Утопиться в Море

Бурах вдохнул полной грудью свежий воздух. После затхлого подвального помещения это показалось настоящим облегчением. Фёдора уже и след простыл. Но Артемий ощущал, что он здесь не один. Перед самым выходом с кладбища краем глаза он поймал странную фигуру. Казалось, что это была молодая девушка в чёрном платье и с белыми волосами. Но когда он повернулся её рассмотреть, в том месте уже никого не было. Бурах подумал, что, возможно, Ласка — это призрак, который охраняет эти места от посторонних. А Ласка он — потому что ласковый к своим и жестокий к другим. Или же всё гораздо проще, и Ласка это дочка старого смотрителя. Он сам был ещё подростком, но помнил, как маленькое белобрысое чудо мельтешило под ногами у своего отца. Это его очень злило, и он поил дочурку твирином, чтобы она была спокойной и много спала. И сам смотритель тоже был любитель прикладываться к бутылке. Из-за этого он жену свёл в могилу. Видимо, и сам вслед отправился. И оставил малолетней дочери в наследство свою работу и сырую землянку. Образец родительского воспитания. Артемий помотал головой и отправился дальше — к Стаху Рубину. Может быть, он сможет объяснить, что вообще здесь происходит. Бурах шагал по высокой траве, штанины промокали от росы. Тёмные мокрые разводы напоминали о крови. Артемий представил себя по колено в красной вязкой субстанции, держащим в руках скальпель и скалящимся, как раненый зверь. Его передёрнуло от такой ассоциации. Он лишь надеялся, что мысли не материализуются. Пока он не отмоет свою репутацию, люди будут видеть его именно так. Поэтому хотя бы сегодня стоило избегать посторонних взглядов. Бурах перелез через забор и пошёл дворами. Ничего не предвещало беды, пока из-за угла одного из домов не выскочило несколько человек. Лица их выражали ужас. Одна женщина даже взвизгнула от страха. За углом — место преступления, не иначе. Либо шабнак раздирает своими глиняными когтями очередную жертву, либо маньяк, за которого все сейчас принимают Артемия, потрошит невинно убиенного. От чего же ещё можно убегать в такой панике? В ожидании неизвестного, Бурах завернул за угол. Но то, что он увидел, удивило его больше. В центре двора стояла твириновая невеста. Но видно было только её ноги (человеческие!), нижняя часть платья и гнездо на голове — многочисленные тугие красные косы были сплетены в шар, из которого торчали розовые цветы. Вся остальная степнячка была спрятана за огромным черепом быка, который она держала в руках. Артемий подошёл к девушке: — Здравствуй, басаган. Что ты делаешь? — Э, харалдаа… Я ничего дурного не делала. — Би хара, ты умеешь за себя постоять. — Ты тоже не должен смотреть. — Что это у тебя? — Я просто принесла сюда свои кости. — Зачем? — Я не буду тебе объяснять. Я же не делаю ничего дурного. Я просто принесла сюда свои кости. Что в этом дурного? Эти кости мои, я их не украла! Ты же видишь, я говорю правду. — Ты уж осторожней с костями-то, басаган. Люди боятся странного. А ты ведёшь себя странно. — Что тут странного? Это они повели себя странно. — В общем… если подумать, то ничего. Делай, что хочешь, если никому от этого худо не будет. — Не будет. — Я верю тебе, басаган. Но лучше бы тебе уйти отсюда. Мне думается, они скоро вернутся. Степнячка промолчала и всё так же продолжила недвижно стоять. Бурах оставил девушку в покое и вошёл в дом, стоящий неподалёку. Если ему не изменяла память, то именно здесь жил Стах. Он легко нажал на входную дверь — та оказалась не заперта. На второй этаж вела лестница. Он спокойно поднялся по скрипящим деревянным ступеням. Ему очень хотелось увидеть лучшего друга, но если слухи так быстро расползлись по городу, то Рубин уже знал, что произошло. Оставалось только надеяться на его благоразумие. Но, когда Артемий вошёл в его комнату, Станислава там не оказалось. В его кресле, за его письменным столом сидел абсолютно другой человек. Темноволосый мужчина медленно оторвал свой взгляд от записей, лежащих перед ним, и посмотрел на Бураха. Его взгляд — надменный, насмешливый — словно пытался увидеть Артемия насквозь. Но Бурах мысленно воздвиг перед собой стену и приготовился отражать атаки незнакомца. — Для меня несомненно одно — вы чрезвычайно удачливый человек. А это значит, что вам нужно себя беречь. Вы совсем себя не бережёте, Ворах. Артемий Ворах, если я не ошибаюсь? — спросил брюнет. Пока неизвестный произносил свою речь, он встал, кругом обошёл стол и встал с обратной стороны — прямо напротив Артемия — и скрестил руки на груди. Бураху он уже не нравился — но он не мог понять, чем. То ли дело в его пижонском красном шарфе, подколотом серебряной брошью с рубиновыми камнями. То ли в его древесном парфюме, которым провоняла вся комната. То ли в манере разговора и движениях этого незнакомца, которыми он изо всех сил пытался показать своё производство. Или дело в плаще.? В кожаном плаще под змеиную кожу? — Встретишь на своём пути змея — смотри в глаза ему, но гипнозу не поддавайся, — всплыл в памяти голос из сна. — Посмотрим, что это за змей, — про себя ответил голосу Артемий. Сквозь зубы он процедил: — Я Бурах. Артемий Бурах. — Прошу прощения. Осмелюсь спросить, ваши поступки действительно привели к смерти вот уже четырёх человек? — А ты что, следователь? — Даниил Данковский, бакалавр медицины. К вашим услугам, — он поклонился головой, — Позвольте сразу уточнить важный для всех нас вопрос — насколько высоко вы цените чувство долга, почтенный Артемий? — Это наша семейная черта. Всех Бурахов ведёт долг. К чему этот вопрос? — Дело в том, что я полагаю, что с сегодняшнего дня вы находитесь у меня в долгу. Я спас вас от верной смерти. Брови Артемия образовали удивлённые дуги: — Да ну? Я что-то не заметил. — Ну, Рубин рвётся вас убить. Если я правильно понимаю, он был очень привязан к вашему родителю. Считал его своим учителем, а себя — его истинным сыном…в отличие от вас. Он считает вас виновным в его смерти. — Что за бред!.. Невидимая стена рухнула. Ладони Бураха сжались в кулаки. Ему хотелось врезать самодовольному выскочке по его гладковыбритой физиономии. Но он понимал, что этот тип Данковский здесь не при чём. Это дело личное — его и Стаха. Только почему-то этот франт встал между ними. И Артемия это бы так не злило, если бы сегодня не был такой противный день. Такой же противный, как Бакалавр. Бурах разжал кулаки и глубоко выдохнул. Всё это время Данковский внимательно наблюдал за эмоциями своего собеседника. Когда он заметил, что Артемий успокоился, то продолжил: — Мне удалось его немного охладить. По крайней мере, он признал, что вы не убивали своего отца буквально. Эмпирически, так сказать. Однако он уверен, что вы виноваты косвенно, поскольку не спешили с возвращением… а отец рассчитывал на вашу помощь. Это так? — На чувство вины, значит, решил надавить? Умно. Сразу видать образованного человека. Лицо Артемия исказила гримаса боли и отвращения. Он пытался подавить весь негатив в себе, но этот человек словно знал, на какие точки давить. Уйти бы от разговора с ним, но этот Бакалавр словно приковал его к себе словами. И вправду, что ли, гипноз? Бурах дал себе последний шанс. Если этот пижон его ещё раз выведет — он за себя не ручается. — Я вам соболезную, Ворах, — ни одной эмоции не пробежало на лице Данковского, он оставался безразличен, — Но поскольку мы выяснили, что вы у меня в долгу, позвольте озвучить условия уплаты долга. Нужно одно — делайте то, что мне от вас потребуется ввиду грядущих событий. Вы ведь врач? — Бу-рах. И да, я хирург. И весьма хороший. — Подведём итог. Рубин сказал, что кроме него врачей тут больше не осталось. Вы медик. Мне нужно, чтобы вы были живым, здоровым и тихим. Всегда у меня под рукой. И не пытайтесь заниматься самодеятельностью. Medicum morbo adhibere. Терпение Артемия лопнуло: — Иди-ка ты к чёрту, бакалавр. А со своим другом я уж как-нибудь сам разберусь. Без посредников. Куда он пошёл? — По моему поручению. С сегодняшнего дня твой друг Рубин делает то, что говорю ему я, — слова всё так же холодные, острые, — Он сам поступил в моё распоряжение и даже с большой охотой. Советую не упрямиться и последовать его примеру. Так будет лучше для всех. — Упрямство — мой второй путеводный огонь. После чувства долга. Советую использовать свой выдающийся интеллект и не вставать у меня на пути, бакалавр медицины. Бурах вышел, хлопнув за собой дверью. Пошёл бы этот Данковский далеко и надолго со своими распоряжениями. Что бы он ни задумал, у Артемия были свои планы, и Бакалавр в них не входил. Скользкий уж шипел и кусался словами, но в них не было яда. Эти слова не отравляют кровь, а только оставляют раны на коже. Но с этими ранами можно жить, они затянутся и даже не оставят шрамов. Заглотить Бураха целиком у такой змеюки не получится — пасть маловата. Значит, не о нём говорило подсознание во сне. Где-то водится рептилия покрупнее. А со Стахом он поговорит сам, без вмешательства посторонних личностей. Может Лара знает, где он? Надо будет обязательно к ней зайти. А пока что Артемий вышел на улицу и направился к следующей цели. Дом отца находился в этом же районе, через пару улиц. Только была одна загвоздка — нужно было выйти на открытую улицу. Это было опасно, но другого выхода нет. Бурах зашагал по самому безопасному, по его мнению, пути. Когда он наткнулся на преграду в виде забора, он незамедлительно её преодолел. Он оказался на просторной улице. Праздно шагающий немногочисленный народ сразу обратил своё внимание на Артемия. И ведь было на что посмотреть — штаны по колено мокрые от росы, в куртке дыра с плохо отстиранной кровью, сам же Бурах — бледный, растрёпанный и помятый. Ну чем не маньяк? Но хирург решил не обращать внимания на косые взгляды и направился к своей цели. Только его планы прервал оглушительный визг свистка. Последовавшее за этим: «Эй, ты. Да, ты, в зелёной куртке. Стой, где стоишь!» дало понять Артемию, что всё это предназначалось именно ему. — Вот же ж…блять… — процедил он сквозь зубы. — Руки подними и медленно повернись, — приказал голос. Бурах послушно последовал команде, и повернулся к серьёзному усатому дядьке в фуражке. Красная повязка на руке означала, что это дружинник. С человеком коменданта вступать в конфронтацию не хотелось, но и в кутузке торчать до выяснения обстоятельств тоже не было желания. Надо было попробовать договориться и выбраться из неприятной ситуации. Запасной план — побег. Драться — только в крайнем случае. — Слушай, мил человек, ты меня с кем-то спутал. Я сын Исидора Бураха, Артемий, только приехал утром, и узнал, что отца убили. Мне идти надо, к похоронам готовиться. — Не, браток. Никуда ты не пойдёшь. Сын или нет, это комендант выяснять будет. Моё дело — доставить человека с твоими приметами в Управу. Если твоя правда, долго ты там не пробудешь. Так что не сопротивляйся и пошли со мной к Сабурову. Дёрнешься — тебе же хуже — нам не сказано доставлять в живом или мёртвом виде. — Дядь, ты не понимаешь. Мне спешить нужно. Давай так договоримся — я закончу с делами отца и сразу же в Управу. Сам сдамся, поговорю по душам с комендантом, выложу ему, всё как есть. Пойдёт? — Не пойдёт. Последний раз предупреждаю. Дружинник поправил кожаные перчатки на руках. — Видел Бог, я этого не хотел, — разочарованно произнёс Артемий. Бурах не стал бить первым. Он дождался, пока дружинник подойдёт ближе и ударит, уклонился и тут же резко повалил его наземь ударом в челюсть. Артемий сразу же бросился бежать. Совесть кричала, что нужно вернуться и проверить, жив ли мужик. Может он упал, ударился головой и теперь истекает кровью. Инстинкты же заглушили эти крики и твёрдо решили: бежим не останавливаясь. Любопытство вмешалось и вставило свою лепту в разговор. Бурах обернулся, понял, что мужик с окровавленным носом бежит за ним в первых рядах и понял, что с тем всё будет в порядке. Артемий ускорил темп бега. Через некоторое время закололо в больном боку. На секунду промелькнула мысль, что могли разойтись швы. Но сейчас для этого не время. Прыжок через забор — послышался треск. В этот раз точно швы. Но нужно двигаться дальше. Пока за спиной не перестанут слышаться шаги. Пока не затихнут крики. Бурах нырнул в переулок и понял, что это тупик. Шум за спиной становился всё громче. Повертев головой, Артемий заметил небольшую свалку. В её центре — спасительный островок в виде шкафа. Он залез в него, вжался в заднюю стенку и закрыл дверцу. Сразу выяснилась причина, почему такой чудесный предмет мебели оказался на помойке. Одна из дверец съехала с петель и стала неплотно закрываться. Хозяину бы её починить — делов-то на пару минут… А теперь эта промашка может стоить Артемию жизни или и того хуже — свободы. В зияющую щель проскользнули лучи солнца, прямо на бураховские ботинки. Тот попытался сжаться ещё сильнее, с сомнительным успехом, затих и задержал дыхание, когда совсем послышались шаги. — Да не мог он сюда пойти. Здесь тупик. — Я видел, как он сюда повернул. — Может, он вон там? — Да ты слепой, наверное. Он же сам размером с этот шкаф. Глубокий вдох. Медленный выдох. — Значит, опять сиганул через забор. — Давай в обход, мужики. Быстро, быстро! Снова зашумела трава. Шаги прошуршали в обратную сторону. Артемий снова вдохнул, выдохнул. Он дождался, пока всё окончательно затихнет, открыл дверцу шкафа, чтобы под лучами солнца осмотреть свою рану. К счастью, швы оказались нетронуты. Но вот зияющая дыра в куртке стала ещё больше. Бураху не хотелось больше проходить этап зашивания своей плоти, поэтому для него это стало облегчением. Он вышел из шкафа. Солнечные лучи прогревали до костей, разливаясь приятным теплом по всему телу. На Артемия накатило такое расслабленное чувство, словно пару минут назад гнались не за ним. Словно не он убил сегодня утром трёх человек. Словно умер не его отец. Словно всё произошедшее — очередной кошмар, а сам Бурах спит, лёжа на холодном полу в вагоне поезда. Он встряхнул конечностями, покрутил шеей, сбрасывая усталость. На секунду он прикрыл глаза, жмурясь от солнца, и увидел себя, падающего в яму со змеями. От такого видения у Артемия подкосились ноги, но он устоял, опершись на соседнее здание. Тяжёлый осенний воздух, наполненный твирью, бил в голову. Если бы это был другой сезон — зима или лето — было бы легче. Но осень в Горхонске беспощадна. Она давит, душит цветением трав, отчего голова идёт кругом и нападает дикая усталость. Если бы это был другой сезон — хоть, скажем, весна — Бураха бы не шатало, не мотало во все стороны, как корабль по волнам во время шторма. А так приходилось держаться изо всех сил, чтобы не свалиться наземь без сознания. Собрав остатки воли в кулак, Артемий зашагал дальше. На углу, прямо за поворотом к отчему дому он заметил Червя. Тот был запыхавшийся, глаза его напуганы. И по тому, в каком стрессе тот пребывал, было видно, что он от кого-то прятался. Червь увидел Бураха и молвил, тряся головой: — Увидишь человека — беги. Люди сегодня злые. Они убивают таких, как мы. Артемий усмехнулся про себя. Значит, не одному ему досталось сегодня. — С чего они так озверели? — Ловят убийцу. Сами в убийц превращаются. Вот так и меняется город. — Я буду осторожен. — Ты похож на убийцу. Хочешь жить — не ходит дальше в глубину. Иди по окраине. Там меньше людей. — Не могу. У меня дело там, в глубине. Но… спасибо, Червь. Мать Бодхо согреет твои следы. Степняк кивнул той частью головы, что не была скрыта под многослойными одеждами и, прихрамывая, пошёл дальше. Видимо, ему уже досталось от озверевшего народа сегодня. Сам же Бурах посмотрел за угол, проверить, нет ли сабуровских дружинников на горизонте. У него тоже не было желания попадаться им на глаза ещё раз. Обзору мешал высокий забор, окружавший здание. Оставалось лишь одно — идти напрямую к дому. Даже если на пути встанут обстоятельства. Даже если возникнут препятствия. Но, на удивление, улица пустовала. Весь народ собрался у крыльца дома оплакивать Бураха старшего. У Артемия сжалось сердце. Когда он увидел скорбящий народ, он понял, что это конец. Последние крупицы надежды просыпались сквозь пальцы. Последняя ниточка упования на то, что отец жив, порвалась. Бурах подошёл к одному из степняков. Тоска, отражавшаяся в карих глазах мужчины, отзеркалилась на Артемия. — Вот, на замок закрыли. Не пускают. А что ж, я ничего… Порядок нужен. Значит, вот такой порядок, — заметив Бураха, промолвил степняк. — Наш дом закрыли? Кто закрыл? — Известно кто, Сабуров. Комендант. — Понятно… Значит, опечатан дом. — Так, ты выходит, Бураха сынок? Который сколько лет тому назад уехал? Вот так судьба… совсем немного не застал. Чтобы тебе вот хоть вчера приехать! Глядишь, всё бы по-другому сложилось. Ждал-то как тебя отец! — Да. Я вернулся. Артемий огляделся вокруг. Среди толпы скорбящих он заметил девушку в пуховике-одеяле и мужчину с длинными тёмными волосами. Эти люди показались ему знакомыми, но он так и не смог вспомнить, где он их видел. Но это не важно. Уже ничего не важно. Бураху лишь хотелось найти того, кто это сделал и порвать его на части. Ему хотелось отомстить за весь тот хаос, что этот новш учинил в его родном городе. Артемий глубоко вдохнул, выдохнул. Вспомнил свои слова о том, что, может быть, и не будет мстить. Может быть. Снова подошёл к степняку и спросил: — Известно, кто его убил? Нашли убийцу? — Никто его не убивал. Всё это просто слухи. Народ от горя обезумел, болтают невесть что. Ну а Сабуров… тот, конечно, этим слухам рад. Когти у него от долгого безделья заржавели! Теперь ухватится, чтоб показать, как он тут нужен. — Лютует, значит? — Не говори. Понятно же, что это не убийство. А он велел хватать любого, на ком хотя бы тень подозрения лежит. И ты к Сабурову, пожалуй, не ходил бы… Хотя, конечно, ключ от дома у него. Да и с отцом, наверное, хочешь попрощаться. Его сабуровские люди увезли. — Куда? — Не знаем. Раньше всех умерших возили сразу к твоему отцу. Ну, врач ведь… а теперь как будем жить? Никто не знает. Что ж творится…и война эта, и поезд не приходит. Что за проклятый год! Тебе идти-то есть куда? — Да. У меня здесь есть друзья. По крайней мере, трое. Они помогут. — А не забыли за столько лет тебя друзья? — Кое-кто забыл… Мужчина сочувственно покачал головой. Стоящая рядом степнячка тихо шепнула на ухо Артемию: — Я думаю, убийца шабнак. В конце концов, кому ещё? Ведь человек на такое не способен. — Ты думаешь? — с нотками скепсиса произнёс Бурах. — Исидор был человеком. Люди не должны убивать людей. Люди не убивают людей. По крайней мере, у нас здесь такого не случалось. — Случилось, значит. Артемий покачал головой. Мало того, что его отца убили, по всему городу происходит неразбериха, так люди ещё и несут чушь про степное чучело — убийцу, которое вылезло из земли. В сердце защемила тоска. Пожелтевшие листья на деревьях, потёртые кирпичные дома, заплаканные лица — всё это только усугубляло плохое настроение. Но среди всего этого уныния Бурах увидел мальчонку. Казалось бы, обычный парнишка лет 12-13, в зелёной распахнутой рубашке на серую майку, с волосами цвета соломы и с жёлто-карими глазами. Но то, как тот сидел поодаль ото всей толпы и пристально, с вызовом, смотрел на Артемия, выделяло его на общем фоне. Может, он что-то знает? Может, от него будет польза? — Почему у тебя одежда в крови? — в лоб выпалил мальчишка. Не найдясь с ответом, Бурах сымпровизировал: — Упал, сломался. Неодобрительно опустив брови, парнишка продолжил: — Ты чужак. Я тебя здесь раньше не видел. А я всех здесь знаю. — Я давно тут не был. — А ты ведь похож на него, на Старика. Выглядишь прямо как сын родной. — Я и есть его сын. Мальчик наклонил голову набок и заглянул своими светло-карими глазами-бусинами прямо Артемию в глаза: — А всё-таки, почему у тебя одежда в крови? — Сам видишь, что на улице творится. — Ну, ничего… Теперь я тебя запомнил. Усмехнувшись, Бурах ответил: — Ну, и я тебя запомнил. Вот и познакомились. Мальчонка встал и пошагал в неизвестном направлении. Артемий ещё несколько секунд постоял у крыльца, затем хлопнул несколько раз по поручню, словно попрощался со старым другом, и направил свои стопы дальше по маршруту. Чтобы спасти раненого Ягоду, нужно было пройти чуть дальше, вперёд. А затем прямой наводкой — к Ларе. Ведь должен быть хоть кто-то в этом городе, кому не всё равно и кто ещё не сошёл с ума от степных сказок. И пока он чертил маршрут на воображаемой карте у себя в голове, мимо него промчалась стая ребят. Они, перебивая друг друга, кричали: — Быстрее, давай. А то всё закончится. — Я ваще не понимаю, куда мы бежим. — Дурак ты, блин. На пустырь на Костном столбу. — И чё там? — Ты чем вообще слушаешь? Шабнак поймали, людоедку степную. Казнить будут. — Ух, блин. Бежим скорее. — А я о чём. Поднажмём, пацаны! Голоса постепенно затихли. Бурах на секунду остановился, задумался, а затем развернулся и пошёл за ребятами. Кого-то собираются казнить. Не важно, верит ли он в степные россказни про Шабнак или нет — люди собираются совершить самосуд. Нужно это предотвратить. Мужчина ускорил шаг. Но когда до пустыря оставался один поворот, он понял, что не успел. Душераздирающий женский крик зазвенел в ушах. В центре ярко полыхающего костра стояла молодая девушка, степнячка. Она дёргалась из стороны в сторону, пытаясь разодрать путы, связывающие её руки. Но всё безуспешно. Её тонкое платье уже дотлевало. Её кожа покрылась волдырями — на лице, по рукам, по телу, но ноги уже были живыми углями, настолько чёрной стала сгоревшая кожа. Её крик, изначально громкий и пронзительный, уже стал походить на стоны умирающего животного — хриплые, протяжные, беспомощные. И все вокруг стояли, словно зачарованные, наблюдая за тем, как умирает человек. Не шабнак, не степной демон с глиняными ногами — настоящая живая человеческая женщина из плоти и крови. Артемий рванул вперёд, расталкивая линчевателей, чтобы попытаться спасти девушку. Он слабо представлял, как именно будет вытаскивать её из такого пламени, но ведь кто-то же должен что-то сделать. Кто-то же должен попытаться. Крики затихли. Безвольное тело девушки повисло на обгоревшей балке, к которой было привязано. Через пару минут рухнула и сама балка. Вокруг разлетелись чёрные мотыльки пепла, превращая небо над пустырём в грозовую тучу. Артемий схватил мужчину, стоящего в первых рядах, за ворот пальто: — Вы что сделали?! Мужчина, абсолютно с потерянным взглядом и дрожащим голосом, ответил: — Мучилась, бедная, кричала… Неужто и правда живая была? Глина так не кричит. Мы пришли, когда уже горело. Пытались вытащить, да не успели. Бурах был в ярости, ему хотелось расквасить физиономию мужика за такую наглую ложь: — Видел я, как вы пытались! Если не вы, то кто тогда? — А пёс его знает, кто. Думали, видать, что это та глиняная баба, которая Старика убила. Выходит, ошиблись… Эх, грех-то какой. — Вы все сошли с ума. Кулаки Артемия разжались, он отпустил мужчину, а затем просто развернулся и отправился в направлении центральной дороги. Он медленно брёл по каменной брусчатке в сторону дома Ягоды. В носу до сих пор стоял тошнотворный запах горелой кожи и жжёных волос. На секунду вспомнилась война и Бурах сильно зажмурился, чтобы избавиться от навязчивых образов. «Люди не убивают людей», — вспомнилась фраза. Он дошёл до указанного Грифом дома и зашёл внутрь. Тишина. Только половицы скрипят под ногами и ветер гуляет в разбитых окнах. Артемий прислушался, и до его него донеслись приглушённые стоны. Он медленно прошагал к источнику звука, распахнул дверь в одну из комнат, и чуть не получил стеклянной бутылкой по голове. Брошенный предмет просвистел прямо у уха и, врезавшись в противоположную стену, разлетелся с ярким звоном. У мужчины, который запустил бутылкой в Бураха, сверкнула заточка, такая же, как была у нападающих на станции. Артемий уже рефлекторно приготовился к драке, но тут его взгляд привлёк человек, корчившийся на полу. Сейчас не время и не место для драки, нужно как-то успокоить мужика и спасти пациента. — Это что ли Ягода? — как можно более ненавязчиво спросил врач. — А ты кто, блять, такой? — не поддавался мужчина с заточкой. — Конь в пальто, — не удержался от комментария Артемий, — Доктор я. От Грифа. Что с ним? Мужик расслабился: — Я Кукиш. Это — Ягода. Порезали его. Вон, в боку заточку обломили. Вишь, крови сколько? Дышит пока… Бурах склонился над раненым: — Вода у вас есть? Кукиш сел рядом: — Нету воды. Ты главное, это, вначале спирту ему дай, спирту! Или порошков таких. Обезболить чтобы. А то он нервный у нас, дёрганый. Вырываться будет. — Порошков? Ты поучи меня ещё. — У тебя резать-то есть чем? Она глубоко у него. Мы ножом поковыряли уже — не достаёт… Тут этот… скальпель нужен. Иначе никак. Артемий начинал закипать от мельтешащего и достающего советами Кукиша: — Я смотрю, вы мастера ножами ковырять. Говори, сами эту кашу заварили? Назойливый мужик встал и отошёл к окну, немного приоткрыл штору, посмотрел на обстановку на улице и снова занавесил окно: — Какое! Мы доброе дело делали. Кто Бураха старого убил? Известно, шабнак. Так мы ж её нашли, людоедку хренову! А тут набежало отродья степнячьего, стали орать, что мол, она не шабнак, а человек. Ну и уходили нас… Вдесятером мочили, косоглазые. Бурах-младший, который уже достал все нужные инструменты, и приготовился к операции, замер, сжимая скальпель в руках: — Так вы, значит, женщину убили?.. С полной уверенностью в правоте своих слов и действий, Кукиш ответил: — За Бураха мы поквитались. Вон он, Ягода, её и поймал. Да чего ты зенками-то сверкаешь, ты режь его давай! Хрипит уж, слышишь? Делай, чего тебе Гриф велел! Доктор он… Сквозь зубы Артемий процедил: — Гриф сказал вырезать лишнее. Так мне помнится. На секунду на лице Кукиша отразилась смесь страха и непонимания. Но он понял, что с этим врачом лучше не связываться, особенно когда у того в руках скальпель. Бурах взял початую бутылку твирина, плеснул себе на руки, на инструменты, на рану Ягоды. Последний лишь хрипло простонал от такой неожиданности, но отмахиваться не стал. Наверное, слышал всё, и знает, что доктор пришёл. Артемий аккуратно отрезал одежду в месте ранения и начал делать надрез на коже. Прямо на живую. Никакой анестезии пациенту он не предложил, потому что у него её с собой не было. И даже если бы и была, он бы оставил её себе. Сейчас в душе он боролся с желанием надрезать глубже, задеть печень или почки, заставить его страдать так, как страдала девушка на костре. Но он давал клятву — помогать людям и лечить их. Именно поэтому он вытащил из раны металлический обломок, взял в руки иглу и нити и стал зашивать. Больной почти не стонал, не дёргался. Знал, чёрт, что его судьба в руках врача. И, что если он дёрнется — скальпель может соскользнуть и задеть что-то жизненно важное. После полевой операции Бурах собрал все свои инструменты, встал и направился к выходу. Кукиш вслед тихо спросил: — Жить будет? Артемий сухо ответил: «Будет. Грифу спасибо скажите» — и вышел из здания. Почему-то сильно захотелось закурить. Бурах не был курильщиком от слова совсем, но на войне особо других способов расслабиться и отдохнуть хоть минуту, не было. И вот сейчас внутри стоял такой чёрный ком злости, усталости и нервов, что хотелось вдохнуть в себя папиросного дыма и выпустить всё это в воздух. Он глубоко выдохнул и снова зашагал вперёд. В этот раз ноги несли его немного бодрее, потому что этот маршрут он знал хорошо. Дом Равелей, «Приют», был домом его подруги — Лары. В детстве они, вместе с Грифом и Стахом, были не разлей вода. А теперь Стах обозлился на Артемия, Грифа игнорирует, а сам Гриф живёт в своём отдельном мире на Складах. Одна надежда на то, что Лара осталась верна себе. На подходе к её дому он увидел старую иву. Раньше на ней были качели, теперь от них остались только потёртые следы на ветвях. Под ивой стояла степнячка: в подранном платье с обнажённой грудью, с косами, заплетёнными в форме рогов, с полосами чёрной краски на лице и с амулетом из костей на шее. Артемий подошёл к ней, чтобы спросить, что она здесь делает, но она опередила его своей фразой: — Замри, яргачин. Слышишь? — Яргачин — это значит «мясник». С чего это ты взяла? — удивлённо спросил Бурах. — Би хара, ты врач, который умеет вскрывать тела. Имеет на это право. Знает, по каким линиям резать. Это одно и то же. — Я уже почти забыл наш язык. Как это… Би ойлгоно угыб, басаган. Объясни. Девушка лёгким движением руки подозвала мужчину: — Подойди ближе. Встань вот сюда, передо мной. И жди. — Чего ждать? Степнячка прикрыла глаза: — Земля дышит, слушай. Замри и слушай. Матери Бодхо, земле, больно… зоболон, ядарал… обнажи её вену. И она отблагодарит тебя. Встретит тебя. Ты снова вернулся в объятия матери. — Слушаю. Из-под земли, со звуком скрежета и скрипа, прямо под их ногами, вылезли корни старого дерева. Девушка легко улыбнулась: — Ямар бэрхэ, яргачин. Кто людей умеет вскрывать, тот и землю раскроет нежно. Сайнтадаа, эмшен… Теперь бери мою кровь. Пусть моя кровь напитает землю. Мужчина удивлённо посмотрел на степнячку: — Это ещё зачем? — Все знают. Напоишь землю кровью и соберёшь всходы. Попробуй сам. И тут Артемий вспомнил, что на складах у Грифа он собрал в склянку своей крови. Ни к чему было ранить хрупкую девушку. Им всем сегодня и так крепко досталось. Бурах достал из рюкзака стеклянную колбу и произнёс: — Я сегодня уже собрал крови. Твоя мне ни к чему. Он присел на одно колено, откупорил бутылёк и медленно, до последней капли, пролил всё на корни. Мужчина мог бы поклясться, что он услышал, как земля урчит, словно кот, обожравшийся сливок. И тут в траве начали пробиваться ростки. Через несколько секунд они вытянулись, и Артемий понял, что это твирь. Два ростка чёрной, один стебель красной и небольшой цветок савьюра. Цветы тихо зазвенели в унисон, словно маленькие колокольчики. Он наклонился поближе, чтобы собрать подарки матери-природы. Рядом с ним присела девушка и нежно прошептала: — Смотри, как растёт трава. Слушай, как она поёт. По пению узнаешь её, по пению найдёшь. Так раскрывается Мать Бодхо щедрому. Возвращайся завтра, хаяала. Новой крови дашь ей, новый урожай соберёшь. — Щедрость за щедрость. Баяртай, басаган. Девушка ушла, оставив Артемия наедине со своими мыслями. Всё же, Город-на-Горхоне — необычный город. Здесь необычные люди, необычная архитектура и совершенно необычная природа. В Столице такого не встретишь. Бурах отказывался объяснять это мистикой и местными поверьями, но всё же… Всё же что-то здесь есть. Возможно, однажды он узнает. Возможно, однажды он поймёт. Он дошёл до крыльца «Приюта» и постучался в дверь. На секунду ему показалось, что дома никого нет, но затем он услышал лёгкий стук каблуков. На душе стало немного легче. Лара открыла дверь, и так и застыла. Гость для неё оказался нежданным. Наверное, она ожидала кого угодно, только не Артемия, который отсутствовал столько лет. Подруга детства изменилась. Стала выше ростом, чёрные длинные волосы собраны в тугой пучок, взгляд стал строже и грустнее. Она была в белой рубашке, серой юбке, а на шею был повязан голубой платок. Взрослая, серьёзная, та же это Лара Равель, которую он знал? Наконец, Артемий вымолвил: — Ну, здравствуй, Лара. Она вышла из транса и ответила: — Здравствуй, Артемий. Проходи. Они прошли в её комнату и она предложила гостю присесть. Артемий сел на диван, она облокотилась на стол напротив, и повисла неловкая тишина. Девушка решила разбавить её: -… Сколько же лет прошло, семь? — Меньше. Я уехал шесть лет назад. — А кажется, что все десять. Снова тишина. Лара смотрела на Артемия дико, словно это был чужой, совершенно незнакомый человек. Бурах спросил: — А почему смотришь так? — Кровью от тебя пахнет. Артемий понял, что его внешний вид напоминает маньяка-убийцу, о котором судачит весь город. Грязная, потёртая и порванная куртка с пятнами крови. Да и сам он, небось, бледный и с запавшими глазами от усталости. Он решил хоть как-то оправдаться: — Кровью ото всех пахнет. Это я тебе как хирург говорю. Девушка тяжело вздохнула и опустила глаза в пол: — Значит, теперь мы с тобой чувствуем одну и ту же боль. И, наверное, одинаково сильно. Поэтому ты пришёл? — О чём ты? — О том, что мы одинаково сильно любили своих отцов. И теперь мы оба их потеряли. Твоего убили сегодня утром. А мой весной погиб на войне. После битвы при Бродах. Много тут злого случилось… пока тебя не было. Теперь Артемий осознал, почему у неё такой взгляд и почему она не рада его видеть. В ней нет радости ни к чему. Стало даже её жаль. — Сочувствую. Я мало знал твоего отца… но мы всегда уважали его. Так, значит, он погиб в бою? — Нет. Оставим это. Не хочу сейчас говорить. Так зачем ты приехал? Артемий потёр уставшее лицо: — Вот теперь бы и надо узнать — зачем. Поможешь мне, Лара? Мы ведь всё ещё друзья с тобой… правда? Взгляд Лары резко поменялся. Ей тоже стало жаль Артемия. Как бы ни хотелось этого признавать, но он ужасно устал. И, наверное, ему хотелось, чтобы его хоть капельку пожалели. Девушка села рядом на диван и положила руку на плечо другу: — Ну вот что. Никуда ты сейчас не поедешь. Ты же на ногах не стоишь, тебя шатает всего. Останешься у меня. Поешь и ляжешь. Проснёшься — и подумаем, что делать. Такой вот план. — Помяли меня крепко, Лара. Потому и шатает… Он повернулся к подруге и постарался выдавить из себя улыбку. Вроде бы даже получилось. — Возьми сам всё, что тебе нужно. В холле в шкафу должно быть немного еды. — Лечь наверху, что ли? Раньше гости у тебя там ночевали. Ну… когда мы были детьми. Девушка вскочила с дивана и снова отошла ко столу. Не поворачиваясь, произнесла: — Нет! Наверх не надо. Там закрыто всё… Я туда не хожу с тех пор, как отца не стало. Здесь ложись. -… Лара, что не так? Ты почему взгляд отводишь? Видно, что что-то её беспокоило, она сделала глубокий выдох, снова повернулась к Артемию и произнесла: — Не надо. Не сейчас. Иди поешь! Ты понимаешь, что сейчас сентябрь? Ты помнишь, какая тут осень? Есть нужно постоянно — хоть понемногу, но каждый час. Иначе сил не останется вовсе! Твой же отец нас этому учил! — Да помню я… — О том, что спать надо чаще, чем обычно, тоже нужно тебе напоминать? Конец сентября! Степь остывает, твирь цветёт. Ты что, всё забыл? Ты сколько не спал уже, говори? — Я… давно не спал, да. Пока сюда ехал, как раз сморило. Ну, тогда и поспал немножко. — Ты что, лишний час потерять боишься? Да хоть бы и пять часов. Да, время дорого. Что-то сейчас происходит. Но не настолько дорого! Всё самое плохое уже случилось. Хуже не будет. Убийца твоего отца никуда не денется… пока новый поезд не приедет, наконец. Бурах сдался. Что умела Лара — так это убеждать. Ей бы быть учительницей или гувернанткой, потому что даже из самого отъявленного негодяя она бы воспитала приличного члена общества. Со стороны всегда казалось, что Гриф был предводителем их группы, потому что он был старше, но на деле всё было иначе. Все слушались Лару. И сейчас она убедила Артемия поступить по её плану. Бурах кивнул: — Да. Твоя правда. Сначала поем, потом лягу. Именно в таком порядке. — Всё равно тебе сейчас идти некуда. Это же за тобой они охотятся, верно? — Похоже на то. — Пока будешь спать, схожу посмотрю, что там и как… Ну, и сама подумаю. Может, узнаю что-нибудь. Может, и объясню… что, возможно, не того они ловят. — Это дело. Спасибо, Лара. Только будь поосторожнее там. Они как с цепи сорвались. Артемий встал и на ватных ногах прошагал в столовую. Резко накатила волна усталости, да так, что Бурах был готов упасть на пол и так и уснуть. Но он заставил себя дойти до столовой, немного поесть и попить воды. Стало немного легче. Когда в коридоре он проходил мимо зеркала, то заметил своё помятое, грязное лицо и испачканную одежду. Негоже было разгуливать в таком виде, так что Артемий застирал пятна крови на куртке и штанах, а лицо и руки как следует вымыл с мылом. Теперь он выглядел гораздо более опрятно, и на него снова можно было без страха и отвращения. Когда Артемий вернулся в комнату Лары, то её уже не было. Пока мужчина трапезничал и приводил себя в порядок, он не заметил, что его подруга ушла. Теперь в его распоряжении диван и несколько часов спокойного отдыха. Он снял ботинки, лёг на кушетку, вытянулся, накинул на себя плед и тут же провалился в царство Морфея. Ему снились сны, вязкие и тягучие. Видимо, сказывалась накопленная за день усталость. Но конкретно запомнился лишь один сон. Артемий оказался в помещении, очень сильно напоминающем сторожку кладбищенской смотрительницы, только без мебели. Вместо неё на полу лежало три трупа. Вокруг стояли горящие свечи. Над трупами, грустно склонивши голову, стояли тени. Эти тени, очевидно, были душами. Когда Бурах подошёл поближе, то понял, что все трое — мужчины, что напали на него утром на станции. На сердце защипало. Что это, муки совести? Артемий подошёл к одной из теней. Та заговорила: «Меня звали Яков Стерх. Я работал на вывозе. Женат был дважды, оба раза удачно. Вырастил дочь. Меня разбудили ночью друзья, позвали на помощь — ловить убийцу старого Каина. Мы засели в засаде на станции. Там меня и убили. Моим же ножом». «Каина? Почему Каина, когда Бураха?» — пронеслось в голове у Артемия. Но вслух он сказал: «Прости меня». Вторая тень замолвила: — Меня звали Кирик. Это я сказал, что убийца поедет на поезде. Мы сели в засаду. Поезд приехал. С него соскочил человек. Я крикнул: бей его, братцы. Дурной я был парень. Убийца бы залез в вагон, а не слез с него… — К лучшему, Кирик. Это всё к лучшему. Прости меня. Третья тень заговорила: — Меня звали Ломой. Это полное — Варфоломей. А мужики уж как только не звали потом… Лома это ещё ничего. Родители вот так назвали. А убили меня на станции прошлой ночью. Не знаю, чего я туда полез… все побежали, и я побежал. — Прости меня, Варфоломей. Тени умолкли. Бураху тоже не хотелось больше с ними говорить. Да и сказать-то нечего. Жаль их, конечно. Но уже ничего не вернёшь назад. Что сделано, то сделано. Он развернулся и пошёл на выход. Но дверь на улицу преградила птичья фигура. От неё пахло так же, как и утром, спиртом и смертью. Противным скрипящим голосом она заговорила: — Ну что, пообщался? Видишь, они на тебя зла не держат. Наверное, в себя ещё не пришли. А может, уже что-то поняли. Смерть-то, она людям ошеломительно мозги прочищает. — Я бы хотел всё исправить, — признался Артемий. — Я вот тебе историю одну расскажу. Пытался один человек всё исправить. Вымолил себе право вернуться в прошлое — и снова сделал всё то же. Мы ему говорим: молодец, судьба такая твоя. Он говорит: а можно ещё разок? — И что же? — Разрешили, да только предупредили: если откажешься от своей судьбы, будешь жестоко наказан. Продолжишь жизнь свою, но покалеченным. Ущербным. Необратимо себя повредишь. Понимаешь намёк? — И что же он? Согласился? — Да не помню уже… Если и согласился, то вряд ли всё это добром закончилось. Судьбу, Бурах, ломать не надо. Не изменишь её, судьбу. — А я всё-таки попробую. Птица повернула голову на бок и сверкнула глазами. Пол под Бурахом провалился, и он полетел в темноту. Приземлился он на станции. Ровно в тот момент, когда на него решили напасть мужики. Яков, Кирик, Лома — живые и чрезвычайно озлобленные. Артемий попытался их оттолкнуть и убежать, но его словно ограничивала невидимая преграда, стоящая на пути. Тогда он решил просто перестать бежать, перестать сражаться. Яков подошёл к нему вплотную и воткнул в живот нож. Было больно, словно всё происходило в реальности. Бурах упал на колени, держась за окровавленную рану и в последний раз посмотрел на мужиков. Они живы, он — мёртв. Так и должно быть? Такой ли исход — правильный? Глаза закрылись и Артемия поглотила успокаивающая тьма. Бурах резко вскочил с дивана. Он всё также в доме Лары. Всё также жив. Это просто был сон. Только настоящая, не фантомная, боль, пронзила живот. Прямо в том месте, куда было воткнуто лезвие ножа. Мужчина расстегнул рубашку и осмотрел себя. Никаких новых ран, никаких шрамов. Всё так, как и было. Только боль не проходила. А в какой-то момент ещё решила дать о себе напомнить рана в боку, полученная утром. Артемий решил это проигнорировать, и лечь отдохнуть ещё немного. По крайней мере, пока не придёт Лара. Сон — лучшее лекарство. Так говорил отец. Так и считал сам мужчина. Он немного поворочался на диване, подбирая позу, в которой ничего болеть не будет. Когда ему это удалось, он взял плед, обнял его, словно любимого человека, и снова провалился в сон.