***
Пятница 22:02 ‒ Это глупо. С каких это пор мы смотрим CNN*? ‒ Эмма застонала, засовывая в рот последний кусочек суши. Артур одарил ее язвительной усмешкой, потому что он был так близок к тому, чтобы положить эти суши в свою тарелку. ‒ С тех пор, как я сюда приехала. Кроме того, было бы так ужасно, если бы вы действительно знали, что происходит в мире? ‒ спросила Манон, унося грязную посуду на кухню. ‒ Да, потому что это вызывает у нас серьезные депрессивные симптомы. Мир ‒ это ебаное место, любовь моя, ‒ точно определил Артур, стащив последний корнишон, прежде чем Эмма успела его взять, и нахмурил брови с хвастливым выражением лица. Эмма показала ему средний палец. ‒ Мы смотрим новости о знаменитостях. Это не так важно, как фондовый рынок, но, по крайней мере, мы можем посплетничать об этом, ‒ заявила Эмма с небольшим стыдом. ‒ Извините, ребята, мы переключим на ET** после этого, я обещаю, ‒ Манон пожала плечами, устраиваясь рядом со мной на диване. Она сочувственно посмотрела на меня. Я тут же отвернулся, чтобы не встречаться с ней взглядом. Я знал ее, она отличалась от Артура и Эммы. Эти двое восприняли бы «я не хочу об этом говорить» гораздо серьезнее, чем она. Эта долгая изощренная лекция об Элиотте в конце концов должна была втиснуться в нашу беседу. Просто чудо, что этого еще не случилось. Через две минуты Эмма уже ложилась спать, а Артур одевался, собираясь уходить. Он не уточнил, куда именно, но догадаться было нетрудно, когда на нем был этот костюм и галстук. Он знал о наших с Сатре непростых отношениях, особенно после кануна Нового года. Несмотря на то, что я ценил его уважение, это заставляло меня чувствовать себя еще более жалким. Посмотрите на этого бедного мальчика, которого наебали из-за его тупой задницы, и теперь он обвиняет других. Потом остались только Манон и я. Она делала заметки из ебаных новостей, выглядя такой крутой в своих очках. Если бы я выглядел хоть наполовину таким серьезным, Элиотт, возможно, уважал бы меня. Прокрутив в голове события и то, как я вел себя в офисе, я официально напрашивался на произошедшее. Все, что я делал, как я говорил с ним, как я смотрел на него, как я одевался, как я даже делал свою работу, было просто большим плакатом «трахни меня». ‒ Остановись, ‒ внезапно сказала она. ‒ Просто перестань. ‒ Я ничего не делаю, ‒ мой голос звучал так хрипло. В тот день я даже не рыдал так сильно, как обычно. Было всего несколько слез, когда я увидел, как кто-то в тренче заказал черный эспрессо в закусочной. Теперь это был рефлекс; видя все, что напоминало мне о нем, я либо плакал, либо впадал в ярость в считанные секунды. ‒ В этом и смысл. Ты ничего не делаешь. Ты просто сидишь здесь, как пассивная кукла, позволяя этим чувствам мучить тебя. ‒ Что ты хочешь, чтобы я сделал? Превратился в Аннабель? ‒ Ты хоть писал ему после возвращения? ‒ спросила она меня, положив свои записи на пол, чтобы пронзить меня своим взглядом. Я отвел глаза, что она восприняла это как свою победу. ‒ Но ведь ты этого не сделал, правда? Лука, ты был не единственным человеком в этих отношениях, почему ты должен справляться со всей этой болью в одиночку? ‒ Это были не отношения, и мне не больно, ‒ я солгал, очевидно, даже не очень хорошо, судя по ее беспечному закатыванию глаз. ‒ Я тебя умоляю, я жила с тобой три года. Я не видела тебя таким подавленным с тех пор, как умерла мисс Пастельс, ‒ в чем-то она была права: из-за смерти кошки Мики я три дня проплакал, как ребенок, хотя никому об этом не рассказывал. Это был маленький секрет между нами тремя, когда мы жили в одной квартире. ‒ Позвони ему. Я не знаю, что он сделал, но в какой-то момент терапия молчанием разрушит и твое психическое здоровье. Сделай это для себя. ‒ Я не могу, ‒ я обхватил себя руками. Я защищал себя, но не от нее, а от правды в ее словах. ‒ Конечно, можешь. Я... ‒ Манон, я не должен этого делать. Это неправильно. ‒ Что ты имеешь в виду? ‒ она нахмурилась. ‒ А почему это неправильно? ‒ Потому что если я позвоню ему, то в меню должны быть и поздравления его со свадьбой, ‒ она замерла, то есть полностью замерла. Даже ее мыслительный процесс остановился; какой бы ханжеский совет она ни собиралась дать, он застрял у нее в горле. Но я, боже, почувствовал себя таким ожившим после этих слов. Это была его вина! ‒ Этот сукин сын не скучает по мне. Давай просто перестанем врать друг другу, ладно? Мы не такие опытные лгуны, как он. Для него нет никакой ебаной боли, Манон. С чего бы это вдруг? ‒ О боже мой! ‒ она ахнула, драматично прикрыв ладонью свой разинутый рот. ‒ Я… я… не знала. ‒ Я тоже, ‒ я почувствовал, как мой голос сорвался от этого признания. Это была не моя вина. Она лежала на нем. Я понял, что должен перестать винить себя за свои чувства к нему, любой на моем месте чувствовал бы то же самое. Это было нормально. ‒ И все, чего я хочу, ‒ это забыть об этом. ‒ Я все поняла. Все в порядке, ‒ заверила меня Манон, словно прочитав мои мысли. Она потянулась вперед, мягко сжимая мои руки, с заботливой искренней улыбкой на лице. И я так сильно жаждал простого прикосновения, что позволил ей обнять себя, когда она обернула руки вокруг меня. Впервые за последние пять месяцев я почувствовал, что вернулся в свое тело. * Новостной канал в США ** первый в США развлекательный ТВ-журнал новостей, распространяемый CBS Television Distribution по всей территории США***
Воскресенье 10:34 Адриан Максвелл опоздал на нашу встречу на четыре минуты. Вчера вечером мне позвонил его ассистент и спросил, свободен ли я. Было воскресенье, и я взял на себя смелость взять хотя бы один выходной в неделю. Мы решили встретиться в кафе рядом с его офисом. Я пришел туда на десять минут раньше, заказал горячий шоколад и делал глоток за глотком в самом медленном темпе, физически возможном, потягивая его, чтобы выглядеть элегантным. Тем временем я смог раздобыть кое-какую информацию о нем: финансовый и семейный адвокат, невероятно успешный, охуенно богатый, разведенный и влиятельный. Но он не был адвокатом нашей компании. Я был знаком с нашим юристом, несколько раз встречался с ней и Элиоттом и даже видел ее несколько раз на мероприятиях. Я уже начал сомневаться, что он когда-нибудь появится, когда кто-то в черном костюме остановился у моего стола. ‒ Мистер Лалльман? ‒ спросил он, источая сильный запах табака своим приходом. Я кивнул в ответ, наблюдая, как он тут же подозвал официанта, чтобы заказать черный турецкий кофе. Он занял стул передо мной. Он был слишком восторженным для человека, который отдыхает всего две недели в году. Может быть, ему нравилась его работа, кто знает. ‒ Прошу прощения за задержку, ‒ сказал он, потирая руки, чтобы побороть непреодолимый холод, прежде чем открыть свой портфель и достать какую-то бумагу. ‒ Я не мог найти место, чтобы припарковать свою машину. ‒ Все в порядке, ‒ сказал я, пытаясь улыбнуться вопреки себе. Он казался добрым человеком с глубокими морщинами от улыбки и крошечным блеском света в глазах. ‒ Отлично. Я должен вернуться на форум через тридцать минут, так что давайте перейдем к делу, ‒ он пролистал несколько папок, прежде чем выбрать две и разложить листы, находящиеся внутри них, на столе. ‒ Я… я не понимаю, ‒ сказал я. ‒ Я Вас не знаю. Я не понимаю, что происходит. ‒ Вы поймете очень скоро, не волнуйтесь, ‒ он пододвинул мне листок бумаги. Я осторожно ухватился за его край и наклонился, чтобы посмотреть, что там написано. Это была копия того же контракта, который я подписал для Нуры Сатре. ‒ Вы ведь помните об этом, да? Я молча кивнул. ‒ Но я думал, что это только для конфиденциальности. Там не было никакого упоминания о деньгах. ‒ Не совсем так. Вот, четвертый абзац, ‒ он указал на него, прочитав последние несколько слов третьей строки. ‒ С полным пониманием статуса друг друга, ‒ затем его проворные пальцы оказались на последней строке. ‒ Смотрите раздел 6 из руководства о конфиденциальности для получения дополнительной информации, ‒ затем он представил еще один документ, явно вытянутый из огромного сборника. ‒ Это шестой раздел. Ваше состояние с мистером Демори классифицируется как сексуальное злоупотребление и злоупотребление властью. Что. ‒ Вы его адвокат? ‒ это все, что я спросил. ‒ Нет-нет. Я Ваш адвокат, ну, раньше был… хотя и не напрямую, ‒ он сказал это так, словно это было самая очевидная вещь в мире. ‒ Иначе зачем бы мне Вас защищать? ‒ У меня нет адвоката, ‒ я защищался, внезапно смутившись еще больше, чем когда-либо. ‒ Я Вам плачу? Что вы имеете в виду под «не напрямую»? ‒ Я офисный юрист. Мисс Сатре специально наняла меня для таких ситуаций, как Ваша. Я думал, она обсуждала это с Вами. По-видимому, нет. Послушайте, Лука, Вы не первый человек, который спит с одним из женатых или помолвленных менеджеров. Она обычно присматривает за такого рода катастрофами с помощью контрактов на конфиденциальность, чтобы обеспечить конфиденциальность наших сотрудников в случае, если кто-то подвергается угрозам или сексуальному насилию. Однако, учитывая состояние молодого мистера Демори, я понял, что Вы можете воспользоваться ситуацией. Я пытался найти способ, чтобы вы вышли из этого бардака, по крайней мере, без финансового ущерба. Смотрите на это как на попытку компенсировать… эмоциональный ущерб. ‒ Мной не воспользовались и меня не принуждали. Все было по взаимному согласию. ‒ Я знаю, но это делается для того, чтобы Вы ни с кем не обсуждали этот вопрос... ‒ Я бы никому не рассказал о том, что произошло между нами. И я делал это не ради денег. Я любил его. ‒ Но Вы имеете право на эти деньги. Примите это как искупление, маленькую плату за честность, которой Вы были лишены. ‒ Я не какая-нибудь пиявка-золотоискательница. Я не хочу этих денег. Он сделал паузу, отчаянно кусая губы, прежде чем драматично вздохнуть. ‒ Он бы хотел, чтобы они у Вас были. Что? Элиотт говорил с ним обо мне? Если я и собирался уйти всю последнюю минуту, то изменил свое мнение, схватившись за низ своей куртки. ‒ Это он Вам сказал? ‒ как раз в этот момент принесли кофе Максвелла, что дало мне еще немного времени, чтобы разложить по полочкам новые открытия. Почему он хотел, чтобы у меня были все эти деньги? Наверное, мои глаза выдали мои внутренние конфликты прежде, чем я успел вымолвить хоть слово. Я сидел перед ним, дрыгая ногами, и каждую секунду после упоминания его имени бросал взгляды по сторонам. Это была не моя вина, за ним были замечены случаи драматического входа и появления из ниоткуда. ‒ Это Вам Элиотт сказал? Максвелл кивнул и сделал глоток кофе. ‒ Это касается Вашей матери. Он в курсе, как трудно Вам платить за личную сиделку Вашей матери и ее лекарства. Этого будет достаточно в течение некоторого времени, пока Вы не найдете другую стабильную работу с примерно совместимым доходом. Он просто хочет убедиться, что Вы не доставите ему неприятностей, пока он не женится. Нет, нет, нет. Это были совершенно не его слова. Может, он и не любил меня так, как я его, но жалкие деньги? Обращаясь со мной, как с дешевой шлюхой, чего он ждет от меня, что я прибегу к нему домой и буду кричать на него за то, что он солгал мне, позвоню его жене и расскажу все грязные подробности? Так вот кем я был для него? Я действительно почувствовал боль, которая ударила меня в живот, это было похоже на одну из тех детских лихорадок, которые пришли из ниоткуда, сильные и глубокие. ‒ Нет, ‒ мой голос был таким слабым. ‒ Он этого не говорил. ‒ Сынок. Его свадьба через две недели. Его невеста ‒ крупный акционер, а ты умный парень. Не пройдет и года, как он станет генеральным директором. Тридцать кусков, пятьдесят, это ничего не значит для него. Ты ничего не значишь для него. ‒ Но я их не хочу. Он не воспользовался мной. ‒ Тебе не обязательно их использовать. Отдай их на благотворительность, прибереги на потом. Если ты действительно не хочешь их, мы можем назначить еще несколько встреч, и, к сожалению, поскольку ты больше не часть нашей компании, тебе, возможно, придется нанять адвоката отдельно. Так что я должен… ‒ я не расслышал конца его фразы. Краем глаза я заметил высокого мужчину в таком же сером пальто, которое так любил Элиотт, стоявшего рядом с аптекой на другой стороне улицы. Он стоял к нам спиной, но эти пушистые волосы ‒ этого не может быть, не так ли? ‒ Я… мне нужно идти… простите… ‒ я схватил перчатки и резко подорвался, положив на стол десятидолларовую купюру. Последнее, что мне было нужно, ‒ это еще больше жалких денег. ‒ Так какое будет решение? Ты оставишь их? Я так торопился, что крикнул «Да», прежде чем закрыть за собой дверь кофейни. Если бы я захотел изменить свое решение позже, я мог бы просто позвонить ему. А сейчас мне нужно было кое за кем погнаться. Элиотт уже не стоял там, где я увидел его в первый раз. Я огляделся вокруг, кружась вокруг себя, пока не увидел его. Нахуй жалкие деньги, нахуй пиявку, за которую он меня принимал, мне просто нужно было увидеть его, поговорить с ним. Мой разум кричал на меня. ‒ Элиотт! ‒ я окликнул его, когда увидел прямо у входа в отель. ‒ Подожди! Но он этого не сделал. Я был так благодарен в ту минуту за то, что записался на уроки физры в средней школе, и тому факту, что я слишком часто ходил пешком вместо того, чтобы использовать общественный транспорт, в тщетной попытке сэкономить деньги. Я бежал и бежал за ним, некоторые люди на тротуаре бросали на меня странные взгляды. Но я был под таким кайфом от адреналина в те секунды, что едва осознавал, что рискую своей жизнью, бегая по замерзшему льду. В конце концов мне удалось до него добраться. Он заметил, что я громко задыхаюсь позади него, обернулся, чтобы посмотреть, кто это теряет сознание от отдышки позади него, и... ‒ Вы в порядке? ‒ он не был Элиоттом. Он был просто незнакомцем, еще одним незнакомым лицом, мимо которого я мог проходить каждый день. ‒ Простите, я… я думал, что Вы кто-то другой, ‒ жаль, что Вы не кто-то другой. Он слегка улыбнулся мне, прежде чем продолжить свой путь. Глупый мальчишка. Я даже не заботился, что был на людях тогда, ебаные слезы были за пределами точки, спрашивающей моего разрешения, прежде чем поплыть по моим щекам. Лучшее, что я мог сделать, ‒ это не издавать уродливых стонов и криков, а просто свести свои чувства к безобидным слезам. Я медленно дошел до ближайшей автобусной остановки, сел на первый автобус до Скарсдейла и закрыл глаза, флэшбэкнув в горькие воспоминания, которые когда-то были сладкими моментами.***
Воскресенье 11:29 Я постучал в дверь несколько раз после того, как позвонил в звонок более четырех раз. Я знал, что он редко пользовался этой квартирой, за исключением времени, которое мы проводили здесь вместе, но я старался сохранять оптимизм. Он все еще хранил здесь свое искусство и должен был время от времени возвращаться к нему. Я постучал еще раз, прежде чем какой-то парень открыл дверь передо мной. Он явно был под кайфом от чего-то, его глаза были затуманены, а его рваная одежда подходила для кого-то с гораздо большей массой тела, чем у него. ‒ Приве-е-е-ет, ‒ сказал он нараспев, прислонившись к двери и разглядывая меня. ‒ Еще несколько раз постучишь в эту бедную дверь, и она рухнет. Расслабься, блин! Какого черта. Квартира Элиотта находилась на втором этаже, так что, возможно, это был его сосед снизу, его одежда хиппи вместе с запахом конопли, который он излучал, идеально сочетались с знаками мира и опиумным творчеством на стенах лестницы. ‒ Что я могу для тебя сделать, парень? ‒ Я ищу Элиотта. ‒ Элиотт? Это еще что за хрен? ‒ он почесал лоб. ‒ Это тот… э-э… парень с бондажем? ‒ он пошевелил руками, показывая, что имеет в виду. В любой другой ситуации я бы счел это забавным, но сейчас я был просто в отчаянии. ‒ Нет. Он живет наверху. Он прищурился, а потом вдруг оживился. ‒ Ах, этот душевный старик, художник-катастрофа? ‒ я молча кивнул. ‒ Ты уверен, что он не был в бондаже, потому что выглядел так, как будто был, без всякого стыда. ‒ Нейт, кто это? ‒ из-за его спины появилась женщина, одетая в ту же рубашку, что и мужчина без штанов. Разве ей не холодно? ‒ Кто ты такой? ‒ Он ищет Элиотта. Призрака сверху, ‒ они обменялись улыбками, возможно, это была локальная шутка. У меня не было на это времени. Спустя месяц я наконец набрался смелости прийти к нему и поговорить с глазу на глаз. Артур сказал, что он не появлялся в компании с поездки, и я не знаю адреса его другой квартиры. Это был мой единственный шанс. ‒ Пожалуйста, вы не знаете, где он? ‒ спросил я с любопытством, не сводя с них глаз, как будто они были ответом на все мои вопросы. ‒ Милый, он продал это место. Я с самого начала сказала Нейту, что он слишком шикарен для этого здания, ‒ она пожала плечами и щелкнула каблуками. Он продал это место? Конечно же, это была шутка. Что плохого я ему сделал, что он закрыл передо мной все врата общения? Я не заслуживал такого презрения после того, как не показал ему ничего, кроме честности и уязвимости. ‒ Когда? ‒ Две недели назад, ‒ ответил парень. ‒ Подожди-ка. Я тебя знаю! ‒ женщина завизжала так, словно увидела воскресшего мессию. ‒ Ты тот мальчик на холсте... Ну ты что, Нейт, ну же! Мужчина ‒ Нейт ‒ только и смотрел на нее, совершенно потерянный. Мы оба с ним были такими. Женщина разочарованно застонала, прежде чем снова посмотреть на меня, не зная, как истолковать свои мысли. ‒ Он, очевидно, тот самый мальчик на картине! ‒ Вот дерьмо! Парень-муза! ‒ он вздохнул, на этот раз полностью позволяя своим глазам блуждать по мне. ‒ О чем вы говорите? ‒ Подожди секунду, ‒ сказала она, исчезая внутри. Нейт просто стоял и неловко махал мне рукой. Я стоял в молчании, повторяя их слова. Парень-муза, мальчик на картине. С одной стороны, я пребывал в смятении, сбитый с толку и ошеломленный количеством новой информации, обрушившейся на меня, с другой стороны, я чувствовал себя как в лихорадочном сне. Было ли хоть что-то из этого реальным? Неужели я все еще сплю в автобусе? Я ущипнул себя, представив, как Элиотт вдруг сбежал по лестнице и уставился на меня. Что бы он сделал? Извинился? Объяснился? Убежал бы обратно и запер дверь? Милый, он продал это место. Тогда ничего из этого. Он уже убежал от меня. ‒ Вот! ‒ девушка появилась снова, на этот раз с холстом средних размеров, зажатым под мышкой. ‒ Это ты! ‒ она протянула мне картину. И это был я: в пижаме Элиотта, на его кровати, читающий одну из его книг. Картина была аккуратной, но явно нарисованной в спешке. Я вспомнил тот день; я жаловался ему, что вместо длинных старых романов, которые он так любил, он должен попробовать какие-нибудь короткие фанфики. Он сидел на краю кровати и что-то рисовал. Я не успел увидеть, что это было, потому что он быстро закончил рисунок и спрятал где-то. ‒ Это я, ‒ повторил я, касаясь его поверхности. Они старые. К ним можно прикасаться, ‒ голос Элиотта шептал в моей голове. Этот был не очень старым. Когда я прикоснулся к нему, на кончике моего пальца остался след масла. ‒ Это была его последняя работа. Наверное, он забыл ее. Это была одна из тех сумасшедших ночей под кайфом, ‒ сказала девушка. ‒ Сумасшедших ночей? ‒ Да, знаешь, громкая музыка и часы, и часы, и часы рисования. Чувак выглядел ебать каким одержимым! ‒ Нейт усмехнулся. ‒ Он был под пиздатым кайфом! И это должно что-то значить, понимаешь? Когда я такое говорю! ‒ девушка толкнула его локтем, но он только усмехнулся. ‒ Что? В ту ночь, когда бедняга слушал «Pink Floyd», я был уверен, что это одна из таких ночей. Вот что прогресс делает с вашим мозгом ‒ это как неприкасаемый фентанил. И знаешь что? Я был прав! Утром, бац! Музыка внезапно смолкла, и дом опустел. Некоторые из его набросков были разбросаны по лестнице, это был единственный холст. Теперь, ты знаешь, все это имеет смысл. Как, черт возьми, ты с ним так обошелся? Тебе повезло, что у него не было передозировки... ой! Джен, перестань меня бить! Девушка снова толкнула его локтем. ‒ Мы пытались дозвониться до твоего парня. Он не ответил. Мы сохранили это, потому что, ты знаешь, у него были собственнические инстинкты к своим работам. Но здесь твое лицо. Так что ‒ бери. Не похоже, что в нашей квартире не хватает вещей от недооцененных художников, которые, по мнению Нейта, будут следующими Дали, ‒ Нейт пренебрежительно передразнил ее, прежде чем вернуться внутрь. На лестнице она завернула картину в газету и протянула мне. Она также дала мне свой номер телефона на случай, если появится Элиотт, чтобы забрать оставленную им небольшую мебель, и даже спросила, не хочу ли я выпить кофе или осмотреться. Я поблагодарила ее, сказав, что теперь, когда Элиотт ушел, в этом нет никакого смысла. Да и смотреть было не на что ‒ лестница была точно такая же, как в моей квартире. Я в смятении покинул маленькую квартирку, картина меня самого наконец-то была со мной. Он ее не забыл. Он просто больше не хотел ее видеть. Это было последнее место, где я мог найти его, последний якорь, и он так безжалостно оборвал все связи. «Ты хоть писал ему после возвращения», ‒ Манон спросила меня. ‒ «Но ведь ты этого не сделал, правда?» И как моя глупая ложь могла звучать так правдоподобно для нее? Я робко открыл свои отправленные сообщения, и вот оно, 27 отправленных сообщений и пропущенных звонков без единого ответа. * Дек 31 23:03 Элиотт, где ты? У тебя есть время? * Янв 1 06:08 Могу я тебе позвонить? * Янв 1 09:00 Нам нужно поговорить. * Янв 1 13:22 Мы в аэропорту, разве ты не летишь? * Янв 2 00:04 Элиотт? * Янв 2 22:17 С тобой все в порядке? * Янв 3 10:56 Детка, пожалуйста, ответь мне. * Янв 5 21:43 Нам не нужно об этом говорить. Просто дай мне услышать твой голос. * Янв 8 14:04 Элиотт, я сегодня уволился. Артур говорит, что ты не будешь работать. Просто скажи мне, что ты в безопасности. * Янв 9 18:18 Пошел нахуй, сукин сын! Если кто-то здесь и должен молчать, так это я! * Янв 13 23:09 Дтка пжлста отвеь ан теелфн * Янв 13 23:10 Я скчаю оп ьебе * Янв 13 23:10 Ты бессрдчччный ублдк * Янв 13 23:19 Здравствуйте, я не знаю, кто это, но этот парень пьян и не хочет уходить. Вы его последний набранный номер. Не могли бы Вы приехать и забрать его? * Янв 15 12:25 Ты дал мне эти деньги? Что за нах? Это было последнее сообщение, отправленное ему две недели назад. Я вздохнул, печатая ему. * Фев 9 11:45 Хорошо. Я тебя больше не побеспокою. Прощай. С меня хватит. Точно хватит.