Безбожно и аристократично

      Тони очень строгий босс и педантичная личность. Он не прощает ошибок, наказывает за них своих работников и даже лучших инженеров, из-за чего у них развивается тревожность и синдром отличницы. Не без греха, конечно, но он не настолько и моральный урод, как любят его клеймить. Просто на его плечах лежит слишком уж много ответственности не только за свою жизнь, но и за других, отчетливо понимая цену смерти не понаслышке. Его сильная харизма — это пример для всех, как надо располагать к себе людей имея даже темное, не очень чистое, прошлое.       Всегда найдет что сказать на чужую манерность или любовь посоревноваться с его скиллом сарказма. Он за словом в карман не лезет — не из тех, кто привык проигрывать даже невербально.       И он даже не подозревал, не особо часто появляясь в башне, что в их коллективе творится неразрешенный скандал. Даже в голову не могло и придти, что Питер и Баки не могут что-то поделить и пьют у друг друга кровь как из соломинки. Он понял бы, если бы сам до Барнса докопался по поводу и без, — ему можно. Как только Тони решается провести свое время с пользой, так сразу все как с цепи сорвались? Не очень-то и умно, и такое он не поощряет.       — С этого момента я не собираюсь терпеть ваше идиотское поведение.       Его голос непреклонен и серьезен. Когда он вызывает к себе в кабинет, то Пеппер всегда перекрещивает неудачника и молит, чтобы не парировал и вел себя исключительно покладисто. Тони сильно изменился со времен войны и маятник не может дать понять, в хорошую, или в отрицательную сторону. В нем щелкнуло и перевернулось с ног на голову многое, и это перевалило на его голову так же резко, как снег посреди лета. И решать проблемы коллектива он не горит желанием — он не ебаный психолог и не мать Тереза, чтобы выводить к компромиссу или хотя бы взаимного игнорирования.       И сейчас, сидя напротив немного раздраженного ситуацией Тони, Паркер и Барнс выкуривают, что довольно сильно намудрили. Хотя, если подумать, с каких это пор личная неприязнь входит в состав правил поведения?       Как любой другой неуверенный в себе человек, сидя напротив Старка в его кабинете, надо ежиться на кресле, стирать вязкий пот с ладоней и бегать взглядом по углам, выдавая свое волнение и тревогу, кусая щеки изнутри. Но Джеймс не из тех людей, кто обладает заниженной самооценкой: чувствует себя безмятежно, поза свободная и расслабленная в полной мере, дыхание ровное и полная апатия к статусу Тони. Ну, был не малый проступок, перебил его родителей. Барнс уже объяснился Стиву, покаялся и попытался обелить себя.       Роджерс передал Старку, и единственное, что смог ответить на оправдания экс-убийцы: я сделаю вид, что его не знаю.       — Особенно твое, Питер, — Тони косится на него злобно. — Я ожидал от Джеймса скандал с кем угодно из коллектива, но ты?       — Я…       — Не продолжай, — обрывает его он. — Чтобы это не перелилось во что-то серьезное, что уже не разрешить словами, я меняю ваш график полетов и вы будете выступать на дежурство вдвоем. Меня отказы и жалобы не интересуют, собственно.       Баки удивил этот вердикт, скрывать нет смысла. Представить себе сложно, как они будут на этих дежурствах хоть как-то коммуницировать без скрытой агрессии, но он поворачивается на Питера и видит его незамысловатую и крайне недовольную реакцию: демонстративно закатил глаза и откинул голову к потолку с шипением. Три дня после инцидента на кухне, он получил сильнейшей взбучки от Стива за отвратное детское поведение, и он трусливо ушел к Мэй, не желая слушать нотации. Вот и появился гештальт в лице Баки, на которого все еще очень трудно смотреть.       Стив разозлился, почему Баки молчал. А Баки молчал, потому что ему нравится это все. Ему нравится вид злого Питера, когда он выходит из себя и теряет самообладание. Это все на вес самого чистого золота, и Джеймс разглядывает его как водную гладь, — видит отчетливо, что Питер что-то искренне скрывает даже от самого себя.       Все-таки, навыки и опыт не пропить и не позабыть.       И от ненависти нет удовольствия, если держать ее в себе.       Но и ему стыдно, что все переросло на этот уровень — когда подключился уже сам Старк к решению проблемы.       Не штаб, а ебаный цирк. Ей-Богу.       Джеймс наслаждается Питером. Наслаждается просто тем, каковы его эмоции.       — Мистер Старк, может, все можно решить другим путем?       — И что ты предлагаешь?       — Да что угодно, лишь бы не с ним… — шепотом бурчит он, закрыв глаза рукой.       Джеймс закинул ногу на ногу, показывая, что ему все равно, что делать с Питером. Да хоть спать в одной кровати. Он вырубится лишь потому, что хочет спать, а не потому, что хочет избавиться от него гудящего под ухом. О да, Питер не один раз говорил, что хочет или избавиться от обязанностей дежурства, или чтобы обычные полеты на паутине были хоть с кем-то в напарниках. Чуть ли не слезно умолял. Всегда сопровождается экспрессией, бурной красноречивостью и яркостью. А вот Баки всегда безразличный, на все смотрит искоса, холоден и бессердечен.       Баки ставит локоть на подлокотник удобного и наверняка дорогого кресла, смотрит на Питера, будто видит насквозь. Но рентгеновское зрение он потерял, когда в Ваканде его разум вылечили от слов-триггеров. Но он уверен, если хорошо постараться, то возможно все.       — Это ради ваших дерьмовых отношений, которые почему-то должен разрешать я, пока нахожусь в башне, — резко отрезает он. — Разрешите споры вне базы на дежурствах, и я изменю партнерство и делайте, что хотите. Меня абсолютно не устраивает это все, особенно битая посуда, испорченное настроение ребят и возможные внеплановые проблемы, которых у меня, итак, по гланды и глубже.       — Ну, лично меня все устраивает, — спокойно влезает Барнс, покачивая ногой в воздухе. — Не знаю, чего он себя так невоспитанно ведет. Вроде бы ничем не обделен.       Питер резко разворачивается на него и хмурит брови, с горьким желанием начать перепалку.       Баки ловит этот презрительный взгляд через ресницы, как Питер молчаливо говорит ему все, о чем думает.       — Я разве не прав, Питер?       Парень уже зол с первых провокационных слов. Барнс не так по-живому и открыто показывает свою предвзятость, а часто просто смотрит на него, кидает саркастические фразочки будто ненароком. Глядит недоверчиво, всегда сардонически улыбается и ничего не делает. Питер сходит с ума от этих ажурных голубых глаз, как они на него смотрят, и он трещит по швам. Каждая задержавшаяся на нем секунда оставляет дыру в груди, и Питер клянется, что от безнадеги вскроет себе вены или выпадет в окно. Правда, не повезет ни с первым, ни с другим — способности не дадут умереть.       Как Баки подпер лицо титановыми пальцами, как черные волосы падают с его лица и какое у него идеальное тело в задумчивой, не менее издевательской позе. От него слабо веет смрадом сигарет.       Тони глядит на свои часы и отсчитывает пять секунд, — столько они на друг друга смотрят, не расцепляя цепкий зрительный контакт. Между ними точно что-то есть, помимо взаимной тошноты.       — Ты хоть раз на смены выходил, чтобы понимать весь алгоритм и план действий? — едко язвит Питер, и Тони видит, как он впивается ногтями в кожу кресла.       — А ты как думаешь? — мягко улыбается он, не напрягая ни мышцу. — Это, вроде бы, ты умеешь. Посильная задача.       — Я тебя ни разу не видел на патруле. Ни разу, — выделяет последнее предложение он, потому что вот-вот упадет в гнев. — Ни сам, ни со Стивом, ни с Соколом.       — Сэм в Ваканде, а Роджерс со мной на дежурства выступает, — встревает Тони, дабы утихомирить градус возмущения парней. — Я вижу невооруженным глазом, что вы терпеть друг друга не можете. Это просто невообразимо, пацаны. Я вас не понимаю. Но если я еще и узнаю, что ваши разногласия мешают следить вам за городом — вы вылетите оба, как пробки из-под шампанского. Не сомневайтесь в отсутствии солидарности — я не собираюсь рисковать народом ради вас, глупцов.       Питер недовольно фыркнул на слова Старка, чувствует, что его порвет на части от дежурства с ним.       И Баки только вздергивает бровями и смиренно дернул плечами.       — Окей, Старк, меня все устраивает. Правда, я летать не умею, а так не жалуюсь.       Баки смеется невесомо, он показывает даже в лице, что к Питеру относится словно снисходительно и лояльно.       И у Тони завибрировали смарт часы, оповещая, что время не резиновое.       — Вот и замечательно, — встает он с места. — Улыбаемся и машем, девочки. Делаем добрый вид и миримся, иначе отвечайте за себя. Думаю, я более чем на понятном языке выразился и дважды мне повторять не надо.       Тони одергивает свою легкую весеннюю рубашку, угрожает двум балбесам и выводит их из кабинета, бросив в напутствие пару ласковых слов, чтобы не вели себя, как выпускники детсада. Не особо понимает причину такой ярой неприязни. Вроде бы тесные коллеги, вроде бы взрослые люди, а ведут себя чрезвычайно неподобающе. Но если хорошо почитать и изучить историю человечества, то у людей всегда в крови было адское соперничество и желание отобрать добротный кусок, даже если по праву он не твой. У Питера это все дало глубокие и толстые корни вовсе не по госту.       Тони бросил небрежное прощание парням и отвлекся на Пятницу, которая сообщает о грядущей важной встрече с инвесторами. Что-то смеется ей, прикалывается и даже шутит над китайцем. Тони такой Тони, просто ужас.       И когда он покинул их, направляясь к лифту, Баки резко разворачивается на стоящего Питера, который по каким-то причинам все еще не ушел восвояси. Просто он еще не знает, что Питер словил удар высоковольтного тока, и он смотрел на его бионическую руку и как она переливается приятным фиолетовым цветом. В ней, наверное, столько дури и сил, что Питер невольно и нахально усмехнулся своим подлым мыслям.       Питер ниже его на полголовы, стоит и смотрит на него впритык, как какой-то маленький ребенок, что увидел тебя впервые на детской площадке. Взгляд не пустой, а изучающий, чем-то значащий и много за собой скрывающий. Прячет что-то за стенами, в темном ящике, вытаскивая это только по ночам и развлекаясь без обязательств.       Но Барнс не разделяет такое безмолвное любопытство: этой же серебряной рукой пихает пацана грубо в стену, выставляя руку поверх его головы, нависая, как мрачная и очень злая грозовая туча.       — Чего ты хочешь от меня?       Черные волосы убраны в неряшливый, распущенный пучок. Сейчас у большинства сотрудников индустрии Старка обед и коридор полупустой, но девушки, бегающие с документацией, осторожно себя ведут с Мстителями. И сказать, с каким огромным не хочу Старк Барнса в Мстителей принял — это ахтунг.       Взгляд Барнса вблизи показывает Паркеру, что лучше не доводить до большего греха. Лучше не делай то, что тебе вовсе невыгодно, парень.       Есть четвертый закон Ньютона: тело, прижатое к стене, не сопротивляется.       И Баки так рядом, так близко, заставляет Питера немножко дрожать.       — Ничего, что может придти тебе на ум. Если он у тебя, конечно же, присутствует.       Язвит, выпускает шипы и не дает пробраться себе в голову, как когда-то поступили с Баки. Не такой уже храбрый и гордый, как на расстоянии или не когда Барнс находится в опасной близости. Все становится по-новому, когда он вжимает его в стену и не позволяет выскользнуть. Черт, тут же могут быть камеры. Ну, свидетелей уже достаточно.       — Понимаешь, в чем проблема… мне тебя невыгодно трогать. Спасибо, что довел все до того, что о твоем паскудном поведении узнает Старк и вызывает нас на ковер. Но это ведь совсем не то, чего ты добиваешься, я прав?       Питер старается изо всех сил придумать и просчитать, на какой миллисекунде, когда он сделает рывок чтобы вырваться, Джеймс поймает его и усугубит ситуацию. Кадык ходит ходуном от постоянного глотания слюны, а сам пытается не смотреть больше в ярко-голубые глаза. Не всматриваться в эту щетину, не вслушиваться в каждую букву произнесенную немного сиплым голосом и как прорезается русский акцент. И как великолепно управляет своей титановой рукой, и как она своим скрежетом и непонятным цоком бьет по барабанным перепонкам предупреждая о том, что она на стреме и слушается своего хозяина.       И Питер приступает гнуть свою линию, метая стрелки:       — Не мечтай, что одни предупреждения Тони на меня повлияют.       — Я и не мечтаю, я обычно действую. Я нисколько не сомневаюсь в твоем юношеском максимализме, Паркер. Ты ведь бесполезный, ни на что не годишься и тебе просто повезло оказаться на месте, на котором стоишь. Ни меньше, ни больше, парень.       — По крайней мере мне не промывали мозги и я никого не убивал.       — Ты серьезно блять думаешь, что я по своей воле это делал? — Барнс встрепенулся от тупой претензии. — Ты серьезно, блять, так думаешь?       — Не думаю, а знаю, — гневно хмурит брови Паркер. — Ты помнишь каждого. Каждого убитого гражданского ты помнишь, как сколько у тебя пальцев на руке. Это отличительный признак того, что тебе похеру, кто перед тобой. Какой же ты жалкий.       — И, судя по всему, тебя это ни капли не смущает, раз стоишь близко ко мне и читаешь мне лекции о морали, которую я давно уже похоронил.       Баки отстраняется от него, убирает неживую руку. Лицо демонстрирует неприязнь к словам Питера, но никто сразу не сможет свыкнуться к новой личности Джеймса. От него многие шарахались из простых ребят, ждали от него резкой смены погоды и что потянется к ножу или оружию. Но его здоровье в норме, около стабильности. Но всякий раз стоит перестраховаться, чтобы не капал на мозги.       И у Питера как камень с души, когда Джеймс отдалился от него на шаг. Позволил рецепторам носа перестать слышать тонкий аромат сигарет — явно самокрутки делает по старой памяти, — как от него исходят еле видимые молнии. Как от переизбытка чувств расширяются ноздри, сжимаются кулаки и скрипит стальная рука. Питер не хочет получить от Барнса по заслугам, — не лучший презент.       Барнс разворачивается к нему и лицом, и телом, перекрывая солнечный свет из огромных панорамных окон огромного здания.       — Ты можешь меня называть и вешать ярлыки как угодно, делать что угодно и говорить про меня что угодно. Но день рождения Тони — это единственная вечеринка, на которую меня пускают без токового пульсатора на бионической руке. Из благих намерений советую не испортить мне ее, мое настроение или я гарантирую, что ты пожалеешь, что мог хоть на долю усомниться в моей жалости.       Он склоняется ниже к нему, чтобы услышал все до конца, и Питер вжимается в стену грубее. Лопатки врезаются в стену, а мысленно молится, чтобы смог раствориться в ней.       — Я хочу искренне верить, что ты меня услышал, Питер.       Пихает его вибраниумом в плечо, вынуждая зашипеть, и разворачивается на выход. Питер и не такое пережил, не такое повстречал за свои молодые года. Подобные покушения на его тушу равносильно… он понятия, блять, не имеет.       Но вибраниум не тот оппонент, перед которым можно вилять задницей, как надутый павлин.       И, кажется, через непроницаемую китайскую стену Баки проскользнула та ненависть, которую Питер и выуживал из него по ниточке, как старая, злобная, коварная ведьма.       — Так ты все же умеешь ненавидеть?       — Я не испытываю к тебе ненависти — много чести.