Безбожно и аристократично

      Отдых на природе закончился, не успев начаться.       У Старка есть одно негласное правило: после войны, которую устроил фиолетовый, больше никем не рисковать. В голове не укладываются факты, что каждый из ребят выжили и отделались только сильными переживаниями, возможно, клинической депрессией или ПТСР.       Кто-то наверняка страдает от этого, не показывая на лице и отнекиваясь от встречных вопросов. Правда, если подключить юмор, берет на задания только опытных ребят, и кто успешно прошел полевые испытания. На кого можно сказать, что он выживет, если его прибьет ржавой арматурой.       Берет с собой только тех, на кого может положиться и кем голова не будет постоянно забита переживаниями. Тони не хочет такого информационного шума, а хочет сконцентрироваться на задании и выполнять свою работу на все десять из пяти. А как иначе?       И даже в этих моментах поломать Старка не получится ни под каким предлогом, даже если ему ко лбу приставят пистолет с заряженным рожком. Его решимости и неподатливости можно было позавидовать: не ведется на нехитрые фокусы Питера и его сострадательное лицо. Это не первый и не последний раз, когда Тони на отрез не то, что не хочет с ним соглашаться, — он его даже не слушает. Все понимает в этом мире, потому что видел слишком много, чего хотел бы избежать, но не такого дикого самоотверженного стремления.       И у Тони появляется нескромный вопрос к нему: откуда в тебе, таком мелком, столько ажитации?       — Мистер Старк…       — На каком моменте ты перестал понимать, что я тебе говорю? — уже гневается Тони.       — Я обещаю вести себя аккуратно, честно слово.       — Да что мне твои обещания? Я, если уж по-чесноку, о себе больше забочусь, — подходит к нему ближе в своем Марке, деактивировав только забрало. — Ты хоть понимаешь, как сильно я волнуюсь за тебя?       Не сказать, что Питер не удивлен. Всегда думал, что Тони заботиться только о себе и своей семье. Очень тяжело свыкнуться с таким гением: заботливый и переживающий за родных людей. Но здесь он не дает право выбора Паркеру, полностью дисквалифицировав его как личность.       И даже соорудив для пацана новый костюм, Тони не мог пообещать Паркеру улучшенную паутину или боевой раскрас. Сделал большой акцент на систему безопасности и сигналы опасности, уведомления потенциальной угрозы и внедрил Пятницу. Просто потому что у Паркера руки и глаза из жопы, больное желание быть впереди вагона. Новые технологии, сильные и тяжелые языки программирования и наилучшие прототипы — не плацебо и машины никогда не смогут утереть нос человеческому фактору.       — Я вам гарантирую, что буду слушаться в этот раз Пятницу.       — Ты мне так же говорил и в прошлые разы, если ты не помнишь.       — Я буду слушаться ваших указаний. Или буду просто в запасе, на подтяге. Вы и не вспомните обо мне.       — Паркер, я же сказал нет, — Старк уже сам готов поругаться. — Плохо с трактовками, объясни мне?       — Я вас прошу, сэр.       Эта железная настырность и упорство удивляют Тони. Он вздергивает бровями, на лице читается ошарашенность от умоляющего Питера и как он искренне просится взять его с собой. Малой, я согласен тебя везде брать, но не сейчас, пойми меня.       Когда Питер смотрит ему в душу, Тони смог поймать эту эфемерную тень во взгляде и что пытается сказать сквозь текст, при этом не говоря ни слова.       Понимая, кивает молча головой и берет парня за предплечье легко, уводя подальше от открытых окон дома. Хват Марка может с легкостью раскрошить руку в фарш, но Тони следит за этим моментом и аккуратно берет за руку. Потому что следит за этим, и понимает, что может хват в несколько тонн сделать с костями.       — Ты из-за Баки, да? — безнадежно смотрит, через полуулыбку.       — Да. — сухо отвечает.       — Опять делаешь из себя дурачка?       — Господи, нет!       — Да ты ведь не тупой и понять не можешь простые вещи? Ему до здоровой головы, как до горы раком. Не понимаешь, что ли?       — Тогда почему со мной оставляете, если он — больной?       — А я смотрю, ты дохера умный. Куда мне его всунуть? В камеру, дурку, вернуть в Ваканду, чтобы правительство начало мне задавать лишние вопросы? Может, еще в башню предложишь, чтобы мои люди и пресса уж точно усомнились, что зря его верховный суд оправдал? — тревожно рассуждает Тони. — На тебя хоть я положиться могу?       — Можете, конечно. Это безусловно. Но разве вы не создаете мне угрозу оставляя его со мной в одном доме?       — Я думаю, ему достаточно осознания, что он на вечеринке облажался и уже я поговорил с ним по-взрослому, забирая твою задачу на себя, — хочет пристыдить Паркера и, кажется, у него это выходит. — На нем шоковый манипулятор. Мне хватило вдоволь, что он тебя пихнул. Не собираюсь больше с ним любезничать. Роджерс и без тебя делает мне мозги на его счет похуже твоего нытья про серьезные задания. И да, опережу твои настырные вопросы: я не простил его. Мое отношение к нему граничит с осторожностью и предубеждением.       — Я…       — Ему объяснил, и тебе объясню, — ты словишь пулю в лоб и что дальше? Прекращай воспитывать в себе привычку спорить с людьми, Питер, — уже шипит недовольно Тони, понимая, что диалог затянулся. — Ты сидишь с ним, не выходишь за границы территории и хамишь ему только при действительно острой необходимости. Понял меня или нет? Я достаточно разжевал тебе все, чтобы ты мне больше не пил кровь?       Как язык чешется ответить напоследок, чтобы оставить последнее слово за собой. Но хватает только выдохнуть и принять горестное поражение. Ладно, может, компания из холодного и полностью отстраненного от жизненных интересов Баки не так уж и страшна и плоха, как себе представляет предстоящие несколько часов. Тем более, на нем контролирующий маячок.       Все недовольны, что отдохнуть вместе не получилось: опять какие-то выродки, опять какой-то заложенный бомбами район, опять заложники. По телевизору уже журналистка успела впопыхах передать про заминированный весь небоскреб и про пострадавших и перебитых копов.       В связи с такими значительными заданиями, он пытается максимально перекрыть пацана от лишнего внимания камер и людей после войны. Шумихи вокруг достаточно, чтобы все писали конкретные расследования его личности. Уже был поставлен приблизительный возраст и черты лица человека, который смог остановить фиолетового душегуба совместно со Мстителями. До последнего ребята оттягивают раскрытие личности. Вот-вот уже надорвется тайна и все поймут, кто же такой Питер Паркер на самом деле.       — Ладно, я понял. Ничего не обещаю, но постараюсь… подружиться с ним и не ругаться.       — Я не прошу от тебя дружбы с ним. Но если в моем доме хоть что-то пострадает — можете рыть себе норы. Просто помни: пока ты не разберешься с этим, твое поведения ничем от поведения Барнса не отличается.       И Старку сразу на ухо заговорил недовольный Стив, мол, долго ли еще ждать и он уже взял кофе из ларька. Тони кидает прощания и покидает Паркера насовсем, восстановив костюм на лице.       Питера раздражает, что его до сих пор считают мелким и неопытным и что Тони чересчур за всех печется. Боится лишний раз кого-то брать, ему проще сделать все самому. Себя ему не жалко, вот в чем секрет.       Наверное же у Паркера нет и не было имперского чутья, прекрасной акробатической ловкости и зоркости глаз. Не имеет опыт в бою, не сможет справиться с паутиной и балансировкой огромного куска здании, чтобы спасти гражданских. Его недооценивают. Черным по белому и не скрывая этого. Что уж там — совершеннолетие не гарантия зрелой личности.       Поморщившись от поднятой пыли из-за тяги двигателей, направляется в гостиную комнату дома Старка. Пеппер сразу согласилась пустить ее милого мальчика к ним в дом, когда Тони, понимая, что ее придется обмануть и Барнс тоже будет в доме, пришлось переступить себя. Их взрослый разговор нет смысла вспоминать: наезды, требования объяснений поведения и напоминания. Баки вернулся на вечеринку с хитрым взглядом и неприятным послевкусием, а на следующий день Старк в мастерской вернул на него шокер без ведома остальных. Джеймс, непослушание даже в этом веке наказывается. Это я так, для твоей большей эрудиции, солдатик.       Баки очень редко показывал себя с плохой стороны. Настолько редко, что его темное прошлое забывалось, как ночной кошмар.       Питер спокойно заходит дом в размышлениях над словами Тони, поднимает взгляд и видит мирного Баки. Стоит над столешницей, в одной руке пакет с чем-то вкусным, в другой — бутылка молока.       И от этой картины Паркер поймал глюк. Завис. Вылетели предохранители, как пробки из-под шампанского. Он просто встал и забыл, как моргать. Хорошо, что дыхательный рефлекс умнее остальных частей его тела.       У него пережало шею колючей проволокой. Не может двинуться и отвести взгляд от Джеймса: черные волосы слегка сальные и отражают тусклый солнечный свет через большие окна, а стальная рука гипнотически переливается фиолетовым цветом. Держит ею стеклянную бутылку с молоком и, когда Баки делает глоток с горла, по изящным длинным пальцам томно и дразня спускаются белесые ручьи. Как словно невзначай смачно и голодно откусывает что-то в пакете, отрывается и вновь запивает, отбрасывая волосы, чтобы в рот не лезли. Неизвестное щелкнуло внутри пацана так сильно, черт знает что загудело сиреной, что не в компетенции обуздать и утихомирить. Стальная рука и как гармонично она двигается — это все, чтобы у Питера зашевелились демоны.       Просто у Питера, как бы это странно не звучало, есть два представления о Баки. Один из них — что напротив, истошно доводящий пацана до сотки градусов кипения и хвори. Второй — что внутри, царапает его ребра и оставляет от душевной организации жалкую труху, которой остается только разбрасываться.       А сам Баки сильно сутулился из-за роста и не услышал, как в дом зашел Питер и как он окаменело пялится на него, как на картину Пикассо.       Или просто сделал вид, что не услышал.       — Долго стоять будешь?       И знак не подал, что спалил Питера. Ну, просто иногда стоит запоминать, что у таких течет в крови сыворотка.       Питер выходит из забвения. Ох, блять.       Проморгал и, как лучший из лучших, вновь сводит тему на свой лад:       — Что ешь?       Судорожно стреляет зрачками по предметам интерьера, неловко чешет затылок и лохматит прическу. Поинтересовался чисто из формальности и отвлечения внимания, какого черта он застыл, как античная статуя.       Подозревает, что Джеймс уже виртуально играет в русскую рулетку и выбирает, каким на этот раз Паркера словом назвать и в какую сторону послать далеко и надолго, чтоб уж точно на все сто отъебался.       Но это только ничтожные догадки воспаленного разума. Просто траурные допущения.       Баки лишь оглядывается на него через упавшие черные пряди и смотрит на него, облизывает указательный и большой пальцы от холодного молока и облизывается острым языком. Питер знает точно, делает огромные ставки, что это худшие муки и худшее наказание, которое Тони мог ему скинуть на плечи, как мешок картошки. Это ни в какие ворота не лезет. У Паркера завязываются в морской узел органы, когда увидел все эти нерасторопные движения и глаза хитрого беса.       И Баки резко перевел взгляд на свои руки, чтобы удостовериться, что же он такое ест.       — Булки с маком.       — А ты, ну… разве не следишь за фигурой?       Брови Барнса изогнулись. Придирка хороша.       — Слежу, Паркер. Про читмил слышал?       — Слышал, — плюет пренебрежительно.       — Молодец, раз слышал.       — Тогда уж приятного аппетита.       — Спасибо.       Окунулся в ведро с отборным дерьмом, обошел все круги ада и выбрался, пока держался достойно и старался не выдавать свое затруднительное положение. В голове буйный и неукротимый поток мыслей и все сливается в одну непонятную кашу, мешает держать настрой здоровым. Нервы сдают свои оружия, сами говорят, что выкручивайся со своими интересами сам, Паркер.       Достает дрожащими в агонии телефон из кармана и мечтает — молится — наткнуться на какую-то интересную научную статью или на мем, скинуть друзьям, завести диалог. Потому что есть у него одна вредная привычка — читать и не отвечать.       Надо было закончить этот раздирающий диалог и полностью абстрагироваться от Баки хотя бы мельком. Нельзя вообще никакого виду подать, что в нем что-то жужжит, как пчелы в улье и как безжалостно они атакуют. Проходит с самым невозмутимым и отрешенным видом на кожаный диван у окна, бухается на подушки и с трепетом листает новостную ленту. Руки метятся по дисплею, лайкают, приближают. Закидывает ногу на ногу и в душе не чает, что с ним происходит. Такого жуткого волнения и напряжения за собой никогда не наблюдал. Хоть убей.       Пару минут он заменяет неинтересную картинку интересной, фотку за фоткой, и Питера пару раз в районе солнечного сплетения что-то начинает одергивать, словно за веревку. Сначала не понял зов, а потом внутренний голос отчетливо говорит, что за его спиной стоят. Для проверки своего чутья перестает стучать ногтями по экрану и слышит ровное дыхание и скрежет мениска.       И моментально подрывается с места, почти подвернул ногу и смог удержаться за журнальный столик.       Ведь полностью забыл, кто именно с ним в доме и к кому нельзя поворачиваться спиной.       — И долго ты так стоял?       Обычный бы человек испугался таких резких движений Питера, но Баки стоит вовсе легко, как у себя дома и берет последний кусок булки в рот, откусывая.       Смотрит парню в глаза таким образом, чтобы он догадался, что он все знает.       — А чуйка у тебя ничего.       Питер выровнялся, расслабил руки.       — Ты что-то… хотел?       Баки пережевывает последний кусок, слегка одергивает фасовочный пакет вниз и протягивает Питеру, где внутри лежит еще не тронутая им вторая сладость.       Питер не реагирует сразу. Не вдупляет, что Джеймс делает. Но долго стоять и тупить никто не дал: Барнс кинул ему слойку, и тот оперативно поймал.       Это игра. И Джеймс беспроигрышно втягивает в нее пацана именно так, как хочет.       — Поешь.       Питер в смятении. В оглушительном, когда все органы чувств умирают.       — Что, прости?       — Это обычная слойка. Сладкая. С фруктами внутри, Паркер, — изо всех сил старается не язвить, но интонация говорит за себя. — Бери, пока дают.       Всматривается в слойку через пакет. Выглядит… съедобно.       — А ты что? Не будешь?       — Ох, извини, ты ведь меня не знаешь, — бросает чванливо он. — Меня научили делиться с людьми, если что. Больно уж вкусные и меня бы грызла совесть, что тебе не оставил. Тем более, больше мне и нельзя.       Не, это какой-то психический бред. Откровенный пиздец.       То есть Барнс настолько благородный или что? Сначала пихает в грудь, через себя слушает возгласы в воспаленной ненависти, а потом сдобным делится? Паркер мнительно глядит на него, взвешивает слойку в руке. Это все очень смахивает на жесткий развод и хохму. Джеймс просто втихую отыгрывается и потешается. Медленно, кропотливо и терпеливо изводит своего соперника до безумия в ожидании действий. Привычки войны.       И Барнс ни при каких условиях не отберет у себя приторность мероприятия: как Питер откусывает со страхом, не отравлено ли там все к ебеням. Это в его запущенных интересах наблюдать за такой милой мордашкой, выцеживать каждый вдох и выдох, слышать даже скрип зубов и как крутит желудок. У такой сладкой сволочи нахальный язык, плохие манеры, над которыми надо внимательно и филигранно поработать. Идеально видит эти мальчишеские двойные стандарты и толстые маски. С удовольствием маньяка смотрит, ловит каждый двадцать пятый кадр, когда Питер откусывает слойку. Как дернулся кадык и желваки, как гуляют его скулы и как он проглотил кусок.       Ловит в гримасе ту ясную смену настроения: из ожидания с подвохом во вкусовую отраду от весенних фруктов. Никакого намека на яд, и Барнс знал все до мельчайших подробностей. Все заранее рассчитал.       — Очень… вкусная.       Барнс знает, что вкусная. Конечно он знает.       Ухмыляется на слова Питера и нерасторопно, как хищник к жертве, обходит диван и не расцепляет зрительный контакт прочнее металла его руки. Чтобы не смог убежать, пока моргнет или отведет зрачки. Парень застыл и ничего не может делать, пока не заметил, что Джеймс уже стоит впритык и нависает над ним, как мрачная туча.       Сердце пропускает удар. Еще один. И еще один. Кровь гуляет по жилам еще быстрее, как спортивные тачки по трассе. Барнс вновь сблизился с ним на такую рисковую дистанцию, когда чтение по губам перерастает в страстный поцелуй.       И смотрит на эти влажные от молока губы, отводит взгляд. Барнс уже успел заметить, куда он пялится и какие мысли приходят погостить. Чтобы еще сильнее сломать конституцию Питера, делает пару больших глотков молока с горла, делая специально так нескромно и соблазнительно, что пара капель стекает по подбородку и предательски падает на пол около обуви Питера.       Три капли упали на деревянный пол и Баки, и Питер, благодаря своим способностям, услышали эти разбивающиеся звуки. Давление растет вверх, Питер сходит с ума и прощается с реальностью. Он недооценил ненависть. Он слишком долго ее недооценивал, и вот во что она выросла.       Барнс протягивает бутылку Питеру. Он вот-вот словит паническую атаку от обескураживающего антуража.       Питер та игра, в которую хочется поиграть, несмотря на кусающуюся цену.       — Запей.       Принимает стеклянную бутылку с молоком, которую уже ненавидит и запивает с горла без брезгливости, пытаясь доказать через стопку эмоций, что не только у него в этом доме есть стержень выдержки в патовых ситуациях.       Хамить только при необходимости, Паркер.       Джеймс смотрит на этот блуждающий вверх-вниз кадык, заползает Питеру в мозг и как он все еще не сводит подозрительный взор. Это хорошо. Это не может не вызывать изумления и гордости: он вошел во вкус развлечения. Знает, ведь знает, бестолочь, что именно он и Тони обсуждали.       Твое поведение ничем от поведения Барнса не отличается.       Допивает молоко, отлепляет губы от стекла и протирает губы тыльной стороной руки.       — Понравилось? — ядом гадюки, прерывает томное молчание Барнс.       — Понравилось.       Похотливая улыбка.       Барнс делает на него шаг, Питер — от него. И так Баки прессовал до деревянной стены, вынуждая Паркера встрять в стену около роскошного камина. Рассудок уходит в отпуск, чутье — исчезает навылет. Роняет на пол пакет с бутылкой и полностью поглотился этим маринадом из многообещающего молчания и не моргающего изучающего взгляда Барнса. Солдат ощущает на себе каждый скрытый смысл, каждое тайное желание в тишине этих влажных губ.       Горький кислород выбивается из легких. Затылок промок, мозги вскипели и Питер проклинает, на чем свет стоит.       Потому что под слоями одежды у него неистовый стояк.       Джеймс нависает, как злобная мачеха над пасынком, который накосячил на половину Китая: тяжело дышит, диафрагма болит, икроножные напряжены до предела и Питер ждет любые выпады в свою сторону и не огрызается. Не токсичит, не кричит грубости, — потерял свою колючую защиту и любовь к сарказму, стоит Баки подойти больше дозволенного. Ловит как бабочек в сачок эти эмоции, как Паркер показушно ровно дышит носом и прижимается лопатками, немного оттопырив пах в постыдной нужде. Рассматривает каштановую макушку и Питер не в силе поднять затуманенный взгляд.       Потому что, если увидит это лицо — он сорвется с цепи, как самая неудержимая и голодная собака.       Конфуз и возбуждение накрыло Питера с головой. Барнс заставил его почувствовать наихудший стыд, абсолютную уязвимость. Не такой уже храбрый, когда никого нет, детка?       Джеймс косится на упавшую булочку, едко хмыкает в тишине зала.       Он медленно опускается на корточки, без проблем поднимает брошенное и специально смотрит грязно снизу. Чтобы шея парня напряглась до выпуклых вен, до онемения и до потоотделения, как у самой напряженной суки с неимоверной течкой.       Смотрит ему в глаза снизу и выдавил из себя непристойный стон, не в силе дальше смотреть в ажурные глаза.       А еще на его руке нет токового манипулятора.       — Знаешь, мой дорогой, в мое время за такое тебя бы уже поставили бы раком под шпицрутен, — рассматривает булку, навевая воспоминания. — Это такой длинный прут, обычно из лозянки. Но бывали и металлические. Применяли для телесных наказаний. Это было настолько ужасно и чудовищно, что некоторые солдаты предпочитали суицид или увольнение из воинской части, нежели такое публичное унижение.       Голос замогильный, тихий и слегка грубоватый, полностью апатичен. Холодная бесстрастность и завидная невозмутимость — две родные сестры Барнса со времен войны, которые никогда его не оставляли одного даже в самые жуткие моменты отчаяния. Он видит невооруженным взглядом, что Питер весь дрожит и не снимает свои каменные маски самообладания и равнодушия. Медленно моргает, чтобы не запоминать лицо Баки навсегда; глубоко дышит, чтобы успокоить нервную систему. Знает все дыхательные гимнастики и Питер выдал себя.       Баки наизусть знает язык тела и язык эмоций, как мантру.       С чем боролся, на то и напоролся.       — Обычно наказывали за две вещи: неповиновение или тайное содействие с противником. Это была лишь база устава. Но в общине были абсолютно свои законы: не судачить за спиной и не баловаться едой.       Еще чуть-чуть безумия Джеймса, его острого высокомерия и ощутимого кокетства — и Питер клянется, что начнет скулить, как побитый щенок. Одного наглого и самонадеянного тона хватает, чтобы он растаял, как хорошенькая малолетка.       Питер ненавидит безбожно, Баки — исключительно аристократично.       — Жизнь меня многому научила, много показала, чего не сделали для меня другие.       Прислоняется к его уху вплотную, обжигает медленным дыханием и черные волосы путаются в бровях Питера и нос чувствует тонкий аромат сигарет, сладости и слащавого азарта. Парень умоляет божество, чтобы эта блядская стена растворилась, как и зазорный стояк в трусах.       — И я никак не вознаграждаю разговоры за моей спиной, Питер, — Питер знает, что за шепотом он улыбается. — И игры с едой, и лицемерие, которое ты отвратительно играешь.       Питер сжимает руки в кулак. Он не двигается. Любая манипуляция телом — и на джинсах останется отчетливое пятно.       Потому что Баки его наказывает за фальшь, откровенное притворство и бесцеремонность.       И ему удалось это сделать.       — Ты все слышал…       — Конечно, детка. Я не только слышал, но и видел и знал.       Баки отстраняется от него, вздергивает головой чтобы отбросить волосы с лица и всучает Паркеру уже ненавистную булку, и Питер заметил, как его рука интенсивно заливается фиолетовым, истерично мигая и пульсируя. Это всегда значит только одно.       — Я буду верить, что ты просто рад меня видеть.       И он полностью удаляется от Питера также резко, как заставил его задумываться о суициде после накатившего дерьма на его член, ухо, голову.       Много мозгов и не надо было, чтобы догадаться, что двойная игра — самый хитрый способ доказать, что контролируешь ситуацию только ты.

***

      Баки вел себя довольно отстранено: делал какие-то свои немудреные дела, опустошал холодильник от последней прохладной воды, маялся в телефоне или втыкал в телевизор. В свое недавнее время, когда ребята показывали ему новый век, он насмотрелся этот ящик под завязку. В конце концов полностью убедился в этом гениальном изобретении и в его одновременной тупости. В один клик по пульту можно узнать, что творится в мире, какая футбольная команда победила в чемпионате и есть даже магазин на диване… Поэтому вполне реально просидеть целый день, нажирать жирный живот жирной едой и смотреть различные каналы или идиотские ток-шоу или сериалы HBO. Ладно, Баки признает, что сериалы еще ничего, но остальное — полное дерьмо.       Питер умолял себя внутренне и поклялся избить свою голову об стену, если еще раз осмелится заговорить с ним после подобного казуса. Ни за что и ни при каких обстоятельствах. Он сразу сбежал на озеро и выкинул к чертям довольно сытную булочку в мусорку. В воде он нашел свое утешение и успокоение, — вода снизила его возбуждение до приличной нормы, но член все еще болит от прилива крови и отсутствия должной ласки. Протащил на озеро пару полотенец, бутылку воды и тапочки. Именно в такие непредвиденные случаи Тони оставляет под распоряжение дом или Питеру, или Барнсу. Ну, или же им двоим. Пеппер под присмотром Хэппи и Сокола где-то там, где никто не знает и даже точное местоположение невозможно вычислить. В такие дни, как эти, все, что находится в доме — временно и законно принадлежит им.       Кроме детской и спальных комнат. Потому что я не хочу, чтобы вы лежали на кроватях, ясно?       Паркера ну никак не устраивал такой паскудный расклад и железобетонное решение Тони оставить его с ним, пока не вернется с задания с ребятами. В прошлые разы Питер спокойно отсиживался у Мэй, кушал вкусно и спал много, следил за происшествием из прямых трансляций с места. Но сейчас, когда Старк узнал о их конфликте, хочет двух зайцев убить. Правильно делает. Но, по правде говоря, понятия не имеет, не обойдется ли без крови.       Еще раз окунувшись в слегка прохладную пресную воду с головой, умывает лицо под водой и выныривает, судорожно выдохнув. Протирает глаза от влаги и поворачивается к дому. Солнце медленно садится, прячется за хвойными деревьями, и на веранде он замечает сидящего Барнса в кресле из ротанга. При нем же закуривает сигарету в губах, прячет зажигалку и закидывает ногу и смотрит на Питера. Джеймс смотрит на его мокрые волосы, которые он уже взъерошил, и они как иголки у ежа, как с его подбородка капает вода и льются тонкие ручьи с выразительных ключиц. Стоит помнить о его способностях, которые выше, сильнее, лучше человеческих трикрат. Ну и ну, хоть где-то он в плюсе.       Питер замечает сигарету в его атласных губах и отводит взгляд сразу, как может. Нельзя дать ему заметить, что все его слова были правдой или около того. Под водой руками поправляет мокрые до ниточки шорты, выходит из воды. Он знает, конечно, он это знает, что Барнс смотрит на него так пристально, как смотрел на жертву через оптику снайперского прицела. Ох, да.       Подбирает свою сухую оставшуюся одежду с земли, последний раз ерошит волосы от лишней влаги и вскидывает голову так, что, если можно это сделать в слоумо, то с легкостью попадет в рекламу афродизиака на порносайт. Проверяет телефон, ключи, немного мелочи и браслет костюма, — все на месте. С темных волос капает вода, смачно высмаркивается, запускает ноги в тапки и ступает в сторону дома. Надо спокойно зайти в дом, спокойно проигнорировать курящего на природе Барнса, спокойно сбежать через окно домой.       Потому что полотенце он бросил именно на спинку этого кресла.       И стоило ему вступить на ступеньку веранды, повернуть к нему голову и посмотреть на него, как заметил самый узнаваемый взгляд во вселенной.       Взгляд полный гордыни.       — Мм, кажется, кто-то плохо выучил правила. И я должен задержать нарушителя.       Останавливается напротив него, как он расслабленно курит самокрутку с самым непринужденным видом. И тут его ударяет волна стыда и конфуза, что он перед ним в таком виде. Вечеринка отстой.       Хамить только при острой необходимости.       — Ты о чем?       Барнс улыбается на его слова, подпирая рукой с сигаретой подбородок и смотрит снизу-вверх.       — Не прикидывайся дурачком. Я о озере, о том, как нельзя покидать территорию, ведь я нестабилен, а то вдруг сбегу. Не так ли? А еще я очень плохой мальчик.       Слова Старка. На Питера будто ведро со льдом перевернули.       Глотает ком, кадык нервно двинулся.       — Озеро территория дома, и я не заходил на глубину.       — Как мило и послушно, — делает затяжку. — Кажется, ты и без этого зашел довольно далеко.       Слова с подтекстом, который Паркер считывает, как предупреждающую табличку. Никаких ссор. Себе же лучше сделать вид виновника, покорно извиниться и закинуться лошадиной горстью снотворного.       Потому что у кого-то от приказного порядка и неподвижного взгляда опять откажет мораль.       Но как только захотел вставить свои пять копеек, Баки закусывает сигарету и встает с кресла вовсе спокойно, не смотря захватывая со спинки белое большое банное полотенце.       Он выше его на полторы головы и Питер немного шарахается назад, чтобы не чувствовать сигаретную дымку и эту сбивающую с ног энергетику. Баки молча протягивает ему полотенце. Недоверчиво покосившись, парень принимает полотенце с такой осторожностью и внимательностью, что можно без сомнений идти в ювелиры.       Надо поговорить.       — Баки, нам необходимо поговорить. Это уже выходит за всевозможные границы.       — Ммм… как скажешь.       Баки приближается вновь к нему, делает шаг вперед и Питер на рефлексе отступает. С челки капает вода на ресницы, все становится мутным и мыльным, сразу протирает глаза и понял, что лопатки опять устроили любезную встречу со стеной дома.       Как говорят, но катарсис любит повторяться.       Питер глотает сладкий кислород, сжимает полотенце в пальцах от повышенного давления.       Он согласен на харакири. Несите нож.       — Вот тебе обидно, я даже представляю как, что тебя до сих пор за взрослого не считают? — почти интимно говорит Барнс, перебивая шелест листьев леса и бриз. — Так еще и нянькой тебя оставляют с солдатом, у которого большие проблемы с головой. С больным, способным на непредсказуемые вещи?       — А ты не слушался и не пил назначаемые таблетки, раз тебе все еще не доверяют? — парирует жестко, сразу в лицо.       Баки смеется раскатисто, делает сильную затяжку, что щеки выгнулись и приближается к нему впритык, как только может. Чтобы его дыхание обжигало кожу Паркера, а зловоние сигарет резал рецепторы в труху. Чтобы почуял, что белый свет не мил.       — Милый мой, по крайней мере, мне нечего скрывать от людей. В твоем возрасте я только и размышлял о смерти, что будет после и что было со мной до рождения. Что же со мной будет, когда в меня попадет шрапнель. А ты строишь из себя национального героя, корчишь двусмысленные гримасы и не отрицаешь надетые маски. Ты настолько отчаялся, что предпочитаешь закусить язык и одновременно язвить? Ты умен, но парадоксален. Тебе это не идет. Советую повзрослеть как следует, а не тогда, когда Тони сделает тебе очередной костюм на размер больше.       Баки высокомерно щелкает его по носу, смотрит сквозь ресницы как на что-то мерзкое и обходит его, возвращая сигарету в губы. Дурная привычка портит солдата, а имея в крови и мышцах сыворотку, табак не способен навредить ему ни коем образом — только вязкое ощущение никотина, как он расплывается по организму и дает новую дозу сил помимо остального приятного бонуса. Да и сам процесс Джеймсу нравится, полюбил такой досуг, так что, причин веских бросать просто-напросто нет.       Полотенце пахнет стиральным порошком. И этот запах для парня простой антидот ненавистному яду, питающий его, мучающий его, не дающий спокойно существовать. Как только Джеймс появился перед ним как лучший друг Роджерса и его доверенное лицо, над чьей психикой проводились неимоверные, нечеловеческие опыты — и Питер понял, Баки себя жалеть не даст.       Как он демонстрирует свою силу в шуточных спаррингах на территории башни Мстителей, когда заиграется; как показывает свое моральное превосходство и почти исправленную психику благодаря друзьям. Как смеется над шутками безумно, что откидывает голову к потолку; как грустит, когда узнает результаты теста на стабильность из Ваканды и как Старк все время командует, как ему стоит жить. Его оправдал суд, признал невменяемым, и дали полный комплекс смягчения наказания за спасение планеты и за признание вины. Как кидает саркастические шутки, клеится к Романовой и ловит ее наигранно-наивную улыбку.       Баки безоговорочно добр ко всем в коллективе. Почти. Никогда не может отказать в помощи, у него просто нет функции отказа. Всегда без стеснения попросит совет по новым технологиям, что такое ароматический массаж, светофор. Вспоминал и учил родной английский, как в самый первый раз.       И Питер тоже, принимая горячий, почти огненный душ у себя дома, понял, каково это — недооценивать ненависть и дрочить на человека, которого ненавидишь.