Утопиться в Море

Спускаясь по лестнице, Артемий чувствовал себя, словно на мушке ружья. Словно эта ржавая конструкция была подиумом для оценки всех входящих в этот кабак. Но и спускающимся тоже было на что взглянуть. На двух верхних этажах от лестницы отходили помосты, которые вели на балконы, уютно обставленные диванами, столами, стульями и украшенные необычными картинами. Бурах не разбирался в художественных стилях, да и ему не особо–то хотелось учиться этому. Его главным критерием было — нравится или не нравится. И изо всех мрачных, нарисованных тяжёлыми мазками, полотен, ему понравилось только одно — с обнажённой женщиной. Артемий хмыкнул и продолжил спускаться дальше. Конечно же, всё самое интересное находилось на первом этаже. Главной достопримечательностью кабака была барная стойка. Выполнена она была из дубового массива и украшена бычьим черепом. Из напитков был только твирин. Разных видов, цветов, разлитый в бутылки разной «пузатости». Видимо, были проблемы с поставкой алкоголя или просто местные «виноделы» подсадили всех на твириновый крючок, и народу больше ничего не было нужно. Чуть левее и позади от бара была танцевальная площадка с шестом, и, конечно же, на нём крутилась твириновая невеста. Вторая невеста за сегодняшний день ушла…в разгульный образ жизни. Артемий пожал плечами. Не ему их осуждать. Можно только позавидовать их свободе и беззаботности. Но всё это до поры–до времени, пока их не призовёт Мать Бодхо и не придёт их час танцевать в степи до кровавых мозолей на ногах. А пока, пусть гуляют, пусть ни о чём не думают и отдыхают. Бураху тоже стоило бы отдохнуть. Он взгромоздился на один из высоких стульев у барной стойки. Заказал выпить. Увидел с левой стороны очень необычного молодого человека — каштановые волосы зализаны назад, белый длинный пиджак расстёгнут, а под ним только голое тело, да бинты замотаны на талии. И штаны. Клоунские штаны в бело–рыжую вертикальную полоску. Артемий улыбнулся, поднял стакан, кивнул молодцу в этих нелепых штанах и осушил напиток до дна. Молодой человек что–то шепнул бармену, и уселся на стул рядом с Артемием. Перед мужчинами возникло два стакана с твирином. Молодец в белом улыбнулся и протянул руку: — Андрей Стаматин. Хозяин этого балагана. — Артемий. — Ну урод ты, конечно, Артемий. Рожа у тебя такая, будто ты вечно на неудачу обречён, — криво усмехнулся Андрей. Было непонятно, нарывается ли он на грубость или драку или просто такой характер у человека. У Бураха не было желания ссориться, поэтому он спокойно ответил: — Сам хорош. Стаматин похлопал Артемия по плечу, а потом как–то внезапно серьёзно произнёс: — До чего же быдло распоясалось! Раньше хоть немного на людей были похожи. Слыхал, уже резать начали? На улицах люди с ножами, брат! — Видел, да… Сначала думал, померещилось. Андрей залпом выпил стакан, занюхал рукавом и продолжил: — Ладно, я и сам, положим, резать мастак… Но я–то другое дело! Мне законы не писаны. А эти совсем страх потеряли. Резать — табу! Мне ваш город этим сразу понравился. Впрочем, ты, погляжу, тоже дока по этой части… по рукам вижу. Артемий рассмотрел свои ладони. Перевернул. Посмотрел на тыльную часть. Да, определённо, это руки мясника. Руки, созданные для резки и вскрытий, а не для нежности и любви. — Я хирург. Мне по работе положено. Стаматин одобрительно кивнул головой: — Опасный ты человек. Я тоже опасный человек. Споёмся, если будешь хорошо вести себя в моём заведении. — Эти, с ножами — за кого они все мстят? Думают, ночь всё покроет, так, что ли? — Не знаю. Да мне и дела нет. Сунутся сюда — не порадуются. Поднявший нож от ножа и погибнет. Такие люди вне закона. За их убийство никто не предъявит ничего… кроме благодарности. Судья Каин сказал. — Судья Каин… старый Георгий, что ли? Да, это серьёзно. Кто–то окликнул Андрея. Тот, быстро пожав руку Артемия, удалился. Но за Стаматиным осталась его тень… Молодой человек, лицом — копия Андрея, только более опухшая, с синяками под глазами и длинными небрежно завязанными волосами. Копия сгорбленно стояла, облокотившись на барную стойку, и задумчиво почёсывала многодневную щетину. — Наверное, брат, — подумал Бурах, — Может даже близнец. Уж очень сильно похож. Или от твири мне уже чудится тёмная копия Андрея. Артемий пересел поближе к копии Стаматина и поприветствовал её. Мужчина, выйдя из транса, посмотрел в глаза Бураху и неторопливо произнёс: — Хорошие у тебя глаза, друг. Выпей со мной. Артемий кивнул: — Давай. Расслабленно, словно витая в облаках, длинноволосый произнёс: — Вот все говорят: твирин обостряет чувства. А, по–моему, это только про слух. Видеть…нет, ничего нового не видишь. Это ж не абсент. Запах? Нет, и запахов никаких, тут и так всё насквозь травами пропахло. А вот слух… — Твирин не обостряет слух. Он просто глушит все остальные чувства. Мужчина настаивал: — А ты выпей. И услышишь, как звучит город. Услышишь, кто тебя зовёт и откуда. Услышишь, как тебя зовут издалека… может, даже, с того берега Горхона. А может — и с того берега Стикса… Выпей за меня, друг. Это очень хороший твирин. — Плохого не бывает. Бармен принёс два стакана ароматной травяной настойки мужчинам и они, чокнувшись напитками, выпили всё залпом. — А я могу позволить себе такую радость, — глядя на дно стакана пробубнил длинноволосый мужчина. — И кто же ты по профессии? — Был архитектор. А теперь так… тень архитектора. Артемий кивнул: — То же самое, что и со мной. Только я был врачом… Глаза собеседника немного оживились, он пристально посмотрел на Бураха, затем протянул ладонь для рукопожатия: — Моё имя — Пётр. Я камень, на котором построена лестница в завтрашний день. Когда человек оторвётся от земли и преодолеет пределы земного бремени. Я — камень. И первую ступень этой лестницы я построил уже. Потому что я настоящий архитектор. Артемий пожал руку в ответ: — Я Артемий Бурах. Помянем моего отца. Это был очень хороший человек. Взгляд Петра снова поменялся, стал ещё более осознанным, но и более печальным: — Пей, Бурах, пей твирин. Слушай мир. Слушай, как ревёт страшная земля. Слушай, как звенит небо. Слушай, как город открывается тебе. Узнаешь, где тебя ждут. Или где сейчас говорят о тебе. Проверено. Пётр жестами что–то приказал бармену. Через минуту на барной стойке перед Артемием оказалась непочатая бутылка твирина. Архитектор кивнул на неё и пододвинул поближе к Бураху. Артемий произнёс: — Спасибо за дорогой подарок. Отблагодарю, если будет случай. Пётр ничего не успел ответить. Андрей подошёл, обнял его за плечо и что-то шепнул на ухо архитектору. Артемий увидел, насколько сильно похожи друг на друга эти двое мужчин. Они точно близнецы. Оба Стаматина многозначительно посмотрели на Бураха и удалились в дальнюю часть кабака. Артемий понял, что на сегодня хватит. В голове был небольшой туман от алкоголя, и ему не хотелось терять это состояние лёгкости. Он решил, что напьётся в следующий раз. Когда будет повод… получше. А сейчас нужно идти отдыхать, завтра будут похороны. Завтра будет тяжёлый день. Бурах взял свою сумку, встал со стула и направился выходу. Но так просто взять и выйти на улицу ему было не суждено. С лестницы неторопливым шагом вышагивал столичный пижон в змеином плаще. Артемий попытался проскользнуть мимо него, но бакалавр схватился за поручень, преграждая путь. — О, простите, но, кажется, я всё–таки встал на вашем пути. Какая досада. Как бы нам решить эту проблему? — взгляд Данковского был хитрый, с прищуром. Артемий держался изо всех сил. Ему хотелось взять за шкирку бакалавра и вытрясти из него весь дух. Почему именно сегодня и именно этот гад решил его достать? Если он относится так ко всем, удивительно, что он ещё жив остался. А если он решил достать именно Бураха, то… какого вообще чёрта, почему он? Артемий схватил Даниила за запястье и оторвал его руку от перил: — Проблема только в тебе, бакалавр. У меня и без тебя был паршивый день. Так что советую тебе свалить подальше, а не то… Данковский опустился на ступеньку ниже, не вырывая руку из хватки Бураха, и необычно низким и хриплым голосом произнёс: — А не то?.. — А не то я за себя не ручаюсь. Бакалавр спустился ещё ниже, поравнявшись с Артемием, и что–то твёрдое упёрлось тому в бок. — Зато я ручаюсь, что вы мне не сделаете ничего. И на это у меня есть один весомый аргумент, — прошептал в самое ухо Данковский. — Пистолет? — непроизвольно вырвалось у Бураха. — Нет, я просто очень рад вас видеть, — саркастично ответил Даниил. Неизвестно, чем бы закончился этот конфликт, если бы не вмешался вовремя подоспевший Андрей: — Слышь, парни. Если вы сейчас не прекратите этот цирк, то я лично вас под клоунов разукрашу. Ну-ка вышли на улицу или… Оп-па, кого я вижу. Это же столичный дохтур Даниил Данковский. Вижу, что с института ничего не изменилось. Всё также находишь на свой тощий зад неприятности. Что у вас здесь происходит? Бурах отпустил руку бакалавра. Бакалавр же, в свою очередь, убрал пистолет обратно в кобуру под плащом, выправился и сказал: — О, мы с Артемием просто решили познакомиться. Обменяться врачебным опытом, так сказать. — И парой ласковых слов, я так понимаю? — приподнял бровь Стаматин, — Давайте прекращайте. Разберётесь потом — не сегодня и не в моём кабаке. Пойдёмте лучше выпьем за приезд столичного гостя. Артемия абсолютно не прельщала идея пить в одной компании с гадюкой и «опасным человеком» Андреем, потому что очевидно, что ничем хорошим это не сможет закончиться, и он принял решение ретироваться с банкета: — Я пойду. Мне с вами здесь нечего делать. — Вот тебе–то как раз и надо выпить, хирург, — хлопнув Бураха по плечу, произнёс Стаматин. — Брат сказал мне о твоём горе. То-то я вижу ты напряжённый такой. Пойдём, помянем твоего отца. Поговорим. Глядишь, полегче станет. — Только один стакан, — настоял на своём Артемий. — Ладно, друг. Только один стакан. Андрей подмигнул Даниилу, но тот отреагировал лишь лёгкой полуулыбкой. Он кинул на Бураха взгляд, который мог означать только одно: «Я выиграл этот бой». «Бой-то может ты и выиграл, но война ещё не закончена», — подумал про себя хирург. Стаматин провёл всех дальний угол кабака, где располагалось несколько диванов вокруг массивного деревянного стола. Артемий сел в тёмный угол, подальше от чужих глаз, Даниил сел напротив него. Андрей сел рядом с братом. Пётр уже вовсю дремал, свернувшись калачиком и укрывшись пледом. Бармен быстро появился, расставил стаканы, выставил пару пыльных бутылочек твирина, и также быстро ретировался обратно за свою стойку. Бодрствующий Стаматин решил всех обслужить и разлил всё по стаканам. — Первый тост — не чокаясь, — прокомментировал Андрей, поднимая стакан в воздух. — За твоего отца, Бурах. И за тех несчастных сукиных детей, которые сегодня пострадали от всеобщего помешательства. — За моего отца, — вторил Артемий, и залпом выпил весь напиток. Данковский молча понюхал содержимое стакана, удивлённо поднял вверх бровь, а затем, пожав плечами, выпил всё до дна. «Даже не поморщился, гад» — подумал Бурах. — Это конечно, не односолодовый виски, но вполне неплохо. Травянистый пряный привкус, как у микстуры от кашля, горьковатое послевкусие. Как, говоришь, называется этот чудо–напиток? — покручивая стакан в руке, произнёс Данковский. Артемий закатил глаза. — Твирин. Лучший в городе, — похвастался Стаматин. — Да если бы даже это был медицинский спирт, разбавленный водой, ты бы и глазом не моргнул. Помню я твои институтские выходки. Вроде тихий сначала сидел, а потом — раз — и того стрелка за руки схватил, когда они столы опрокинули… Как мы тогда натянули нос этим негодяям! Бакалавр улыбнулся, в уголках его глаз образовались морщинки. Бурах нервно отхлебнул из стакана, в который заботливая рука Андрея подлила новую порцию настойки: «А ведь кажется таким человечным, зараза», — пронеслась мысль в его голове. — Я уж надеялся, ты и не вспомнишь. А я вот помню, как зашивал тебе резаную рану на плече, — задумчиво процедил Даниил. — Только это был не я, а мой дорогой братец, — Андрей легонько похлопал по ноге спящего Петра, и в сторону произнёс, — До сих пор шрам остался… Архитектор вздрогнул во сне. — Вы же потом ушли из медицинского? — уточнил Данковский. — Меня ушли. Выгнали, в смысле. За поведение, — хмыкнул Стаматин, — Пётр ушёл за мной. Поступили в архитектурный. И чертовски удачно, хочу заметить. «Врата вниз», ансамбль Аллеи Героев, «Лестница наоборот», «Дом Дом»… Всё наши работы. Хотя больше Пети, чем мои. Я в основном слежу, чтобы никто не мешал ему работать. Ну и за всё это нас прокляла Всемирная Ассоциация Архитекторов. Теперь мы здесь, в этом богом забытом городе. — Вот как? Я не знал, что эта ваши работы. Ну что ж, знакомство с вами — честь для меня! — кивнул Даниил. Бурах, поцеживая последние глотки твирина, начал осознавать, что ему в этом диалоге нет места. — Да ладно тебе, — махнул рукой Андрей, — Лучше скажи, ты-то какими судьбами здесь? — О, это интересная история. В Столице я занимался… занимаюсь научной работой, связанной со смертью, — наливая себе второй стакан, произнёс Данковский, — Танатология, если слышали о таком. Последнее предложение относилось в том числе и к Артемию. Он даже удивился, что его включили в этот диалог. Чтобы поддержать разговор, он отрицательно покачал головой. — Танатология изучает пределы возможностей человека. Мы, танатологи, изучаем статику и динамику смерти, её закономерности и состояния, но, самое главное — мы пытаемся её победить. В нашей лаборатории, «Танатике» мы проводим грандиозный эксперимент, который, если увенчается успехом, станет величайшим прорывом в истории медицины за всю историю человечества! — Даниил держал стакан, разглядывая и взбалтывая содержимое, словно колбу с химическим раствором. «Пафосные речи, самонадеянность и самолюбование. Кажется, я услышал достаточно. Пора валить отсюда, пока он не начал целовать своё отражение в зеркале», — подумал Бурах. Артемий резко встал. Алкогольная волна пробежалась по всему телу, остановившись в ногах, которые сразу стали ощущаться ватными. Данковский кинул удивлённый взгляд. Бураху очень сильно хотелось сказать ему, что: «Нечего удивляться, змеюка. Небось ты меня и отравил своим чёртовым ядом». Но какая-то, ещё немного трезвая и адекватная часть просто прохрипела в сторону собеседников: — Я пойду. Меня там ждут. И Артемий поволочил ноги прочь из духоты кабака. Он даже не услышал, что ему говорили вслед, и говорили ли. Это было уже всё неважно. Бураха звал город и его осенняя ночная прохлада. Мужчина просто шёл по улицам города, пытаясь выветрить из себя алкоголь. Невежливо было возвращаться к Ларе в таком состоянии. Она бы поняла, за годы дружбы она видала и не такое, но всё же… Прошло столько лет. Равель уже не та бойкая девчонка, а он уже не тот мальчишка-хулиган с горящими глазами. Осталось ли вообще хоть что-то от их старой дружбы? Гриф ещё помнит. А Стах… Стах, кажется, забыл. Теперь только время покажет, что будет с ними дальше. — Эй, нухэрни! Би хара, добрый человек. Купи моего быка, — раздался голос за спиной. Артемий повернулся к источнику звука. Он огляделся по сторонам, но кроме него, да степняка с быком на привязи, не было никого. Значит говорили точно с ним. Бык был хороший, упитанный. На вид — молодой и здоровый. Не то, чтобы Бурах сильно разбирался в животных, но в Горхонске без минимального знания об этих парнокопытных просто прожить нельзя было — хочешь не хочешь, а весь город построен вокруг Проекта Быков. Приходилось запоминать. Артемий подошёл поближе к степняку и сказал: — Баярлаа, нухэрни. И сколько хочешь за него? — Считай даром. Всего за триста отдам. Бровь Артемия удивлённо поднялась: — Дёшево. Ворованный, что ли? Степняк помотал головой: — Обижаешь меня, хатангэр. Зачем ворованный? Просто деньги сегодня нужней, чем быки. — Это отчего же? — Завтра цены поднимутся вдвое. Послезавтра — в четверо. А на третий день что будет — только Суок знает. Надо сегодня всё покупать. — Вот за эту новость баярлаа тебе, хатангэр. Только откуда знаешь? Степняк посмотрел на быка, затем на Артемия, затем снова на быка и произнёс: — Будешь смеяться — от своего быка узнал. У Бураха действительно было желание рассмеяться. Он сегодня о разных чудесах наслушался, но это было что-то новенькое. Любопытство взяло верх, и он спросил: — Это как же? — Он непростой. Удачу приносит. И тебе принесёт. Настанет день — верный путь подскажет. — Говорящий, значит? — саркастично уточнил Артемий. – Унэнтэ, про него известно: заговорит в самый страшный для тебя день, и тогда верный путь укажет. Э, харалдаа, лучше мне совсем без него обойтись. Может, тогда и не будет в моей жизни этого страшного дня. — Смешно рассуждаешь, если уж сам в свою байку веришь. Твой страшный день что с быком настигнет, что без быка. Жизнь-то твоя. Степняк помотал головой: — Всего за двести возьми. Это хороший бык. Би хара, тебе пригодится. Артемий развёл руками: — Мне его и держать-то негде. — Значит, приведу, когда будет. — А как ты узнаешь, где он будет. Тоже от быка? «Бык хороший. Может действительно пригодиться. Перепродать или на мясо пустить, когда нужда припрёт. Но вдруг врёт — не приведёт животное, когда я в дом отца переберусь? Уклад друг друга не обманывает. Но то были другие времена… Ай, чёрт бы с ним. Подарю человеку деньги, впервой что ли? Помогать друг другу надо. Кто знает, может бык и вправду говорящий… Хотя что я такое думаю. Это всё твирин этот. Не надо было столько пить» — думал Артемий, разглядывая парнокопытное. Он положил ладонь быку на переносицу, легонько погладил. Животное прикрыло глаза и носом толкнулось в руку. Бурах улыбнулся. Эта капля нежности и стала решающим аргументом в покупке. — Хороший бык. Беру. Степняк забрал деньги и пошёл прочь, всё держа животное на привязи. Шаги его ботинок сливались в единое с цокотом копыт быка, и они общим эхом отражались от стен близлежащих домов. Бурах пожал плечами и двинулся дальше. Наверное, стоило бы уже вернуться к Ларе и лечь спать. Утро вечера мудренее. А то он уже почти верит незнакомцам, которые предлагают ему «говорящих» быков. И он решительно поплёлся в район Седла, к дому Равелей. Сегодня небо было пасмурное, не предвещающее ничего хорошего в грядущие дни. «Наверное, будут дожди — подумал Артемий, — Если земля будет сырая, тяжёлая, то хоронить непросто будет». Но даже сквозь кобальтовые облака виднелись контуры звёзд. Ничего не могло остановить их сияние. «Но Уклад поможет, в любом случае. Он был их врачом, их хирургом. Их гаруспиком. Теперь я буду заместо него». Артемий шаркал ногами по асфальту, как вдруг ему показалось, что он услышал часы. Они били громко, звонко, словно стояли рядом с ним. Хотелось прикрыть уши ладонями, лишь бы не слышать этого разрывающего перепонки звука. Бурах повернул голову на звон, и увидел, как перед ним, на траве, стоят старинные напольные часы, с него ростом. Часы пробили уже семь раз. Как завороженный, Артемий наблюдал за движением стрелки часов, отсчитывающей секунды до начала нового дня. Восемь, девять, десять… Каждый звон отдавался ударом молота прямо в мозг. Когда, наконец, двенадцатый тик возвестил о начале нового дня, мужчина встрепенулся, стряхивая с себя навязчивое видение. Часы исчезли также внезапно, как и появились. «Новый день — новые странности. Город всё такой же, но всё-таки он стал другим. Словно ветер принёс сюда что-то чужеродное. Может, это из-за смерти моего отца. Или из-за архитекторов, воздвигших здесь свой улей — Многогранник. Или из-за того, что я вернулся. А действительно ли я вернулся? Целиком ли, полностью? Сейчас я чувствую, как Город отвергает меня, не желает принимать в свои объятья. Словно я чужеродный отросток на этом живом организме. Но как к дереву можно привить ветвь другого дерева, так и я приживусь, прирасту к Горхонску», — мысли Артемия роились в его голове. Но спокойно прогуляться, погрузившись в свои размышления, Бураху не удалось. На всей улице погас свет. Лишь в конце улицы остался один фонарный столб, на котором была наклеена афиша. «В полночь в театре состоится особенный спектакль… лично для меня? — удивился Артемий, — Тогда надо бы поспешить, а то я уже опаздываю». Двери скрипнули, когда Бурах зашёл внутрь здания театра. С первого мгновения он почувствовал, как ему здесь неуютно. Душно. Хотелось выйти обратно, на улицу. Но свет на сцене загорелся и Артемию пришлось подойти поближе, чтобы всё разглядеть. Фигура актёра была до боли знакома. И даже не просто знакома — это был он сам. Цвет кожи, волос, одежда — всё совпадало — вплоть до застиранного пятна крови на куртке. — Встречайте, наш актёр — Артемий Бурах! Осмотрим его, господа. Воля — присутствует. Чувства… есть и чувства. Интеллект. Тут мы чудес и не ждали, поскольку всё, что является в наш театр в последнее время — не человеки, а личинки человеков. Впрочем… простите, — раздался голос из середины зала. Настоящий Артемий развернулся, посмотрел в ту сторону, откуда звучал голос и увидел мужчину с чёрными волосами. Одной рукой он опирался на трость, вторая жестикулировала в такт словам. По всей видимости, это был режиссёр всего этого мероприятия. Мужчина продолжил: — Зря я так резко. В конце концов — вы играете главную роль. Артемий-актёр произнёс свою реплику. Его голос совпадал с оригиналом точь-в-точь: — И что же играть? — Главный совет. Единственный даже. Постарайтесь не умирать. Никогда, — продолжал режиссёр, — Вы меня поняли? Вообще никогда. Совсем. Иначе нам всем будет худо. Не вам одному. Нам всем. «Я и не собирался», — пронеслось в мыслях Бураха-оригинала. — Это ещё почему? — вопросил Бурах-актёр. — Да мир от этого портиться будет, — неуверенно произнёс режиссёр, — Необратимо. А он у нас и так неблагополучный. Постановщик продолжил: — Так что извольте уж не халтурить, пожалуйста. Старайтесь на совесть и берегите себя. — А где остальные двое? Девочка и Бакалавр? «Бакалавр… он-то здесь каким боком? — задумался настоящий Артемий, — И девочка? Что за девочка? В этом городе много детей. Та, что из дома Лары, что ли? Воровка…». — А девочка и Бакалавр ждут, пока ты выйдешь отсюда. Дожидаются, чтобы узнать о своей судьбе, — монотонно продолжил режиссёр. — А у меня-то что за судьба? — произнёс Бурах со сцены. «А вот это уже хороший вопрос. Послушаем, что же выдумал этот драматург», — размыслил Артемий. — Да жаль мне тебя… Но всё закончится хорошо. Тебе даже покажется, что ты победил — совесть мучить не будет, — произнёс постановщик, — Так что расслабься, человек с судьбой. Следующий! «И это всё? Что за чушь…» — помотал головой Бурах. — Э-э… Это как? — вопросил Артемий-актёр. — Следующий! — отрезал режиссёр. Свет погас во всём зале. Постановщик растворился в темноте и возможности расспросить его, что это было, уже не осталось. Ну что же, придётся искать самому смысл во всём этом… представлении. Если он вообще есть. Артемий вышел из театра. Его не покидало ощущение нереальности происходящего. Словно это сон, и он вскоре проснётся в поезде, приедет в город, и всё будет в порядке — отец жив, Стах рад его возвращению, в боку нет колотого ранения, и он не купил якобы «говорящего быка», потратив чуть ли не последние деньги. Но таков был Горхонск — город, где реальность смешалась с мифами, быль с небылью, ложь с правдой, комедия с трагедией, живое с мёртвым. И как бы Бурах не пытался отмахнуться от того, что происходит, всё было по-настоящему. И по-настоящему этот Бакалавр уже намозолил глаза сегодня — но вот он, стоит, облокотившись на фонарь, и курит, смотря в даль. У него это получалось очень картинно, словно он актёр на перекуре, не выходящий из образа столичного пижона. «Хотя, подождите-ка. Он и есть столичный пижон», — подумал про себя Артемий, хотя очень хотелось сказать это вслух. Бурах решил пройти мимо, словно не замечая Данковского. Но Даниил не смог оставить без внимания Артемия: — И как вам представление, Ворах? — Актёра хорошо подобрали. Очень похож. А ты что здесь делаешь? — Жду своей очереди. Эта… Самозванка, Клара, уже прошмыгнула за вашей спиной. Жаль. Мне не терпится посмотреть, что же такое особенное постановщик придумал для моей персоны. Не каждый день, знаете, выдаётся побывать одновременно и в главной роли, и в роли зрителя. — Тэнэг… — пробормотал Артемий. — Хм? Вы что-то сказали? — взгляд Даниила был поплывший, расслабленный. — Пьяный, что ли? — усмехнулся Бурах, а вслух произнёс — Да я так. Про себя, скорее. Бакалавр неловко улыбнулся и расстегнул пальто. Из бокового кармана он вытянул мятую пачку сигарет. Артемий заметил, что на его поясе всё так же висит кобура с револьвером. «Полезная вещь, конечно, — пронеслось в голове Бураха, — Но чего он так боится?». Даниил дрожащими пальцами выудил из пачки папиросу и протянул её Артемию. Тот понял, что, действительно, покурить было бы неплохо. Сегодня столько всего произошло… И это было только начало. Но начало чего — падения в бездну или восхождения к облакам? Это ещё предстояло выяснить. Данковский достал зажигалку и поджёг сигарету. Его пальцы проскользили по кисти Бураха. Холодное прикоснулось к горячему, гладкое к шершавому. Артемию сразу стало не по себе. Это прикосновение напомнило ему о ком-то важном из прошлой жизни. Кажется, это было ещё до войны. Кажется, что именно поэтому потом он и ушёл на войну. Что-то было связано с ней, что-то смешное. Рифма к имени — юбочка из плюша. Но пока — все воспоминания нечёткие, размытые. Может, и не надо вспоминать? Не нужно копошиться, не нужно ворошить… «Не вороши осиное гнездо, Ворах», — про себя усмехнулся Бурах. Даниил заметил глупую улыбочку на лице Артемия и улыбнулся в ответ. «Вот ведь чёрт. Подумает же, что это из-за него, — в панике соображал Бурах, — И ведь он не будет не прав, но всё же… Надо это остановить». — Я, наверное, пойду, — Артемий затушил сигарету и метнул бычок в урну. — Опять убегаете? — на лице Бакалавра снова появилось это самодовольное выражение, — Как жаль. Я надеялся, что нам удастся пообщаться чуть дольше… — Хватит дружелюбия на сегодня, — резко ответил Бурах, — Не знаю, что ты замышляешь, но со мной этот фокус не прокатит. Добрый ночи… Данковский. — И вам… Ворах, — Даниил выплюнул свою реплику, словно яд. Артемий развернулся и, не оглядываясь, побрёл в сторону дома Равелей. «Стоило на секунду расслабиться и тут же эта гадюка вцепилась в меня. Сначала командует, потом наставляет пистолет, а потом пытается изображать дружелюбие… Что бы у него не было в голове, потворствовать я этому не собираюсь. Плясать под его дудочку?.. Ага. Щас. Я сам заставлю его извиваться под мою мелодию. Какого чёрта я вообще о нём думаю?» — Бурах потёр лоб тыльной стороной ладони. Но этот расслабленный, пьяный взгляд бакалавра всё не шёл у него из головы. Губы, искривлённые в хищной полуулыбке, холодные пальцы на его коже… Артемию захотелось что-нибудь разбить. Краем глаза он заметил, что одна из торговых лавок открыта. — Кто вообще работает в такой час? — вслух вопросил Бурах. И тут он заметил знакомое лицо. Попутчик. «Вот же сукин сын, только с поезда, а уже успел обосноваться. Видимо, не я один был занят весь день». — Скоро же мы с тобой свиделись, попутчик. Думаю, не в последний раз, — бледное лицо мужика не выражало никаких эмоций. — Ага… Узнал тебя. Выходит, ты торговец? — спросил Артемий. — Да не совсем это торговля… так, торговлишка. Деньги-то мне без надобности. Мне бы вещичек на обмен… — Попутчик кинул взгляд куда-то в сторону, — А вещички собираю особенные. Старые, сломанные. Испорченные. Мёртвые вещи. Вещи-воспоминания… «Следы», так их называю. — Зачем тебе этот хлам? — Да я люблю, когда чистенько всё. А то что ж… от человека вещи остаются, напоминают о нём… вроде как не прибрано. Нет, это не годится. У меня в мешке лучше будет. — Паршивая работа, — покачал головой Бурах. — Работа хорошая. Старьёвщик, он же ещё и по домам ходит. Перед ним все двери открываются. Зачем никчёмное при себе держать? Все ему рады, все доверчивы. Хорошую жатву можно собрать. — Не страшно ночью-то? — А меня только по ночам увидеть и можно. Ночь время хорошее, интересное. Урожайное тож, — губы Попутчика расплылись в жуткой улыбке, — Страшно ли, спрашиваешь? Да нет… не очень. И ты ходи по ночам, не бойся. Город другой совсем. Что было закрыто — открывается. И наоборот. — Да я и не боюсь. Артемий распахнул свою сумку. «Мёртвые вещи, да?». Из такого у него было только своё — бутылёк из-под крови, да запачканный кровью бинт. Но своё отдавать не казалось правильным. Кто ж знает, что у Попутчика на уме. Какое непотребство он может совершить, если часть Бураха окажется в его высушенных лапах. Артемий помахал на прощание рукой, но внутреннее чутьё подсказывало, что это действительно был далеко не последний его визит в эту лавку. Бурах чувствовал, как устали его ноги. Хотелось просто упасть, вот прямо здесь, на лавочке в чьём-то дворе, но нужно было добраться до дома Лары. И при этом постараться её не разбудить. Завтра будут похороны — тяжёлый день. Всем нужно постараться отдохнуть насколько это возможно хорошо. Дойдя до «Приюта», Артемий ещё раз взглянул на звёздное небо. Последний глоток свежего воздуха, последняя секунда спокойствия, потому что завтра начнётся буря. Бурах прошёл в кабинет, кинул куртку на вешалку, приподнял рубаху. Вокруг раны образовалась кровавая корка, но швы были целы. Артемий обработал и продезинфицировал всё, как мог, и упал на диван. Закрыв глаза, он мгновенно провалился в сон.