажется, что-то ещё. Кажется. — Точно не будешь против? — Дочь будет рада тебя видеть, — хочется добавить в ответ язвительное «а я не очень», но язык будто костенеет. *** Родионова слегка щурится от яркого солнца, а Оксана наблюдает за ней, будто заворожённая. — Тут налево, — уверенно кивает брюнетка, после чего замечает некоторую резкость чужих движений, которая Катерине вообще не свойственна. Катя плавная, осторожная, терпеливая и невероятно манящая. Привычно импульсивная, моментами несдержанная и резкая Боженова долгое время ассоциировала себя с её полной противоположностью, потому что знала, что противоположности притягиваются. А притянуться хотелось невероятно, и это желание, казалось, вытеснило любые другие, которых у мечтательной Оксаны было более, чем достаточно. — Нервничаешь что ли? — Ксюша боялась, что вопрос усугубит ситуацию, но лицо Родионовой вмиг приняло привычное высокомерно-расслабленное выражение. — Есть немного, — решила не врать и решила, судя по всему, правильно. — Просто так спонтанно это всё, неожиданно, так что волнуюсь. — Перестань, моя мама не страшная совсем! Тем более, с твоей я знакома, так что получается нечестно, — заметила вдруг брюнетка. Катя усмехнулась. Шесть с половиной лет разницы в возрасте не ощущались до того момента, пока Оксана не бралась о чём-то рассуждать. Родионову умиляло то, с каким рвением и искрой в небесно-голубых глазах ей могли часами доказывать, что честно, а что нет. Блондинка была убеждена — во взрослом мире понятия «честно» не существует в принципе. — Если честно, я бы предпочла вас не знакомить, — немного подумав, выдала девушка в ответ. — Но от меня тогда мало что зависело. — А от меня сейчас зависит много что, — Ксюша в десятый раз потянулась за жвачкой. — Ты голодная? — Да мы приехали почти, дома поем, — уголки пухлых губ Родионовой приподнялись от того, с какой тёплой интонацией Оксана произнесла «дома». *** Татьяна и Вадим изо всех сил пытались сохранить невозмутимость лиц, видя стремительно приближающийся к их дому красный «ягуар». У женщины, естественно, получалось лучше. Впрочем, он и никогда не пытался выиграть в этой игре, наверное, и к лучшему. Первая вышла Оксана, уже на земле обувая кроссовки, которые стянула в машине, потому что ей было неудобно. Родионова же, наверное, была бы бесконечно счастлива, если бы её «неудобно» ограничивалось новыми кроссовками. — Привет! — Ксюша хотела кинуться обнимать сначала отца, а затем маму, но будто бы отдернула себя, заглядывая в окно машины. — Ты жить тут останешься? Родионова качает головой, до невозможности натянуто улыбается и медленно выходит из собственного автомобиля. «Лучше бы осталась», — так и хочется добавить вслед упорхавшей к родителям Оксане, но девушка изо всех сил прикусывает кончик языка, будто бы чувствуя на нём горечь. «От сигареты», — надоедливой пластинкой заедает в голове в попытках внушить самой себе, что всё хорошо. Получается так себе. Говорила бы правду, никакой горечи бы не было. Наверное. В это верить, во всяком случае, очень хотелось. — Как дела, заяц? — Вадим уже подхватил дочь на руки, крепко обнимая. — Нормально. Скажи лучше, тебя там твоя мегера не сожрала ещё? — улыбнулась Боженова, ткнувшись в мужское плечо. — Она вегетарианка с пятой недели беременности, — тут же отшутился отец, буквально испепеляя взглядом чуть смущённую Катю. Память на лица всегда была очень хорошей, а на лица бывших коллег — просто превосходной. Мужчина нахмурился. Родионова всегда казалась ему великолепным специалистом и крайне сложным человеком. Он не знал её точного возраста, но чисто визуально — чуть за двадцать. А девушка уже производила впечатление крайне педантичной железной леди. Беспокойство за дочь вдруг чуть сковало, но Вадим продолжал твердить себе: «Издержки профессии, не более». Катя держалась очень отстранённо, в своей привычной манере. Естественно, не о каких приветственных объятиях речи и не шло, да и неуместно было как-то. Впрочем, улыбка Родионовой была отнюдь не похожа на наигранную, и это внушало Вадиму слабую, едва уловимую, но все же надежду. *** Вечерело. Конец октября обволакивал прохладой, постепенно погружая в осеннюю меланхолию. Родионовой казалось, что она всю свою жизнь не знает, куда себя деть, но сейчас это ощущается особенно остро. Настолько остро, что из последних сил стараешься не сломаться пополам, видя тёплые улыбки Оксаниных родителей. Её же мама никогда не улыбалась, и самым большим страхом маленькой Кати было однажды подойти к зеркалу и увидеть в своём лице Вероникины черты. Но с каждым годом Вероникиных черт становилось всё больше, и от бьющегося в висках осознания хотелось выть, попутно залезая на стену. — У тебя всё хорошо? — Вадим неожиданно вышел на веранду, а девушка замерла с нетронутой сигаретой в руке. Мужчина плохо скрывал так бросающееся в глаза смущение: — Можно же на «ты»? — Конечно, — Катерина кивнула и наконец-то вытащила из заднего кармана узких джинс зажигалку. Вадим уселся рядом и закурил, Катя инстинктивно поёжилась. — Как на работе? — девушка понимала, что это не праздное любопытство, а лишь затравочка к чему-то гораздо более масштабному. — Да как всегда, — пожала плечами блондинка, будто бы скидывая с них чувство ответственности за чужую дочь. — Так с Кирюхой и сидите? — Да. Я и не вижу рядом с собой никого другого, — прикусила язык, решила сгладить углы: — В рабочих отношениях, естественно. — Ты же замужем вроде была, — раздалось над ухом чуть насмешливо, захотелось прокашляться. — Была, — больше выдавить ничего не получилось. *** Прохладный воздух действовал чересчур умиротворяюще. Блондинка вновь курила, сидя на большой деревянной качели во дворе, пальцами свободной руки перебирая резные узоры, а Оксана лежала у неё на коленях и, кажется, засыпала. — Я очень рада, что ты поехала со мной, — скованно и очень тихо призналась девушка. — Как будто у меня был выбор, — хмыкнула Катя, но увидев нахмуренные брови брюнетки, щёлкнула её по носу: — Спасибо Татьяне Юрьевне, что пригласила. Я правда очень тронута. — Я, конечно, передам, но мне кажется, что за предыдущие десять раз мама уже поняла, что ты ей очень благодарна, — Боженова вдруг рассмеялась. — Кать, у нас же всё нормально? Зубы сжимаются до предела, скулы на чуть загорелом лице проступают ещё более отчётливо. Сердцебиение учащается, а веки сами собой медленно прикрываются. Секундное замешательство. Оксана не успевает уловить. К счастью. — Конечно, — улыбка сама по себе натягивается на испуганное лицо. Чужие губы аккуратно касаются щеки. — Я люблю тебя. Извини, что так редко говорю тебе это. Боженова медленно вкладывает её руку в свою ладонь и крепко сжимает. *** Поцелуи, абсолютно хаотичные и быстрые, рассыпаются по лицу, шее, плечам. Между телами проходит электрический разряд, и Боженова тянется за край чужой длинной футболки в попытках снять так мешающуюся сейчас вещь. Катерина хрипло выдыхает в её приоткрытые губы, будто бы моля о продолжении, но ладони вдруг аккуратно отодвигают Оксану от себя. Брюнетка в недоумении падает на кровать, на которую, по её мнению, они должны были упасть сейчас вместе. — Посмотри на меня, — вдруг просит Родионова как-то чересчур дежурно и холодно, и голубые глаза тут же упираются в её зелёные. Катя выдыхает, а воздуха, кажется, перестаёт хватать. — Во-первых, я не стану заниматься с тобой сексом в доме твоих родителей, и это не обсуждается, — бровь блондинки ползёт вверх вместе с уголками губ Оксаны. — А во-вторых, Екатерина Эдуардовна? — девушка расслабленно падает на подушку. — Я улетаю послезавтра, — будто бы выплюнула она, тут же разворачиваясь к окну. — Да-да, — со скучающим видом выдала Боженова. — Я помню, в Иркутск на неделю. Воздуха не хватает катастрофически. — В Мюнхен. Минимум на полгода.