За полтора месяца занятий Кастаспелла еще сильнее убеждается, что Лайт Спиннер все же была объективно самой странной кандидатурой в ее наставницы.
Сначала это понимание незаметное и совсем тонкое, когда девушка иногда наблюдает за ней со стороны — идущей в сторону своего кабинета, совершенно бесшумной, длинной и безмолвной тенью, с устремленным лишь вперед взглядом и совсем редко — только краешком глаза — наблюдающим за тем, что происходит вокруг. Дальше, когда занятия наконец перестают быть каким-то жалким подобием попыток узнать друг друга хоть немного, чтобы подобрать наилучший подход к обучению, осознание лишь укрепляется — у Лайт Спиннер настроение скачет феерически быстро, и даже Кастаспелла, по большей части способная подстроиться под что угодно, не всегда поспевает за ним. В один момент женщина помогает дорисовывать заклинания с легкой-легкой улыбкой — девушка видит ее лишь по мелким морщинкам у глаз, потому что больше маску перед ней она не снимает, — и голос ее мягкий, в меру высокий, она даже хвалит ее время от времени, а чуть позже все меняется, и Каста путается.
Она хотела бы быть рядом с ней другой — понимающей, когда стоит остановиться или промолчать, чуть более сдержанной и смышленой, такой, чтобы Лайт Спиннер тоже было с ней комфортно, но часто они лишь пытаются отсидеть нужное время друг с другом. Все это неловко — наставница, не объясняя причин, иногда дает заклинания намного выше уровня Кастаспеллы, теряется, когда у нее совсем не получается их выполнить, местами злится и давит желание сказать, что дело лишь в том, что девушка совсем не старается, но быстро приходит в себя и пытается замять эту тему часом теории. Они много времени проводят в ее оранжерее, и Касте там нравится: она, конечно, меньше сада мастера Норвина, но куда приятнее и уютней — чего только стоит угол со столом, чайником и книгами, — и каждый раз, когда Лайт Спиннер предлагает сделать перерыв в заклинаниях, девушка просит ее рассказать о каком-нибудь из цветков и, если у наставницы хорошее настроение, уговаривает на чашку чая. Кастаспелла пытается как можно меньше отходить от тем занятий, потому что знает, что болтливая она, прибавленная к ежедневным урокам с другими группами — куда больше, чем Лайт Спиннер может выносить пять дней в неделю, но получается не всегда, и частенько, когда женщина отвлекается на поиски книг, девушка тут же начинает рассказывать ей о других уроках или своих выходных.
С раннего утра Лайт Спиннер может быть резковата — особенно если утро начинается с собрания педагогического совета, на котором Норвин при всех вновь урезает ее часы по расширенному курсу практической магии у некоторых групп. Это унизительно — все смотрят на нее с таким немым сожалением, но одновременно с неприязнью и тихим осуждением, и больше всего раздражает то, что сейчас от этого не сбежать. Она злится: говорит, что все это несправедливо — то, что дети, перешедшие на четвертый курс, совсем не знают кинетической магии и за полтора месяца учебного года не смогли полностью освоить ее, не ее вина, но
большая проблема, и она делает все, что в ее силах, чтобы они догнали программу; а потом добавляет, что дело не только в этой группе — проблема в тех, кто учили их до нее, и этим лишь выводит из себя большую часть совета. Лайт Спиннер уходит раньше, чем заканчивается собрание — резко хватает свои бумаги, с неожиданным грохотом поднимается из-за стола и быстро покидает зал, оставляя за собой лишь неловкую тишину, и они уверены, что в этом вся она — грубая, хлесткая и озлобленная на тех, кто пытается сделать как лучше.
В это время в коридорах уже почти никого нет — большая часть детей ждет преподавательниц с собрания в классах, и лишь несколько человек со старших курсов перешептываются по углам. Женщина идет в сторону своего кабинета как можно быстрее, совершенно погруженная распирающие злобой мысли, и в какой-то момент она даже рада, что сейчас у нее урок лишь с Кастаспеллой — у подростков каким-то образом уже в это время оказывается невыносимое количество энергии, а у нее нет никакого желания быть в это время рядом с ними, но с одной девчонкой у нее все же получится справиться. Лайт Спиннер совсем не обращает внимания на то, что сзади слышится голос Касты, а стоящие рядом у окна ученики здороваются с ней — она лишь смотрит вперед, и приходит в себя лишь почти у самого кабинета, услышав за спиной гнусавый смех:
«Как она вообще может быть такой сукой?»
В коридорах Мистакора слишком хорошая акустика, а дети слишком глупы для того, чтобы думать о таких вещах, когда обсуждают учителей за их спиной, и женщина, шумно выдохнув, выпрямляет плечи и замедляется у дверей своего кабинета. Раньше Лайт Спиннер хотела быть одной из тех преподавательниц, которую бы ее уважали и дети, и коллеги, в меру строгой, но в то же время подругой для детей, со своими тайнами и историями, которые захотят услышать — ей казалось, что именно такой должна быть идеальная педагогиня, но ничего не вышло; затем она хотела быть такой, чтобы в ее сторону дети и позволить себе не могли бы сказать что-то, никак не относящееся к теме урока, но и этого не получилось. Теперь, кажется, она стала лишь сукой, и с этим ничего не поделать.
Кастаспелла резко замедляется, идет так, чтобы услышать все, о чем говорят ученики, и она быстро понимает, что смеются они именно над Лайт Спиннер. Девушка тяжело вздыхает — она тоже смеялась над ней когда-то. Кажется, в Мистакоре нет ребенка, что не шутил про нее — про маску, заячью губу или огромную хищную пасть за ней, — нет тех, кто не слышал сказки о том, что она по ночам практикует темную магию в своей оранжерее и рано или поздно сожжет все королевство до тла, и иногда кажется, что только Каста знает, что все это неправда, хоть насчет предпоследнего она и не уверена.
Девушка злится: если у нее с возрастом хватило ума понять, что все это — жестоко и грубо, то и у них должно.
— Здравствуй, Гаус, — Кастаспелла приветливо улыбается, еще даже не подойдя к ним. — Здравствуй, Каэль, — махает второму, и они, немного удивленные таким вниманием, поворачиваются к ней и здороваются в ответ. — Вы хорошо выглядите сегодня. Что это за ткань? — она с наигранным интересом присматривается к светло-голубому наряду одного из парней. — Атлас? Замечательный цвет, очень подходит тебе, Каэль, — и идет дальше. Как только они оказываются за ее спиной, все еще пытающиеся вспомнить состав костюма, девушка одной рукой отправляет в их сторону мелкое заклинание, и их одежда тут же окрашивается грязными пятнами в болотно-зеленый.
Лайт Спиннер, открывающая свой кабинет, медлит и, чуть ведя одним ухом в сторону, прислушивается: сначала слышится возмущенная ругань и сдавленная просьба вернуть все назад, со временем они усиливаются, а дальше — тихий довольный смех Кастаспеллы и быстрые-быстрые шаги в ее сторону. Наставница раскрывает перед ней дверь, пропуская внутрь, и девушка, победно улыбаясь, тут же залетает внутрь, скидывает сумку на пол и двигает стул к ее столу.
— Ну и что ты им сделала? — с усталым вздохом Лайт Спиннер закрывает за собой дверь и, зачесав немного растрепанные волосы назад, складывает руки на груди в ожидании объяснений.
— Ничего, — уклончиво отвечает Каста, пожимая плечами, и женщина приподнимает одну бровь. — Что такого? Они знают очищающее заклинание, — отмахивается она. — У вас же нет с ними уроков сегодня? — девушка неуверенно прищуривается.
— Я даже не учу их, — вздыхает наставница.
— Ну и хорошо, — она улыбается. — Они будут долго вонять.
Лайт Спиннер смотрит на нее пару секунд, а затем, сев за стол, делает глубокий вдох и чувствует, что злость, до этого крепко сжимающая ее голову и грудь в тисках, медленно отступает, оставляя после себя совсем легкое злорадство и небольшое непонимание.
— Я в одно никак не могу поверить, — с усмешкой произносит Лайт Спиннер, присаживаясь за свой стол и задумчиво смотря в сторону. — Как так получилось, что ты отлично знаешь вот
такие заклинания, — она кивает в сторону двери, — а самую простую иллюзию ты сделать не можешь?
— Для таких заклинаний большого ума не надо, — Кастаспелла пожимает плечами, поднимая сумку с пола на свои колени, и начинает в ней рыться, пытаясь найти нужные листы с вопросами. Наставница ничего не отвечает ей, лишь пристально смотрит, пока та не видит, а затем откидывается на спинку своего кресла и достает из-под стопки книг чистую тетрадь. — Знаете, — неожиданно произносит девушка, словно вспомнив что-то важное, и выпрямляется, взглянув на нее. — Вам не стоит даже слушать их. Они идиоты, — она кивает. — Все говорят, что в Мистакоре таких не держат, но они правда идиоты. Почти как я, только я хотя бы добрее.
— Если бы я слушала все, что говорят дети, я бы уже давно не работала здесь, — безразлично отвечает Лайт Спиннер, что-то вычерчивая на странице, и Каста резко тушуется. — В следующий раз лучше думай, прежде чем накладывать подобные чары на других студентов. Если пойдут жалобы, я не собираюсь защищать тебя перед Советом.
Девушка отводит взгляд в сторону и медленно вытаскивает из сумки абсолютно все мятые и исписанные листы, а затем произносит растерянное «хорошо» и продолжает искать среди них нужные. Ей немного неловко после сказанного: глупо полагать, что наставнице есть хоть какое-то дело до того, что говорят другие, ведь она множество раз давала понять, что ее дело — провести урок и получить за него оплату, и все остальное ее редко интересует, только если ученики не кто-то вроде Майки, а Кастаспелла — совсем не он. Точно так же глупо было думать, что Лайт Спиннер успела за это время проникнуться к ней, и девушка на самом деле сильно путается в том, как ей стоит вести себя с наставницей. Она без явной нужды снимала перед ней маску, когда Каста принесла торт, и та, конечно же, расценивает это как какую-то непонятную, но удивительную степень доверия, но в то же время ей кажется, что это толком ничего и не значит, потому что больше это не повторялось.
— Что вы там рисуете? — все же спрашивает девушка, чтобы просто разбавить тишину, и, закусив верхнюю губу, пытается заглянуть за ладонь женщины, закрывающую лист.
— Я «рисую» твое расписание, потому что на каждом уроке мы хватаемся за все, но в итоге ты все равно выходишь отсюда чистым листом, — сухо усмехается наставница, резко сделав пару последних линий, и тут же вырывает листок из тетради.
— Не таким уж и чистым, — бормочет она в ответ, смотря на хаотичные и кривые заметки на страницах в своих руках, и тут же кидает их обратно в сумку.
— Смотри, — Лайт Спиннер поворачивает расписание к ней и пальцем указывает на самый первый квадрат. — В понедельник будем разбирать руны, во вторник — травология, подтянем защитные и лечебные травы, а дальше, если захочешь, перейдем на историю. В среду будешь разбираться в нумерологии, хочешь ты того или нет, — Кастаспелла закатывает глаза, — а в четверг и пятницу оставим для практики.
— И прям все-таки два выходных? — немного расстроенно спрашивает девушка, поджав нижнюю губу и взяв расписание из ее рук.
—
Всего два выходных, Кастаспелла, — устало отвечает женщина, протирая глаза.
— Ну да, — она усмехается, сложив лист и засунув его в карман платья. — Значит, сегодня у нас руны?
— Да, — Лайт Спиннер кивает и поднимается из-за стола. Подойдя к шкафу с книгами, она вновь достает самый первый ряд, переставляет его на стол и задумчиво вглядывается во второй, а затем вытаскивает несколько учебников и, смахнув с них пыль, кладет перед Кастаспеллой и садится обратно. — Я не успела вчера посмотреть их, поэтому искать будем сейчас, — и берет книгу с бледно-красной обложкой. — Чего ждешь? — она с ухмылкой приподнимает одну бровь, когда девушка без какого-либо энтузиазма смотрит на них, и двигает стопку к ней чуть ближе. — Не стесняйся, выбирай любую.
Девушка тяжело вздыхает, не решаясь спросить, что именно они ищут, и, взяв первую с сиреневым переплетом и подперев голову рукой, бездумно начинает перелистывать страницы. От книги пахнет сыростью и старой-старой бумагой, и ей кажется, что ни один из учебников, что были у нее за всю ее учебу в Мистакоре, не были такими древними.
— Я могу задать глупый вопрос? — все же неуверенно спрашивает Кастаспелла, слегка прищуриваясь и рассматривая рисунок одной из рун.
— Лучше всех, кого я знаю, — мягко отвечает женщина, продолжая перелистывать учебник.
Девушка на какое-то время замирает, вдумываясь в ее слова, а затем хмурится, и Лайт Спиннер даже отрывается от книги, чтобы взглянуть на нее.
—
Очень смешно, — протягивает Каста, по появившимся у глаз морщинкам заметив, что под маской наставница улыбается. — И
так педагогично, — и не выдерживает, слегка улыбаясь сама.
— Ты можешь спрашивать все, что считаешь нужным спросить, — женщина вздыхает, расправляя плечи и зачесывая волосы назад. — Я для этого с тобой тут и сижу.
— Хорошо, — она кивает. — Тогда… как волшебники, что написали эти учебники, — девушка разворачивает к ней свою книгу, — вообще могут быть уверены, что все это правильно? Ну, знаете, — она пожимает плечами и указывает на первый попавшийся рисунок пальцем, — вот этот вот, например. Откуда они знают, что оно означает именно
«дверь»? Вдруг это
«окно»? Или это вообще животное какое-нибудь… или что-то, чего у нас даже нет в это время. Вы ведь сами говорили, что нет ни единой записи о том, по какому принципу были образованы их слова.
Лайт Спиннер какое-то время всматривается в ее неожиданно серьезное лицо и думает:
как так вышло, что из всех учеников за все годы ее работы Кастаспелла — первая, кто спросил ее об этом?
— Думаю, наши историцы и филологини провели множество исследований, — женщина пожимает плечами, пытаясь скрыть растерянность и вспомнить хоть что-то из курса истории для первогодок. — Они анализировали уже известные языки, чтобы определить то, каким мог быть язык Основателей, искали параллельные тексты, чтобы сопоставить слова… — она замолкает, ощущая совсем не присущую себе неумелость и понимая, что своими словами лишь порождает еще больше вопросов.
— Я нигде не слышала про то, что где-то были найдены параллельные тексты, — девушка задумчиво кусает внутреннюю часть щеки.
— Но это не значит, что их не было, — Лайт Спиннер усмехается, водя большим пальцем по шершавой плотной бумаге. — Изучение языка и истории Основателей действительно представляет некоторые сложности, но это не значит, что это невозможно, и наши…
— Вы сами понятия не имеете, правда? — с легкой улыбкой и прищуром она прерывает наставницу, и та шумно выдыхает, отведя взгляд в сторону. — Мне кажется, вы сейчас вообще пересказываете ежегодную речь мастера Норвина в честь начала учебного года.
— Почему тебя это вообще заинтересовало на седьмом году обучения? — она непонимающе хмурится.
— Потому что до этого я не особо ходила на руны, — Каста пожимает плечами. — Какой смысл вообще учить это? Тем более, они нигде и никогда мне не пригодятся.
— Это стандартная программа, Кастаспелла, — говорит она так, словно эта «стандартная программа» имеет для нее самой хоть какое-то значение. — Я должна учить тебя в соответствии с ней, и с этим ничего не поделаешь.
— Вы должны учить группы в соответствии с ней, — уверенно отвечает девушка, ловля на себе пристальный взгляд наставницы. — Меня вы учите тому, что мне точно нужно, — и улыбается настолько довольно, словно выиграла что-то этими словами.
— И что ты мне предлагаешь? — все же усмехается Лайт Спиннер, закрыв учебник. — Полностью вычеркнуть руны?
— Да, — Каста кивает и кладет свою книгу в стопку. — Почему бы и нет? У нас все равно нет в этом году экзамена по ним. Только какой-то зачет в конце полугодия.
— Что будешь делать, если провалишь даже его?
— Вы хоть раз слышали, чтобы кто-нибудь проваливал руны? — девушка приподнимает одну бровь.
— Нет, — женщина задумчиво мотает головой. — Хочешь быть первой?
Кастаспелла тяжело вздыхает, закатывая глаза, и откидывается на спинку стула.
— Мы можем оставить руны на позднюю осень, — Каста пожимает плечами. — Все равно больше толку будет, чем сейчас.
Женщина вглядывается в ее лицо, понимая, что девушка все же права, да и есть вещи куда важнее рун — они ей действительно никогда не пригодятся, а третий день практический точно не будет лишним, и Лайт Спиннер соглашается, и Кастаспелла тут же расплывается в широкой и неприятно довольной улыбке. Наставница быстро понимает, что та рассчитывает на еще один день травологии, и тут же лукаво улыбается в ответ — есть что-то невероятно очаровательное в том, чтобы злить ее, и у нее просто не получается устоять.
— Хорошо, — женщина вздыхает. — Но ты должна будешь ходить на уроки волшебника Келлана.
— Я постараюсь, — Каста неуверенно кивает.
— Тогда договорились, — женщина слегка хлопает руками по столу. — Значит, сегодня нумерология.
— Нет, подождите, — удивленно произносит девушка и тут же достает из кармана платья расписание. — Это нечестно, — она перечитывает его. — Если мы убираем руны, то переносим на сегодня травологию со вторника, а не нумерологию со среды. Это логично.
— Покажи, — задумчиво просит Лайт Спиннер и, забрав лист из ее рук, пару секунд всматривается в него. — Ты права, — она кивает, и Кастаспелла вновь довольно улыбается, собираясь сказать, что у нее не такая уж и плохая память, но та тут же продолжает, — но это уже старое расписание, — и, взяв его за уголок кончиками пальцев, другой рукой накладывает заклинание, и бумага, резко вспыхнув фиолетовым огоньком, исчезает, не оставив после себя даже пепла. — Я составлю новое, не переживай, — женщина достает очередной листок, и Каста все это время, чуть приоткрыв рот, наблюдает за ней.
— Я хочу, чтобы вы знали, что это было
невероятно грубо с вашей стороны, — с прищуром произносит она, и наставница лишь усмехается в ответ, легкими движениями расчерчивая новое расписание.
— Держи, — Лайт Спиннер протягивает ей лист, и девушка неохотно забирает его. — Сегодня нумерология, завтра травы. Потом три дня практики.
— Может и ее сдвинем до зимы? — с легкой надеждой в голосе улыбается Кастаспелла, но тут же встречается с вновь серьезным взглядом наставницы и тяжело вздыхает. — Хорошо, нумерология.
Девушка помогает ей поставить книги обратно и достать новые, а затем все же спрашивает о том, не могут ли они пойти заниматься в оранжерею вместо ее кабинета, и женщина, немного подумав, все-таки соглашается и тут же жалеет об этом — Каста вдруг решает, что это повод начать болтать, и всю дорогу до сада рассказывает ей о том, какими дурацкими выдались эти выходные из-за дождя, и что вся неделя точно будет такой.
Лайт Спиннер все это время молчит.
***
Кастаспелла возвращается домой ближе к вечеру, и у самых дверей понимает, что что-то не так — если везде горит свет, значит, у родителей гости, а в этом редко есть что-то хорошее. Она заходит аккуратно и тихо, прикрывает за собой дверь едва слышно и надеется пройти незамеченной в комнату, но из-за угла из столовой тут же слышится голос Майки, кричащего ее имя, и девушка тяжело вздыхает — если он так весел, значит, здесь либо его друзья, либо Анджелла, а ей, если честно, не хочется видеть никого из них.
— В чем дело? — с напускной любезностью спрашивает она, неуверенно заходя в зал, и тут же встречается взглядом с Анджеллой и родителями.
— Здравствуй, Кастаспелла, — та единственная чуть приподнимается со стула в знак приветствия и слегка улыбается, но тут же садится обратно и шумно выдыхает.
— Здравствуй, Анджелла, — девушка кивает ей с легкой улыбкой и переводит взгляд на Майку, сидящего рядом. — Мама, папа, — вновь кивает, смотря на родителей.
Каста быстро оглядывает их — на матери праздничное платье с золотистыми наплечниками, значит, визит Анджеллы планировался давно; родители — люди слишком старой закалки и, даже проработав советниками при королеве в Яркой Луне, до сих пор боятся, что та может подумать о них что-то не то, не устрой они лишний раз ужин, и иногда это доходит до абсурда.
— Мы думали, ты придешь раньше и присоединишься к нам, — мать неуверенно переглядывается с отцом.
— Мы только недавно начали, Норико, — Анджелла мотает головой, обращаясь к женщине, но смотря на все еще стоящую у входа Кастаспеллу. — Поверь, ты ничего не пропустила. Присаживайся, — и улыбается, а Майка тут же отодвигает рядом с собой стул.
— Спасибо, — девушка кивает, растерянно поправляя сумку на плече, — но, если вы меня извините, я пойду к себе. День был долгим, поэтому… рада была видеть тебя, Анджелла, — и, не дожидаясь ответа, уходит.
Тишина за спиной длится недолго — отец тут же начинает какой-то разговор, мать быстро его подхватывает, и Кастаспелла тихо закрывает дверь своей комнаты и аккуратно кладет сумку на стул, а затем ложится в кровать.
Они с Майкой встретили Анджеллу чуть больше года назад, и к знакомству с ней родители готовили их почти месяц. Все это время они представляли ее совсем другой даже несмотря на то, что все вокруг твердили о ее ангельском происхождении — откуда им было знать, как именно выглядят ангелы? В мыслях Кастаспеллы бессмертная королева Яркой Луны была немного нелюдимой женщиной средних лет, с длинными темными волосами, с множеством морщин у глаз и у губ — должно быть, если ей больше двухсот лет, она много хмурилась или улыбалась, — с какой-нибудь вычурной серебряной тростью и, конечно же, подходящей короной, и девушка даже не видела смысла в встрече с ней — лишь очередная подруга родителей, лишь новая необходимость быть невыносимо приятной и вежливой, и в то время ее уже тошнило от этой услужливости.
Потом случилось то, чего Каста никак не ожидала — она, увидев и познакомившись с Анджеллой, наконец понимает смысл выражения
«ангельски-красива» и впервые влюбляется.
Видимо, так бывает, когда тебе шестнадцать лет: ты неожиданно начинаешь любить абсолютно все вокруг — хоть и всего лишь на день, — и совершенно случайно встречаешь ту самую, о которой —
какое совпадение! — мечтала всю свою жизнь, хоть и не знала об этом до самого сегодняшнего вечера. И все это так резко легко, так солнечно и сладко-сладко на языке, так мягко и невесомо внутри и безумно важно настолько, что мигом забывается разница в возрасте в пару сотен лет — кому какое дело до этого? За пару минут разговора, не сходящую с лица королевы улыбку и теплое рукопожатие, для которого та специально сняла свои шелковые перчатки, Каста яркими вспышками в груди ощущает то, чего у нее никогда не было за всю свою жизнь, и она пытается вдумываться во все это и запомнить ее голос на случай, если следующая их встреча будет совсем не скоро.
Анджелла улыбается широко, с едва заметными морщинками у глаз, звонко смеется, прикрывая рот ладонью, и все это совершенно не так, как брат с сестрой себе представляли — не наигранно вежливо, не вынужденно и не со снисходительностью, а искренне, словно она действительно рада познакомиться с ними, и это кажется удивительным. Кастаспелла за это короткое время успевает несколько раз забыть свое имя, наговорить каких-то глупостей, над которыми королева тихо смеялась — что было очень мило с ее стороны, учитывая то, что поодаль стоящие люди, включая родителей, лишь косо смотрели, — запутаться в словах и забыть, что у нее тут где-то совсем рядом есть брат. Она поворачивается, чтобы найти Майку и рассказать все-все, пока мысли не сменились, но тут же видит его лицо, и все внутри неожиданно гаснет.
Слова брата о том, какая Анджелла на самом деле замечательная, жгут и режут горло, и даже Кастаспелла, не наделенная великим умом, быстро понимает, что в нем разгорается все то же, что и в ней самой чуть ранее. Глупо было рассчитывать на какой-нибудь другой исход — они обгоняют друг друга всю их жизнь, каждый хватается за не принадлежащее ему, и сейчас это кажется странным лишь потому, что обычно Майка был первым. В этот раз просто не повезло, и смешно делить Анджеллу, что намного старше и вряд ли почувствует хоть часть того, что они сами, к кому-то из них — они всего лишь глупые дети с мимолетной влюбленностью, и все это вот-вот забудется, а если и нет, то Каста точно знает, что сделает что угодно, лишь бы он был счастлив.
И рядом с ней он действительно счастлив: Анджелла посещает Мистакор все чаще, все ярче становятся глаза брата, когда он видит ее, и это даже тоскливее, чем то, что родители не зовут ее на семейные ужины с ней. Кастаспелла по большей части справляется со своими чувствами, но некоторые дни кажутся тяжелее других, и она часто думает: что та смогла увидеть в ее брате, чего нет у нее? Они почти как две капли воды: одинаковые волосы и глаза, один любимый цвет на двоих и почти один характер, но все всегда достается Майке, и девушка совсем не понимает — что в нем есть такого, помимо таланта, чего нет у нее? Иногда у нее получается тут же найти ответы, иногда ей кажется это безумно несправедливым, иногда она думает, что во всем есть лишь ее вина, и в это время ей тяжело видеть брата. Эти мысли тоже подлые, ровно как и те, из-за которых она не говорит Лайт Спиннер о том, что Майка тоже не против ходить к ней на занятия.
Кастаспелла долго думает обо всем этом — за окном темнеет, а голоса в столовой постепенно затихают, и девушка слышит шаги, направляющиеся к ее комнате.
— Можно войти? — в дверном проеме показывается Майка, и Каста шумно вздыхает.
— Если я скажу нет, то ты не войдешь? — она чуть приподнимает голову, чтобы увидеть его.
— Войду, — он пожимает плечами, проходя в комнату и закрывая за собой дверь, а затем садится на кровать рядом с сестрой. — Почему ты не осталась? Анджелла хотела с тобой поговорить.
— Я устала за день, — Кастаспелла поджимает губы, смотря на потолок. — Да и если бы родители хотели, чтобы я была там, то пригласили бы сами, а не Анджелла.
— Не бери в голову, — Майка отводит взгляд в сторону. — Ты же знаешь…
какие они.
— Какие? — она усмехается. — Они свою дочь стыдятся. Я удивлена, что они вообще меня тогда с ней познакомили… могли ведь сказать, что у них только сын.
— Анджелла
правда хочет подружиться с тобой.
Кастаспелла усмехается — они обе знают, что подруги из них не получатся по большому ряду причин.
— Ты пришел поговорить об Анджелле? — девушка резко приподнимается на локтях. — Если да, то лучше уходи. Если нет, то давай о чем угодно, кроме Анджеллы.
— Хорошо, — Майка кивает, — о Лайт Спиннер? — и улыбается.
— Уходи, — и сталкивает его с кровати ногой.
— Да ладно тебе, — парень смеется, поднимаясь с пола и усаживаясь обратно. — Выкладывай.
Кастаспелла делает глубокий вдох, а затем все же рассказывает: о том, как Лайт Спиннер составила расписание, а потом еще одно, как они пошли в оранжерею, как там она все же уговорила наставницу на утреннюю чашку чая — чай был замечательный, черный с женьшенем, — и как Каста чуть не пропустила урок, потому что они попросту засиделись в этот раз. Майка слушает ее с легкой улыбкой — он уверен, что истории сестры о Лайт Спиннер каждый раз приукрашены, но они все же интересны, и в какой-то степени он действительно завидует, потому что ему о мастере Норвине даже рассказывать не хочется.
— Спроси у нее еще раз, — задумчиво просит парень, смотря в сторону. — Может, она все-таки согласится и меня взять.
Девушка едва заметно напрягается и закрывает глаза.
— Я ведь уже говорила, — Каста вздыхает и потирает лоб, — у нее и без тебя детей хватает.
— Неужели она прям так и сказала? — Майка поджимает нижнюю губу и переводит взгляд на сестру.
— Нет, — она усмехается и мотает головой. — На самом деле я тебе вру, потому что я ничего не спрашивала, и просто не хочу видеть тебя еще и там.
Брат тихо смеется, и Кастаспелла просто рада, что подобную правду можно часто выдать за шутку.
***
На следующий день занятия должны проходить вечером и в оранжерее, но Каста освобождается чуть раньше, чем нужно, и Лайт Спиннер все еще разбирается с другими делами в своем кабинете. Женщина просит ее посидеть одной, пока она относит какие-то бумаги мастеру Норвину; девушка быстро соглашается, сказав, что за это время как раз разберется с тем, что выписала вчера для занятия, и наставница уходит, оставив ее одну.
Какое-то время она сидит в полной тишине, рассматривает новенькое серебристое перо в чернильнице, а затем какое-то время борется с желанием порыться в спрятанных в шкафу книгах, и, к своему собственному удивлению, выигрывает. Кастаспелла вываливает на стол Лайт Спиннер все бумажки из своей сумки, роется в них пару минут и скидывает обратно ненужные, а затем раздается резкий стук, и девушка тут же выпрямляется, немного напрягается и убирает в сторону записки. Дверь кабинета медленно открывается — в проеме показывается Майка с легкой улыбкой, но, заметив сестру, он заметно тушуется, быстро пробегается взглядом по помещению и, не найдя Лайт Спиннер, растерянно поджимает губы.
— Она ушла по делам, — тихо говорит Каста, непонимающе прищурившись. — Чего ты хотел? — неожиданно хрипит она, и Майка тут же качает головой.
— Зашел сам спросить, — он пожимает плечами, сглатывая ком в горле. — У тебя разве не было еще занятий?
— Нет, — девушка отводит взгляд в сторону. — Она ушла по делам, поэтому...
— Я могу ее подождать, — Майка кивает и улыбается.
— Ее
долго не будет.
— Я никуда не...
— У нее сегодня плохое настроение, Майка, — она напрягается. — Я скажу ей, что ты заходил, но тебе лучше поговорить с ней в следующий раз.
Парень непонимающе смотрит на нее, и Кастаспелла тут же вымученно улыбается и убирает прядь волос за ухо.
— Ладно, — он растерянно пожимает плечами. — Тогда увидимся дома, — и, кивнув и последний раз окинув взглядом комнату, уходит.
Девушке неожиданно страшно — она поджимает губы, растирает плечо и, достав из сумки перо, нервно отстукивает им по столу незамысловатой мелодией, пытаясь отогнать мысли, а через пару минут возвращается Лайт Спиннер, и Кастаспелла очень надеется на то, что они с Майкой не встретились в коридоре.
— Никто не заходил? — наставница скидывает на стол принесенные бумаги, а затем зачесывает волосы назад и, отдышавшись, берет из шкафа нужные книги по травам.
— Нет, — девушка пожимает плечами, и женщина благодарно кивает в ответ. — Можем идти? — она поднимает сумку с пола.
— Да, пойдем, — Лайт Спиннер прижимает учебники к груди и открывает дверь, пропуская Касту вперед.
Кастаспелла улыбается ей и благодарно кивает, а затем, когда слышится щелчок в замочной скважине, тут же хвастается ей тем, что сегодня впервые за пару недель сходила на урок рун, но он совсем и не произвел на нее впечатления, и наставница с легкой усмешкой хвалит ее.
