***
Месяц спустя. Завтрак был завершён, и Юн Ми с Оэлун переместились в беседку для привычного утреннего чаепития. Сад, разбитый вокруг дворца канцлера, совершенно преобразился благодаря стараниям его супруги, которая с огромным удовольствием занималась как благоустройством дома, так и окружающим его ландшафтом. Несмотря на то, что и деревья, и цветы, и кустарники выглядели абсолютно естественно, будто никакого вмешательства человека в эту природную красоту никогда не было, принцесса знала, насколько трепетно и с какой любовью свекровь продумывала каждый уголок уютного парка. Да и Байан, стремясь заслужить благодарную улыбку жены, нанял самых известных мастеров садового искусства в Дайду, которые не покладая рук трудились, воплощая пожелания своей госпожи. Сама Оэлун тоже не чуралась работы, правда, по настоянию регента, она занималась только цветами, что дозволялось правилами для благородной дамы её ранга, и, благодаря этим стараниям, парк канцлера не только не уступал императорскому саду, но даже в чём-то превосходил его. В любое время года здесь всё цвело и благоухало, едва отступала зима, зацветала слива, иногда нежные лепестки пробивались прямо из-под снега, покрывавшего ветви; весной приходило время цветения персика, сводящего с ума своим тонким ароматом; летом всё внимание приковывали к себе пионы, поражающие воображение многообразием различных оттенков; и, наконец, до поздней осени в саду властвовали хризантемы, радуя глаз хозяев яркими акцентами среди начинающей увядать зелени. Но Юн Ми сейчас совершенно не трогала эта окружающая красота, в последнее время у неё всё валилось из рук, и она с трудом справлялась с постоянно поднимающимся в душе раздражением. Принцесса прекрасно отдавала себе отчёт, что никто из окружавших её людей не виноват в этих чувствах, Байан и Оэлун относились к девушке с искренней любовью, на очаровательную Эрдэнэ просто невозможно было сердиться, даже Тха Хван действовал только руководствуясь заботой о сестре, пусть и несколько своеобразной, но идущей от самого сердца. И всё же несмотря на то, что её окружали по-настоящему любящие люди, на душе у Юн Ми было чернее, чем в самую тёмную ночь, её захлёстывали отчаяние и неимоверная усталость от постоянных разочарований. Каждое утро она просыпалась и заставляла себя вставать с постели, заманивая собственный разум уверениями, что новый день непременно принесёт ей хоть какие-то известия о муже, и также неизменными были слёзы несбывшихся надежд, которые девушка глотала каждый вечер перед сном. Сердце отказывалось принимать жестокую правду, на которой упорно настаивал рассудок, приводивший кучу доводов, что живой человек за прошедшие больше, чем полгода, непременно нашёл бы возможность если не объявиться сам, то хотя бы прислать о себе хоть какую-то весточку. «Даже если его ранили, если взяли в плен, не может же он быть настолько гордым и упрямым, чтобы не заявить о родстве с императором? — думала принцесса. — Если он признался, любой здравомыслящий правитель прислал бы гонца с требованиями не только о денежном выкупе, но и в надежде обрести политическую выгоду. Или он мог промолчать? Будда, почему мне так трудно угадать его мотивы и поступки?» Эти навязчивые рассуждения изматывали своей бессмысленностью, и Юн Ми злилась, злилась на себя, на мужа, на всё и всех вокруг. Её просто выводило из себя, что жизнь идёт своим чередом, что день по-прежнему сменяет ночь, что за весной приходит лето, казалось, что весь мир равнодушен к тому, что её любовь и мечты — всё это рухнуло в один момент, и никому нет до этого дела. Регент, стоило девушке упомянуть супруга, молчал, словно в рот воды набрал и спешно искал повод ретироваться; император упрямо твердил, что Тал Тал погиб, и пора бы уже сестре посмотреть горькой правде в глаза; и только Оэлун всегда терпеливо выслушивала её, когда бы она ни завела беседу о муже, но первой о нём разговор никогда не начинала. Принцесса догадывалась, что для свекрови мысли о сыне были ещё более болезненными, чем для неё самой, ведь она бережно хранила в памяти хоть и скудные, но всё-таки тёплые воспоминания о его проявлениях нежности, а матери не осталось ничего, никаких надежд даже на самый маленький шанс быть им понятой. — Ты очень грустная сегодня, милая, — голос Оэлун заставил Юн Ми вынырнуть из своих мыслей и вернуться в реальность. — Переживаешь, что не попадёшь на праздник племянника? — Нет, — девушка совершенно равнодушно пожала плечами, день рождения маленького Аю был последним, что могло бы сейчас её волновать. Даже придуманный ею лично план не занимал в голове существенного места, наместники приехали, и сейчас наступило время действовать канцлеру — установить за ними бдительную слежку и не упустить момент, когда они назначат встречу с тем, кто стоял во главе этого заговора. В том, что это окажется Ки Нян, принцесса ни минуты не сомневалась. — Просто чувствую себя разбитой и усталой. — Понятно, — женщина немного помолчала, но всё-таки решила продолжить расспросы. — Что-то случилось? Что тебя так мучает? Юн Ми подняла на неё глаза, которые мгновенно наполнились слезами, и выпалила на одном дыхании, опасаясь, что, помедлив, непременно передумает: — Я не чувствую его, мама! Как ни стараюсь, как ни молюсь — ничего, одна пустота, будто его нет! С той памятной ночи, которую она провела в полусне, наслаждаясь незримыми, но совершенно явственными крепкими объятиями супруга, ни разу больше ей не удавалось ощутить его присутствие, все страстные мантры, что девушка шептала, надеясь достучаться до души мужа, были напрасны, слова уходили бесследно, как вода в песок, и не имели никакого эффекта. — Послушай, дорогая, — мягко сказала Оэлун, не слишком верившая в странное видение дочери, — тебе нужно отпустить эти мысли, они лишь изводят тебя, лишают сна и душевного покоя. Думаешь, я не вижу, что ты снова едва притрагиваешься к пище? Как сидишь часами с отсутствующим взглядом? Что тебя ничто не радует? Я очень беспокоюсь о тебе, милая, боюсь, если так пойдёт и дальше, ты всерьёз разболеешься. — Вы хотите сказать, что я должна забыть его и смириться? — глаза принцессы мгновенно высохли, в них полыхнул гнев, и она едва удержалась, чтобы не повысить голос. — Я не помню ни дня своей жизни, когда бы я не думала о нём, неужели вы не понимаете этого, госпожа? Оэлун машинально отметила, что уже привычного обращения «мама» не последовало, и поняла, что девушка сейчас балансирует на грани срыва, поэтому взяла её совершенно ледяную ладонь обеими руками и сказала так ласково, как только могла: — Я хочу сказать, что тебе нужно довериться милости Будды, дорогая. Никто не просит тебя делать вид, что его никогда не было. Но ты должна найти в себе силы идти дальше, а не хоронить себя заживо в память о нём. — Позвольте спросить… — Юн Ми немного помолчала, собираясь с духом, но свекровь на неё смотрела с такой добротой и нежностью, что всё же она решилась: — Вы носили его под сердцем, вы произвели его на свет, вы, хоть и не были рядом с ним, всю жизнь любили его. И вы готовы сейчас признать, что он умер и никогда не вернётся? Как вы находите на это силы? А если бы погиб господин Байан, вы бы тоже просто продолжали жить дальше? Последнюю фразу девушка почти выкрикнула, но мгновенно осеклась, увидев, как и так тёмные глаза Оэлун сделались почти чёрными, настолько, что невозможно было в них различить даже зрачков. — В жизни есть не только любовь к мужчине, милая, — заставляя себя оставаться спокойной, ответила женщина. — Если бы я потеряла мужа, у меня бы всё равно остались близкие люди, ради которых я продолжала бы жить и делать то, что я должна. А ты забываешь, что не одна на этом свете, полностью погрузившись в своё горе, ты не видишь, как ранишь тех, кому дорога — Эрдэнэ, господина канцлера, Его Величество, да и мне нет покоя, когда я вижу тебя такой потерянной. Ты взрослая женщина, а ведёшь себя как капризный эгоистичный ребёнок. Подумай над этим. С этими словами Оэлун осторожно выпустила руку девушки, стремительно поднялась и покинула беседку. Она не сожалела о сказанном, искренне надеясь, что эта жестокая правда поможет принцессе очнуться и прийти в себя. «Будда, что я наделала, — покаянно думала Юн Ми, прекрасно понимая, насколько задела свекровь, никогда ещё женщина не была настолько резка с ней, — надо догнать её и извиниться. — Но тело не слушалось, девушка оставалась сидеть, периодически смахивая со щёк слёзы. — Неужели всё действительно так, и из-за меня страдают остальные?» Против воли принцесса вспоминала растерянное и разочарованное лицо Байана, когда он пытался поделиться с ней новыми сведениями о сделках ильханидов, а она только отсутствующе кивала на его слова. Разгадав загадку с контрабандой, интерес и азарт совсем оставили Юн Ми, и никакого любопытства, как регент воздаст всем виновным по заслугам, у неё не было. В памяти всплыли обиженные глаза Эрдэнэ, когда на просьбу поиграть с ней, девушка лишь отмахнулась и скрылась в своей спальне, не желая, чтобы ей мешали предаваться своим мыслям. Даже император всё реже посылал за ней Колту, чему в глубине души принцесса была только рада, надеясь, что брат оставит её наконец в покое, при этом и в эти редкие визиты она замечала, что Тха Хван почти всегда полупьян, но убеждала себя, что это не её дело. «Я совсем запуталась! — Юн Ми в отчаянии уткнулась лицом в ладони. — Мой господин, подскажите мне, какой путь истинный?» Сколько она так просидела, девушка не понимала, мысли в голове скакали, будто взбесившиеся лошади, унося свою хозяйку из одной крайности в другую. Так ничего и не решив, принцесса заставила себя подняться. Начинался новый постылый день. В котором снова не будет его.***
— Мама, позвольте войти? — уже наступил вечер, когда Юн Ми осторожно постучала в покои Эрдэнэ, где, как сказала ей Дин Сан, сейчас находилась супруга канцлера. — Входи. Донеслось до неё разрешение, и девушка робко проскользнула внутрь. Как она и ожидала, Оэлун кормила дочь ужином, точнее, наблюдала, как малышка самостоятельно управляется с палочками. Получалось у девочки достаточно неплохо, тем не менее мать всегда предпочитала лично присутствовать при этих трапезах, чтобы вовремя подсказать Эрдэнэ необходимые требования столового этикета. Принцесса давно знала принцип свекрови «лучше сразу научить правильно, чем потом переучивать» и была с ним полностью согласна. Улыбнувшись племяннице, которая посмотрела на неё несколько насторожено, ведь девушка достаточно давно не появлялась у неё в покоях и в целом сильно отстранилась от девочки, Юн Ми сосредоточила своё внимание на жене регента и протянула ей собственноручно собранный букет роскошных бордовых пионов. — Я пришла извиниться перед вами, мама, — начала она, стараясь, чтобы голос звучал ровно и спокойно, не выдавая переживаний, которых ей стоило это решение. — Вы правы, я слишком отдалась своим чувствам, забыв о своих обязанностях и долге перед вами, дядей, братом. С этого дня можете во всём полагаться на меня, я с огромным удовольствием помогу вам управляться с ведением дома, буду заниматься с Эрдэнэ, помогать вам в саду, заботиться о дяде. Спасибо вам, что так снисходительно относились ко мне, дали время осмыслить произошедшее. Теперь я готова разделить с вами все трудности и хлопоты, можете располагать мной на ваше усмотрение и не держите на меня зла за моё упрямство и мою недогадливость, я и представить не могла, что доставляла вам столько переживаний… Оэлун, слушая принцессу, приняла цветы и с наслаждением несколько раз глубоко вдохнула их терпкий аромат. Когда Юн Ми дошла до последних покаянных фраз, женщина быстро положила букет на стол, резко поднялась и заключила девушку в крепкие объятия. — Доченька моя, какая ты умница, — прошептала она, хорошо понимая, чего стоило той это раскаяние. — Всё будет хорошо, мы с господином регентом тебя очень любим и искренне желаем тебе только добра! — Я знаю, мама, — как принцесса ни пыталась, удержаться от слёз ей не удалось, и глаза моментально повлажнели при этих словах свекрови. — Я тоже очень люблю вас с дядей и буду всячески стараться не обмануть ваших ожиданий! Эрдэнэ, не очень понимая, что происходит, но растроганная наблюдаемой ею картиной, проворно слезла со стула и в свою очередь обняла обеих женщин, зарываясь ручками в их пышные юбки. Оэлун и Юн Ми, ощутив её прикосновение, обменялись совершенно одинаковыми улыбками и синхронно опустились на колени, словно принимая девочку в свой круг. Они обнялись все втроём, забыв о слезах и наслаждаясь чувством искреннего расположения друг к другу. — Я тоже хочу такие, — заявила малышка, указывая на букет на столе. Ей быстро стало скучно в этих молчаливых объятиях, она высвободилась из них и сжала руку тётки. — Вы же не возражаете, мама? — обратилась Юн Ми к свекрови. — Уже поздно, но мы быстро, только срежем цветы и сразу вернёмся в дом. А потом я уложу Эрдэнэ спать. — Идите, — разрешила Оэлун, несмотря на недоеденный ужин, она сочла более разумным не противиться сейчас, поскольку ценила теплоту отношений в семье куда выше, чем следование любым правилам. — И уговори её выбрать цвет поскромнее, — тихо шепнула она на ухо принцессе, на что та понимающе кивнула. Проводив тёплым взглядом дочерей, жена регента отправилась в собственную спальню, где поставила букет в вазу из зелёного линбейского фарфора, неизменно высоко ценившегося во всей Юань.***
Несколько часов спустя. Юн Ми тихо поднялась с кровати, двигаясь максимально осторожно, чтобы не разбудить уснувшего ребёнка. На то, чтобы Эрдэнэ угомонилась, ушло куда больше времени, чем принцесса рассчитывала. Возбуждённая обществом любимой тётки, малышка требовала от неё всё новых и новых рассказов, не желая отпускать от себя девушку, и из последних сил сопротивлялась одолевающему её сну. Наконец, когда девочка всё же уснула, была уже глубокая ночь, и Юн Ми, подавляя зевок, сама собиралась отправиться к себе и, помолившись Будде, спокойно уснуть. Она с удивлением осознавала, что принятое сегодня решение помогло ей быть более терпеливой с племянницей и действительно получить от общения с ней удовольствие, а не привычное раздражение, как бывало прежде. Сосредоточившись на ребёнке, она отринула все остальные мысли и наслаждалась каждой минутой времени, проведённого с Эрдэнэ. Букет прекрасных белых пионов, собранный ими сегодня вечером в саду, красовался на прикроватным столике, и принцесса невольно улыбнулась, вспомнив, с каким энтузиазмом они обсуждали, какой цвет больше подойдёт для комнаты. Погасив свечи в спальне малышки, девушка направилась в свои покои, которые находились в совершенно другой части дворца. Внезапно в одном из коридоров она наткнулась на Чо Дана, который, против обыкновения, почти бегом нёсся по спящему дому, но, завидев принцессу, остановился и склонился в поклоне. — Докладывай, что у тебя? — Юн Ми кожей чувствовала, что офицер спешит к регенту с важным донесением и догадывалась, что именно он собирался ему сообщить. Собственно, воин лишь подтвердил её предположения, почтительно сказав: — Четверо наместников вошли во дворец Хындокчон. Я приказал нашим людям оцепить его и никого не выпускать до прибытия господина канцлера. — Молодец, Чо Дан, — похвалила его принцесса, с сожалением понимая, что поспать ей в ближайшее время вряд ли удастся, но данное Оэлун обещание заставляло её действовать в интересах Байана, забыв о собственных желаниях. — Оседлай для меня и господина лошадей, а я пока сообщу ему сама, чтобы не терять времени. — Слушаюсь, госпожа! — офицер снова поклонился и быстро двинулся к выходу из дворца. Девушка же направилась в кабинет регента. Коротко постучав и получив разрешение войти, она проскользнула в комнату и передала сообщение Байану, который, нахмурившись, сидел над какой-то книгой, но, услышав её известие, мгновенно вскочил на ноги и потянулся к мечу. — Позвольте я поеду с вами, дядя! — попросила Юн Ми, всей душой желая быть полезной канцлеру. — Ты?! — удивлённо воскликнул мужчина, напряжённо прикидывая, стоит ли ему брать с собой женщину, которая сроду оружие в руках не держала, на встречу, грозившую обернуться жаркой схваткой. — Я очень хочу убедиться, что всё прошло как задумано, господин, — пояснила принцесса. — К тому же, вам может понадобиться моя помощь. Понимаю, что в последнее время вы были мной разочарованы, но поверьте, больше подобного не повторится. Больше всего на свете я хочу быть вам полезной. Прошу вас, позвольте! — Ладно, — поколебавшись решил Байан, — но будь осторожна и держись позади меня. — Конечно, дядя, — с облегчением улыбнулась девушка, поклонившись, лезть в самое пекло в её планы и не входило. — Благодарю вас. Не прошло и десятка минут, как три лошади, несущие на себе всадников, вылетели из ворот дворца регента и направились в Хындокчон.***
— Ты готова? Тал Тал ощущал, как тело жены, распростёртое под ним, едва заметно трепещет, но не понимал, то ли это остаточный шлейф первого оргазма, который она только что испытала в его руках, то ли эффект, вызванный страхом и смущением перед первой предстоящей ей близостью. Мужчина почувствовал, как эта дрожь невольно передалась и ему, он сгорал от желания сделать её наконец своей, слиться с ней в единое целое, по-настоящему обладать своей женщиной, но в то же время стратега охватило ужасное волнение, страх против воли причинить супруге боль словно парализовал его. Стремясь придать себе уверенности и успокоить принцессу, он принялся аккуратно касаться её приоткрытых губ и шептать между поцелуями: — Просто расслабься… Доверься мне… Я буду осторожен… Обещаю… Девушка в ответ обвила шею мужа тонкими руками и ещё ближе притянула к себе, не менее страстно отвечая его жадным губам. В тот же момент Тал Тал почувствовал, что её бёдра доверчиво раскрылись для него чуть шире, и ощутил, как возбуждённый до боли член коснулся желанного входа. Её истекающее соком лоно было настолько горячим, нежным и манящим, что мужчина мысленно зарычал, приказывая себе собраться и действовать медленно и ласково. Он всей душой сейчас хотел взять её сразу одним рывком, заполнить собой до предела, вонзиться в неё до конца и ощутить блаженство сжимающей его юной плоти. Но стратег, до крови прикусив собственную губу, сдержался и, стараясь действовать осторожно и очень плавно, проник в неё совсем неглубоко, не введя даже полностью головку члена. Почувствовав, что Юн Ми замерла под ним, он моментально остановился и окинул её лицо внимательным взглядом, но девушка лишь смущённо кивнула и несмело погладила мужа по щеке, давая понять, что полностью отдаётся в его власть. Тал Тал еле сдержал вздох облегчения, уже готовый сорваться с его губ, этот робкий жест вызывал в нём всплеск невыразимой нежности, она смотрела на него с таким доверием и бесконечной любовью, что у мужчины перехватило дыхание, и он поклялся сам себе, что сделает всё, чтобы доставить ей наслаждение, хотя где-то на краю сознания понимал, что для первого соития эта задача была почти невыполнимой. Стратег поймал губами её тонкие пальцы, что она и не думала отнимать от его лица, и как безумный стал целовать их один за другим, осторожно по очереди вбирать их в рот, посасывать и слегка прикусывать подушечки. Мужчина старался отвлечься от рвавших его на части ощущений, чтобы не сорваться в омут страсти, в котором он наверняка утратит способность к самоконтролю и совершенно забудет о жене, заботясь лишь о собственном удовлетворении. Он заставлял себя двигаться в ней медленно и бережно, игнорируя собственный дискомфорт от нывшего от безумного напряжения члена, контролируя силу движения собственных бёдер, чтобы с каждым разом погружаться в неё лишь чуть глубже, чем в предыдущей. Внезапно Тал Тал почувствовал, что девушка сама резко подалась ему навстречу всем телом и плотно обхватила его ногами, словно сметая все преграды между ними, отдаваясь ему целиком и совершенно развратно насаживаясь на изнывающую от желания мужскую плоть. — Теперь я полностью ваша, мой господин… Услышав этот страстный шёпот, в нём рухнули последние барьеры, почти не осознавая, что он делает, стратег с силой вжал жену в кровать и стал вбиваться в её тело жадно и глубоко, не замечая ни тихих стонов, ни вцепившихся в его плечи пальцев, ни нежных губ, покрывавших его лицо и шею хаотичными поцелуями. Для Тал Тала сейчас существовало лишь горячее лоно, принимавшее его в себя, сжимающее, трепещущее, влажное и ненасытное. С каждым толчком он ощущал, как на него одна за другой накатывают волны наслаждения, заставляя его двигаться ещё более резко и жёстко, погружаясь в женскую нежную плоть. — Моя… — хрипло выдохнул стратег, из последних сил удерживая себя на краю бездны удовольствия. — Ты моя… Ответом был лишь громкий протяжный вскрик, и он с восторгом почувствовал, как принцесса забилась под ним, сладкая судорога, прокатившаяся по её телу, передалась и ему. Тал Тал на мгновение замер, тяжело дыша и ощущая, как блаженство обрушившегося на него оргазма захлёстывает его, но тут же инстинктивно ещё несколько раз вонзился в сводящее с ума лоно, отдавая себя жене до последней капли. Настолько ярких эмоций в нём секс не вызывал никогда прежде, эти мгновения наслаждения были такими острыми, что впервые в жизни мужчина испытывал желание облечь в слова свои чувства, донести до Юн Ми, насколько она дорога ему, и как он счастлив её благосклонности. Но почему-то ничего в голову не приходило, на Тал Тала внезапно навалилась такая усталость, что он еле нашёл в себе силы опуститься рядом с девушкой на кровать и, осторожно прижав её к своей груди, нежно коснуться губами мягких волос. — Вам было хорошо, мой господин? Услышав этот вопрос, стратег едва не расхохотался в голос, это «хорошо» было настолько недостаточным, чтобы описать всю глубину его ощущений, но при этом настолько детским и трогательным, что он сдержался. — Да, — тихо ответил он и закрыл глаза, наслаждаясь приятной тяжестью гибкого тела, что продолжал сжимать в своих руках, даже заснув крепким, спокойным сном.***
— Ваша доля, господа, — Ки Нян, едва заметно кивнув евнуху Паку, позволила ему вручить по увесистому ящику, доверху набитому золотом, каждому из четверых наместников. — И позвольте вам напомнить, что мы это делаем не ради личного обогащения, а ради облегчения страданий народа. Позаботьтесь, чтобы на эти деньги были накормлены нуждающиеся в ваших провинциях! — Конечно, гвиби, можете не сомневаться! — господин Соль, наместник провинции Сычуань, вышел чуть вперёд остальных, и почтительно поклонился. — Мы все благодарны вам за доверие и возможность протянуть руку помощи нашим подданым. Невыносимо видеть, как они погибают от голода! Остальные трое мужчин согласно закивали, все они утаивали часть прибыли от контрабанды серы и селитры в свою пользу, но никто и подумать не мог о том, чтобы признаться, не только перед гвиби, но и перед друг другом. Просто сохраняли на лицах выражение покорности и подчинения. — Что это за шум? — внезапно спросила Ки Нян у своего евнуха, заслышав непонятные звуки, в которых ей почудились лязг стали и гневные крики. — Сейчас узнаю, госпожа! — с этими словами Пак исчез на пороге, но почти сразу вновь появился в комнате, его лицо было перекошено от ужаса, губы дрожали, а рука сжимала обнажённый клинок. — Здесь господин канцлер! — срывающимся голосом сообщил он и встал в дверях, намереваясь защищать гвиби до последней капли крови. — Назад! — услышал он тихий приказ Ки Нян. — Опусти оружие! Она понимала, что доводить ситуацию до вооружённого противостояния с регентом было верхом глупости, ему подчинялась не только его личная армия, но и дворцовая гвардия, охранявшая императора. А в её распоряжении были только евнухи, да, прекрасно обученные, все мастера боевых искусств, но численностью они явно уступали силам Байана, неразумно было в этой ситуации жертвовать своими людьми. Кроме того, гвиби была уверена, что у канцлера нет никаких доказательств её причастности к контрабанде, а в верности наместников она не сомневалась, слишком многим они были ей обязаны, чтобы предать сейчас, да и им самим в случае признания головы было не сносить. Все эти мысли пронеслись в голове у Ки Нян в одно мгновение, она вздёрнула голову и, сощурив глаза, сделала несколько шагов к двери в комнату, навстречу к появившемуся в проёме регенту. — Чем обязана вашему неожиданному визиту, господин канцлер? — голосом, полным яда, поинтересовалась она, про себя с облегчением отмечая, что меч мужчины вложен в ножны, да и одеяние регента было в полном порядке, что явно свидетельствовало о том, что его пропустили в Хындокчон практически беспрепятственно. — С каких это пор вы вламываетесь в мой дворец как к себе домой? — Это вы извольте объясниться, гвиби, — Байан, окинув взглядом наместников, что сгрудились у стены, прижимая к груди явно увесистые ящички, моментально понял, что Юн Ми была права, подозревая Ки Нян в организации заговора. — Что здесь происходит, позвольте спросить? — Вас это не касается! — зло ответила Ки Нян, которая ни капли не сомневалась в своих способностях обернуть действительно неприятную ситуацию к своей пользе. — Покиньте мой дворец и не смейте заявляться сюда без приглашения! — Как регент Юань, я вынужден настаивать, Ваше Высочество, — сдерживаясь из последних сил, заявил Байан. — Или мне нужно разбудить Его Величество, чтобы он самолично потребовал у вас объяснений? Женщина слегка вздрогнула, но быстро взяла себя в руки, появление здесь супруга в её планы явно не входило. — Будите кого хотите, хоть Будду! — решительно сказала она. — Хотите выставить себя круглым идиотом — не смею препятствовать, господин канцлер. Если дары в день рождения принца Аю вы считаете преступлением — можете бросить в тюрьму половину Поднебесной! — А почему же они решили их преподнести тайно, под покровом ночи? — взревел регент, переводя взор на наместников. — У вас была прекрасная возможность одарить Его Высочество сегодня в тронном зале, на глазах у всех. Почему вы этого не сделали? Те явно стушевались под грозным взглядом, но господин Соль всё-таки решился пояснить: — Мы не хотели ставить в неловкое положение остальных. Не во всех провинциях дела идут хорошо, многих вы, господин канцлер, обложили непосильной военной данью. И не все готовы засвидетельствовать своё почтение принцу должным образом. Байан на мгновение замер, всё звучало настолько логично и просто, что мужчина даже растерялся, ведь действительно преподносить подношения было не запрещено, он и сам не гнушался принимать подарки, особенно если они были адресованы его жене или дочери, видя в этом исключительно уважение и желание заслужить его расположение. Ки Нян, заметив смятение регента, слегка усмехнулась и уже готова была вновь настаивать, чтобы он покинул дворец, но тут раздался спокойный, но достаточно громкий голос: — Позвольте узнать, господа, какой же суммой вы решили одарить Его Высочество? Юн Ми, в сопровождении Чо Дана и Му Чжина, что зорко смотрели по сторонам, готовые в любой момент защитить принцессу от любого, кто решился бы причинить ей вред, выступила вперёд и взглядом, полным превосходства, уставилась на гвиби. На девушке был традиционный траурный наряд, волосы забраны в хвост простой белой лентой, на ней не было ни единого украшения, но благодаря истинно королевской осанке и уверенному виду выглядела она не менее внушительно, чем вторая жена императора, одетая в лилово-розовое атласное платье, дополненное всеми положенными ей по рангу драгоценностями: золотой массивной короной, тяжёлыми крупными серьгами, увесистыми нитями дорогого ожерелья. «Мерзавка! — выругалась про себя Ки Нян, понимая, что эта девчонка вновь спутала её планы. — Я тебя уничтожу, паршивая лицемерка, дай только срок!» — Что же вы молчите? — подчёркнуто участливо продолжала допрос принцесса, переведя глаза на наместников. — Господин Соль? Господин Бу? Ни один из вас не знает, сколько золота в каждом ларце, ведь так? Мужчины тайком косились друг на друга, словно пытаясь угадать ответ, но, разумеется, сказать им было нечего. — Прикажите бросить их в темницу, дядя! — попросила Юн Ми довольно тихо, но чуткое ухо гвиби уловило этот шёпот, и женщина бросила на сестру мужа взгляд, полный ненависти. — Очевидно же, что они только что получили награду, а никак не собирались преподнести подношение. Следует дознаться, за какие же заслуги им была оказана такая милость! — Ваше Высочество, господин канцлер… — начала было Ки Нян, полная решимости защитить преданных ей наместников и поставить на место принцессу. — Вам не стоит вмешиваться, гвиби, — посоветовала ей девушка, совершенно не скрывая насмешки, которая с лёгкостью считывалась в её взгляде, полностью опровергая притворно вежливые слова. — Регент имеет все полномочия решать судьбу любого, кто ниже его по рангу, и вы не в праве мешать ему защищать интересы короны. — И, сделав пару шагов и слегка склонившись к жене брата, она добавила еле слышно, так, что это могли разобрать лишь Ки и Байан: — Иначе это может кончиться для вас весьма плачевно, например, если господин канцлер запросит у Его Величества разрешение на обыск в вашем дворце. Обдумайте это как следует, нужно ли вам так рисковать? «Чтобы над тобой Небо разверзлось! — едва не задохнулась от гнева жена императора, но не могла не признать правоты принцессы, обыска нельзя было допустить любой ценой, сокровища, хранившиеся в тайной комнате, не были предназначены для посторонних глаз. — Что ж, льсти себя надеждой, что ты победила. Пока можешь…» — Как угодно, господин регент, — холодно ответила гвиби, наблюдая, как люди Байана отбирают у наместников ларцы и выводят их из покоев. Она делала вид, что не замечает молящих взглядов, которые бросали на неё арестованные, но её мозг лихорадочно искал выход из сложившейся ситуации. — Пилите дерево, чтобы поймать аиста, не смею препятствовать. Ки Нян слегка склонила голову, давая понять, что для неё разговор окончен. Канцлер и принцесса в свою очередь едва заметно поклонились гвиби и направились к двери, воины Байана потянулись за ними. Последнее, что услышала жена императора, было распоряжение регента: — Му Чжин, оцепление с дворца не снимать! Головой отвечаешь! «Вот и пришло время задействовать подземный ход», — усмехнулась про себя Ки Нян, похвалив себя за предусмотрительность. У неё созрел отличный план.***
— Я сейчас отправлюсь прямиком к Его Величеству, а ты иди с Чо Даном, проследи, чтобы всё было готово к допросу, — велел Байан девушке, едва они покинули дворец Хындокчон. — Простите мою дерзость, дядя, может, лучше я поговорю с братом? — осторожно спросила Юн Ми, отлично понимая, какого рода дознание регент планирует применить к наместникам. Она была совсем не уверена, что готова бесстрастно наблюдать за пытками, и отчаянно надеялась избежать этого неприятного зрелища. — Нет, я сам, — озабоченно буркнул канцлер, не понимая истинных причин этой просьбы, он мысленно уже стоял перед императором и судорожно подыскивал слова, способные убедить государя пересмотреть его безоговорочное доверие к гвиби. — Идите и начинайте, я заставлю Его Величество явиться на допрос, даже если мне придётся притащить его туда силой! — Как прикажете, господин, — не стала спорить принцесса и послушно направилась в сторону дворцовой темницы, где в последний раз была ещё совсем маленькой девочкой, решив во что бы то ни стало спасти наставника и его дядю. Сердце девушки сжималось от дурных предчувствий, но она заставляла себя оставаться спокойной и ничем не выдавать владевшего ей волнения. Спускаясь по каменным ступеням, Юн Ми еле заметно поморщилась, воздух здесь был загустевшим, словно пропитанным потом, кровью и человеческими страданиями. Войдя в небольшое мрачное помещение, освещённое лишь настенными факелами, которые давали достаточно света, но при этом совсем не прибавляли тепла, принцесса внутренне содрогнулась от царившего здесь промозглого холода. Но в полный ужас её поверг вид наместников, с которых сорвали верхние одежды, оставив мужчин только в штанах и рубахах из выбеленного полотна. Солдаты регента суетились около арестованных, надёжно фиксируя каждого в пыточном кресле. Юн Ми словно оцепенела от развернувшейся перед ней жуткой картины, она с трудом подавила в себе желание закрыть глаза, а то и вовсе сбежать отсюда, куда глаза глядят. «Ты должна быть сильной, — твердила девушка самой себе, стараясь не смотреть на приговорённых, чтобы не замечать их жалобных, просящих о снисхождении взглядов, устремлённых на неё, — они предатели и полностью заслужили это наказание, возьми себя в руки!» Но получалось у неё плохо, принцесса видела перед собой не преступников, а обычных мужчин, каждый из которых годился ей в отцы, а то и в деды. Сочувствие против воли поднималось у неё в душе, и, стремясь отсрочить начало их мучений, Юн Ми подошла чуть ближе и начала говорить, прилагая невероятные усилия к тому, чтобы голос звучал спокойно и немного отстранённо: — Вы все обвиняетесь в организации заговора против Его Величества императора! Вместо того, чтобы поставлять серу и селитру во дворец, вы продавали их торговому дому ильханидов. Господин Соль, — она слегка развернулась в сторону наместника провинции Сычуань, — ваша последняя сделка состоялась шесть недель назад, близ монастыря Таньчжэсы… Девушка продолжала говорить, легко перечисляя места и даты преступных встреч, накрепко запечатлённые в её памяти. Она переводила взгляд от одного мужчины к другому, адресно предъявляя обвинения, и невольно отмечала, что все наместники опускали глаза, признавая свою вину, но сейчас её это совсем не радовало. — Меня сейчас интересует только одно, — закончив с перечнем последних сделок, произнесла принцесса, — мне нужно имя того, кто подтолкнул вас к этому преступлению. Если признаетесь добровольно, мы сохраним вам жизнь. Арестованные с ужасом переглянулись, но ни один из них не произнёс ни слова. — Госпожа, прикажете начинать? — подал голос Чо Дан, и солдаты, уже установившие деревянные распорки, чтобы медленно выламывать преступникам хрящи в бедренных суставах, замерли, готовые по первому слову начать экзекуцию. «Дьявол вас побери, дядя, где вас черти носят? — в отчаянии подумала Юн Ми, не решаясь отдать приказ. При мысли, что по её воле эти люди, ещё вчера пользовавшиеся всеобщим уважением, будут немедленно подвергнуты болезненной пытке, ей хотелось провалиться сквозь каменный пол, оставив регенту сомнительно почётное право лично добиваться признания. — Соберись! Ты совсем недавно давала обещание больше не разочаровывать канцлера!» Несколько раз нервно сглотнув, девушка поняла, что голос её не слушается, поэтому, глядя прямо в глаза Чо Дану, просто кивнула. Тот, поняв, что разрешение получено, взмахнул рукой, и тут же подземелье наполнилось криками боли и мольбами: — Ваше Высочество, пощадите! — Ваше Высочество, сжальтесь! Каждый вопль будто бил по оголённым нервам, заставляя принцессу в душе корчиться от сочувствия к этим несчастным, но она заставляла себя хранить бесстрастный вид и с полным равнодушием наблюдать за их мучениями, проклиная себя и изо всех сил желая ослепнуть и оглохнуть. — Довольно! — велела Юн Ми, убеждая себя, что пытка будет более действенной, если страдания будут перемежаться периодами покоя, и не признаваясь даже мысленно, что передышка нужна была прежде всего ей самой. — Назовите имя! В желании отсрочить продолжение экзекуции, девушка медленно подошла к господину Соль, занимавшему самое правое кресло и заглянула ему в глаза, будто пытаясь увидеть в них ответ на свой вопрос. Ничего не добившись, она перешла к следующему наместнику. И лишь дав шанс каждому из арестованных признаться, отступила на несколько шагов и вновь кивнула Чо Дану: — Продолжайте! Сколько времени прошло, пока в тюрьму не влетел злой как чёрт Байан, принцесса не понимала, она лишь с ужасом осознавала, что каждое следующее «продолжайте» давалось ей всё легче, а крики уже не отзывались в ней таким острым состраданием, как в первый раз. «Я чудовище!» — проклинала сама себя Юн Ми и, едва завидев регента, бросилась к нему со всех ног. — Хватит! — рявкнул канцлер, не замечая ошалелых глаз подбежавшей к нему девушки. — Бросьте их в клетку, допрос продолжим завтра! Принцесса не сдержала вздоха облегчения, вырвавшегося у неё из груди. Кошмар закончился, а наутро она твёрдо решила сказаться больной, только бы не присутствовать при дальнейшей экзекуции. — А что с Его Величеством? — тихо спросила она, понемногу приходя в себя. — Он отказался приходить? — Он мертвецки пьян, — презрительно процедил Байан, который несколько минут назад, самолично отшвырнув Колту, совершенно непочтительно тряс Тха Хвана, пытаясь привести того в чувство. — Двух слов связать не может, а о том, чтобы сделать хоть шаг, можно и не мечтать. Дал же Будда государя! Регент тут же осёкся, покосившись на принцессу, опасаясь, что в ярости сказал куда больше, чем следовало, но Юн Ми, казалось, не расслышала последних слов, мысленно благодаря брата за невольно проявленное милосердие. — Чо Дан, останешься здесь! Чтобы ни один волосок не упал с головы арестованных до завтра! — приказал канцлер, и офицер послушно кивнул. — Я попрошу приготовить вам бодрящий напиток, — обратилась к воину Юн Ми, всей душой желая убраться из тюрьмы как можно быстрее, а потом перевела взгляд на Байана и добавила: — А потом подожду вас снаружи, дядя. — Благодарю, Ваше Высочество! — Чо Дан склонился в поклоне. — Иди, девочка, я скоро, — разрешил регент, намереваясь лично убедиться, что арестованные заперты на совесть и это вынужденное промедление не принесёт ему больших неприятностей. Девушка поклонилась и, стараясь не бежать, направилась на дворцовую кухню, не замечая, как за ней, двигаясь совершенно неслышно и держась в тени, следовал мужчина в одежде евнуха. С трудом растолкав заспанную служанку, что явно должна была начищать котлы и сковородки, но предпочла сладко спать, а не выполнять свои обязанности, принцесса распорядилась приготовить питьё и доставить его охранявшим темницу воинам. Лишь после этого, стараясь дышать глубоко и ровно, Юн Ми вернулась к зданию тюрьмы, где её уже ожидал канцлер, чтобы вместе отправиться домой. Добравшись наконец до своей спальни, девушка, не раздеваясь, рухнула в постель и моментально уснула, всем сердцем желая забыть пережитый ею этим вечером кошмар и даже не вспомнив о молитве, что возносила Будде каждый день перед сном, прося о возвращении мужа. Принцессе показалось, что прошло всего несколько минут, как её разбудил вопль, больше похожий на рёв раненого зверя: — Все четверо наместников мертвы!