***
Месяц спустя. Тал Тал лежал в кровати, закрыв глаза и прислушиваясь к собственным ощущениям в теле. Уже несколько дней он с удовольствием отмечал, что если не двигаться, то боль совершенно не чувствовалась. Но стоило ему попробовать напрячь мышцы, чтобы сесть или хотя бы просто повернуться, рана, уже давно стянувшаяся, начинала сильно ныть где-то глубоко внутри. Ему большого труда стоили ежедневные упражнения, на которых настаивала королева. Она каждый вечер заставляла его подниматься и ходить, превозмогая острую боль. С каждым днём эти «прогулки» всё удлинялись, и генерал не мог не признать правоту Цэрэн, если сначала он мог лишь сделать буквально пару шагов, и то опираясь на плечо девушки, сейчас же стратег вполне мог обойти шатёр самостоятельно, хоть и порой останавливаясь, чтобы собраться с силами для следующего шага. Палатка, в которой в настоящее время находился мужчина, не была походной — уже не меньше пары недель как дневные перемещения отряда были окончены, и для королевы был разбит просторный шатёр, в котором было всё необходимое для жизни, включая и выделенный уголок с ванной, что отделялся от остального пространства лёгкой алой тканью, закреплённой на потолке и свисавшей до самого пола. Этот шёлковый занавес хотя бы немного сохранял лёгкую иллюзию приватности, тем не менее, Тал Тал ужасно смущался, когда Цэрэн, приказав служанкам наполнить доверху бадью нагретой водой, удалялась за штору и явно с удовольствием предавалась купанию — не раз до генерала доносился тихий девичий смех, да и улыбка, с которой королева появлялась перед ним после омовения, не вызывала сомнений в том, что водные процедуры были для неё приятным занятием. Для стратега эта вынужденная близость сосуществования с женщиной была раздражающей и попирающей все его моральные устои, он так и не привык к тому, что его личное пространство постоянно нарушалось Цэрэн: они по-прежнему спали в одной постели, все намёки и прямые просьбы Тал Тала об отдельной кровати девушка просто пропускала мимо ушей; кормила она своего пациента также исключительно самолично, при этом руководствуясь только собственными представлениями о том, что именно он должен есть, как часто и в каком количестве; рубашки, а уж тем более халата, мужчине так и не было предоставлено, королева по-прежнему методично проводила две перевязки в день, хотя генерал в этом необходимости не видел, рана уже затянулась, оставив на его теле длинный и грубый рубец; Цэрэн также продолжала поить его разнообразными настоями, ни разу не удосужившись объяснить, с какой целью они необходимы. Вообще, генерала безумно злило, что его мнение, казалось, было самым последним из всех интересующих девушку вещей, — она не просила, а приказывала; не советовалась, а действовала; не уговаривала, а заставляла. Стратег в душе проклинал собственную физическую слабость, не позволяющую ему выступать с королевой на равных. Он сам себе казался диким раненым зверем, посаженным в клетку, а Цэрэн представлялась укротителем, решающим, жить ему или умереть. Умом он хорошо понимал, что, если бы не эта встретившаяся ему целительница, его шансы выжить были бы совершенно ничтожны, при этом мужчина не чувствовал к ней благодарности, признать превосходство женщины было выше его сил, и подчиняться её прихотям ему становилось всё сложнее. Правда, несколько дней назад Тал Тал попробовал взбунтоваться, увидев, как к его губам поднесена чашка, на дне которой плескались лишь несколько капель незнакомого ему прежде ярко-голубого зелья, назначение которого было совершенно непонятным. — Я не буду пить, пока ты не объяснишь, что это, — твёрдо заявил он, глядя прямо в глаза королеве. Цэрэн лишь слегка хмыкнула, но чашу убрала, и генерал на мгновение почувствовал облегчение, но в следующую же секунду в руке девушки мелькнула сталь, и к его горлу был прижат острый кинжал. — Будешь, — тихо прошептала она, склоняясь к самому уху своего подопечного. — Откажешься — и я собственноручно отправлю тебя в следующую жизнь. Поверь, у меня рука не дрогнет. Судя по тому, что её тон был спокойным и ровным, а рука не дрожала, стратег сразу поверил, что королева говорит чистую правду. «Все равно не буду», — промелькнуло в голове у Тал Тала, и он еле подавил соблазн заявить это вслух и принять неминуемую смерть. Но, как ни удивительно, ему сейчас отчаянно хотелось жить, так сильно, как никогда прежде, недавно едва не сорвавшись в бездну, на дне которой плескалась собственная гибель, мужчина страстно желал выздороветь, освободиться от надзора своей тюремщицы и вернуться домой. Причём какое из трёх желаний в этой цепи было сильнее — этого не мог сказать и сам генерал, тем не менее, он сдался и тихо произнёс: — Ладно. И тут же ощутил, как холод клинка исчез, почувствовал вновь поднесённую к губам чашу и послушно проглотил микстуру. Цэрэн лишь усмехнулась, глядя на него, но стратег этого не видел, у него внезапно будто скрутило все внутренности, и он с трудом удержался, чтобы сохранить бесстрастное выражение лица и не выдать этой новой, изматывающей тело боли. «Я люблю вас! Люблю всей душой, всем моим существом, для меня в целом свете есть только вы… Вы один…» — внезапно пробудилось в сознании воспоминание, и проваливающийся в сон Тал Тал невольно улыбнулся, мысленно представив, как сжимает жену в объятьях. — Вот и молодец, не капризничай, — тихо сказала королева, поглаживая спящего мужчину по щеке и удивляясь тому, как резко смягчились черты его лица, — всё равно ты будешь моим, у тебя нет другого выхода.***
Неделю спустя. — Поднимайся! — властный голос Цэрэн заставил Тал Тала вынырнуть из не самого пристойного сна, в котором он очень откровенно ласкал любимую женщину. Его руки, казалось, до сих пор ощущали жар мягкой кожи принцессы, губы помнили каждый их страстный поцелуй, голова кружилась от охвативших мужчину плотских желаний. Но это возбуждение, которое, хвала Будде, было недостаточным, чтобы у него проявились внешние признаки, было сейчас совершенно неуместным, поэтому стратег, строго-настрого наказав самому себе немедленно забыть этот бесстыдный сон, осторожно сел в кровати, почти не поморщившись от привычной уже боли. — Сейчас день или вечер? — спросил он, пытаясь понять, для чего королева разбудила его. Собственно, возможных поводов было не так уж и много — еда, приём лекарств или обязательная прогулка по шатру, которую девушка никогда не разрешала ему пропустить. Палатка, где они находились, не имела окон, а ткань, из которой она была изготовлена, была очень плотной, поэтому внутри почти круглосуточно горели свечи, это сбивало с толку генерала, который давно утратил способность понимать, какое сейчас время дня. — Почти ночь, — спокойно пояснила Цэрэн, — тебе пора принять ванну, сил у тебя уже достаточно. — Ванну? — стратег уставился на собеседницу в крайней степени изумления. «Этого ещё не хватало, — чувствуя, как в нём поднимается раздражение, подумал мужчина, — я должен ещё и обнажиться перед ней? Ни за что!» — Что ты на меня так смотришь? — прищурилась королева, в глазах которой легко можно было заметить насмешку. — Твоё тело смердит, хотя ты этого, по-видимому, не чувствуешь. Тал Тал едва сдержался, чтобы не покраснеть и не ответить какой-нибудь дерзостью, слова: «Ну так и не подходи ко мне», отчаянно вертелись на языке, но он хорошо понимал, насколько жалко будет выглядеть, если он, заявив это, вынужден будет подчиниться желанию Цэрэн, а то, что девушка настроена решительно, было ему кристально ясно. Генерал хорошо помнил приставленный к горлу клинок и, осознавая, что находится сейчас в крайне невыгодном для сопротивления положении, лишь кивнул и осторожно поднялся на ноги. — Только я всё сделаю сам, — твёрдо заявил он. — Я сам, я сам, — презрительно передразнила его королева, — а когда ты голый грохнешься в обморок? Тогда мне будет дозволено рассмотреть твоё тело во всех подробностях? Стратег промолчал, признавая её правоту, в собственных силах он был сейчас абсолютно не уверен, одно дело — обойти палатку, периодически останавливаясь и приваливаясь плечом к плотной ткани стен, чтобы передохнуть и отдышаться, и совсем другое — вымыться целиком. — Иди, — Цэрэн слегка подтолкнула его по направлению к ванной, — а то вода совсем остынет. Тал Тал добрёл до уже наполненной лохани, от которой поднималась вверх лёгкая дымка пара, и, обернувшись к девушке, следовавшей за ним по пятам, попросил как можно более спокойным и ровным тоном, чтобы не выдать своего смущения: — Отвернись! Королева еле слышно хмыкнула и демонстративно развернулась к нему спиной. Мужчина, заметно успокоившись, снял штаны и неловко залез в наполненную ванну, с огромным трудом заставив себя поднять ноги, чтобы перешагнуть достаточно высокий бортик. Оказавшись, наконец, в воде, он облегчённо выдохнул и откинулся на деревянную стенку, расслабляя слегка дрожащие от напряжения мышцы тела. — Ты куда застенчивее невинной девы, — донеслось до него ироничное замечание, заставившее генерала немедленно обернуться в сторону девушки, которая, не бросив на него ни единого взгляда, подошла к бадье и, подняв с пола корзинку с розовыми лепестками, не глядя высыпала их в ванну. — Так лучше? Теперь можно повернуться? «Будто ты нуждаешься в моём разрешении», — промелькнула в голове стратега злая мысль, но он ограничился только тем, что кивнул, но тут же спохватился и ответил: — Да. Цэрэн молча расположилась на низком стульчике за его спиной и стала осторожно поливать его из маленького ковшика, зачерпывая воду из ванной. — Я хотел спросить, — Тал Тал надеялся, что разговор на постороннюю тему сможет хотя бы немного его отвлечь от неловкой ситуации, — рана уже затянулась, но всё ещё болит. Да и ты зачем-то продолжаешь перевязки. В чём смысл? — Болят у тебя швы на кишках, — словно что-то само собой разумеющееся пояснила королева, — конечно, по-хорошему, стоило бы тебя снова разрезать и убрать сухожилия ягнят, которые я использовала, но я читала, что со временем они должны раствориться сами по себе. А повязка нужна, чтобы мази продолжали впитываться через кожу, они снижают риск воспаления. — Ты меня сшивала? — генерал едва удержался от того, чтобы не обернуться и не посмотреть ей прямо в лицо, настолько невероятным было то, что он слышал сейчас. Ему встречались древние трактаты о хирургии, но в конфуцианстве операции считались абсолютно недопустимыми, так как нарушали целостность тела человека. — А как ты думал? — ответила девушка. — Тебя проткнули насквозь, у тебя шов не только спереди, но и на спине тоже. И внутри, конечно, их тоже полно. Стратег ошеломлённо молчал, наверное, только этим потрясением объяснялось вырвавшееся у него против воли: — Спасибо… — Совершенно не за что, — весело произнесла Цэрэн, — это было даже забавно, никогда раньше такого не делала. Нет, сшивать кожу мне, конечно, доводилось не раз, а вот копаться внутри тела — это случалось только с трупами. Тал Тала передёрнуло от омерзения при этих словах, но он постарался не подавать виду, насколько шокирован таким признанием. — То есть ты режешь трупы? — для него, как для конфуцианца, представить подобное занятие было практически невозможно, тем более, для женщины. — Либо делай хорошо, либо никак, — слегка пожала плечами девушка. — Ещё Хуа То делал операции лет так тысячу назад, вот мне и было интересно попробовать. Про знаменитого китайского хирурга мужчина неоднократно читал, но до этого момента считал эти трактаты явным преувеличением, он знал, что распространение конфуцианства практически запретило медицинские исследования человеческого тела, и только сейчас задумался над тем, насколько это было действительно оправдано. Впрочем, погрузиться в эти мысли генерал не успел — женские руки, осторожно коснувшиеся его волос, заставили его вздрогнуть всем телом и вновь ощутить неловкость и смущение. Цэрэн между тем спокойно перебирала ставшие почти чёрными мокрые пряди, тщательно втирая в них собственноручно ей сваренное мыло, но от неё не укрылась реакция её подопечного, и она, не прекращая своего занятия, тихо сказала: — Постарайся просто расслабиться. Я, конечно, наслышана, что в Юань женщина и близко не может подойти к мужчине, но я королева, это особый случай. Да и, в целом, девушки у нас куда менее застенчивы, чем у вас. — Что ты имеешь в виду? — не понял Тал Тал, для которого уже верхом неприличия было вести такие разговоры, особенно с женщиной. — У нас учитывается мнение самой девушки, хочет ли она замуж за того, кто предлагает ей брак, — пояснила Цэрэн, — поэтому нередки случаи, когда, прежде чем дать согласие, будущие жених и невеста знакомятся, встречаются, узнают друг друга. Но ваши обычаи тоже очень сильны, девственность, первая брачная ночь, наутро кровь на простыне — всё, чем вы, мужчины, так кичитесь, пока сохраняется, — она неодобрительно покачала головой, — но, хвала Будде, я королева и для меня другие правила. — Почему? — стратег никак не мог взять в толк, в чём разница. — Почему-почему, — слегка раздражённо произнесла девушка, явно раздосадованная его несообразительностью. — Ну, представь, что королева выбрала тебя в мужья — неужели тебя будет интересовать, первый ты у неё или нет? Нет, ты просто будешь счастлив стать королём и возвыситься так, как не мог до этого и мечтать. Тут генерал предпочёл благоразумно промолчать, конечно, на королеве он никогда не женился, но при этом все необходимые формальности перед его браком с принцессой были соблюдены, и ему с дядей Док Ман, проводивший телесный осмотр, со всем почтением доложил, что Её Высочество невинна. — И, отвечая на твой невысказанный вопрос, я не девственница, — без тени смущения продолжила Цэрэн, — в моей постели были мужчины, и я прекрасно осведомлена, что им нравится и как получать и доставлять удовольствие. Тал Тал буквально остолбенел от такой откровенности, впервые на его памяти девушка настолько фатально ошиблась, он и не думал переходить на личности и выяснять настолько интимные моменты. Находясь в полном замешательстве, он даже сначала не заметил, что руки королевы опустились на его плечи и мягко поглаживали кожу, намыливая её и аккуратно спускаясь на спину и грудь. Осознав, что происходит, мужчина чуть ли не вспыхнул и, накрыв её ладонь своей рукой, смущённо сказал: — Остальное я сам. — Как хочешь, — девушка не стала настаивать, — только не поднимайся на ноги, пока не закончишь, не то рухнешь прямо тут, а я тебя на кровать не дотащу. С этими словами она вышла, задёрнув за собой штору, и стратег моментально почувствовал себя значительно лучше. Он определённо полагал, что куда предпочтительнее не так тщательно вымыться самостоятельно, чем терпеть совершенно неприемлемые для себя прикосновения.***
Юн Ми послушно следовала за Байаном, стараясь не замечать сочувственных взглядов, что бросали на неё тайно или открыто почти все встречавшиеся им на пути — начиная от евнухов и служанок, и заканчивая наложницами и жёнами императора. Как на зло, во дворце сегодня было особенно многолюдно, казалось, все высыпали из своих покоев, чтобы поглазеть на принцессу. Девушка всей душой ненавидела эти перешёптывания за своей спиной, в которых слышала не столько сострадание, сколько любопытство. Даже среди вымуштрованных солдат регента и то встречалось немало желающих обсудить свежие сплетни, а уж при дворе и подавно пересуды не утихали. Гордо вздёрнув голову, Юн Ми следовала по хорошо знакомым ей тропинкам и переходам, удивительно, но место, в котором она провела большую часть своей жизни, сейчас казалось ей чужим и неприятным, буквально на каждом шагу она натыкалась на что-то, что напоминало ей о муже: вот тот гостевой дворец, где он когда-то останавливался вместе с дядей, вот мостик, на котором они прощались лет десять назад, а уж завидев дверь в библиотеку, девушке с трудом удалось удержаться от слёз. Пытаясь справиться с собой, принцесса старалась дышать глубоко и ровно, но вдруг до неё донеслись слова, сказанные с противным смешком: — А он точно погиб? Или просто сбежал от неё? Девушка просто задохнулась от гнева и немного замедлила шаг, борясь с собой, чтобы не повернуть голову на источник звука. «Успокойся, — повторяла она самой себе, — ты должна быть выше этих гадких измышлений!» Внезапно Юн Ми поняла, что канцлер, шедший в двух шагах впереди неё, резко изменил направление и буквально понёсся в сторону хихикающих служанок, которые, заметив его приближение, мгновенно смолкли и принялись со всем демонстрируемым усердием натирать дощатые полы. — Кто это вякнул? — прогремел Байан, свирепо оглядывая стайку девушек, желающих сейчас только одного — провалиться сквозь землю, лишь бы не чувствовать на себе взгляд регента, полыхавший яростью. — Немедленно признавайтесь! — Это она! — почти в унисон заявили несколько служанок, чуть ли не отскочив от своей товарки, что, вся сжавшись, продолжала стоять на коленях, нервно теребя в руках тряпку. — Ты понимаешь, что ты мелешь?! — грозно спросил канцлер, приближаясь к девушке. — За оскорбление Её Высочества я лично прикажу тебе язык отрезать или вообще повесить! — Дядя, — принцесса, догнав Байана, успокаивающе положила руку на его плечо, — не стоит, прошу вас! — Да ты слышала, что она несёт?! — мужчина, казалось, не отдавал себе отчёта в том, что говорит и делает, он впервые обратился к Юн Ми на ты, да ещё и в присутствии слуг. Та не успела даже ответить, как сплетница бросилась к её ногам, умоляя: — Пощадите меня, Ваше Высочество! Небом заклинаю вас! — Что здесь происходит? — раздался обеспокоенный голос старшего евнуха, который, как всегда, оказался в нужном месте в нужное время. — Совсем ты этих девок распустил, — напустился на него регент, — чешут языками зазря! — Простите, господин канцлер! И вам приношу свои извинения, Ваше Высочество! — Док Ман склонился в низком поклоне. — А ты… — он бросил гневный взгляд на служанку, что продолжала едва слышно поскуливать у ног принцессы, но договорить не успел. — Старший евнух, — спокойно произнесла Юн Ми, — всыпьте ей десять палок и отправьте работать в одиночестве, чтобы не с кем было судачить. — Слушаюсь, Ваше Высочество, — снова поклонился тот и, подняв служанку с колен, потащил за собой. Байан, негодование которого уже несколько улеглось, неодобрительно посмотрел на жену племянника. — Вы слишком добры, Ваше Высочество, — укоризненно сказал он. — Говорите мне ты, дядя, — улыбнулась принцесса. — Спасибо, что вступились за меня. По правде сказать, Юн Ми бы предпочла, чтобы регент проигнорировал этот инцидент, но, раз уж тот уже вмешался, невозможно было остаться в стороне. Девушка хорошо понимала, что Байан, впавший в раж, действительно мог приказать убить так неосмотрительно ляпнувшую дерзость служанку, поэтому и постаралась максимально облегчить участь этой глупой дурочки. «Тем не менее, на будущее надо будет учесть вспыльчивость канцлера, — отметила про себя принцесса, — если бы я сразу остановила его, неприятной ситуации можно было бы избежать». — Глупости, — притворно сердито заявил мужчина, в душе сильно смущённый её благодарностью, — мы же одна семья. Давай-ка поторопимся, Его Величество ждёт нас.***
— Сестра! — Тха Хван, едва завидев девушку на пороге, мгновенно подскочил к ней и заключил в объятья, слегка баюкая её, как маленькую. — Я просто ужасно соскучился! — заявил он, нисколько не покривив душой. Действительно, император настолько привык видеть Юн Ми каждый день, что ему казалось очень странным, когда принцесса практически исчезла из его жизни после замужества, иногда сестра писала ему, но он был совсем не мастер излагать свои мысли на бумаге, поэтому их общение практически прекратилось. И теперь мужчина был вне себя от радости, хоть и понимал, что повод для их встречи был совсем неприятным, если не сказать больше. Наконец, выпустив девушку из объятий, брат окинул её внимательным взглядом и заявил: — Ты плохо выглядишь! Совсем бледная, похудевшая, осунувшаяся… — ему и в голову не приходило, что пришлось пережить сестре за последние пару недель после известия Байана. — Ну, ничего, скоро ты вернёшься во дворец и всё будет по-прежнему. — Я вернусь? — Юн Ми на мгновение будто онемела и перевела взгляд на помрачневшего регента. — Ваше Величество, в этом нет никакой необходимости, я вас уверяю! Дядя и его супруга заботятся обо мне, как о родной дочери! Я не хочу их покидать! Услышав эти слова, регент растрогался, на самом деле, конечно, в этом была куда большая заслуга Оэлун, чем его лично, но мужчине было очень приятно, что принцесса так откровенно выражала свои симпатии перед императором. — А как же я? — спросил Тха Хван, слегка надувшись, как обиженный ребёнок. — Меня ты, значит, уже не любишь? — Ну, что вы, Ваше Величество, — торопливо заверила девушка, — вы по-прежнему в моём сердце и я была сама не своя от нашей разлуки! Но ведь теперь я принадлежу роду господина канцлера, и моё место в его доме, а не в вашем. — Слышать ничего не желаю! — запальчиво заявил император и строго посмотрел на Байана: — Ты ей этой ерунды наговорил? Мы же с тобой договорились! — Договорились? О чём? — Юн Ми переводила непонимающий взгляд с одного мужчины на другого. — Его Величество приказал, чтобы вы через некоторое время вернулись во дворец, — Ки Нян сочла уместным вмешаться и в свою очередь тоже обняла принцессу. — Мы будем очень рады, Ваше Высочество! Девушка моментально каким-то невероятным чутьём уловила фальшь в этих словах и с подозрением уставилась на жену брата, которая продолжила, как ни в чём не бывало: — Наверное, вам очень тяжело находиться там, где вы были счастливы с супругом, дорогая. Обращение, которое Юн Ми привыкла слышать от свекрови, неприятно резануло слух. — Вовсе нет, Ваше Высочество гвиби, я всем довольна и намерена смиренно ждать возвращения мужа, — голос принцессы даже не дрогнул при этом признании, она и представить себе не могла, что вернётся во дворец, сделав вид, что брака с любимым мужчиной в её жизни никогда не было, что расстанется с Оэлун, в которой нашла для себя мать, что не будет больше видеть, как растёт и меняется Эрдэнэ. — Послушай, — растерянно произнёс Тха Хван, поглядывая на любимую жену, словно желая спросить, в своём ли уме принцесса. — Тебе, конечно, больно это признавать, но Тал Тал погиб… Надо смириться и жить дальше, ты ещё можешь выйти замуж и быть счастливой. — Ни за что! — выкрикнула Юн Ми, но тут же взяла себя в руки и холодно заявила: — Я, скорее, отправлюсь в монастырь, чтобы сохранить верность мужу до конца своих дней, чем променяю память о нём на какого-то постороннего мужчину. Император, услышав это, просто разинул рот и беспомощно оглянулся на Байана и Ки Нян: — А вы двое чего молчите? Образумьте её, наконец! Канцлер сделал несколько шагов по направлению к девушке и, слегка приобняв её за плечи, тихо сказал: — Послушай, девочка, государь прав, если бы Тал Тал был жив, я бы непременно нашёл его, поверь мне! — Если бы он умер — вы нашли бы тело, — мгновенно отстраняясь от регента, возразила девушка. — Разве не так? — она подняла на канцлера умоляющий взгляд, будто просила не отнимать у неё последнюю надежду. Байан, и так уже устав от подобных разговоров, которыми его изводили все окружающие, начиная от жены и заканчивая собственными солдатами, немного резко ответил: — Труп могло унести течением, мы проверили реку, но, конечно, не на всей её протяжённости. Юн Ми при этих словах еле слышно всхлипнула, но сдержалась, увидев перед собой Ки Нян, которая, со свойственной ей рассудительностью, сказала, мягко взяв принцессу за руку: — Дорогая, давайте с вами договоримся. Его Величество милостив и даёт вам год… — Уже на две недели меньше, — совсем не к месту влез Тха Хван. — Почти год, — поправилась гвиби, от души желая, чтобы император немного помолчал, а не заводил принцессу ещё больше. — Если за это время наставник не объявится — мы соберёмся семьёй и всё обсудим, хорошо? — Спасибо, Ваше Высочество. Благодарю вас, Ваше Величество, — заставила себя поклониться им обоим девушка, — вы очень добры. Последняя фраза была всего лишь формальностью, никакой доброты к себе Юн Ми не ощущала, она страстно желала одного — чтобы её оставили в покое во дворце Байана, с близкими ей людьми и дорогими сердцу воспоминаниями. Но правила этикета, уже въевшиеся в её кровь, заставляли повиноваться брату хотя бы на словах. — Что ж, Ваше Величество, с вашего дозволения, мы пойдём, — сказал канцлер, у которого сердце разрывалась при виде печальных глаз принцессы, — думаю, Её Высочеству не мешает немного отдохнуть. — Да погодите вы! — воскликнул император. — Ты же ещё не видела нашего Аю, он просто потрясающее чудо! — Простите, государь, но я чувствую себя очень усталой, — поддержала регента Юн Ми, которой нестерпимо хотелось оказаться подальше и от дворца, и от брата, — думаю, господин Байан будет не против сопровождать меня завтра? Тогда я с радостью познакомлюсь с моим дорогим племянником. — Ну… — разочаровано протянул было Тха Хван, но, заметив предостерегающий взгляд Ки Нян, счёл за лучшее согласиться. — Конечно, иди отдыхай! И всегда помни, что я буду рад тебя видеть. Даже если господин канцлер не сможет тебя сопровождать, ты всегда можешь прислать мне записку, и я пошлю за тобой Колту. С этими словами император подошёл к девушке и нежно поцеловал её в лоб на прощание.***
— Господин Байан, — едва выйдя из покоев брата, обратилась к канцлеру Юн Ми, — вы и вправду считаете, что мой муж погиб? — Не знаю, — задумчиво отозвался регент, — слишком много вопросов и слишком мало ответов. Давай поговорим дома, здесь, на виду у всех, нелучшее место для таких разговоров. Принцесса согласно кивнула и постаралась принять бесстрастный вид, чтобы никто из случайно встреченных по дороге людей не догадался, насколько ей тяжело и горько. Вместо того, чтобы успокоить, встреча с братом ещё больше разбередила её душу, до этого момента девушка даже не задумывалась, насколько сильно привязалась и к мудрой свекрови, и к очаровательной Эрдэнэ, и даже к Байану, которого хоть и знала совсем мало, но он, несмотря на грозный вид, всегда был к ней добр и снисходителен. И теперь лишь одна мысль, что её, только что привыкшую к новому для неё миру, выдернут из него по прихоти императора и вновь запихнут в золотую клетку дворца, где каждый шаг вновь будет под бдительным надзором, приводила Юн Ми в отчаяние. Также неосторожно обронённое Тха Хваном замечание о новом браке заставляло её сердце сжиматься от страха, она слишком хорошо знала, насколько брат может увлечься понравившейся ему идеей и действительно выдать её замуж против её же собственной воли. Принцесса лишь страстно молилась, чтобы ей хватило мужества и сообразительности, как несколько лет назад, чтобы избежать столь печальной и нежеланной участи. Погружённая в свои мысли, девушка не заметила, как им дорогу преградил наместник О, с откровенной неприязнью смотревший на регента. — Байан, — протянул он, — соболезную твоему горю. — Благодарю, — на ходу буркнул регент, даже не думая останавливаться. — Ты потерял своего единственного наследника, — притворно вздохнул господин О, — представляю, как тебе, должно быть, тяжело. Канцлер замер и, напряжённо сощурив глаза, повернулся к говорившему. — А ведь я тебя предупреждал, что быть вторым человеком в Поднебесной после императора, очень опасно, — продолжал тот, — если слухи правдивы, кроме племянника ты ещё и чуть не лишился дочери. Впрочем, какой прок в девчонках, не так ли? Отравили и отравили, — мужчина слегка пожал плечами. — Что-то ты слишком много об этом знаешь, — с подозрением произнёс Байан, и от Юн Ми не укрылось, как быстро забегали глаза наместника при этом обвинении, она буквально впилась глазами в его лицо, понимая, что стала невольной свидетельницей чего-то важного. Тем временем регент, которого всего внутри затрясло от упоминания происшествия с Эрдэнэ, да ещё и в таком пренебрежительном тоне, спросил: — Ну-ка, выкладывай, что тебе известно? — Не больше, чем всем остальным в этом дворце, — противно улыбнулся господин О, — просто будь осторожен, ведь тот, кто один раз уже поднял руку на ребёнка, может предпринять и следующую попытку, не приведи Будда. Канцлера уже заметно колотило от охватившей его ярости, он было наполовину обнажил меч, но вовремя услышав предостерегающий шёпот принцессы: «Дядя!» — немного пришёл в себя и вложил клинок обратно в ножны. Впрочем, мерзкой ухмылки, игравшей на губах завистника, Байан так просто снести не смог, поэтому вцепился в ворот его халата и изо всех сил впечатал наместника в стену павильона, едва ли не приподняв того одной рукой. — Немедленно говори! — в гневе прорычал регент. — Кто пытался убить мою дочь? Господин О, совсем не ожидавший такой реакции и чувствовавший себя на территории дворца в полной безопасности, попытался оттолкнуть железную руку канцлера, но, поняв, что это ему не удастся, моментально растерял весь запал и тут же пошёл на попятную: — Ты сумасшедший, — прошипел он, — я всего лишь хотел выразить сочувствие! И предостеречь! Я много лет при дворе, в отличие от тебя, и хорошо знаю местные нравы! — Если я узнаю, что за этим стоишь ты, — с угрозой произнёс Байан, — если только узнаю… — Да отпусти ты! — прохрипел наместник и, почувствовав, что рука регента разжалась, заносчиво проговорил: — Ведь даже если и так, ты ничего не сможешь мне сделать, ровным счётом — ничего! — И тут же предпочёл убраться подальше от взбешённого противника, торопливо поклонившись принцессе, которая спокойно наблюдала за этой сценой. — Почему вы не добились от него признания, господин? — едва они остались одни, спросила Юн Ми. — Он же почти готов был сказать правду. — Почти, да не совсем, — неохотно ответил канцлер и с горечью добавил: — Кроме того, он прав, доказательств у меня нет, а без них Его Величество и слушать меня не станет. — Правду в любом случае знать полезно, дядя, — еле заметно улыбнулась девушка. — А что касается императора — я что-нибудь обязательно придумаю. И снова сердце Байана внезапно резко запрыгало в груди, ему опять показалось, что он слышит не нежный мелодичный женский голос, а низкий баритон Тал Тала, который бы непременно сказал эти же слова, будь он сейчас рядом.***
Два месяца спустя. Цэрэн, лёжа в постели, внимательно рассматривала спокойно спящего рядом с ней мужчину. Света, что давала единственная свеча, стоявшая в изголовье кровати, было недостаточно, но девушка настолько хорошо изучила его черты, что, казалось, она сможет увидеть это лицо и в абсолютной темноте. Её пленник уже окончательно поправился, и королева сейчас была как никогда близка к своей цели, ради которой приложила столько усилий, чтобы вернуть его к жизни. Но Цэрэн сперва хотелось как следует насладиться своим триумфом, она не сомневалась, что её план будет успешен, ибо считала, что не родился ещё тот мужчина, который бы мог противостоять ей и не подчиниться её искусству — как травницы, так и искушённой в любовных играх женщины. С тех пор, как Цэрэн себя помнила, её всегда окружали мужчины, любимый отец, обожаемый старший брат, советники, солдаты, даже девушки-служанки у неё появились только когда её тело уже начало приобретать женственные формы, до этого девочка обходилась помощью евнухов, что специально были куплены её отцом на невольничьем рынке. Мужчины восхищали и завораживали её, их недюжинная сила, властность, воинское мастерство, даже резкие словечки, что проскальзывали в речи, хоть они и старались следить за собой в присутствии ребёнка — всё это безумно притягивало девочку. С малых лет она привыкла крутиться у них под ногами, на тренировочном плацу, на пирах и приёмах, да и просто в обычной жизни она предпочитала общество мужчин и старалась походить на них, училась сражаться, терпеть боль, кратко и ёмко выражать свои мысли. Не раз она жалела, что не родилась мальчиком, но, однажды поставив перед собой цель добиться к себе уважения и ничем не уступать мужчинам, Цэрэн планомерно её добивалась, и лёгкие усмешки, которые мелькали на их лицах при виде принцессы, одетой в простое мужское платье, что откровенно забавляла и, честно сказать, постоянно мешалась, постепенно стали сменяться признанием её стойкого характера и действительно выдающихся для женщины способностей. Она стала своей в этом мужском мире и была этим действительно счастлива. До того дня, точнее, той ночи, когда прежняя Цэрэн умерла. Она как вчера помнила каждое мгновение того кошмара, случившегося буквально на следующую ночь после того, как отец устроил грандиозный пир в честь её шестнадцатилетия. Девушка внезапно проснулась в объятьях солнца её жизни, самого лучшего в мире брата, который гладил её по волосам и, полностью обнажённый, прижимался к ней так сильно, будто хотел раствориться в её теле. — Что ты делаешь, Наран? — недоумевающе спросила Цэрэн. — Я люблю тебя, моя девочка, — хриплым голосом произнёс тот, — позволь мне любить тебя, тебе будет хорошо, просто раздвинь ножки и не сопротивляйся. — Не надо, — прошептала девушка, понимавшая, что происходит что-то постыдное и отвратительно неправильное. — Прошу тебя, Наран, отпусти! — Тише, моя родная, — тихо и ласково уговаривал брат, пока его жадные руки блуждали по её юному телу, — ты же хочешь, чтобы мне было хорошо? Ведь хочешь? — Да, но… — Цэрэн не успела закончить фразу, мужчина властно и настойчиво завладел её губами, не давая ни малейшего шанса увернуться от этой ласки, проник языком в рот сестры и еле слышно застонал от удовольствия, а его руки между тем освобождали её ночной одежды. Наконец, развязав и стянув с неё рубаху, он на мгновение замер, восторженно рассматривая её обнажённую грудь, а потом резко и больно, так, что девушка вскрикнула, сжал её ладонью и принялся большим пальцем играть с соском, который медленно твердел от его прикосновений. — Наран, — простонала Цэрэн, — я не хочу! Не делай этого! — Тс-с, малышка, — прошептал он ей прямо в ухо, и по телу девушки пробежала дрожь, но не вожделения, а ужаса. — Сегодня я хочу слышать от тебя только «да» и «ещё», поняла меня, маленькая моя? Только эти два слова… Чувствуя, что рука брата уже забралась к ней в штаны, и теперь исступлённо натирала там совершенно сухие складки, Цэрэн беззвучно заплакала и, понимая, что абсолютно бессильна, лишь повторяла: «Не надо, прошу тебя…» — Плохая девочка, — явно недовольным голосом произнёс Наран и, засунув ей в рот пару пальцев, приказал: — Оближи, тебе же лучше будет! Девушка, подчиняясь силе мужского желания, принялась старательно обсасывать их, но во рту у неё пересохло от страха и омерзения, поэтому, когда брат снова дотронулся до неё между ног, влаги там так и не появилось. Цэрэн услышала, как он тихо выругался, поднявшись, резко стащил с неё штаны и без особого труда развёл её бёдра, опускаясь на девушку всем телом. Она почувствовала, как в неё ворвалось что-то огромное и горячее, впрочем, возможно, это ощущение было лишь от резкой, пронзительной боли, что завладела, казалось, всем её существом. — Уже почти всё, ты умница, — услышала она шёпот брата, — чуть-чуть потерпи и станет хорошо… Очень хорошо… Но боль всё никак не оставляла Цэрэн, и, когда Наран стал двигаться в ней, сначала мягко и осторожно, но с каждым разом он погружался в неё всё стремительней и грубее, девушке казалось, что её лоно превратилось в одну сплошную кровавую рану. Она с трудом сдерживала крики боли, лишь крепче стискивала зубы, чтобы не застонать. Наконец, сделав последний, особенно болезненный и глубокий рывок внутри неё, брат зашипел что-то невнятное и рухнул на неё, вдавливая её в кровать и не давая выбраться из-под него. Через несколько минут он отдышался и, покрывая поцелуями её лицо, тихо произнёс: — Ты просто невероятная, сестрёнка. Я так долго мечтал об этом, моя сладкая… С тех пор он приходил к ней почти каждую ночь, сначала Цэрэн просто безразличной куклой лежала под ним, позволяя брату делать с ней всё, что он хочет. Девушка так и не решилась пожаловаться отцу, опасаясь, что тот предпочтёт убить её, а не своего законного наследника. Но, когда однажды они пришли к ней вдвоём, она окончательно поняла, что её жизнь никогда уже не будет прежней. Самые любимые и близкие мужчины её просто уничтожили, и Цэрэн поклялась, что не сдастся и, хотя тогда она ещё не понимала, как именно, превзойдёт их, заставив признать своё превосходство. У неё появилась новая цель и все силы, все эмоции она бросила на её достижение. Переборов собственное отвращение, она училась ублажать мужчин в постели, не чураясь ничего, что от неё требовали. И постепенно с чувством мстительного злорадства Цэрэн всё чаще стала замечать, как эти сильные, волевые белым днём личности под покровом ночи превращались в униженных, молящих о её ласках слюнтяев. Завладев телами двух любимых прежде мужчин, она постепенно подчинила себе и их разум, став правой рукой отца и отодвинув в тень брата. Спустя несколько лет девушке представился поистине уникальный шанс. Увязавшись с мужчинами в очередную битву, она улучила удобный момент и выпустила две стрелы, поразив отца и брата точно в сердце. Но совсем не мщение было её целью — она просто хотела стать королевой, той, над которой не будет иметь власти ни один мужчина. По счастью, никому из участвовавших в битве воинов не пришло в голову задаться вопросом, почему король и наследный принц были убиты с тыла. «Мужчины, — смеялась про себя Цэрэн, не забывая изображать великую скорбь, как того требовали обстоятельства, — они всегда самые умные, хотя на деле — абсолютные глупцы». Они давно перестали вызывать у неё восхищение, и превратились лишь в средства для достижения собственных целей, она убила отца и брата, чтобы стать полноправной повелительницей джалаиридов, и с тех пор никто не мог остановить её, стоило лишь кому-то заикнуться о том, что девушка, возможно, принимает неверное решение, вскоре этого человека находили мёртвым, причём обычно умершим самой естественной смертью. Арсенал изобретённых Цэрэн зелий был весьма обширен, чтобы не вызывать прямых подозрений, и вскоре в народе пошла слава о том, что она избранная и сам Будда наблюдает за ней и устраняет её недоброжелателей, дерзнувших встать у неё на пути. И вот сейчас перед ней лежало очередное тело, которому предстояло ещё больше возвысить её и укрепить свою власть. «Но не могу не признать, твой контроль над собственными желаниями просто потрясающий, — мысленно обратилась она к мужчине, — ведь ты сейчас должен просто сгорать от вожделения, а упорно делаешь вид, что ничего особенного не происходит. Что ж, придётся тебе помочь». Улыбнувшись своему решению, Цэрэн поднялась с постели, задула свечу и, когда палатка погрузилась в непроглядную темноту, полностью разделась, небрежно бросив одежду около кровати. Затем она улеглась обратно, почти вплотную придвинувшись к спящему, и аккуратными движениями стала одной рукой слегка поглаживать его лицо и волосы. Судя по тому, что мужчина дышал глубоко и ровно, он вряд ли ощущал эти прикосновения, и королева стала действовать чуть смелее, её рука медленно спустилась к его плечу, прошлась по обнажённой груди и животу, на котором уже не было повязки. Немного разочарованная отсутствием малейшей реакции на свои действия, девушка опустила ладонь ещё ниже, и через тонкую ткань штанов почувствовала возбуждённо твёрдую мужскую плоть. «Как я и думала, ты умираешь от желания, — подумала Цэрэн, и её губы сами собой расплылись в улыбке. — Ну же, просыпайся!» Она медленно погладила член по всей длине, на секунду задумавшись, не стоит ли сейчас развязать завязки на штанах, чтобы они не мешались, но в этот момент мужчина резко выдохнул и чуть подался бёдрами вперёд, будто прося её продолжить ласку. Тогда девушка плотно обхватила его орган у самого основания и, приподнявшись, мягко накрыла его губы своими. Внезапно королева почувствовала, что он ответил на её поцелуй, ответил яростно и страстно, крепко прижав её к себе за затылок одной рукой, а другой обхватил за талию, вынуждая распластаться на нём. Продолжая сминать нежные губы, он всё глубже проникал в её рот языком, заставляя её отвечать тем же. Цэрэн же просто умирала от восторга, чувствуя свою власть над его телом, которое отзывалось на каждое её умелое движение. В следующее мгновение он резко опрокинул её на постель, оказавшись сверху, и девушка ощутила такое желанное давление его члена внизу живота. Она тут же пожалела, что не сняла с него штаны, и их тела сейчас разделяла эта тонкая, но безумно раздражающая ткань.