Август горит.

Порой, чтобы закрыться, укрыться и поплакать не нужен повод. Но у Саши он есть, и это то время, когда двузначное число оканчивается на шестерку. А у Валика тонкий провод, затягивающий в омут, связывающий внутреннее в маленькие узелки. Два молчания создают шум, две кратковременности создают бесконечность, а два человека создают семью. Но все это — не аксиома, а значит жить размеренно можно и дальше, и упав спокойно подняться не оборачиваясь. Ефим принимает это, и падая с надувного матраса прямо в воду ложится на спину и дает себе плыть дальше. Плыть дальше — не всегда значит забыть или смириться. Ефим думает, что все это понимают. С волос смывается краска, и Ефим знает, что в море либо с головой, либо никак, поэтому после утреннего похода на море подходит к Эдику, сидящему за кухонным столом и говорит: — Ты знаешь, где у нас электробритва? Эдик знает, когда будет дождь и сколько жарится шашлык, знает каждую закоулку вдоль-поперек, и, конечно, знает, где электробритва. Но Эдик сидит не открывая рот, не разжимая ладонь, в которой тот держит вилку. Ефим спросил просто предупреждающе, чтобы Эдик заранее прошел все пять стадий принятия и плыл дальше. Светлые пряди падают на ковер в ванной, и Ефим невнятно что-то кричит, и Эдик думает, что от ужаса. — Я теперь прямо как ты, — говорит Ефим выходя из ванной, думая, что лысые люди растут в геометрической прогрессии, но только у Эдика больше всех пассивной агрессии. Эдик говорит: — А с волосами что? — Сбрил. — Это я понял, что со сбритыми будем делать? — Давай их сожжем. Эдик пожимает плечами, ведь с Ефимом легче всего смириться. Единственное, когда Эдик будет отказываться смиряться с Ефимом это когда тот отрастит усы и уедет жить в лес. Но купала давно прошло, и он не знает когда они смогут выехать куда-то и разжечь костер, поэтому оба просто ждут. Саша тоже ждет, и дождался того, когда тот не кладет в чай сахар, и сладкая вата становится приторной. «Повзрослел», думает Саша, но прошло слишком мало времени для этого. Прошло лишь 16 дней, и второй ноль только приближается. Приближается вечер, и Валик непременно знает, что так или иначе встретиться взглядами, или хуже, словами да мыслями. Разжигается печка на улице, и Эдик стучит парню в дверь: — Мы будем мясо жарить. Если не получится, пожарим волосы Ефима. Когда собираются все, и под «все» имеется в виду и те, кого Влад зовет «юным дарованием», начинают появляться комары и рюмки с настойкой. Только всегда Саша на слова Влада не отзывается и не появляется. В этот раз приходится, и приходится смотреть Валику в глаза. Ефим говорит: — Я знаю, что ты, может, не совсем успел адаптироваться к существованию здесь. Но я и Эдик, — Саша отводит взгляд, — все мы волнуемся за тебя. Просто старайся «плыть дальше» «Плыть дальше», думает Саша, «тебе легко говорить, потому что тебе не будут лезть волосы в глаза» Цоканье рюмок одно за другим перебивает мысли. Возможно, если бы Саша пил со всеми, у него бы и мыслей не было, чтобы перебивать. Юля говорит: — Я утром пирог пекла — ежевичный, ребята недавно ягоды собирали, — она смеется, — если кому-то ещё лезет, я могу принести. Ефим махает рукой, кивая, и Юля встает из-за стола и направляется к себе в комнату. Когда бутылка с настойкой Влада опустошена наполовину, кажется, в основном самим Владом, он начинает путать Эдика с Ефимом. Он говорит Валику: — А это нормально, что Ефима побрили? Он будто под самого Эдика косит. Валик смеется. — Косит, не косит — все равно холоднее Эдика ему не стать, и хитрость его никуда не уйдет. Валик думает, что от кого-то это слышал. Когда тот вспоминает, от кого, он запинается, заминается, заминает слова. Когда Юля приносит пирог, Валику кажется, что в кустах спряталась канарейка с лисой. Но вовсе нет — канарейка с лисой сидят за столом, и лиса говорит: — У меня есть предложение, — доедая второй кусок пирога говорит Ефим, — предложение пойти на пляж. «Согреемся», думает Ефим, «но если я грею своей шубой канарейку, то два кота могут исцарапать друг друга» Когда по часам, казалось бы, ночь, фонари начинают светить ярче, а на столе уже убрано, казалось, словно ничего-вовсе-и-не. Казалось бы, выдают идущих на холодный песчаный берег лишь радостные лица и желание залезть в море с головой. Казалось бы, Саша опять идет позади всех. Солнце теперь далеко-далеко и низко-низко, растекается по морю, и, кажется, оно вот-вот сгорит. Саша надеется, что он успеет сгореть позже, чем сейчас. Успеет сгореть позже, чем август. А Валик надеется, что он сам успеет сейчас вдохнуть и отдохнуть. Но море неприветливо машет, холодом обжигая ступни, поэтому остается сидеть на берегу. Валик думает, что компании из людей, количество которых является четным, распадаются реже. Компания из двух, четырех, шести, восьми и далее людей всегда смотрят друг другу в глаза. Но есть исключение — если Валика и Сашу считать компанией. А компании из людей, количество которых является нечетным, распадаются наоборот, чаще. Компания из одного, трех, пяти, семи и далее людей дышат чаще друг другу в спины, чем сами по себе и вовсе не вечны. Но есть исключение — если одиночество можно считать компанией. Ефим с плеском забегает в воду, и вода обнимает, обволакивает его. Он ныряет з головой, и «на» и «в» ему ничего не мешает, ничего не лезет. Лезет только к нему в воду Юля с Максом, а все остальные остаются на берегу. «Остаться на берегу» не значит сбежать от, но Валик с Сашей хотят сбежать от друг друга в море, играя в игру кто-быстрее-заляжет-на-дно. И игра даже не началась, но та уже успела надоесть Саше. Он сидит, поджав под себя ноги, глядя на небо. «У каждой звёзды есть причина», думает Саша, и правда: у Ефима причина сыграть на гитаре что-то ещё; У Эдика причина поворчать и промолчать; У Юли обнять и прижать; У Влада улыбнуться, но в ответ ничего не сказать; У Макса поправлять шляпу и после не сбежать. Пока есть причина, звезда горит. И с каждым разом, лишь Ефим играет, лишь Эдик ворчит, лишь Юля обнимает, лишь Влад улыбается, лишь Макс не сбегает и их звезда горит ярче и ярче. Саша знает это, но не знает одно: какая причина у него и Валика. Когда Влад с Эдиком уходят бродить по берегу в поиске ракушек, Ефим кричит им что-то вдогонку, будучи по шею в воде, но Юля окунает того с головой. Она отплывает, и когда Ефим выныривает, он сразу же ложится на спину. — Юля, — говорит Ефим, прикрывая глаза, — главное в воде, это плыть дальше. «Я и не в воде», думает Саша, «но все же, тону». Но ему, все же, так хочется попробовать. Саша говорит: — Прости меня, пожалуйста. Валик оборачивается в сторону Саши, думая, что слова из его уст звучат не искусственно и не сухо. Саша по-живому просит прощения, а не прячется с головой в песок. — Прощаю. Валик улыбается, не запоминая что они сейчас будут говорить, потому что море будет все помнить вместо него. Море вольно дышит лишь по ночам, людей мало, слов мало, но мыслей хоть отбавляй. Но море проще чем человек, и чувства свои заполняет мыслями, перенимая людские эмоции. Вода блестит даже среди ночи, мягко фосфорится. Белая пена проникает в песок, пуская корни, притягивая к себе, впитывая в себя все. Плеск волн подпевает свисту ветра, солёно дышит. Лунный свет пронизывает насквозь, прорывается пулями-стрелами, разбивая его. Море все глушит, предугадывают действия других, подстраиваясь под движения в воде. Все сжимается-разжимается, и песок, и камни, что напоминает сердцебиение. Вода шумит, но никогда не перебивает. Саша не видит, а ощущает, как на лице Валика что-то меняется. Море, будто бы, затихает, и Валик говорит: — В мене є одне прохання до тебе. Валик смотрит прямо на море, в его кристально-чистые глаза — точно такие же, как у Саши. — Пообіцяй мені, що завжди горітиме світло в твоєму вікні. Саша выдыхает вместе с морем. — Хай навіть не сбудеться, та пообіцяй, що твоє «завтра» невідворотньо відбудеться. Теперь Валик смотрит Саше в глаза улыбаясь. — Обіцяю. Саша улыбается тому в ответ.

***

Когда в море стает на три человека меньше, а двое возвращаются с парочкой красивых ракушек, все одеваются и идут обратно на базу. На улице тихо-тихо, и лишь фонари перебивают их полу-молчание. Макс вновь начинает что-то говорить, весело и несвязанно, и все смеются. На улице теперь не так тихо-тихо, но зато в голове теперь — чисто, и никаких тяжелых мыслей нет. Зато у Саше и Валика на душе теперь — чисто. Когда они приходят домой, ступая на порог номера, Юля говорит Владу, курящему на её веранде: — Я видела, как сегодня ночью на небе две звезды стали ярче гореть.