Август горит.

— Ты знаешь, — говорит Эдик укрывшись одеялом, прижав к себе Ефима, — Саша вечно голодный. Не знаю, он стал таким сразу, как родился, или приобрел это со временем — главное, что это есть до сих пор. И когда к нему приходит человек с таким же чувством голода, он хочет убежать, ведь думает, что его съедят. — А на самом деле? — А на самом деле, его хотят покормить. Ефиму кажется, что Эдик рассказывает ему сказку, и тот засыпает. Ему снится, что сегодня на их клумбах расцвели новые цветы, а Саша куда-то пропал. И когда Ефим просыпается, он принимает это за реальность. Наконец-то принимает. Ефим кажется таким открытым и ярким, почти как солнечный ожог, который покрывает все тело коралловой краской. На самом же деле, у него просто яркая обложка. На самом же деле, дело вовсе не в книгах. Утро начинается с того, как Эдик забирает ключи у пары, которая съезжает и махает им на прощание. Заканчивается же утро тем, что Эдик будит Валика с букетом цветов. В какой-то мере, Валик начал бояться цветов и их магического использования. Главная страсть переросла в главный страх, и он прекрасно понимает этому причину. Но он, очевидно, не принимает, ведь он учится жить настоящим. И неважно, что у того в горле застрял прошедший июнь. Валик считает, что морской воздух лечит. — Твой чай лечит, дядь — Эдик стоит у того в комнате, оперевшись на стену, — Влад ноги в речке простудил вчера, как раз кроме ритуала бедолаге поможешь. Валик грустно улыбается, ведь надеется, что хоть физическую боль он точно сможет унять, в отличие от моральной. И тут две стороны монеты. — О, а мне снилось, что у нас на клумбах новые цветы выросли, — Ефим доедает булку, которую испекла Юля, наблюдая за тем как Валик складывает цветы в букет. Валик хихикает, собирая зверобой, вдыхая травянисто-цветочный аромат. — А что ещё снилось? Ефим молчит секунд пять, пытаясь проглотить свой язык. — Больше ничего и не снилось вроде. Ефим видит как Саша идет на общую кухню, проходя мимо. Теперь точно — это не сон. Окончательно он уверяется в этом тогда, когда Валик случайно колется об шипы стебля розы, пока собирал свежие лепестки. На улице тепло — даже душно, солнце забирает все твои жизненные силы, вынуждая сидеть в тени. Прятаться и молчать, надеясь, что после жары сразу начнется гроза, и температура упадет. Пока что упасть только хочется Ефиму, в море, впитывая прохладу, наполняя организм соленостью. На общей кухне, Саша ставит сковороду на плиту, включая газ и наливая масло. Почти как море — скорее лужа, но Саше хочется думать иначе. Он разбивает яйцо, и белок с желтком аккуратно падают в посуду. Теперь ему кажется, что белок — это целый корабль, плывущий по волнам. А желток — это он, одинокий матрос. Даже не капитан. Он снимает сковороду с огня и несет её себе на веранду, завтракая там. Несколько раз укусив и прожевав он понимает, что тут ни грана соли. Жаль, что море близко, но не так сильно, как ему хотелось. Саша проводит тут параллель, от чего закашливается и мимо проходящий Эдик стучит ему по спине. — Давай, откашливайся и иди к Валику помогать чай заваривать. Ну, на самом деле, не так уж Саша и был голоден. Как минимум ему так хочется думать Когда тот вступает на веранду Валика, вся жара в миг исчезает. На столе у него фарфоровый чайник, блюдечки и маленькие чашки. На самом краю сложены свежие и сухие цветы с листьями, и он их немного пододвигает в бок. — О, Саша, — он выходит из своей комнаты с электрочайником в руках, — чувствуй себя как дома. Саша не уверен, «дома» ли он, но ему, определенно, комфортно. Что-то между улицей и природой. Он теребит в руках небольшой блокнот, рассматривая засушенные цветы — А для чего тебе блокнот? — Валик спрашивает, не отвлекаясь от дела. — Блокнот… — Саша перестает вертеть его в руках, и отставляет, — я хотел рецепт твоего чая записать. Чтобы потом самому сделать, знаешь. Саше кажется, что Валик сейчас слишком сильно надавил на зелень в чайнике, сломав пару засушенных цветков. — Даже ручку взял. — Ну, — Валик смеется, — тогда записывай. Валик начинает бережно отрывать сухой шиповник от ветви, складывая в чайник. Туда же он кладет лепестки земляники и свежую розу. Перекладывает зверобой, крапиву и кардамон, немного приминая, чтобы все утрамбовалось. И когда тот наливает очень горячую воду в чайник, они оказываются среди душистого поля. Тут красиво растут цветы, кусты, деревья. Красиво стекает ручей, где плескаются маленькие рыбы. И красиво пробиваются лучи солнца сквозь деревья, падая прямо на них. В итоге падают они, на красивую подушку из ромашек, и она их обнимает. — Я засмотрелся и забыл записать, — Саша смеется, разглядывая узоры на чашке. — Ничего, ещё успеешь увидеть как я чай свой делаю. И у них двоих внутри что-то сжимается. — Давай я тебе бутерброд с сыром сделаю? Ты голодный, наверное. — Я буду не против. Валик удивляется, ведь это не похоже на Сашу. Наверное, он ожидал, что тот сразу же убежит. Валик приносит немного подсохший, но все ещё свежий кусок батона, масло и сыр, замотанный в пленку. Он нарезает своими поколотыми розами руками сначала сыр, пытаясь отрезать идеальные квадраты. После чего отрезает хлеб, толще за сыр, но не так толще, чтобы вовсе не почувствовать сырный вкус. Валик на хлеб намазывает золотистое масло, которое ещё не успело нагреться, распределяя его по всему куску хлеба. В конце он сверху кладет сыр, и отдает бутерброд Саше. — Блюдо высокой кухни, — они оба смеются. Саша открывает блокнот и берет ручку. — Я, кажется, вспомнил, как ты этот чай готовил, — Саша начинает что-то быстро писать, на что Валик хихикает. Несмотря на это, Саше все равно вкусно. Сначала он делает маленькие укусы, чтобы понять, нравится ему или нет. Ему хочется так думать, как минимум, ведь на самом деле он просто пытается понять нет ли в хлебе иглы, а в сыре мышьяка. Пытается понять, ему вкусно из-за того, что это правда вкусно, или из-за того что он давно не ел, он голоден и ему все будет казаться вкусным. На самом деле, Саша не хочет есть, но он в еде нуждается. С Валиком то же самое. — Когда ты уезжаешь? Спрашивает Валик, и этот вопрос звучит как гром, как тучи, закрывшие солнце, напоминая о реальности. Не красивой, не живой реальности, в которой они. Это не та картина, которую ему хочется нарисовать своими красками, чтобы запечатлить этот момент. Этот вопрос куда хуже, чем картина, куда хуже, чем краски, куда хуже, чем фотографии, хуже карикатуры и плохого спектакля. Потому что это — реальность. Цена жизни в моменте. — Я просто хочу, знаешь, собрать самые лучшие цветы для чая. Саша откладывает бутерброд в сторону. — Тридцать первого августа. Слова звучат неправдиво, и Саша повторяет, словно напоминая сам себе: — Тридцать первого августа уезжаю в Киев. На самом деле, Саша верит в реальность до тех пор, пока она не наступает ему на пятки. Саша верит в реальность до тех пор, пока та притворяется «исключительно идеальной реальностью» Он вспоминает свою маму, и тот морщится. — Получается, ты через десять дней уезжаешь? Саша вздыхает. — Получается да. Солнце прячется куда-то за тучи, вероятно, на небе для яркой звезды теперь слишком холодно. — Валик, чай готов? Эдик опирается на что-то вроде забора, который отделяет веранду. — Да, готов. Сейчас отнесу все. Валик в миг меняется, и начинает светиться он вместо солнца. Он, Саша и Эдик несут все на стол в саду: Валик — чайник и чашки; Эдик — блюдечка и пару чашек; Саша — свой недоеденный бутеброд и сахарницу. Они все садятся за стол, и начинается магия, когда Валик разливает чай по чашкам с узорами. Его чай красивее за реальность, это уж точно. Но у каждого человека свои предпочтения в чае, ведь обязательно будут люди, которые не любят травяной, или вовсе любят лишь кофе. А есть Саша — который либо отвергает, либо принимает нейтралитет. И, видимо, в этот раз произошел первый вариант, ведь он доел свой хлеб с маслом и сыром, и допивает вторую чашку чая. Когда прошло больше половины дня, все прощаются с съезжающей парочкой и расходятся по номерам, наверное, на обеденный сон. Валик на общей кухне моет сервиз, аккуратно вытирая полотенцем капли воды. За шумом воды из крана он не слышит, как начинается сильный дождь. Замечает его он лишь тогда, когда тот высушил весь сервиз. Валик переносит посуду под дождем, и его чашки наполовину заполнены водой. В этом случае чашка не наполовину пуста. Валик переодевается в сухую одежду как только расставляет свой сервис по полочкам и тот выходит на веранду, чтобы поставить сахарницу на стол. На секунду он замирает. На столе лежит блокнот и ручка, которые принадлежат Саше. Валику кажется, что даже дождь стих. Это неправильно, вероятно, но реальность такова, что он начинает читать то, что написано в блокноте: «И лес так красиво горит у тебя на руках Говорит про цветы, про игру на гитаре Июль утонул в муках, в прелой воде И август среди зарослей погибает» — Это как вчера… — Валик аккуратно вчитывается в текст, словно вдруг что и перестать читать. Шелест маленьких страниц в полоску теперь кажется громче дождя. Кажется и громче дыхания Валика — что неудивительно, ведь ощущение, словно он сейчас дышит чужим. В какой-то мере, ему хочется нарисовать картину, которая описана в этом стихе. На некоторых листах бумаги нарисованы каракули, отдельно слова. Написано даже местоположение Сашиного дома. Валик находит ещё один стих: «Пшеница вырастает среди моря прямо из песчинок, стремится ввысь ты такой же, как канарейка только больше любишь плыть» Валик тихо смеется, ведь это так похоже на Ефима. Ведь Ефим как Эдик, только морской. И цвет волос его пшеничный, если не учитывать то, что он сейчас как Эдик — без волос вовсе. Ощущение, словно он заглянул кому-то в голову, и в этой голове все красиво реально. В какой-то момент, Валик слишком долго всматривается в слова: «Твои руки — в ссадинах, искусство, они искусно нарезают сыр. Как моя мама, у вас с нею родство: только образ стерт её до дыр. Твои муки — в голове, безумство, они мешают тебе жить. Прямо как мне, мы так похожи, вместо легких у нас — цветы. Вместо сердца — коты, Вместо песка — лишь болото, Вместе мы — инь и янь, Отдельно — что-то похожее. И мне кажется, мне снится, как дым сигарет превращается в твою тень» Валик тихо трескается по швам, как и его реальность, ведь это так похоже на него самого.