Морской Овод

Как-то вышло так, что все-таки вечер не закончился свиданием. Вернее, не его вечер. Хотелось уже просто к себе на облако и не думать. Только думалось. Всякое. Так что как увидел Джастина – так и обнял крепко-крепко. Будто в последний раз. Просто ничего другого в голову не пришло. И столько всего намешалось – разбуженные желания, дикий страх потерять его так или иначе… И ведь они были уже почти одного роста, этого он тоже как-то не заметил, так что сейчас оказалось проще уткнуться даже не в шею, не в глухой воротник, а повыше, куда-то за ухо. И поцеловать. – Даже так? Ну и вот что тут скажешь, это не сгущенку из буфета воровать. И даже не рассказывать кому попало о Повелителях и Оружиях. И все-таки – привычно, глупо и так по-детски: – Простите… – Нет, ничего, мы же договаривались когда-нибудь обсудить и это. – Вы сказали – когда я выучусь, я вроде как уже, просто очень страшно было. И казалось, что и незачем. Вот в чем с ним еще страшнее – надо всегда смотреть в лицо. Хотя нет, смотреть-то необязательно, но знаешь, что он-то смотрит. – Но оказалось, что есть зачем, да? – После того, как случилось это, да. Вы были очень великодушны, когда разрешили мне… развлекаться на стороне. Только вот это совсем не так весело, и еще нечестно, мне самому перед собой, и еще некоторые коварные девицы говорят, что отступились от вас, только я вот ни на грош им не верю. – Она не коварная, она молодая. Прямо как ты. – Она старше меня на полгода, это так, – Хейзель невольно засмеялся. – И она пять лет ходит вокруг вас кругами, подписалась везде на меня, чтобы хоть как-то сталкерить вас, и… я что, и правда не вправе считать это свинством, тем более что у меня самого больше возможностей? – Она и правда ничего не сделала. – Домогалась вас за моей спиной, только это. – И ушла, должен признать, разочарованной. – И спасибо вам за это. Надеюсь, больше не станет. – Надеюсь. – Но… ладно, мне-то можно или тоже?.. – Не знаю, не разочаруешься ли и ты тоже. – Я имею право знать, почему вы так считаете… жизнь моя? – Конечно. Правда, милый мой, в том, что я вообще не могу припомнить, чтобы меня интересовало то, что беспокоит тебя. – Да будь оно все… все же это знают, кроме меня. И я-то, пока все это не случилось, был таким же… – Слушай, я же не сказал, что не в состоянии. – Я вот что-то думаю, что ей вы сказали примерно это же. – И ее это не устроило. – Ну так а я о чем. И нисколько я для вас не особенный. – Почему же? – Потому что вам все равно, хоть я к вам ласкаюсь, хоть кто, и все равно, с кем и под какими заборами я валяюсь, надо хоть деньги за это начинать брать! Все хоть что-то для вас! – Успокойся, ладно? Нет, мне не все равно, да, я не уверен, что то, что я могу дать, тебя устроит. – Ай, я тоже совершенно не уверен, что нужен вам такой. Таких чудес не бывает, что там люди ни рассказывай про любовь, которая все меняет. – Ну что значит, такой? – Как бы это прилично сказать, озабоченный. – О, я думаю, мы так или иначе разберемся. – Или разбежимся, или я так и буду приходить в четыре утра в подпитии и с засосами, а потом смотреть на вас как на икону. Вообще-то не хочу так. – А как бы ты хотел? – Ну вот прямо сейчас кажется – продам душу за один поцелуй. Тискались мы с вами все-таки часто, а вот… – Ну так давай попробуем. И хотелось заодно и прижаться и обхватить, но вышло вообще почти без рук. Осторожно. И правда пробуя. А больше всего ожидая ответа. А вдруг все-таки… Кто знает. В любом случае душу продать было за что. Уже хотя бы за то, что чувствуешь сам. И это же действительно что-то особенное. Нет, хватит, надо отпустить. Вряд ли это перейдет в дикий порыв, но вот так длить, если ему-то не хочется, тоже нехорошо. И надо найти смелость посмотреть в глаза. – Ну что? – спросил первым отец Джастин. – Лучшие минуты в моей жизни. Если бы… Я же тоже должен спросить. – Как тебе сказать, милый мой. Да, это приятно, нет, не могу сказать, что для меня это сильно отличается от чего-то более… целомудренного? – Понял, можно так, можно без этого, точно незачем дальше. – Почему же? – Потому что не надо делать того, чего делать не хочется. Никогда. Если только для дела, но то другое. В отношениях этому места быть не должно. – Хейзель-тян, ты сначала к студенткам перестань ревновать, а потом уже отношениям меня учи, ладно? – Туше, отец Джастин. А с другой стороны, хоть в чем-то у меня капля больше опыта. – Не спорю. Хотя в том, что серьезнее, мы где-то одинаково мало что понимаем. – Согласен. В частности, поэтому больше не хочу впутывать во все это кого-то еще. У них свои чувства, желания, ожидания, нельзя относиться к людям как к функциям. – Это да. – Так что если меня будут одолевать плотские искушения, я просто встану на поклоны. Или пойду полоть огород. Или хоть с Гатом потренируюсь, хоть вы и не очень хотите, чтобы я когда-нибудь сражался. – Знаешь что, когда тебе наскучит просто так выяснять отношения, и мы оба надумаем, что еще можно сказать, мы обсудим все это еще раз и посмотрим, что изменится. А пока давай импровизировать. – Я думал, то, что я сказал, было хоть чуть похоже на план. Но спасибо, импровизирую, – провел ладонями по плечам и по рукам, безошибочно повторил пальцами обе линии, по которым в бою из тела Джастина возникали лезвия. Взял за обе руки и прижался к ним лицом. Замер так. Джастин только рассмеялся. Осторожно освободился и обнял. Привычно с детства – и все же чуть по-другому. Или так казалось. К тому же с этой его музыкой Хейзель никогда не мог толком поймать ритм его сердца. – Люблю… – хотя он ведь и не услышит, и не увидит, пока в него лицом утыкаются…