Август горит.

Валик знает, как жить. Знает, что по утрам надо встать, заправить кровать, умыться, улыбнуться окну и коту, переодеться и обнять кого-то, кто близок также, как человек в отражении зеркала. Валик знает, как жить, и живет уже двадцать один оборот земли вокруг солнца. Валик знает, как жить, но уметь счастливо жить так и не научился. Валик знает, что тот нездоров, в исключительных значениях слова. А ещё он знает, что состояние Саши сейчас, словно пена морская — бьется и бьется об скалы и пески. Только вот пена — часть моря, а значит не утонет, лишь дополняет. И, видимо, Саша и есть исключительное значение слова «нездоров». Поэтому все, чего хочет услышать Валик это то, что тот «вже не хворіє.» «Не хворіє» лишь сам Валик, казалось бы. И в его грудной клетке, казалось бы штиль, и морская пена с песком осталась там, где должны быть. Наконец-то, второе число превращается в бесконечность, но не всегда же бесконечность является таковой. Может, время и ночь придумали лишь для того, чтобы ограничить людские возможности, а бесконечность для иллюзии утопичного невозможного. В любом случае, Макс думает иначе. Они сидят на веранде, и утром сейчас невероятно жарко. Не понимает — его шляпа спасает его или наоборот? Небо темное-темное, и чувство словно он поднимая голову вверх закрывает глаза. Не понимает — промокнет ли шляпа его или наоборот? В любом случае знает, что Ефим не промокнет, поэтому говорит: — У меня есть идея, что можно сделать с твоими волосами. Поэтому Эдик лениво потирая усы, надевает олимпийку, ведь знает, что условная ночь наступит быстрее, нежели вечная жара. «Наконец-то домой», думает он, ведь лес ему ближе, чем море. Ефим же наоборот, любит в море с головой. Но идет на компромисс — волосы свои отдает лесу и огню, а не морю и песку. Зато с людьми — и это походит все на «Ивана Купала». Да только сейчас совсем не июль, поэтому Ефим думает, что нужно было бриться на лысо один лунный цикл назад. В какой-то момент он думает, что кому ближе — лес или море. Максу не принципиально. Юле — лес; Владу — море. Валик, кажется, склонен к адаптации. Саше, вероятнее, ближе там, где можно спрятать голову от чуждых людей и мыслей, там, где есть воздух. Все таки, кислород в легких не бесконечен, а слова могут рассыпаться и падать с языка в пропасть. Ведь слово — не воробей, не взлетит вовсе. Они выходят когда небо только начинает принимать желто-оранжевый оттенок. Вдыхают запах улицы после раннего дождя. На улице теперь свежо — но у костра будет, очевидно, теплее. «Но дома, очевидно, лучше» думает Юля, садясь на переднее сидение лады. Четверо парней еле помещаются сзади, Макс говорит: — Саша, выходи и полезай в багажник! Саша, конечно, смеется, но с удовольствием спрятался бы там. Спрятался бы, до времени пока деревья в саду Эдика завянут — точнее, никогда. И Саше из-за большого скопления душно-душно, и его начинает тошнить. Но не так, словно его органы вот-вот выпадут, а так, словно что-то не то с людьми. Не понимает, Эдик едет куда-то не туда, или он сам перестал понимать что происходит. Он словно котенок, запутавшийся в клубке ниток. Вот только уже совсем не весело, совсем не забавно. Саше начинает казаться, что мир тонет в верхушках деревьев, в полях и реках. Кажется, он катается на качелях с самим собой. Он строит в песочнице с самим собой. Он катается с самим собой на карусели. Он играет в прятки с самим собой. Ведь все новое, это хорошо забытое старое. Ведь пена — часть моря, а значит не утонет. Но песок обязательно её впитает в себя. Так и Саша, впитывает в себя тени и звуки, поэтому смотрит на все со стороны. Поэтому ничего не слышит, и пытается ухватиться за звенящий звук в ушах. Но он слоняется где-то в тех же верхушках деревьев, в полях и реках. Играет в прятки. И правда ли с самим собою? — Саш! — Макс щелкает пальцами перед Сашей. Саша не реагирует. Не реагируют и все. Парень в панамке взъерошивает его волосы, и Саша дергается. «Ожил», думает Макс «будто мумия, виду не подает» Как и всё, в целом. И речь вовсе не о самозащите. Ведь у Саши такое не впервые, ведь у Саши есть люди вокруг. Только эти люди знают, что если сам Саша не захочет чего-то, он не избавится от этого вовсе. Ведь у Саши будут приступы и тогда, когда людей не будет. Ведь у Саши будут приступы и тогда, когда будут все. Ведь чтобы встать, нужно задействовать ноги, ибо даже убрав стул, ты упадешь, но все равно будешь «стоять на месте» Думают, что раньше он как-то справлялся сам с собой. Так что тут история с двумя концами. И в одном из концов истории Саша все-таки вытирая зеркало стирает отражение себя. Как хорошо, что до зеркала он не дотягивается. Не дотягивает как минимум потому что они выходят из машины. Валик выдыхает, разжимая кулаки, разжимая легкие. Смотрит на Сашу — думает, что, может, лучше было что-то сказать? Но думает, что ему так будет и лучше. Научится говорить о своих желаниях, научится говорить, ибо в последнее время разучился. — Куда будем идти? — Эдик опирается рукой на капот. Он вдыхает небо, ощущая, как мозг заполняется синими красками. «Ефиму тоже нравится синее, но внизу» Вообще-то, Ефиму нравится Эдик. Но больше всего Ефим не любит тонуть. Зато огня не боится, поэтому спокойно ему отдается. Эдик потирает усы, словно читает его мысли. — Я знаю куда идти нужно — говорит Саша, — мы с Валиком тут уже были. «Уже были и будем», и у Саши в голове вот-вот развалится лес. «Пытались говорить, и договорились», и у Валика на глазах постепенно вырастает лес. «Главное не запутаться в корнях», думают все, пока их ведут парни. И кто-то воспринимает эту фразу по-своему. Эдик принимает лес по-своему, разжигая костер. Солнце принимает окрас костра. Август вот-вот тоже. Главное не утонуть золе. Но волосы Ефима тонут, как жаль что не по-морскому. Перед ним не костер — а спелая алыча, цедра апельсина и плоды физалиса. Перед ним не лес — а кондитерский магазин с большой (такой древней, вросшей корнями) буквы. Перед ним не Саша с Валиком — а два кота. Как две свечи — коптятся, обвиваются огнями-словами. — Вспомнил, — Ефим говорит, разглядывая грибы, — я же гитару взял. В его руках инструмент ложится аккуратно, и они все аккуратно садятся. — Эдик говорит, что у меня красиво выходит, — парень выкидывает мысли в костер, — но я не музыкант. Но Ефим как-раз таки музыкант — если учесть разговор двух котов. Ведь у Ефима развит слух и обоняние — следственно, он слышит то, что не услышит никто. Разве что лес — но сейчас тот в оранжевых красках наблюдает за игрой Ефима на гитаре.