***
Три месяца спустя. Цэрэн распахнула глаза и с удовольствием потянулась, разминая ещё немного скованное сном тело. Задев рукой мужчину, мирно спящего рядом, она улыбнулась почти умиротворённо и развернулась к нему, уставившись в его лицо внимательным взглядом. «Всё-таки нельзя не признать, что он довольно привлекателен, — думала королева, вдумчиво рассматривая его, — красивый лоб, выразительные глаза, резко очерченные широкие скулы, чувственные, хоть и немного тонкие губы. А вот с этим украшением ему придётся проститься…» Девушка с лёгкой досадой дотронулась до собственного подбородка и провела пальцами вокруг рта — нежную кожу немного саднило, жёсткая мужская щетина при страстных поцелуях нещадно натирала её лицо. К счастью, Цэрэн знала верное средство, чтобы снять эту красноту и припухлость, но в дальнейшем предпочла бы избегать столь нежелательных для собственной красоты последствий. Она тихо выскользнула из постели, накинула шёлковый халат и уселась за свой привычный столик, который теперь был куда больше, чем во временном шатре, совсем недавно постройка просторного дворца была закончена, и, хотя он и был ещё не до конца декорирован в соответствии с её желаниями, королева поспешила перебраться сюда. Слегка скривившись от неприятных воспоминаний, при которых в голове моментально всплыл образ этого тёмно-рыжего пленника, Цэрэн стала осторожно вбивать подушечками пальцев лёгкую, почти прозрачную мазь, чувствуя, как она приятно холодит повреждённую кожу и успокаивает её. С удовольствием отметив, что лицо достаточно быстро приобрело привычный бледный цвет, девушка стала наносить макияж — показываться всё ещё крепко спящему мужчине на глаза в неидеальном виде в её планы не входило. К тому же ей предстояло ещё одно очень важное дело, для которого королева, пусть и не признаваясь себе, красилась сегодня особенно тщательно. Подведя чёрной тушью глаза, которые сразу стали казаться больше и глубже, она взяла широкую кисть и растушевала бежевые румяна, моментально придавшие лицу загадочную матовость. Немного поколебавшись, королева выбрала чуть более тёмный, чем обычно, тон и решительно сжала губами пропитанный помадой небольшой листок. «Прекрасно, — придирчиво разглядывая собственное отражение в зеркале, думала Цэрэн, — сильная, властная, уверенная в себе повелительница милостиво снисходит до простого смертного, позволяя ему предложить ей руку и сердце». С этой мыслью она вновь посмотрела на мужчину, нельзя было не признать, что он появился в её жизни крайне вовремя. Королева уже давно кожей чувствовала, что её советники начинают тихо роптать, ведь за четыре года её правления девушка не озаботилась появлением наследника и не давала никаких указаний о собственном браке, отговариваясь поначалу желанием вникнуть в дела народа, чтобы достойно продолжать традиции отца, а затем так кстати подвернувшейся войной с Юань. Но сейчас тянуть уже было дольше нельзя — раскрыв несколько недель назад заговор, целью которого было свержение королевы и возведение на трон её троюродного племянника, совсем недавно появившегося на свет, Цэрэн поняла, что терпение её подданных находится на пределе. Жестоко покарав заговорщиков, часть из которых была заживо сварена в кипящем масле на глазах у спокойно наблюдавшей за этим правительницы, а другие, включая так некстати родившегося младенца и его глупую мать, были отданы на съедение диким зверям, в изобилии населявшим окрестные леса. Осуждённых на казнь просто раздели до нага, привязали к деревьям и, нанеся несколько безобидных ран каждому из них, чтобы привлечь хищников запахом свежей крови, оставили на пару дней. Девушка улыбнулась, вспомнив, насколько изуродованы были тела, доставленные по её приказу обратно в город, спустя некоторое время. Их останки долго возили по улочкам, в назидание простому народу, что падал при этой жуткой процессии ниц и возносил справедливость своей королевы, не пощадившей отступников, а также с трепетом ужаса заверял её в собственной преданности. Несмотря на то, что затевавшийся бунт был вовремя подавлен, Цэрэн ясно осознавала, что просто обязана сейчас укрепить собственную власть, представив подданным своего избранника, будущего короля, и обязательно зачать наследника. К счастью, ей быстро вспомнился странный мужчина, что долгое время обивал пороги её покоев, талдыча что-то про кровную месть за свою семью и умоляя королеву выделить ему воинов для того, чтобы напасть на Дайду, который сейчас охраняла лишь дворцовая гвардия, поскольку остальная часть регулярной армии была занята военными действиями совсем в другой области империи. Впервые выслушав этого просителя, девушка просто от него отмахнулась и велела страже выкинуть его из шатра, но тот не унимался — куда бы ни пошла Цэрэн, она везде натыкалась на него, почтительно склоняющимся в поклоне и твердящим как молитву: «Выслушайте меня, моя королева, я готов принести вам клятву верности». Сначала она презрительно морщилась и небрежно передёргивала плечами, затем — просто равнодушно проходила мимо, погружённая в собственные мысли, не удостаивая его и взглядом, и лишь когда необходимость выбрать себе супруга встала перед ней в полный рост, память моментально подсунула фразу, походя брошенную мужчиной ещё при его первом визите: «Я единственный потомок великого монгольского рода». Тогда королева, взбешённая до предела своим несговорчивым пленником, юаньским генералом, которого она час назад приказала бросить в клетку к остальным рабам, не обратила на это никакого внимания, её словно заклинило на навязчивой идее во что бы то ни стало сломить волю этого наглого гордеца, посмевшего пойти против её желания, и девушка едва слушала говорившего. Но вчера, внезапно осознав, что её благосклонности давно добивается монгол, который вполне может оказаться не менее чистокровным, чем тот тупой упрямец, Цэрэн велела его разыскать и меньше, чем через час он, стоя посреди приёмного зала, склонился перед ней, сидящей на троне, замерев в надежде, что королева сменила гнев на милость. — Так ты говорил, что принадлежишь древнему монгольскому клану? — девушка сделала знак своим охранникам оставить их наедине и теперь пытливо смотрела прямо ему в лицо, полная уверенности уловить любую ложь, если он осмелится на неё решиться. — Мой отец — великий канцлер Эль-Тэмур, что правил Юань тридцать лет, — с явной сыновьей гордостью начал Тан Киши, — он был предан и убит в результате заговора, и всё, чего я сейчас хочу — отомстить за его смерть, моя королева, если вам будет угодно… — Подожди, — Цэрэн властно подняла руку, заставляя его умолкнуть, а потом внезапно приказала: — Назови имена своих предков до десятого колена! Мужчина, выкатив глаза от изумления, повиновался и начал проговаривать накрепко запечатлённую в памяти скороговорку, и с каждым его словом сердце королевы билось всё быстрее, она слегка подалась вперёд, будто призывая продолжать, и, когда Тан Киши, договорив до конца, умолк, подумала: «Никаких тюрков, никаких китайцев! Настоящий потомственный монгол! Хвала Будде, я нашла его! Точнее, он меня нашёл, и, раз так, он будет куда сговорчивей того, с кем я потеряла столько сил и времени», — при этой мысли девушка почувствовала вновь вскипающую в ней злобу, но быстро взяла себя в руки и вслух произнесла: — Я дам тебе армию, если ты выполнишь моё условие. — Благодарю, моя королева, — мужчина повалился на колени, он был готов на всё, только бы государыня исполнила его просьбу, для него давно единственной целью его существования была месть. Байан, Ки, Тха Хван — три этих имени неотступно вертелись у него в голове, не давая погаснуть жажде мщения. — Я согласен. Цэрэн довольно усмехнулась, отметив, что он даже не попросил прежде огласить её желание, поднялась с трона и подошла к нему. — Вставай, — повелительно бросила она, — не подобает будущему мужу королевы валяться в ногах. — Мужу? — Тан Киши казалось, что он ослышался, тем не менее, он выполнил приказ девушки и сейчас стоял, недоумённо глядя ей в глаза. — А что тебя удивляет? — совершенно спокойно спросила Цэрэн. — Иначе об армии даже не мечтай, а так, когда ты станешь королём, я дарую тебе законное право вести за собой воинов. Разумеется, не сразу, а только после того, как ты докажешь свою преданность и верность мне. Мужчина растерянно молчал, это неожиданное предложение настолько поразило его, что мысли разбегались и путались, он силился уловить в словах девушки фальшь, но она смотрела на него совершенно серьёзно и открыто, поэтому Тан Киши лишь глупо повторил её слова: — Доказать свою преданность и верность? — Именно, — Цэрэн неожиданно приблизилась к нему почти вплотную и положила руки ему на плечи, — можешь начать прямо сейчас… В следующее мгновение их губы встретились, и мужчина сначала несмело обнял теперь уже его королеву, которая совершенно недвусмысленно опустила ладонь на его пах, поглаживая и лаская начинающий пробуждаться член, а потом кровь ударила ему в голову, и он сам не понял, как овладел ею прямо на пушистом ковре тронного зала, отчаянно вбиваясь в это пьянящее тело и не замечая её самодовольной усмешки. Очнулся Тан Киши только после того, как взорвался глубоко внутри неё, и, тяжело дыша, недоумённо уставился на девушку. — Неплохо, — отвечая на его немой вопрос, сказала Цэрэн, более чем удовлетворённая этой внезапной вспышкой страсти, — но лучше нам переместиться в спальню и продолжить начатое там. Полночи они предавались любви в широкой постели королевы, которая показала всё своё искусство, давая любовнику время на отдых, но не снижая уровень его возбуждения, пока, вконец вымотанный своей не знавшей устали партнёршей, мужчина не провалился в глубокий сон. Девушка по-прежнему наблюдала за своим будущим супругом, но мысли её были далеко, она сосредоточенно пересчитывала, не ошиблась ли в своих расчётах, которые вчера сделала наспех прямо в тронном зале. Но по всему выходило, что знания и опыт не подвели её, и Цэрэн приложила руку к низу живота, она готова была поклясться, что эта ночь подарила ей желанного наследника, оставалось лишь подождать несколько недель, чтобы окончательно убедиться в собственной правоте по изменившемуся пульсу. На мгновение прикрыв глаза и возблагодарив милость Будды, королева вернулась к кровати и громко окликнула Тан Киши: — Просыпайся, жених, — в её голосе явно проступала ирония, — у нас сегодня ещё куча дел. Тот очнулся, резко сел в постели и помотал головой, явно пытаясь понять, что происходит. Осознание приходило медленно, ещё секунду назад крепко спящий разум не спешил побаловать хозяина воспоминаниями, и только спустя некоторое время мужчина несмело улыбнулся стоящей перед ним девушке. — Вот и отлично, одевайся, — Цэрэн бросила ему чёрный халат и, увидев, как он торопливо заворачивается в него, скрывая наготу, тут же, резко повысив голос, крикнула: — Карахан, зайди! На пороге спальни внезапно вырос плечистый воин, молча склонившийся перед своей королевой. — Проводи господина в гостевые покои и отправь к нему прислуживать трёх евнухов, — велела та. — Пусть приведут его в порядок и обязательно побреют. Тан Киши, услышав этот приказ, уже разинул рот, чтобы разразиться пространной тирадой о том, что совершенно не собирается что-то менять в собственном облике, но, почувствовав, как его будто кинжалом полоснул ледяной взгляд чуть прищуренных глаз, промолчал и, вставая с кровати, поклонился девушке: — Увидимся позже, моя королева.***
Оставшись одна, Цэрэн моментально выкинула из головы все мысли о только что вышедшем мужчине, до Совета, на котором она собиралась огласить своё решение о замужестве, времени оставалось не так много, а ей предстояло ещё одно дело. Пройдя в смежную со спальней комнату, которая планировалась исключительно для хранения нарядов королевы, правда, сейчас она выглядела удручающе пустой — придворные портнихи ещё не успели пошить достойный гардероб для правительницы, но девушка помнила, что на днях примеряла уже законченное платье, что было более чем уместно для сегодняшнего дня. Легко отыскав нужное, она кликнула служанок и, как только те появились перед ней, ткнула тонким пальцем в выбранный туалет и коротко сказала: «Это!» Наконец Цэрэн одели в дорогой наряд из золотой парчи, волосы частично закололи, чтобы удерживать довольно массивную корону, а часть локонов оставили рассыпанными по плечам, как бы подчёркивая незамужний статус своей обладательницы. Критически оглядев себя в зеркале, королева лишь слегка кивнула своим помощницам, впрочем, в этом жесте было скорее разрешение уйти, чем удовлетворение от результата их работы. — Карахан, — позвала девушка почти сразу, как те вышли, и, даже не обернувшись к двери, произнесла, нисколько не сомневаясь, что её верный охранник готов исполнять её распоряжение: — Приведи того пленного, юаньского генерала, всё как обычно. — Слушаюсь, моя королева, — воин поклонился и поспешил прочь из спальни, торопясь выполнить приказ своей госпожи. Ожидая появления Тал Тала, Цэрэн села за свой стол и, надев специальные перчатки из тонкой, но прочной кожи, принялась смешивать какое-то зелье, тихо что-то мурлыкая себе под нос. Полностью отдавшись своему занятию, она очнулась лишь услышав голос Карахана: — Моя королева, пленник доставлен. Девушка медленно обернулась и увидела генерала, что стоял на коленях, отрешённо смотря прямо перед собой. Руки его были связаны за спиной, а ноги обвивала тяжёлая цепь, позволяющая передвигаться лишь мелкими шагами. Вообще, если бы Цэрэн не следила за судьбой своего бывшего пациента, она бы вряд ли узнала его сейчас в этом жалком оборванце, одетым в какие-то драные лохмотья, кровавые полосы на которых не оставляли сомнений, что их хозяину неоднократно случалось встречаться с кнутом. Прежде ухоженные волосы потемнели от грязи и пота и спутанной копной падали на его плечи. И только гордая осанка, ведь даже преклонив колени он держал спину абсолютно ровно, и спокойный бесстрастный вид остались прежними, казалось, мужчину совершенно не трогало его унизительное положение. Все три месяца он упорно стоял на своём, когда его так же, как и сейчас, приводили в покои королевы, и она задавала ему один-единственный вопрос: «Не передумал?» Ответом ей всегда было молчание, что неимоверно злило Цэрэн, которая уже начинала подозревать, что истинной причиной её упрямства было не достижение цели, а именно желание сокрушить силу его духа, заставить покориться себе, чтобы лишний раз убедиться в собственном превосходстве. — Оставь нас, Карахан, — велела девушка и подошла к пленнику. — Как я вижу, ты продолжаешь упорствовать. Это похвально, но глупо. Посмотри на меня! Заметив отсутствие реакции на свои слова, королева едва не заскрежетала зубами от бешенства, но сдержалась, силясь не выдать, насколько он своим равнодушием ещё больше уязвляет её и так раненое самолюбие. Ловко выдернув спрятанный в рукаве платья кинжал, она прижала его к шее генерала, надавив слегка сильнее, чем это было необходимо, чтобы заставить его поднять голову, отчего клинок окрасился несколькими каплями алой крови. Тал Тал без всякого выражения смотрел ей в лицо, совершенно автоматически подмечая, что сейчас она владеет собой куда хуже обычного, ярость отчётливо проступала в тёмных глазах Цэрэн, но мужчину это абсолютно не трогало. Он давно смирился с мыслью, что, по-видимому, ему суждено умереть от её руки, в момент, когда у неё окончательно лопнет терпение, и, похоже, этот час настал. Но стратег ни в коей мере не собирался унижать себя ещё больше, о том, чтобы умолять её о милости или сдаться и удовлетворить желание врага, у него не было ни единой мысли. «Воин всегда носит свою смерть в заплечном мешке», — Тал Тал уже давно вспоминал эти слова дяди, и они странным образом дарили успокоение, он от всей души надеялся, что не посрамит честь старшего, и, когда они встретятся с ним в следующей жизни, ему не придётся краснеть перед Байаном за собственное малодушие. — Похоже, ты считаешь, что твоё упрямство — верная тактика. Но у меня плохие новости, — губы королевы скривила ледяная усмешка, — ты мне больше не нужен. Ни один мускул не дрогнул в лице генерала при этих словах, глаза выражали лишь полное безразличие к происходящему, что ещё больше выводило из себя Цэрэн, которая всем существом жаждала увидеть в них страх и мольбу, чтобы потешить свою оскорблённую гордость. — А хороших новостей для тебя нет, — в каждом слове девушки сквозила издёвка, она явно стремилась вывести пленника из себя, и, не получая обратной реакции, невольно заводилась всё больше. — Тебе дать время помолиться? Тал Тал лишь слегка отрицательно покачал головой, чувствуя, как углубляется рана на шее от приставленного к ней кинжала, и всей душой желая покончить со всем прямо сейчас. Но королева внезапно опустила клинок и резко бросилась к столу, выругавшись на ходу. «Убей! — орало её сознание, — уничтожь этого ублюдка, посмевшего насмехаться над тобой!» Не прошло и нескольких мгновений, как она снова вернулась к мужчине, держа в руках чашу, наполненную почти чёрной жидкостью. — Пей! — приказала она, приставляя слегка дрожащими от напряжения руками плошку к губам пленника. В глазах Цэрэн бушевало пламя лютой ненависти, казалось, ещё немного — и она бросится на него и растерзает голыми руками, девушку захлёстывало безумие и жгучее желание причинять боль и страдания. Она страстно хотела заставить его корчиться у своих ног в жутких муках, слышать громкие стоны умирающего, наслаждаться его беспомощностью и упиваться собственным всесилием. Тал Тал слегка отклонил голову назад, отстраняясь от протянутой чаши и тихо произнёс: — Я предпочёл бы клинок яду, — собственный голос звучал непривычно после столь длительного молчания, ведь с тех пор, как его швырнули в клетку к другим рабам, он не проронил ни слова. Но, тем не менее, мужчина продолжил: — И, конечно, хотел бы видеть своим палачом достойного врага, а не глупую истеричку, лишь по недоразумению называющую себя королевой. Презрение, с которым были сказаны эти слова, окончательно лишило Цэрэн рассудка, и она, замахнувшись кинжалом, прошипела: — Сдохни, тварь! Генерал замер в ожидании смертельного удара, в последнее мгновение позволив себе сладкое, такое тёплое и яркое воспоминание о нежных губах, что прошептали: «Я люблю вас! Люблю всей душой, всем моим существом…» «И я», — хотел было произнести Тал Тал, но почувствовал обжигающую боль в шее и лишь крепче стиснул зубы, чтобы не застонать в предсмертный миг. Он уже не осознавал, что его тело повалилось на пол и не ощущал ударов кинжала, которые превращали широкую мужскую грудь в кровавое месиво. Всё закончилось.***
Цэрэн, впав в остервенение, придавшее ей куда больше сил, чем обычно, продолжала пронзать клинком распростёртого перед ней врага. Слыша, как хрустят, ломаясь, его рёбра, она испытывала почти экстаз, заставляющий её продолжать терзать поверженную плоть, наслаждаясь каждым мигом своей мести. — Ты что творишь? — резкий мужской окрик заставил девушку немного прийти в себя и опустить уже занесённую для следующего удара руку. Тан Киши подскочил к ней и в ужасе застыл, не смея коснуться королевы, лишь обшаривал её недоумённым взглядом, в котором постепенно проступали отвращение и страх. Он давно привык к жестокости, и его никогда не трогали жуткие картины, которые он не раз наблюдал на поле боя, но зверство этой женщины повергло его в шок, заставляя дрожать всем телом. — Этот подонок испортил мне новое платье своей поганой кровью, — тоном обиженного ребёнка заявила Цэрэн, ещё тяжело дышавшая после приступа безумия, что сейчас понемногу отступало. — Мне нужно переодеться. — Конечно, — Тан Киши нервно сглотнул, но тут его взгляд скользнул по лицу убитого, которого он моментально узнал и едва не заорал, но умудрился сдержаться, ибо перспектива также получить ножом в грудь его совсем не радовала, поэтому мужчина просто тихо спросил: — Ты знаешь, кто это? — Какой-то юаньский генерал, — равнодушно пожала плечами королева, — а что? — Ничего, — вовремя осёкся Тан Киши, поняв, что идея о выкупе от Байана уже не выгорит, тем не менее, он намеревался извлечь максимум выгоды из смерти племянника регента. — Всё-таки, он тоже монгол, надеюсь, ты позволишь мне позаботиться о достойном погребении. Девушка, уже было заранее решившая отдать тело на растерзание шакалам, скользнула по лицу жениха быстрым взглядом, от неё не укрылся ужас в его глазах и лёгкое подрагивание рук, которое он тщетно пытался скрыть и казаться спокойным. «Не стоит пугать его ещё сильнее, — подумала Цэрэн, — может, ещё придётся с ним спать, а так и до мужского бессилия недалеко». — Конечно, если ты так хочешь, — спокойно произнесла она и нежно погладила его по щеке, запачкав чужой кровью, которой были обагрены её руки, и, не заметив, как мужчина едва не отшатнулся, робко добавила: — Милый… В тот момент Тан Киши даже не догадывался, что жить ему оставалось чуть больше года, и его планы мести никогда не осуществятся — Цэрэн отравила его после того, как, успешно разрешившись старшим наследником, забеременела вторым сыном.***
Месяц спустя. — Не догонишь, не догонишь! — заливаясь смехом, выкрикивала Эрдэнэ, убегая от Юн Ми, которая, тоже улыбаясь, старалась не слишком заметно поддаваться девочке, ибо, конечно, поймать трёхлетнего ребёнка для неё не составило бы большого труда, несмотря на длинные юбки. Эта игра длилась уже достаточно долго, но девушка совсем не чувствовала усталости, она и так маялась сознанием собственной вины, что при всей любви к этой малышке навещала её всё реже и реже, что наверняка показалось бы принцессе очень странным, если бы Юн Ми попыталась вникнуть в истинные причины своего поведения. Ведь только в обществе Эрдэнэ она снова чувствовала вкус к жизни, словно выныривая из привычной уже сердцу тоски по любимому мужу, но факт оставался фактом — интервалы между визитами всё удлинялись. Полностью отгородившись от остального мира, принцесса виделась только с императором, отказать которому в визитах просто не смела, и с канцлером и его семьёй, которых любила куда больше, чем родного брата. Но и с ними она держала дистанцию, отказываясь жить под одной крышей, словно страшилась излишней близости, чтобы не рисковать вновь разбить себе сердце. Лучше всего девушка чувствовала себя в одиночестве, где никто не мешал ей быть собой и грустить, когда ей того хотелось или плакать, не заботясь о реакции окружающих. Постепенно она окружила себя неприступной стеной, проникнуть за которую могла только Эрдэнэ. С Оэлун и Байаном принцесса оставалась неизменно вежливой, но холодной и закрытой, даже со свекровью, которая относилась к ней с неизменной материнской нежностью, она больше не откровенничала и совершенно по-детски отмалчивалась, когда та пыталась мягко выведать, что у неё на душе. Иногда Юн Ми ловила себя на том, что с ней происходит что-то странное, бывало, что она настолько погружалась в воспоминания наедине с собой, что теряла ощущение времени и, усевшись в кабинете за стол мужа ранним утром, приходила в себя только глубокой ночью, обычно, когда Дин Сан или Чо Дан осторожно стучали в дверь, чтобы справиться о самочувствии своей госпожи. Отчаянно стесняясь кому-либо признаться, она чувствовала себя бесконечно счастливой в своих фантазиях, в которых как наяву вновь видела рядом с собой обожаемого мужчину, слышала его глубокий низкий голос, дотрагивалась до самого красивого на свете лица, подставляла свои губы под его нежные поцелуи… И с каждым разом эти грёзы казались всё более и более реальными и яркими, она всей душой рвалась в этот придуманный мир, полностью пренебрегая окружающей действительностью. Лишь иногда, совершая над собой неимоверное усилие, Юн Ми, как сейчас, приходила в гости во дворец регента, где, с трудом вынеся формальную, но обязательную беседу со старшими, с удовольствием погружалась в живое общение с девочкой, которая тормошила любимую тётю и с детской непосредственностью вовлекала её в свои игры. Увлёкшись игрой в догонялки, они обе не заметили, как добрались до приёмной, в которой Му Чжин, возглавлявший в настоящее время охрану регента, принимал из рук незнакомца большую и явно тяжёлую коробку, обитую даже на вид дорогой тканью. — Что это? — заинтересованно спросила Эрдэнэ, подходя поближе и не сводя глаз с ящика. — Это для господина канцлера, — сказал офицер и, поклонившись одновременно девочке и принцессе, пояснил: — Я должен его скорее отнести регенту, если вы, госпожа, и вы, Ваше Высочество, не возражаете. Юн Ми лишь кивнула, она мгновенно потеряла интерес к подношению, ей было хорошо известно, что, желая задобрить Байана, который пользовался неизменной благосклонностью Его Величества, бесконечный поток посетителей передавал для него различные дары в надежде, что тот замолвит за них перед императором словечко. — Это подарок, да? — малышка восторженно захлопала в ладоши и запрыгала вокруг воина, всем своим видом выражая радость и нетерпение. — Подарок! Подарок! — Госпожа, ведите себя прилично, — притворно строго обратилась девушка к племяннице и взяла её за руку, заставляя вести себя более выдержано и чинно, как полагалось благовоспитанной дочери высокопоставленного лица. — Но я хочу посмотреть! — нахмурив тонкие брови, капризно заявила Эрдэнэ и слегка притопнула маленькой ножкой, словно подтверждая своё желание. — Ваш отец должен первым открыть его, — внушительно сказала Юн Ми, в душе умиляясь детской непосредственности и с болью замечая слёзы разочарования, что быстро наполняли глаза ребёнка, и, опасаясь, что та сейчас просто разревётся, предложила: — Давайте мы с вами пойдём за Му Чжином и попросим у господина регента дозволения посмотреть, что ему прислали? Девочка энергично закивала, более чем довольная таким компромиссным решением и последовала за офицером, продолжая крепко сжимать руку обожаемой тётки.***
— Господин канцлер, позвольте? — громко спросил Му Чжин, добравшись до кабинета канцлера. — Входи, — донеслось изнутри разрешение, и воин, осторожно толкнув дверь плечом, чтобы не выронить тяжёлый ящик, вошёл в комнату. Юн Ми и Эрдэнэ замерли на пороге, наблюдая, как офицер, приблизившись к письменному столу, аккуратно поставил на него коробку и, склонившись в поклоне, доложил: — Просили передать вам лично в руки, господин регент. Байан сделал небрежный жест рукой, отпуская командира собственной охраны, и, заметив дочь, что с нескрываемым восторгом следила за ним, еле заметно улыбнулся жене, которая сидела напротив него в кресле, и глазами указал на Эрдэнэ, которая слегка подпрыгивала на месте от нетерпения. Девочка хорошо знала, что многие подарки, подносимые отцу, частенько предназначались ей самой, ведь о всепоглощающей любви канцлера к единственной дочери был наслышан, пожалуй, каждый житель Дайду, и куда проще было добиться благосклонности регента, проявляя внимание к его наследнице. — Что, моё сокровище, — обратился к малышке Байан, — не терпится узнать, что это? Давай посмотрим! Не в силах больше томить свою принцессу ожиданием, мужчина театральным жестом снял крышку с ящика и тут же застыл, в недоумении глядя внутрь. — Это шутка что ли? — обратился он к жене, что было, по сути, глупо, ибо Оэлун, сидя, не могла видеть содержимое. — Кому в голову могло прийти прислать мне… соль? Он взял щепотку из ящика и попробовал на язык — глаза его не подвели, коробка доверху была набита солью. И тут Эрдэнэ, непонимающая, почему отец так долго тянет с сюрпризом, вырвала ладонь из руки тётки, быстро подбежала к столу и вцепилась в край ящика, силясь заглянуть в него. В следующее же мгновение он с грохотом перевернулся под весом ребёнка, засыпав девочку белыми кристаллами и пребольно стукнув по голове, отчего на весь кабинет раздался обиженный рёв. Оэлун вскочила на ноги, канцлер едва ли не перепрыгнул через стол, мгновенно оказавшись рядом с упавшей дочерью, — в этой поднявшейся кутерьме никто сначала не заметил, что из коробки выпал странный круглый предмет, размером примерно с детский мяч, и покатился прямо к ногам принцессы. Юн Ми замерла, в замешательстве глядя на объект, что остановился ровно у подола её платья, а затем, когда сознание пронзила страшная догадка, опустилась прямо на пол и еле сдержала рвущийся наружу вопль ужаса — перед ней лежала отрубленная голова. Как заворожённая кошмаром происходящего, принцесса не могла отвести от неё взгляда и с каждым мгновением девушка узнавала любимые черты: высокий лоб, густые брови, прямой нос, чуть пухлые губы. Не отдавая себе отчёта, что делает, она взяла голову в руки и нежно устроила её у себя на коленях, развернув лицом к себе, откинула колючие от соли волосы назад и попыталась стереть следы крови со щёк и высоких скул, не замечая, как собственные слёзы дождём льются из глаз. Байан, прижимавший к своему плечу плачущую Эрдэнэ, помертвел, когда поднял глаза и увидел, что творится на пороге его кабинета. Казалось, он просто онемел, широко раскрыв в изумлении рот, пытаясь осознать страшную действительность, племянника он опознал почти мгновенно и, подавив готовые вырваться рыдания, грубо пихнул ребёнка в руки матери, которая, к счастью, не обращала на Юн Ми никакого внимания, успокаивая дочь, и вытолкал их обеих в потайную дверь, что вела в его спальню. Заперев кабинет, регент приблизился к принцессе и, опустившись рядом с ней, тихо попросил: — Отдай мне… это… Он шумно сглотнул, нервы были напряжены до предела, хотелось завыть от ярости и собственного бессилия что-либо изменить, в душе он давно смирился с гибелью Тал Тала, но получить настолько омерзительное доказательство его смерти был абсолютно не готов. Увидев, что девушка никак не отреагировала на его слова, регент потянулся к голове, желая силой вырвать её из слабых рук, но Юн Ми, почувствовав его движение, изо всех сил прижала любимое лицо к своей груди, и раздавшийся в следующую секунду громкий крик на мгновение оглушил канцлера. — Он мой! — вопль, полный раздирающей её сердце боли, казалось, сотряс стены комнаты. Принцесса как безумная уворачивалась от Байана, который поначалу совсем растерялся от такого яростного сопротивления, а потом просто обхватил её за плечи, не давая вырваться и стал шептать, надеясь достучаться до разума девушки: — Перестань, девочка, успокойся, надо быть сильной, он погиб, но тебе нужно подумать и о себе, у тебя вся жизнь впереди… — Не хочу… — донеслось до мужчины сквозь сдавленные всхлипы, — оставьте меня… и его… со мной… — Ш-ш-ш… — сердце регента разрывалось от жалости и к своему племяннику, и к его несчастной вдове и лишь осознание, что именно он, как старший мужчина клана, должен сейчас справиться с ситуацией, не давало ему потерять рассудок и целиком отдаться горю, которое просто выжигало его изнутри. — Всё, всё, возьми себя в руки, он… хотел бы этого, он всегда говорил, что ты сильная девочка, восхищался тобой, он бы мне голову оторвал, если бы увидел тебя такой… Юн Ми будто растворялась в этих словах, закрыв глаза, она изо всех сил вжалась в грудь Байана и тихо попросила: «Ещё… расскажите ещё…» Сколько потом канцлер ни силился, он никак не мог вспомнить, что говорил обезумевшей от горя девушке, переплетая настоящие слова Тал Тала о ней с откровенным враньём, которое сейчас успокаивало её истерзанную душу не хуже, чем целебная мазь лечит физические раны. Поток слов закончился только тогда, когда принцесса, последний раз содрогнувшись в его объятьях, почти спокойно произнесла: — Можете отпустить меня, дядя… Я всё решила. Регент опасливо ослабил хватку, настороженно наблюдая за Юн Ми, но та, лишь на мгновение прижавшись губами к мёртвым губам, отдала голову Байану, которому только сейчас в нос шибанул запах гниющей плоти, и он едва сдержал рвотный позыв.***
На следующее утро государю Поднебесной доложили, что его сестра бесследно исчезла, словно её никогда раньше не существовало. Сколько бы Тха Хван не искал девушку и не буйствовал, в гневе круша всё, что попадалось под руку и обзывая последними словами тех, кто неосмотрительно появлялся в зоне его видимости, когда Его Величество был особенно не в духе — эффекта не было, Юн Ми будто превратилась в небытие. И только Байан иногда посылал короткие записки в крохотный монастырь на самой границе Юань и Тибета, впрочем, никогда не получая ответа. Через несколько лет он отправил последнюю и, уведомив принцессу, что долг кровной мести уплачен сполна жизнями и убийцы его племянника, и двоих её сыновей, никогда больше не тревожил ту, что наконец-то нашла покой, молясь за мужчину, которого любила всю жизнь до самой своей смерти.К О Н Е Ц.