***
Месяц назад. Отряд всадников, целиком одетых в чёрные одежды, осторожно продвигался вдоль узкого берега горной реки, окутанного утренним туманом. Лица воинов до самых глаз были скрыты тёмными повязками, которые они и не подумали снять после нападения на лагерь юаньцев. Солдатам джалаиридов строго предписывалось не открывать лиц во время военных вылазок, и, поскольку они до сих пор находились на неподконтрольной им территории, и в любой момент были готовы вступить в схватку с врагом, правило неукоснительно соблюдалось. Впереди отряда ехал их предводитель, почти ничем не отличавшийся от остальных воинов — что тоже было следствием принятой в их народе тактики, не дать понять противнику, кто перед ним — простой солдат или высокопоставленная персона. И лишь очень внимательный взгляд мог заметить, что фигура командира была немного мельче и чуть более изящной, чем силуэты сопровождавших его солдат. Цэрэн была довольна ночным налётом, не зря она со своими людьми наблюдала за юаньцами уже несколько дней, ожидая, когда те допустят ошибку, которая и не замедлила последовать. Конечно, предположить, что противник будет настолько хорошо экипирован, не мог никто, а между тем, джалаириды давно привыкли воевать в родной для них горной местности, поэтому собственное мастерство взбираться по почти отвесным склонам их совсем не удивляло. Девушка слегка улыбнулась, в который раз обернувшись на длинную вереницу повозок, растянувшуюся вдоль берега, насколько хватало видимости в туманной дымке. «Просто прекрасно, — удовлетворённо думала она, — всё это добро куда нужнее моему народу, чем этим вероломным захватчикам, не щадящим своих братьев». Цэрэн вспомнила ночной бой, и её глаза засияли от удовольствия, она получала невероятное наслаждение, когда события складывались именно так, как девушка планировала, а стратегия этого нападения была разработана ей лично. Конечно, сама она предпочитала держаться поодаль и не лезть в самую гущу битвы, справедливо полагая, что, хоть она и владела мечом более чем хорошо, против грубой мужской силы в открытую выступать считала довольно глупым. Безусловно, ей случалось и биться с врагом лицом к лицу, но обычно Цэрэн ограничивалась тем, что расстреливала неприятелей из лука, который был не менее привычен для её рук, чем клинок. Внезапно девушка нахмурилась, заметив впереди тёмное пятно, ясно выделявшееся на светлом берегу, усеянном мелкой бежевой галькой. По мере приближения к странному и явно инородному здесь объекту, морщинка, появившаяся между тёмных бровей, разглаживалась, она довольно быстро поняла, что перед ней всего лишь тело поверженного воина, одетого в простой чёрный халат. Мужчина лежал лицом вниз, его длинные волосы разметались, он был весь покрыт липкой грязью, а из-под трупа растекалась лужа крови. Подняв глаза вверх, Цэрэн прикинула, что они как раз находятся под тем местом, где проходила ночная битва, поэтому моментально догадалась, что это один из тех юаньцев, которые были убиты этой ночью. — Сбросьте его в реку, — приказала девушка своим солдатам, для неё было очевидно, что путь надо освободить, чтобы повозки свободно могли проехать. Двое воинов поспешили слезть с лошадей, подошли к телу и, схватив каждый за одну руку, поволокли его в сторону реки. Вдруг до девушки донёсся тихий, но совершенно ясный стон, и она слегка вздрогнула от удивления, поскольку сомнений в том, что перед ней мертвец у неё ещё секунду назад не было — представить себе, что человек мог выжить, практически упав с такой высоты, было затруднительно. Тем не менее, бросив на раненого более внимательный взгляд, Цэрэн почувствовала, что он кажется ей смутно знакомым. — Подождите, — властно бросила она, и солдаты послушно замерли. Девушка ловко спрыгнула с лошади и, подойдя поближе, велела: — Переверните его! Те повиновались, и в следующий момент Цэрэн узнала в лежащем перед ней воине человека, что неотступно следовал за главнокомандующим юаньской армии. «Как интересно, — промелькнуло у неё в голове, — наверняка он важная птица… И за него можно будет потребовать хороший выкуп, если выживет». Девушка скептически посмотрела на рану в животе, конечно, шансов, что он поправится, было крайне мало, но то, что он до сих пор был жив, обнадёживало. — Бросьте его в телегу, — распорядилась она, — и перевяжите раны. — Да, моя королева, — склонились в поклоне солдаты и потащили раненого к ближайшей повозке. Цэрэн задумчиво посмотрела им вслед и, убедившись, что её приказ выполнен, снова вскочила в седло и сделала знак отряду продолжать путь.***
Неделю спустя. Тал Тал метался в бреду, в воспалённом жаром и болью сознании мелькали несвязные образы, он видел то своё прощание с женой, то предсмертный взгляд Октая, обращённый к нему, то слышал последний приказ дяди, который так и не сумел выполнить. Он почти не помнил и не понимал сейчас, что это были за картины, просто чувствовал, будто каждое воспоминание наносит удар кинжалом прямо в сердце, заставляя его тело, и так охваченное разрывающими муками страданий от полученных ран, пытаться повернуться, чтобы хоть как-то уйти от этой невидимой разящей руки. — Успокойся, — прошептала Цэрэн, снова смачивая прохладной водой тряпку и вновь укладывая её на пылающий лоб. — Тише ты, всё хорошо. Мужчина явно её не слышал, в его теле был напряжён, казалось, каждый мускул, и крови на недавно наложенной на обнажённый торс повязке уже выступило достаточно много. «Надо его усыпить, — подумала девушка, осознавая, что её подопечный сейчас вредит сам себе, а у неё банально не хватает сил справиться с ним и удерживать на месте. — Не привязывать же его, хотя…» Она быстро встала и, порывшись в сундучке с лекарствами, достала нужный свёрток, на глаз отмерила дозу и заварила сонное зелье. Мысленно досчитав до ста, Цэрэн поняла, что снадобье готово, поэтому, аккуратно процедив и слегка разбавив холодной водой получившуюся микстуру, вернулась к постели и поднесла чашку к губам раненого. — Пей, — зачем-то попросила она, хотя прекрасно осознавала, что тот её не слышит, — тебе надо много спать, чтобы поправиться. Наблюдая, как капля за каплей жидкость вливается в приоткрытый рот, девушка довольно отметила, что её пациент рефлекторно сглатывает лекарство, чтобы не задохнуться. Влив в него необходимую дозу, Цэрэн успокаивающе провела ладонью по мужской щеке, отмечая, что по сравнению с его пышущей жаром кожей её рука просто ледяная, и тихо прошептала: — Спи. Внезапно мужчина открыл замутнённые болью глаза и ясно увидел перед собой лицо принцессы, за которую принял склонившуюся над ним девушку и, еле ворочая языком, прохрипел: — Как ты нашла меня? — Когда чего-то хочешь, — улыбнулась Цэрэн, явно понимая, что раненый бредит и видит сейчас перед собой совсем не её, а кого-то другого, — нет ничего невозможного. — Моя, — обессиленно прошептал мужчина, чуть шевеля потрескавшимися губами, и крепко схватил её руку, стремясь притянуть девушку ближе к себе, но внезапно почувствовал, как тёмная глубина уставившихся на него глаз затягивает его как жадная трясина, и немедленно провалился в так необходимый ему сон. Цэрэн с лёгкой усмешкой смотрела на него, но пальцев, судорожно вцепившихся в её запястье, не разжимала, она могла лишь гадать, кого увидел в ней этот человек, но сомнений у девушки не было — кто бы это ни был, эта женщина вызывала у него особые чувства. При этой мысли королева немного презрительно передёрнула плечами, за два с небольшим десятка лет, прожитых ей на этом свете, она не встречала мужчины, который бы пробудил в её сердце любовь, соответственно, ревность ей также была незнакома, поэтому девушка совершенно спокойно сидела, дожидаясь, пока тело её пациента не провалится в глубокий сон, а пальцы не разожмутся сами собой. Почувствовав, что её больше не держат, Цэрэн обошла походную палатку, гася расставленные в ней свечи и, после того как всё вокруг погрузилось в непроглядную темноту, девушка, не раздеваясь, осторожно скользнула в постель рядом с раненым и быстро уснула, ничуть не смущаясь близости полуобнажённого мужского тела.***
Три недели спустя. Тал Тал приходил в себя медленно, перенесённая лихорадка значительно ухудшила состояние израненного тела, но всё же периоды просветления рассудка, когда он вполне неплохо осознавал происходящее вокруг него, постепенно удлинялись. Тем не менее, даже приходя в себя, генерал старался не выдать, что способен видеть, слышать и понимать окружавшую его действительность. Мужчина пытался самостоятельно догадаться, что с ним случилось и как он ухитрился попасть к этим странным людям, в которых явственно узнал напавших на их лагерь, и главное — почему его не только оставили в живых, но и обращаются с ним более чем бережно. Ему было ясно одно — этот многочисленный, судя по производимому шуму, отряд куда-то целенаправленно двигался, потому что каждый день утром его грузили в крытую повозку, которая не останавливалась до самого вечера, когда его переносили в разбитый на ночь шатёр. Стратегу достаточно внимательно удалось рассмотреть девушку, что преданно за ним ухаживала, несомненно, она была монголкой — раскосые тёмные глаза, высокие скулы, узкий подбородок, небольшой нос — её внешность не оставляла ни малейших сомнений в её происхождении. Тал Тал понимал это кристально ясно, как и то, что перед ним, несомненно, женщина, хоть и носила она исключительно мужские платья, её голос и слишком маленькие для мужчины ладони никакого другого толкования не допускали. Но вот почему его спасительница каждую ночь засыпает с ним в одной постели (что бесконечно смущало генерала, как и то, что он лежал перед ней полуобнажённым), и куда его, собственно, везут, этого стратег понять категорически не мог, хотя вовсю прислушивался к разговорам, доносящимся до него. Эти люди говорили на диалекте монгольского, который мужчине был в принципе понятен, за исключением некоторых слов, но, в целом, вникать в суть ему это не мешало. Вот и сейчас наступил очередной вечер, и Тал Тал снова лежал в палатке, ожидая, что девушка вскоре появится на пороге. И действительно, очень скоро она вошла в сопровождении слуг, несущих таз с водой, поднос, уставленный маленькими пиалами, чайник с парой чашек. Расставив всё по местам, они молча поклонились и тихо исчезли. Всё было, как всегда, кроме одного — стратег кожей почувствовал, как девушка почему-то окинула его внимательным взглядом и опустилась рядом с ним на постель, вместо того чтобы заняться своим ужином. — Может, хватит притворяться? — услышал мужчина насмешливый голос. — Я хорошо понимаю, что ты в сознании, слишком много я видела таких, как ты. Генерал быстро прикидывал, стоит ли открыть глаза и постараться завязать разговор. По всему выходило, что такая попытка была сейчас лучшим выходом получить ответы на мучившие его вопросы, поэтому он впился взглядом в женское лицо и тихо спросил: — Кто ты и почему я здесь? — Я королева народа джалаиридов, меня зовут Цэрэн, — девушка удовлетворённо кивнула, довольная, что её догадка оказалась правдой. — Что касается второго твоего вопроса — ты предпочёл бы сдохнуть там, прямо на дороге? Тал Тал молчал, он совершенно не помнил, о какой дороге она говорит и что он там делал. — Теперь моя очередь спросить — кто ты? — королева слегка сощурила глаза, внимательно вглядываясь в его лицо. — И не вздумай врать, я знаю о тебе больше, чем кажется, в бреду ты был весьма разговорчив. Стратег вздрогнул, у него не было ни малейшей идеи, что он успел наговорить в бессознательном состоянии, тем не менее, мужчина чётко осознавал, что называть своё имя на всякий случай не следует. — Я генерал армии Юань, — спокойно произнёс он полуправду, — а моё имя тебе ничего не скажет. — Тал Тал, — внезапно сказала Цэрэн, стараясь уловить хотя бы малейший знак, что она догадалась правильно, но на лице генерала не дрогнул ни один мускул. — Тебя зовут Тал Тал и ты чистокровный меркит. Стратег молчал, в душе он был поражён её осведомлённостью, но вида не подал. — Кем ты приходишься главнокомандующему армии Юань? — задала девушка следующий вопрос, нимало не смущаясь тому, что собеседник явно не собирался отвечать. — Твои простые чёрные доспехи могут обмануть разве что ребёнка, ты ни на шаг не отходил от своего командира все дни, что мы за вами наблюдали. — Вы за нами следили? — непроизвольно вырвалось у мужчины. — Ну, конечно, — улыбаясь, протянула королева, — нам надо было заманить вас на крышу и убрать лестницу. — Двадцать восьмая стратагема, — медленно произнёс Тал Тал, — и как вы ухитрились одолеть тот склон? — Это неважно, — продолжала сиять улыбкой Цэрэн, — главное, что всё получилось. С этими словами девушка встала, подошла к столу и, взяв в руки пиалу, вернулась к постели. — Раз уж ты пришёл в себя, попробуй нормально поесть, — она подхватила палочками кусочек мяса и поднесла к губам генерала. — Бульона, что мне удавалось в тебя вливать, явно недостаточно. Королева бросила оценивающий взгляд на его тело, что явно исхудало за последнее время. Стратег при этом был готов сквозь землю провалиться от стыда, он не понимал, почему женщина настолько распутно себя ведёт и почему абсолютно не испытывает смущения в такой неприличной ситуации. — Могу я попросить хотя бы рубашку? — игнорируя предложенную ему пищу, спросил Тал Тал. — А смысл? — снова улыбнулась Цэрэн. — Мне одной тебя не переодеть, а повязку менять приходится часто, твоя рана плохо затягивается. Если бы генерал хуже владел собой, то в этот момент бы точно покраснел, вспомнив, как проходили эти перевязки. Девушка слегка приподнимала его в кровати, укладывала плечами к себе на колени и, практически распластавшись на нём, дотягивалась до раны. — Не терзайся так, — успокаивающе произнесла эта странная королева, видимо, заметив неловкость в его лице, — я видела многих мужчин куда более обнажёнными, чем ты сейчас. Я давно лечу воинов. Ешь! — Я сам, — стратег попытался приподняться, но тут же почувствовал сильное головокружение и боль, пронзившую его при этом простом движении, и снова откинулся на постель. — Ну, конечно, — насмешливо протянула Цэрэн, не сомневавшаяся в том, что раненый предпримет эту безуспешную попытку, и снова мысленно похвалила себя за способность предугадывать ситуацию. — Все вы одинаковые, гордые и упёртые. Ешь, я сказала! Тал Тал, нехотя признавая её правоту, взял губами предложенный кусочек мяса и принялся тщательно его пережёвывать. Едва он с трудом проглотил его, девушка немедленно поднесла к его рту следующий. И, когда пиала полностью опустела, генерал почувствовал, что полностью вымотан этим долгим разговором и кормлением, он закрыл глаза и собирался заснуть, но его желание явно не соответствовало намерениям королевы, которая окликнула его: — Не засыпай, надо ещё перевязать рану. Только не пробуй мне помочь, не напрягай мышцы, а то сам себе сделаешь хуже. Цэрэн встала, взяла со стола свёрнутую в рулон ткань и баночку с резко пахнущей мазью, снова уселась на постель и, с трудом приподняв мужское тело, подлезла под него, уложив себе на колени. Ловко сняв старую повязку, она осмотрела рану и принялась осторожно размазывать лекарство по уже почти стянувшимся краям раны. — Всё выглядит совсем неплохо, — ободряюще сказала девушка, — ты поправишься. Это было последнее, что услышал Тал Тал, прежде чем крепко уснуть, события этого вечера окончательно его утомили.***
— И не подумаю! — в ярости выплюнула Юн Ми, с ненавистью смотрящая на белое грубое одеяние, что приготовила для неё служанка. — Это кощунственно, носить траур по живому человеку! Немедленно подготовь моё обычное платье! — Ваше Высочество… — неуверенно протянула Мин Хи, с недоумением глядя на девушку, — но госпожа велела… — Я сама поговорю с ней, — упрямо вскинула подбородок принцесса. — Это глупо и жестоко, мой муж обязательно вернётся! Женщина смешалась, встретив такой категоричный отпор, но перечить своей госпоже не решилась, поэтому быстро принесла привычный туалет из её гардероба и помогла Юн Ми облачиться в него. — И не смей вплетать эту мерзость мне в волосы! — чуть ли не взвизгнула девушка, заметив у зеркала уже приготовленные белые ленты. — Возьми простые заколки! Когда служанка закончила укладывать тёмные локоны в высокую причёску, принцесса, едва взглянув на своё отражение, почти бегом направилась в столовую, где её ожидали Байан и Оэлун. Войдя в комнату, Юн Ми слегка поклонилась старшим и, не дожидаясь разрешения, уселась за накрытый к завтраку стол. — В чём дело, дорогая? — мягко спросила Оэлун, на которой были траурные одежды. — Вам не подошло моё платье? Поскольку вчерашнее известие канцлера было слишком неожиданным, для девушки не успели пошить подобающее одеяние, поэтому свекровь предложила ей одно из своих. — Прошу простить, госпожа, — не поднимая глаз, ответила принцесса, — я отказываюсь. — Что? — вмешался в разговор Байан, на рукаве ханьфу которого тоже белела траурная повязка. — Ваше Высочество… Тут мужчина осёкся и еле успел проглотить рвущееся с языка: «Вы с ума сошли?» — Подождите, дорогая, — Оэлун встала и осторожно положила руку на плечо Юн Ми. — Мы же, кажется, вчера договорились, что традиции надо соблюдать. Принцесса, которая с трудом помнила прошедший вечер, настолько она была поглощена переживаниями о пропавшем муже, упрямо помотала головой. — Я, видимо, была не в себе, — объяснила девушка, — я отказываюсь признавать, что господин погиб. — Ваше Высочество, — уже строго обратилась к принцессе жена регента, — мы тоже от всей души надеемся, что ваш муж жив и непременно вернётся. Но есть правила, которые нужно выполнять, как бы трудно это ни было, тем более, сам император объявил траур. — Я сама поговорю с братом, — решительно заявила Юн Ми. — Это просто варварство, объявить человека мёртвым только потому, что его не смогли найти. Одним словом — я отказываюсь. И никому, даже правителю Поднебесной, меня не убедить и не заставить. С этими словами девушка вскочила с кресла и, быстро поклонившись, вылетела из столовой, так и не съев ни кусочка. Она еле сдерживала слёзы, и только слепая вера в то, что её любимый всё-таки жив, не давала ей погрузиться в пучину беспросветного горя и бесконечных рыданий. — Что это было? — оторопело спросил у жены Байан, у которого в голове не укладывалось, как женщина может настолько открыто протестовать против решения старших. — Она помешалась, да? — Оставьте её, мой господин, — устало произнесла Оэлун, снова опускаясь в кресло, у неё у самой на душе скребли кошки, при одной мысли о том, что сын убит, ей хотелось завыть. — У неё отрицание горя, это вполне нормальная реакция. Нужно время, чтобы она смирилась.***
Принцесса ехала верхом совсем рядом с Байаном, который затеял переезд своей семьи в Дайду. Оставаться в Ляояне для канцлера было совершенно невозможно, государственные дела требовали его личного присутствия в столице, а поскольку мужчина и так был измучен длительной разлукой со своими девочками, он решился взять их с собой, в том числе, разумеется, и Юн Ми, которая наотрез отказалась следовать в паланкине, как Оэлун с Эрдэнэ, поэтому регент, уже готовый вспылить, видя такое непослушание, всё же повиновался умоляющему взгляду супруги и позволил жене племянника вскочить в седло. Девушка была одета в бледно-жёлтый наряд, в волосах её не было привычных украшений, как и других драгоценностей, это была единственная уступка мягким увещеваниям свекрови, которую она могла для себя допустить. Принцесса по-прежнему исступлённо верила, что её супруг жив, и устроила форменную истерику три дня назад, когда Байан попытался поставить в домашнем храме поминальную табличку с именем племянника. Вспомнив об этой безобразной сцене, мужчина поёжился и с неприязнью посмотрел на Юн Ми, откровенно говоря, её поведение его раздражало, и он искренне не понимал, почему жена так настойчиво уговаривает его проявить терпение и понимание к этим возмутительным капризам. Самого канцлера по-прежнему раздирали сомнения о судьбе своего воспитанника, с одной стороны, будучи воином, он столько раз видел смерть, в том числе и солдат, великолепно владеющих оружием, что ему было совершенно ясно, что теоретически такой исход для Тал Тала был более чем возможен. Но с другой — что-то внутри него сопротивлялось этим мыслям, заставляло постоянно возвращаться в ту страшную ночь и бесконечно искать хоть какие-то зацепки, которые могли бы свидетельствовать о том, что племянник всё-таки выжил. Но тогда перед Байаном в полный рост вставал вопрос — достаточно ли лично он сделал для поисков своего воспитанника, — который, разумеется, мужчине категорически не нравился. Погрузившись в свои невесёлые мысли, регент даже не заметил, как процессия въехала в небольшую, явно бедную деревушку, унылые домики которой не оставляли сомнений, что здесь живут отнюдь не счастливо. Внезапно прямо под копыта коня Байана бросилась какая-то грязная оборванка, держащая за руки совсем юную девушку и маленького мальчика, третий ребёнок был привязан у неё за спиной. — Смилуйтесь, господин канцлер! — громко завопила она, бухаясь на колени прямо в грязь посреди улицы. Мужчина едва не остолбенел от неожиданности и еле успел остановить лошадь, чтобы не задеть странную просительницу. — Благородный господин, — продолжала выкрикивать нищенка, — мои дети погибают от голода, а теперь ещё староста требует налог в два золотых, угрожая вышвырнуть нас из нашего дома! Умоляю, спасите моих детей! Байан только ошалелыми глазами смотрел на женщину, преградившую ему путь, на мгновение он почувствовал острую жалость к этим измождённым детям, лица которых были совсем бледны, а тела худы настолько, что непонятно было, как они вообще держатся на ногах. — Я разберусь, господин регент, — заявил Чо Дан, спрыгнув на землю и намереваясь отшвырнуть наглую рвань, посмевшую обратиться к самому канцлеру. — Подождите, остановите его, — услышал мужчина тихий шёпот принцессы, в котором звучали такие решительные нотки, что он поневоле подчинился её просьбе. — Чо Дан, назад! — приказал Байан, продолжая вслушиваться в слова Юн Ми, что очень тихо, чтобы никто не мог расслышать, растолковывала ему свою мысль. Наконец, регент кивнул и обратился к нищенке: — Сколько лет твоей старшей дочери? — Одиннадцать, господин канцлер, — непонимающе ответила нищенка. — Я куплю её у тебя, — озвучил неожиданное решение регент, — в моём доме как раз требуется служанка. Женщина в первый момент оторопела, с ужасом глядя на дочь, но потом здравый смысл взял над ней верх, и она слегка подтолкнула девушку вперёд, тихо прошептав: — Так для всех будет лучше! Иди! Байан, отсчитав двадцать золотых, что было немногим больше, чем требовалось отдать за такую юную рабыню, вложил деньги в руку подошедшего к нему офицера, и тот уже передал их нищенке, которая, увидев такое богатство, моментально заголосила на все лады: — Благодарю вас, господин великий канцлер! Я буду день и ночь молить Будду за нашего спасителя! Ваша милость безгранична! Собравшиеся вокруг зеваки, с завистью взиравшие на женщину, немедленно подхватили её слова восхваления регента. Приняв самый важный и солидный вид, Байан кивнул Чо Дану, указав глазами на девушку, сейчас во всю заливавшуюся слезами, но не посмевшую и слова сказать поперёк воли матери. Офицер поклонился, давая знать своему командиру, что его приказ понят, и отвёл новую рабыню в самый хвост процессии, которую замыкали как раз такие же, как она, служанки. — А теперь — прочь с дороги! — рявкнул канцлер и пришпорил свою лошадь, мужчина искоса поглядывал на принцессу, что ни единым жестом не показывала, что хоть как-то тронута произошедшим, и во взгляде его было, несомненно, невольное уважение к её неожиданной, но пришедшейся так кстати идее. Юн Ми последовала за Байаном, она и сама от души пожалела голодных, явно шатающихся от слабости детей, девушка готова была просто подать им милостыню или отдать собственное украшение, но у неё не было сейчас ни денег, ни драгоценностей, поэтому, искренне желая помочь, она и предложила свой план регенту, заранее зная, что просто кинуть пару монет тот ни за что не согласится, опасаясь, что свидетели этой сцены потом просто разорвут слишком щедрого господина. — Спасибо вам! — тихо шепнула Юн Ми, поравнявшись с Байаном. — Это я должен тебя благодарить, — неожиданно для себя ответил мужчина, который до сих пор слышал, как народ восхваляет его доброту и щедрость, что, безусловно, ему льстило, — ведь это ты нашла выход к пользе для всех. — Всегда к вашим услугам, дядя, — склонила голову девушка. Внезапно вырвавшееся у неё обращение заставило канцлера на секунду замереть и протереть глаза. На мгновение ему показалось, что перед ним Тал Тал, но длилось это наваждение лишь миг, и тут же привычная тяжесть придавила сердце, едва успевшее радостно встрепенуться обманчивой надеждой.***
Цэрэн, что-то бормоча себе под нос, смешивала какие-то травы, очевидно, что-то ей не давалось, поэтому периодически она раздражённо цокала и встряхивала головой. Генерал молча наблюдал за ней, в его голове теснилась куча вопросов, которые он вчера, утомлённый разговором, не успел задать королеве. Самыми важными из всего этого множества было два — во-первых, где они находятся и куда направляются, потому что местность, которую Тал Тал замечал вокруг, ему была совершенно незнакома, а во-вторых, мужчине не давало покоя непонимание цели, с которой ему не просто сохранили, но и спасли жизнь. — Не отвлекай меня, — внезапно раздражённо бросила девушка, сидевшая, между прочим, к нему спиной, — закончу — тогда и спрашивай, а сейчас, будь добр, хватит прожигать меня взглядом. Стратег едва не разинул рот от изумления, его поразил, прежде всего, пренебрежительный тон королевы, а затем уже удивила её способность считывать мысли, даже не смотря на собеседника. Впрочем, решив Цэрэн лишний раз не злить, мужчина закрыл глаза и постарался объективно оценить собственное состояние. Любое движение всё ещё отдавалось болью во всём теле, проклятая рана в животе, вопреки словам королевы, противно ныла и отчаянно чесалась, хотелось содрать с себя повязку и впиться в собственную плоть ногтями, только бы унять этот невыносимый зуд. Но мужчина, стиснув зубы, терпел, он понимал, что сделает себе только хуже, пойдя на поводу у этого безрассудного желания. Чтобы отвлечься от физического дискомфорта, Тал Тал постарался погрузиться в приятные воспоминания, но память настойчиво подсовывала ему лишь картину гибели Октая, непрозрачно намекая, что прежде, чем переходить к хорошему, необходимо было смириться с этой потерей. Но, учитывая невозможность остаться одному, чтобы можно было дать волю своему горю, стратег упорно гнал от себя эти видения и, чем больше он запрещал себе об этом думать, тем активнее сопротивлялось бессознательное, снова и снова заставляя его переживать этот момент, что отзывался в нём лишь новой волной боли. Генерал не признавался сам себе, но, пожалуй, этот конь был едва ли не единственным живым существом, к которому он относился с неизменной теплотой и даже нежностью, настолько преданным другом он стал для своего хозяина. Люди, окружавшие Тал Тала, никогда не пользовались его безоговорочным доверием, он привык всегда сомневаться в их поступках и жизнь не раз доказывала правильность этой позиции. Октай же был единственным, кто не подводил и не разочаровывал его никогда. Не раз мужчина ловил себя на том, что мысленно, а то и вовсе вслух, если совсем забывался, разговаривает со своим любимцем и едва ли не слышит его ответы. Что было, конечно, дьявольским преувеличением, но факт оставался фактом — с потерей Октая стратег будто тоже утратил ту частичку сердца, что была способна на искреннюю и глубокую привязанность. «Будда, как же глупо, — мысленно корил себя генерал, — это же всего лишь конь, да, необычайно умный, но всё-таки это просто животное, которое всегда можно заменить другим». Горькой иронии, что самым близким для него человеком оказалась лошадь, Тал Тал не замечал. Чтобы хоть немного прийти в себя, мужчина резко выдохнул и открыл глаза. Рядом с ним стояла Цэрэн и внимательно наблюдала за его лицом, погружённый в свои мысли, он даже не услышал, как она подошла к постели. — Я знаю, что твоя рана сильно зудит, — вдруг сказала девушка, — я сделала отвар, который должен помочь, выпей. И, слегка приподняв голову стратега, приставила к его губам чашу с настоем необычного зеленоватого цвета. Мужчина послушно выпил снадобье, собственно, ничего другого ему и не оставалось, только довериться этой странной женщине, мотивы которой были ему совсем непонятны. — А от твоей душевной раны лекарства нет, — внезапно заявила королева, — могу лишь посоветовать верить, что ты встретишься с тем, кого потерял, в следующей жизни. Тал Тал с трудом заставил себя сохранять бесстрастное выражение лица, то, как легко она считывала его мысли и эмоции, пугало мужчину, хоть он и никогда бы в этом не признался. — Куда направляется твой народ? — желая сменить тему, спросил генерал. — Мы движемся на северо-запад, к Семиречью, — ответила Цэрэн, не видя необходимости скрывать от него эту информацию. — Там мы переждём, пока ваша жадность не погубит вас самих, и заложим основу нового государства, в котором будут заправлять монголы. — Что ты имеешь в виду под «нашей жадностью»? — уточнил стратег. — А как это назвать иначе? — глаза девушки зло сощурились. — Мы такие же потомки Чингисхана, как и вы! Но вы посмели обнажить против нас меч в угоду своему глупому правителю. И дух великого воина не замедлит покарать вас! Скоро вы увидите закат вашей империи! Во взгляде королевы мелькнуло пламя фанатичного огня, которое, если бы Тал Тал не лежал, заставило бы его отшатнуться. — Понятно, — максимально ровно произнёс мужчина, — позволь тогда узнать, зачем же ты тогда меня спасла, а не бросила там, на дороге, а то и вовсе не добила? — У меня на это было сразу три причины, — усмехнулась Цэрэн, мгновенно успокаиваясь. — Ну, во-первых, твоя жизнь может стоить больших денег. Генерал молчал, явно ожидая продолжения, мысль о выкупе не раз приходила ему в голову, но тогда уже самое время было этим заняться, ведь уже было понятно, что рано или поздно, но он поправится. Однако, по-видимому, у девушки были и иные резоны, раз она не требовала от него признания о его родственных связях с канцлером и самим императором. — Во-вторых, мне просто было интересно, — королева улыбнулась, — смогу я или нет. — Сможешь что? — переспросил стратег. — Поставить тебя на ноги, — пояснила Цэрэн, — я давно лечу людей, и мне нравится это искусство, ведь оно даёт власть воскрешать обречённых или же погубить здоровых, всё зависит только от моего желания. Но, признаться, настолько тяжёлой раны, как у тебя, мне до этого момента излечить не удавалось, ты был хорошей возможностью для экспериментов. Тал Талу казалось, что эти слова больше всего были похожи на бред сумасшедшего с манией величия, настолько диким было это объяснение. — И какова же третья причина? — решив, что ничего более необычного он уже не услышит, задал следующий вопрос генерал. — А третью ты узнаешь, когда окончательно поправишься, — девушка уже улыбалась во весь рот, похоже, её этот разговор только забавлял. Внезапно её настроение резко изменилось, она отошла к столу и налила в чашку новое снадобье. — Пей, — почти зло сказала королева, снова помогая мужчине приподнять голову, но в этот раз в её действиях не было ни мягкости, ни осторожности, и стратегу стоило большого труда не поморщиться от пронзившей его боли. Выпив очередное, очевидно, сонное зелье, поскольку Тал Тала сразу же после последнего глотка стало неумолимо клонить в сон, генерал смежил веки и через несколько минут уже крепко спал. — Я же говорила, что могу спасать от страданий, а могу причинять их, — еле слышно произнесла Цэрэн, укладываясь рядом с ним. — Не разочаровывай меня. С этими словами она легко поцеловала мужчину в губы и тихо рассмеялась.