* * *
Подготовка длилась два года. Мари уже исполнилось восемнадцать, она заканчивала колледж и собиралась поступать в мединститут, когда отец вдруг объявил: – Похоже, предстоит поездка за границу. Обмен опытом. – Куда? – кажется, это был единственный случай, когда сестры заговорили единодушно и хором. Этьен напустил на себя важный вид, пытаясь отмолчаться, но Жюли вдруг осенило. – В Тогенке, правда? Я с тобой! – Я тоже! – шагнула вперед Мари. Этьен вскинул руки: – Ладно, угадали, в самом деле в Тогенке, но вам со мной ехать ни к чему! Поездка сугубо деловая, и к тому же ненадолго. …Но больше никогда сестры его не увидели. Через две недели им пришло известие, что Этьен Визон заразился какой-то местной лихорадкой и скончался одним днем. – Ну уж на могилу-то точно поедем, – сказала бледная, спокойная Мари рыдающей Жюли. Та, всхлипывая, только кивнула. Кажется, дорогу до Тогенке они обе даже не запомнили. Сознание только тогда и включилось, когда увидели то самое надгробие с именем на нем – и осознали, что просто не смогут уехать от этой могилы обратно. Благо, в католической миссии к их намерению отнеслись с пониманием. Медсестры были нужны всегда и везде, даже если они, как Мари, еще не закончили обучение. Практики-то она тоже глотнула. И пусть с человеколюбием и милосердием у нее были откровенные проблемы – зато рука легкая, а еще умение быстро принимать решения. Так что у сестер точно всегда был свой кусок хлеба с маслом и доступ ко всем благам общины. Конечно, приходилось соблюдать и все здешние правила, скромно, почти по-монашески одеваться и не пропускать ни одной службы… Но Жюли, подавленная смертью отца, даже не задумывалась об этом, просто делала, что говорили. В том числе ходила в школу, читала книги, всякие, это отвлекало, помогало, к тому же в какой-то момент девочка поняла, что вот это ни сестра, ни община не контролируют. Так же как и то, где она бродит в Интернете.* * *
Потихоньку она обрастала друзьями и оживала. Но с сестрой никогда ничем не делилась. Хотя друзья были не только виртуальными, и даже в самой общине нашлись – оказалось, там есть вполне компанейские личности, если заговорить с ними первой. Она так однажды замечательно пообщалась с юным священником. Просто очень захотелось к нему подойти, хотя более погруженного в себя человека она в жизни не видела. Стоял у окна, солнце просвечивало золотые волосы, будто окружая его голову сиянием. Слушал в наушниках музыку. Похоже, здорово тяжелую. Интересно. – Извините… – решилась она к нему обратиться. Тот встретил ее взгляд, явно среагировал, но от наушников освобождаться и не подумал. По губам читает, что ли? – Да, чем могу помочь? Глаза у него оказались синие. И на первый взгляд могли показаться пустыми… но, скорее, нет, глубокими. Примечательная личность с легкой улыбкой на губах. – Просто… не смогла пройти мимо. Вы… слишком не как все. Последняя фраза вырвалась сама собой, и Жюли мгновенно смутилась: – Вам, наверное, часто это говорят, простите, что мешаю своими глупостями… – Ничего страшного, и нисколько не мешаете. К вам кто-то был слишком строг? – Все. Меня бы никогда тут не было, если бы папа не умер. Его глаза потемнели чуть больше. – О, соболезную… Вам, наверное, сейчас нужно выговориться? – Если бы вы выслушали, отче… – Давайте неофициально, так что просто Джастин. – Жюли. Они пошли рядом, и Жюли даже не удивилась тому, как быстро они оказались в ближней, пустующей сейчас часовне. В самом деле, трудно найти более подходящее место для… исповеди. А как иначе это назвать? Даже при всем том скептическом отношении к религиозным обрядам, которое успел внушить ей папа. Правда, устроились они так, что вполне друг друга видели. Но слова все равно полились потоком. Об одиночестве, о том, как все вокруг давит и раздражает – строгие здешние правила, невозможность быть собой, и даже епископ Монтанелли… – А вы его что, уже лично видели? И он вас распекал? – Только издали, и ни разу не обменялись ни словом. – Но что-то он вам успел сделать нехорошее. – Косвенно – убил моего отца. Он соблазнил мою мать, и… моя сестра родилась от него. Мама призналась уже на смертном одре. Отец так хотел хоть в глаза ему посмотреть, за этим и отправился сюда. И здесь умер. – Боже, милая… Чья бы это ни была тайна – конечно, она умрет вместе со мной, можете не сомневаться. Скажите мне только одно – вы ведь, надеюсь, не мстить его преосвященству приехали? – Да пошел он… Ой, простите, ругнулась в церкви. Нет, мы поехали увидеть могилу отца, а потом… Сестра осталась, потому что давно хотела быть возле своего настоящего родителя, а я… я еще мелкая, чтобы свалить куда-то одна. Ну и она бы меня не смогла отослать, не к кому же и не в приют же, хоть, может, я ей и как бельмо на глазу. Вот и живу. – Сколько вам лет, милая? – Четырнадцать. – Да, сейчас вам едва ли позволят решать что-то самой, но, может, стоит начать с другого? С самой себя, со своей внутренней свободы? Девочка поглядела на него очень внимательно. О внутренней свободе этот человек явно знал все и еще немножечко. Он ведь совсем молодой, ну как Мари примерно, а уже поставил себя так… что никто не ругает его за странную музыку. – Хорошо, я попробую хотя бы брать с вас пример, отец Жюстен. Если он и удивился тому, как она переиначила его имя, то лишь на миг. Улыбнулся: – Что ж, буду рад оказаться полезен. Казалось бы, что особенного в этой встрече? Но Жюли никак не могла забыть о ней, то и дело прокручивала в памяти. Надо же – назвала его на французский лад, и тут же невольно вспомнила любимый мультик детства. Там принц был тоже Жюстен. Правда, смуглый черноволосый красавец. Как ее папа. Только глаза синие, глубокие. Прямо как у этого странного священника. Хоть он и блондин. А Жюли в детстве так любила воображать себя русалочкой и мечтала встретить там, на берегу, принца, чтобы вместе с ним плавать в море! Только вот встретить не получилось, да и играла она больше с собой и для себя. Бабушка жила на отшибе, считалась ведьмой, и, хотя люди не видели от нее ничего кроме помощи, общее мнение призывало сторониться и ее, и маленькой Жюли. И вот теперь она пожалела, что не сохранились ее продолжения мультика. Создатели-то его словно издевались, из серии в серию уводя у Марины возможность стать человеком и выйти за любимого. В детстве Жюли как-то не особо обижалась на это – в конце концов, на то и игра, она сама могла придумать еще лучше! А вот теперь… Привычное уже не придумывалось так легко и само. И образ, кажется, замещался, и сценарий. Все-таки чего она только не читала и не смотрела! Закрадывались, конечно, мысли: неужели она не лучше своей матери? И неужели она все-таки мстит? Хотя какая там месть – девчоночьи грезы! Она же глазки этому священнику не строит, записок не пишет да и вообще не ищет с ним встреч! Ей просто приятно, что он есть. Хотя из миссии он часто уезжает, пропадает где-то, никто даже не может толком сказать где… а еще не светится нигде в Интернете. Ни личных страничек, ни данных на сайте миссии. Но, в конце концов, имеет право. Может быть, настанет время, и он сам решит поделиться с ней тем, что не доверил всемирной сети, и мало ли что может тогда произойти… Настроенное на определенный лад девичье воображение рисовало всякие картины. Может, когда-нибудь они, позволившие себе быть не такими, как все, играть не по правилам миссии, будут лежать рядом на пляже, у самой кромки воды. Может, так на его сутане и будут лежать… если этот побег к морю будет спонтанным. Ведь однажды она скажет ему, что все эти строгие правила и длинная сутана совершенно не подходят для нормальной жизни – ни на велосипеде погонять, ни пожить-порадоваться для себя… И он поймет, должен понять, он ведь уже выбрал отличаться от остальных. Но пока, конечно, виделись они нечасто. Хотя в реальной жизни он был, пожалуй, чуть ли не единственным ее другом.* * *
Жюли привыкла видеть отца Жюстена в одиночестве – и тем более странно оказалось однажды встретить его в компании. Мальчишка, совсем еще ребенок, пожалуй, моложе нее, похожий на самого Жюстена, но как-то неуловимо – едва ли эти двое были родственниками. Скорее, братьями по вере, если судить по послушнической одежде, которая, надо признать, невероятно шла этому хрупкому, утонченному, прямо-таки какому-то неземному существу. Сам-то Жюстен обладал достаточно простецкой внешностью, нет, красивой, но… и руки крестьянские, не изящные, и золотистый загар, и даже маленькие веснушки, если приглядеться, видны вокруг глаз. А этот мальчишка такой бледный, будто изваян из мрамора, такой изящный, и волосы не соломенные, как у Жюстена, а платиновые, с каким-то даже серебристым отливом. Прямо потерянное дитя аристократов, блин! Прямо просится сразу на витраж и на конфетную коробку. А вот глаза у них похожи – и разрезом, и немного пустоватым, отстраненным взглядом, хотя цвет немножко разный, у мелкого темно-голубые… – Ну, вы тут знакомьтесь, – рассеянно улыбнулся отец Жюстен, – а мне надо отойти. – Ты вообще кто? – не удержалась Жюли, оставшись наедине с ровесником. – По-французски понимаешь? – Нет, а ты по-английски? Я Хейзель Гросс, я воспитанник отца Джастина. А вот ты кто? – Жюли Визон, живу тут. По-английски понимаю похуже, чем по-китайски, – прозвучало как будто она огрызалась. Сильнее, чем ей бы хотелось. Впрочем, мальчишка и сам отнесся к ней довольно настороженно, и из-за этого его тонкие, точеные черты исказились, сходство с ангелом пропало, и теперь он напоминал котенка, который шипит из корзинки и топорщится, стараясь казаться больше и страшнее. – Что, будешь ходить к нему на исповедь? – осведомился этот Хейзель, все так же недобро щурясь. – Ему же, между прочим, дают приход тут, в деревне. – Да чтоб ты знал, я в церковь вообще хожу только для галочки. А отец Жюстен хотя бы не зануда и мыслит широко. Так что сильно не побеспокою… но с приходом попозже поздравлю. – Можешь и меня тоже. Я помощник. – Я так и подумала, – хмыкнула Жюли. – По возрасту ты вроде не настолько ребенок, чтобы тебя усыновлять. А почему я тебя раньше не видела? Да и отец Жюстен ничего про тебя не рассказывал… – Рассказывать особо нечего, – пожал плечами Хейзель. – Он нашел меня в приюте, когда мне было одиннадцать, пару лет назад. Отдал учиться, а теперь вот привез сюда. – Тебе повезло. Он тебя, видимо, любит. – Да ну что там, – но мальчишка надулся от гордости, – он вообще человек доброжелательный… даже когда крошит врагов в капусту… ой. Не мой секрет. – Ну ладно. Хотя это ж где он врагов находит в наши-то дни, не на Ближнем же Востоке тайно воюет?.. – Хуже. Хотя всякое бывает. Но мне нельзя про это рассказывать. И он больше не будет брать меня с собой. – Ясно, ты будешь служить, а он мотаться по своим загадочным делам? Ну, раз так, заранее говорю, учись не болтать попусту, а то знаешь, тайна исповеди, все такое… – Да уж знаю, не маленький, – «держать лицо» ему было трудно, все-таки и правда сглупил. – Я тут тоже пока не совсем постоянно, но теперь с учебы буду приезжать сюда, а не в наш европейский дом. – Ага, понятно. Не сказать чтобы мальчишка ей понравился, но вдруг подумалось – поговорить любит, у такого-то наверняка своя личная страничка имеется, а там вполне может проскочить и какая-то информация о Жюстене. Так что Жюли поинтересовалась: – А ты есть в Инстаграмме или еще где? – Я много где есть, можешь искать сразу по настоящему имени. И оставайся, если понравится! «Неужто себя он любит все же больше, чем Жюстена? Это радует…»* * *
Странички действительно вскоре нашлись. И везде фотографии со всего мира, странные, хотя и красивые картинки, впечатления-рассуждения – и на все это только одна-две фотки с Жюстеном, который, судя по запечатленному выражению лица, сниматься не особо хотел. Ну да лучше, чем ничего, а еще теперь всегда можно было точно знать, в миссии Жюстен или в отъезде, Хейзель тщательно отмечал все перемещения. Еще Жюли подметила – парнишка запоем читал современную литературу для подростков и молодежи, смотрел множество таких же сериалов, в том числе и тех, где совершенно явно прослеживались однополые любовные линии. И это его не отпугивало, скорее, даже наоборот… Вот интересно, и как он собирался сочетать все это со служением Богу? А вдруг это у него оттого, что он и на Жюстена потихоньку начинает смотреть не только как на наставника?! Вот еще не хватало ей таких соперников. Она же не знает, как на все это смотрит сам Жюстен. Надо будет спросить, снисходителен ли он к такому в других… как потихоньку призывают уже и в Ватикане… и, главное, в себе. Хейзель ведь такой миловидный мальчишка, и сразу видно – счастлив находиться возле Жюстена. Этих двоих явно связывает нечто, возможно, не только милосердие или данный обет. И далеко ли им до того, чтобы решить – кроме нас нам больше никто на свете не нужен? Вот подрастет Хейзель и… И если такое случится – она, Жюли, ведь никак этому не помешает. Начать с того, что у нее и права-то на это нет. Она не прямо уж друг отца Жюстена и даже, по сути, не его прихожанка. Она к тому же не может точно себе ответить, влюблена ли в него хоть сколько-то серьезно или ей просто прикольно представлять себе, как бы он ради нее все бросил, поменял всю свою жизнь… Знает ли она его? Будет ли он что-то для нее значить после того, как она, допустим, вытащит его из его обертки? Он помог ей, поддержал, разве можно в ответ на это использовать его, просто чтобы насолить церкви и особенно – Монтанелли? Тем более что Монтанелли вряд ли затронет то, что Жюстен сложит с себя сан, а вот прихожане… У них точно сузится выбор, стоит ли отнимать у них единственного приличного пастыря? На этом Монтанелли еще, глядишь, даже и выиграет. Некому будет в его же рядах противостоять его поганой ультраконсервативной пропаганде. Пусть уж лучше тут у него под носом Жюстен с воспитанником вьют свое гнездо. Конечно, обидно, мог бы ведь отец Жюстен с той же самой целью и с девушкой – со строго конкретной девушкой – счастье найти, да причем открыто, не в пример тому же позорно сбежавшему Монтанелли… Тем более что Жюли ох как не хотелось повторить судьбу матери. Но далее голос разума ей и говорил – не хочешь быть как мать, не заглядывайся на красавчиков в сутанах! Займись лучше чем-нибудь интересным, полезным и в меру вызывающим! А чем – подсказали блоги друзей, даже того же Хейзеля в том числе. Благотворительность. И Монтанелли занимается ею, лично доставляя помощь по конкретным адресам… Почему бы не стать волонтером? Вот только уж точно не от церкви. Как только Жюли сравнялось шестнадцать, она так и заявила сестрице: все, иду работать, пока, правда, на общественных началах, но хоть можешь не кормить. Мари, конечно, возмущалась, но довольно быстро поняла, что уследить одновременно за сестрой и за собственной работой она не в силах. А Жюли вдобавок сумела заручиться помощью отца Жюстена – тот намерение одобрил и благословил. Благо даже в наушниках не считался еретиком и отщепенцем. И пошли занятые дни. Утром и днем – в гостях у людей и не только, здесь же, в отличие от большинства стран, еще и вторая разумная раса жила, не таясь. Так называемые екаи. Хотя, скажем, в Америке и кое-где в Европе их все еще называли то тварями, то монстрами. Так что они тщательно скрывались под личинами обычных людей. А здесь, кажется, было единственное место в мире, где две расы жили дружно и, кажется, даже на различия мало внимания обращалось, хотя отличия от людей, конечно, были – и странный цвет кожи, и длинные уши, и еще более длинный срок жизни… И это не говоря о необычных способностях, которыми некоторые екаи были щедро одарены. Здесь Жюли приходила как в людские, так и в екайские семьи. Вот смешанные были редкостью, как-то так повелось, говорили, будто такие союзы прокляты всеми богами. Вечерами же Жюли писала в блог обо всем, что узнавала – ну, конечно, только то, о чем разрешали рассказать. Но и этого хватило, чтобы поднять популярность своего двуязычного блога (английский и китайский, как еще мир покоришь, французская версия мало где читалась) на невероятную высоту, и получать от него не только моральное удовлетворение, но и доход и даже полезные знакомства. …Так, после трех лет в блогосфере, она впервые пересеклась с Мирославом Зинзелкой, или просто Миреком. Ну и его другом Иржи. Парни мечтали потихоньку исколесить весь мир. И попутно – получше изучить екаев, их жизнь, быт и особенности. Жюли была только «за». В идеале ей хотелось обернуть людское любопытство на пользу екаям всего мира. Пусть и они знают, что где-то у их расы нормальная жизнь и равные права, и люди – что не стоит бояться братьев по разуму. Потому она и мечтала залучить неразлучную парочку прогрессивных журналистов сюда, в Тогенке. Впрочем, не только поэтому. Хотелось познакомиться с ними лично, особенно с Миреком. Ей очень нравилось его ласковое имя и такие же ласковые синие глаза. Его улыбка и золотые кудри. Красив, как сказочный принц, и при этом в его красоте не было ничего конфетно-сладкого, как у того же Хейзеля. Нет, рядом с ним даже отец Жюстен показался бы хрупким и тонким. Жюли не сомневалась, что Мирек легко смог бы поднять ее и нести на руках. И уже от одной этой мысли сладко замирало сердце. А он ведь еще и умный, надежный, спокойный, видно и на видео, и по текстам, как он сдерживает своего безбашенного друга… Просто парень мечты! Глядишь на такого, и уже совсем не хочется мечтать о священниках, да кстати и вспоминается, как когда-то Мари провозгласила, мол, мать неоднократно обещала и ее, и сестру посвятить Богу, а Жюли, даром что совсем ребенок, тогда поклялась: ни за что! Будет все, как у людей – дом, семья, дети… Почему бы и не вот с ним?* * *
Знакомство в реале и правда прошло удачно. Правда, пока они повсюду ходили втроем – не собиралась ведь Жюли разлучать двух лучших друзей, в самом-то деле! Но замечала, что Миреку она нравится, он и в самом деле рад был их дружбе. С Иржи они скорее цапались, пусть и не всерьез, пусть это было как веселая игра. Хотя Мирека это немного огорчало… Однако, по мнению Жюли, все это было вполне преодолимо. В один из дней она уже размышляла о том, что стоило бы решиться и пригласить Мирека на свидание или просто поболтать наедине. Под эти мысли рука сама выводила на листке блокнота номер телефона, хотелось именно так, по старинке, записочкой… Но на предпоследней цифре ручка испуганно чиркнула по бумаге – в комнату вихрем ворвалась сестра. – Жюли! Ты только посмотри на это! – На что? – вздрогнула Жюли, Мари была сама не своя. – Что случилось? – Посмотри, какой ужас устроили на лекции монсеньора Монтанелли! – того совсем недавно повысили до кардинала, но из Тогенке не отозвали, и он так и продолжал заниматься всей своей разнообразной деятельностью. – А что там? – поинтересовалась Жюли с просыпающимся интересом. Разве ж не весело, когда сестрица и Монтанелли в шоке? – Открывай интернет! Это и в новости, думаю, попадет, но проще найти как вирусное видео! А я там была! Хорошо хоть не церковь осквернили, это общий лекторий! Ролик и в самом деле нашелся быстро. Монтанелли с напыщенным видом что-то вещал, и Жюли в первую секунду не поняла, что же тут такого – пока не отвела взгляд от собственно кардинала… В первом ряду, не особо и скрываясь, целовались студенты. Может, это сошло бы за маленькое хулиганство, вот только студенты эти оба были мужского пола. И целовались так увлеченно, словно никого кроме них не было не то что в аудитории, а в целой вселенной. И самое невероятное – обоих этих парней Жюли знала, можно сказать, на отлично! Иржи напирал, настаивал, Мирек запрокидывал голову и позволял, таял, даже глаз не открывал. Хотя вокруг шумели, кто-то возмущенно, кто-то очень даже одобрительно, кое-кто и вовсе аплодировал. Камера снова поймала лицо Монтанелли. Кардинал закатил глаза и сказал – тихо, но все почему-то услышали: – Бог вам судья. И вышел. Мари подытожила совсем не так культурно: – Блин, вот же педики! – Точно! – отозвалась Жюли, даже не удивляясь тому, что чуть ли не впервые абсолютно солидарна с сестрой. А эти двое мало что «голубые», так еще и идиоты вдобавок! Нашли место нежничать… И что теперь с ними будет? В тюрьму сядут или все же штрафом отделаются? Узнать бы у них самих, но телефона Мирека, а тем более Иржи Жюли не знала. Оставалось только залезть на их личный блог. Замечательно. Верхним постом то самое видео. И текст в том смысле, что, мол, это не было по большому счету попыткой задеть чьи-то религиозные чувства. Или спровоцировать массовые беспорядки. Прежде всего, дескать, ими двигало желание объявить всему миру о своих отношениях. Конечно, они уже лет десять как особо и не скрывали эти отношения, но и намеренно напоказ не выставляли. А теперь… «Я его уговорил», – гордо сообщал Иржи. И разливался дальше в том смысле, что все это – практически не меньше, чем помолвка, осталось лишь найти страну, которая станет идеальным фоном для закрепления их чувств официально. Заканчивали они, разумеется, радостным «спасибо всем, кто нас поддержал!» – а потом пытались вытащить из ситуации интерес мирового сообщества к проблемам екайского меньшинства. Выходило, на взгляд Жюли, не очень. И хотя она всегда поддерживала всяческие проявления свободы и разнообразия, тут аж дыхание перехватило от праведного гнева. – Не переживай, Мари, – сказала она вслух. – Все равно эта сладкая парочка не может долго сидеть на одном месте. Они скоро уедут. – Ты мне сочувствуешь? На чем это записать? Мне вот монсеньора жальче, чем себя, и гораздо, а тебе-то вообще что, у тебя же все друзья как на подбор… – Богопротивненькие? Ну тоже, знаешь, считай, раз в жизни понравится парень, только соберешься ему признаться или хоть поближе познакомиться – а тут вот такое! – Ну так Бог и отвел! Тебе это ни к чему! – отрезала сестра. – Не забывай, мы обе обещаны Богу! Тут слух Жюли привычно отключился, и пока сестра настолько же привычно распространялась, оседлав любимого конька, Жюли машинально продолжала листать ленту, а в голове роились совсем другие мысли. Собственно, про почти забытое и про парней. В том числе особо сладких. У Хейзеля Гросса уже пару лет стоял статус «влюблен», правда, без указания, в кого именно. Оно и логично, если вспомнить, что у отца Жюстена нет аккаунтов нигде. Мимо Хейзеля, конечно же, нынешний инцидент тоже не прошел, правда, высказывался он по этому поводу как-то сдержанно – конечно, в Ватикане вовсю призывают быть современными, и Монтанелли с его застарелым подходом во многом неправ, но… Но все же есть вещи, которые лучше не выставлять напоказ, оставлять только между собой, сохраняя их волнительность, их сладость… И, конечно, мальчик был прав. Только вот легче от этого Жюли не стало. Потому что явно указывало на то, что и этот «в отношениях», понятно каких, понятно с кем. Да что ж такое, станешь тут нетерпимой и злой, и так хорошие парни на дороге не валяются, а тут еще то и дело выбирают друг друга! Накатила злость пополам с тоской – и нестерпимо захотелось увидеть отца Жюстена. Разум кричал, что все это лишь ревность и дурное наследие матери. Но так хотелось, чтобы он успокоил, ободрил, как тогда… Тогда-то и станет ясно, что она на самом деле к нему чувствует. И что ей дальше с этим делать. Она решила даже не писать Хейзелю. Направилась прямо в церковь. Как чуяла, что Жюстен там. И сорока минут дороги будто и не заметила. Да и приятной была та дорога – под летним солнцем, через пестреющие цветами луга… Почти круглый год храм отца Жюстена буквально утопал в этих цветах. Таким его и помнили по фото, да и вообще на страничках Хейзеля эти цветы были везде. Он даже и логин себе на одном из аккаунтов выбрал сперва «Цветочный послушник», а недавно вот сменил на «Цветочный священник». Вот и сейчас он собирал букет на своем маленьком подворье. – Привет! – ну вот как обратишься к такому молоденькому по всей форме, хоть вроде как его и поставили недавно в сан. – Ты божницы украшать или подаришь кому? – И тебе привет, коль не шутишь, – отозвался он. – Какими судьбами? – Может, соскучилась. Отец Жюстен на месте? – На месте, а что, я тебя не устрою? – Вообще-то не особо, без обид. – Эй, я моложе тебя всего на год, а не на десять лет! – У меня статус не тот. Я, конечно, тоже властвую над душами и умами по мере сил, но не с амвона же! А для такого дела ты и правда очень уж молод. – Знаешь ли, отец Джастин оказался в системе в тринадцать и в семнадцать уже был фигурой мирового значения… Ай, опять не мой секрет, да и мне правда до него далеко. – Ну вот и ходи к тебе такому исповедоваться. Есть там у него кто? – Нет, – на миловидной мордашке появилась откровенная досада, не понять, на Жюли мальчишка досадовал или на свой промах, – он свободен. – Спасибо, отец Гросс, – девушка ободряюще хлопнула его по плечу. И почти не сомневаясь вошла в храм. Ну и кому какое дело, что на ней ультракороткие шорты в цветочек? Зато голова покрыта, по жаре Жюли всегда повязывалась косынкой. В исповедальне было темно, и Жюли, наверное, не рассмотрела бы фигуру в черной сутане, если бы не золотые волосы и лицо, кажущееся в полумраке молочно-белым. И на миг зашлось сердце. – Отец Жюстен, я так рада вас видеть! – О, здравствуйте. Что-то случилось или… На секунду Жюли растерялась. Понимала, что надо подобрать слова, как-то объяснить… Но что-то дрогнуло внутри, и она просто без слов подалась к нему, обвивая руками. Прижалась, почувствовала биение его сердца и пульсацию его странной музыки через все его и свое существо. Только вот больше – ничего. Он не отвечал, не пытался оттолкнуть и отстраниться – просто ждал, как, наверное, родитель терпеливо ждет, когда ребенок перестанет лить слезы. Так, в общем-то, и надлежало действовать пастырю, пока страждущие не начинали исповедоваться словами и просить советов. И это не то чтобы совсем расхолодило, но сколько-то успокоило. – Простите, – она отпустила отца Жюстена. – Я просто правда очень соскучилась, пойду, пожалуй… Он только кивнул – чуть заметно в темноте. Уходя, она невольно подумала – а ведь Монтанелли наверняка был в такой же ситуации. И не устоял. Вряд ли все-таки он сам стал бы соблазнять замужнюю женщину, даже если понимал ее всем сердцем. По большому счету, меньшим козлом это кардинала не делало. Всяко на пастыре ответственности больше. Но, с другой стороны, все же мужчины слабее в плане искушений, так говорят. И, похоже, отец Жюстен в этом плане куда более чистый и стойкий, чем Монтанелли. А раз так – разве она сама не сможет и не должна быть лучше своей матери? Изменять мужу и влюбиться в ранней юности – все-таки разные вещи. Но разве же это уже не делает ее лучше и чище? Может, он не оценил ее порыва только из-за ее неопытности? Нет, опять не те мысли. Она же тут совсем не за тем! Надо было рассказать про Мирека, про все это, а она… В невеселых раздумьях Жюли чуть не нос к носу столкнулась снова с Хейзелем. – Быстро ты, – заметил тот. – Ну, я еще вернусь, когда все обдумаю. И да, твой последний пост очень красивый. Ты правда никогда не пишешь о сокровенном или тебя пока не с чем поздравлять? Он замялся. Но Жюли видела – его распирает от желания поделиться хоть с кем-то. – Ну, я пару лет назад ему признался. А он, по-моему, до сих пор не думает, что это серьезно. Привязан ко мне, но… Мы даже в губы ни разу не целовались. Я ему только руки, он меня только в лоб. – Это ведь обидно, верно? – Нет, – он покачал головой. – Честно говоря, страшновато даже мечтать о чем-то большем… Но еще страшнее, когда я думаю о том, что однажды он может сказать, мол, не нужен я ему с такой любовью… Что его вполне устраивает все как есть, наши почти родственные и наставнические с его стороны отношения, что он просто ждет, когда я переболею своей романтической интоксикацией! Жюли поймала себя на том, что чувствует какую-то радость – пусть даже стыдясь ее. Однако сумела сочувственно улыбнуться мальчишке. – Зря ты переживаешь. Если ты доволен тем, что есть, и никто другой тебе не нужен, ничто не мешает быть счастливым просто оттого, что ты рядом с ним! – О, спасибо, с такой стороны я на это не смотрел. Главное, чтоб ему не был нужен кто-то еще… «А вот этого, уж извини, пообещать не могу», – подумала Жюли, вежливо прощаясь. Конечно, она сама еще ничего не решила. На одной чаше весов вся родная, любимая папой вольнодумная литература, наполненная вызовами церкви, на другой материн грех, не поведший ни к чему хорошему. Но мысли у Жюли были куда жарче, чем у скромника-Хейзеля, вот только жаль, что настоящее пламя из этой искры едва ли разгорится – в силу банального отсутствия опыта. Подумалось – у матери-то на момент ее греха с Монтанелли опыт точно был. Еще один аргумент против того, чтобы быть как она. А может, ей самой, Жюли, просто надо перестать заглядываться на скромных блондинов? Может, стоит просто познакомиться с кем-то, оставив в стороне типаж и смутные ожидания?