***
Месяц спустя. Хотя солнце давно уже взошло, Юн Ми всё ещё лежала в кровати, задумчиво разглядывая расписанный изысканным орнаментом потолок. Вставать не хотелось. Вообще ничего не хотелось. Она никогда и представить не могла, что попадётся в такую глупую западню, из которой совершенно не видела выхода. Принцесса горько усмехнулась, вспомнив ту эйфорию, что владела ей поначалу, первые совместные ночи с любимым мужчиной казались волшебной сказкой, сбывшейся мечтой, он был настолько изобретательным и неутомимым в своих откровенных ласках, что она чувствовала себя счастливейшей из женщин, плавясь от страсти и неги в его умелых руках и выбиваясь из сил до полного изнеможения от блаженства, которое муж щедро дарил ей. Он будто знакомил её с её же собственным телом, неустанно находя всё новые и новые точки, при прикосновении к которым горячие волны возбуждения захлёстывали с головой, заставляя стонать и изгибаться ему навстречу, желая почувствовать его ещё сильнее и острее. Для него не было никаких преград и запретов, все её смущённые «пожалуйста, не надо» Тал Тал мягко, но в то же время властно преодолевал, с каждым разом побуждая всё сильнее открываться ему и позволять куда больше, чем вчера. Хотя каждое утро после жаркой ночи принцесса благодарила Будду, что ей не нужно смотреть супругу в глаза при свете дня, а то бы она точно умерла от стыда, понимая, насколько развратной и непристойной тот её видел. Он никогда не оставался с ней до утра, чётко улавливая момент, когда Юн Ми, почти уже ничего не соображая и каждой клеточкой ощущая лишь сладкую истому, проваливалась в сон в его сильных объятиях. Тогда Тал Тал невесомо целовал её в лоб и исчезал до следующего вечера. Где он ночевал — принцесса не знала, первое время она думала, что муж, любезно уступивший ей свою спальню, приказал обустроить для себя другие покои, но как-то раз, проснувшись задолго до рассвета, девушка обошла все комнаты, предназначенные для хозяев, и с абсолютной ясностью поняла, что супруг определённо проводит ночи вне дома. Это осознание всколыхнулось в ней смесью обиды и недоверия, она догадывалась, куда мог отправиться мужчина, не получивший плотского удовлетворения в объятиях супруги, но как можно было изменить ситуацию — у неё не было ни малейшей идеи. Юн Ми неоднократно пыталась донести до него, что она совсем не против полноценной супружеской близости, но её слова неизменно заглушались страстными поцелуями, а руки, стремившиеся снять с любимого хотя бы рубашку, тот решительно отводил в сторону и не отпускал до тех пор, пока не уверялся, что новой попытки не последует. Всё чаще девушка вспоминала слова названной матери: «Такие мужчины, как ваш муж, демонстрируют свои чувства наедине в спальне. И, пока у вас с этим всё в порядке, волноваться не следует», и всё больше подозревала, что у неё есть все основания для беспокойства. Она испытывала жгучее желание поговорить с Оэлун, но каждый раз понимала, что скорее откусит себе язык, чем поделится даже с этой женщиной, которой полностью доверяла и доверялась, подробностями своей интимной жизни. А со временем к принцессе пришло и чувство, что парадоксальным образом она ощущала себя ещё более одинокой, чем прежде. Неустанно ублажая тело, супруг совершенно не затрагивал её душу, они так и оставались будто незнакомцами, по непонятной причине встречавшимися по ночам в одной постели — не проводили время вместе, не заботились друг о друге, не разговаривали, делясь чем-то важным, да и вообще практически не виделись при свете дня. Девушка всячески пыталась гнать от себя это тоскливое одиночество, целиком погрузившись в управление домашним хозяйством, как и полагалось примерной жене, а также старалась следовать совету матери не требовать от мужа больше, чем он может дать, но получалось у неё из рук вон плохо. Ей отчаянно хотелось его внимания, пусть не страстных признаний, которых она так ни разу и не услышала, но хотя бы просто нормальных разговоров, нежных жестов, тёплых взглядов — всего того, что очевидно её супруг считал совершенно излишним и всячески избегал. — Ваше Высочество, — в спальню в который раз за это утро робко заглянула Мин Хи, — пора вставать, скоро приедет Её Величество. Принцесса нехотя кивнула — действительно, до визита императрицы оставалось всего ничего, нужно было сделать над собой усилие и начинать новый день, до оскомины похожий на предыдущий. Даже перспектива общества Байан-Хутуг её сегодня не грела, хотя обычно Юн Ми была рада компании, поневоле отвлекающей её от тягостных раздумий и бесконечных внутренних терзаний. Нельзя было сказать, что девушки подружились, тем не менее, их отношения были тёплыми и в известной степени доверительными — по крайней мере, государыня весьма откровенно изливала душу новоявленной подруге, бесконечно обвиняя гвиби в невнимании к себе императора, и в целом сетуя на то, что чувствует себя при дворе чужой и никому не нужной. Юн Ми, прекрасно её понимая, старалась мягко утешать, объясняя, что брат всегда был очень консервативен в своих привязанностях, но при этом непременно в скором времени оценит кротость и добродетельность старшей супруги. Но когда императрица осторожно пыталась выведать у принцессы про её отношения с мужем, та ограничивалась общими словами, не открывая ни своих чувств, ни мыслей. Она считала их слишком личными, чтобы делиться с кем-либо, к тому же ей было отлично известно, что государыня до сих пор оставалась девицей, поэтому откровенно поведать о происходящем между ней и супругом было решительно невозможно. Дождавшись, пока Мин Хи приведёт её в порядок, девушка взяла со стола том стихов, один из которых, особенно любопытный, обещала переписать для императрицы. Задумчиво постучав пальцами по книге, Юн Ми, поколебавшись некоторое время, направилась в покои, что раньше занимал Байан. Она хорошо помнила приказ мужа не входить в его кабинет, и ослушаться ей и в голову не приходило, поэтому надеяться найти принадлежности для письма она могла только в бывших комнатах регента. К счастью, во всём доме поддерживался неукоснительный порядок, и вскоре принцесса, обнаружив стопку чистых листов, кисточки и чернила, уселась за большой стол и приступила к переписыванию. Честно признаться, заинтересовавшее Байан-Хутуг произведение было весьма откровенным, даже эротическим, поэтому девушка, выводя иероглифы, слегка покраснела, и, чтобы отвлечься, принялась разглядывать книжные полки. Внезапно её взгляд зацепился за странный предмет, стоявший в самом низу, он выглядел среди обычных книг совершенно инородно — куда больше по размеру, да и по фактуре скорее напоминал ткань, а не бумагу. Заинтересовавшись, Юн Ми приблизилась и осторожно вытащила… собственный портрет. Мгновенно вспомнив, как практически на следующий день после примирения с мужем в доме появился один из придворных художников, почтительно сообщивший, что господин военный советник велел написать с неё картину, и как счастлива она была, полагая, что супруг желает даже в её отсутствие любоваться её обликом, сейчас принцесса едва не разревелась от обиды. Значит, она наряжалась, куда тщательнее обычного красилась, долгие часы позировала только для того, чтобы её портрет небрежно запихнули среди ненужных книг?! Как оскорбительно и жестоко! Юн Ми, смахнув пару всё-таки выступивших на ресницах слезинок, поставила картину на место и вернулась к столу, твёрдо решив, что это происшествие стало для неё последней каплей, и она непременно выкинет из сердца все глупые надежды на взаимность, разочаровываться с каждым днём всё больше у неё просто не было сил.***
— Ваше Высочество! — Байан-Хутуг вплыла в столовую и окинула принцессу внимательным взглядом. От неё не укрылось, что девушка выглядела печальнее обычного: глаза были потухшими и будто немного покрасневшими, уголки губ слегка опустились, а бледность лица не мог скрыть даже умело наложенный макияж. «Неужели до неё наконец-то дошли слухи о том, где пропадает её драгоценный муж?» — злорадно подумала императрица, но вслух участливо произнесла: — У вас что-то случилось? Вы плакали? — Нет, Ваше Величество, всё хорошо, — заверила её принцесса, поднимаясь навстречу гостье и почтительно кланяясь. — Просто не очень хорошо спала. Простите, не успела переписать для вас то стихотворение… — Ничего страшного, главное, что вы в порядке, — снисходительно ответила Байан-Хутуг, располагаясь за накрытым столом и небрежно кивнув даме Ён, сопровождавшей её, чтобы та передала Юн Ми угощение. — Ваши любимые пирожные, Ваше Высочество. — Вы очень добры и так внимательны ко мне, Ваше Величество, — поблагодарила её девушка, раскрывая свёрток и устраивая на столе пару изысканных пиал. — Иначе и быть не может, вы же моя единственная подруга! — сердечно произнесла императрица. — Только вы меня понимаете, как никто! Принцесса кивнула, конечно, только нелюбимая женщина может глубоко сочувствовать боли от холодности обожаемого супруга. Отпустив слуг, девушки остались одни, и Байан-Хутуг начала увлечённо болтать, пересказывая все бродящие при дворе слухи. Юн Ми лишь вежливо кивала, перемежая молчание уместными восклицаниями — сплетни она не любила, да и хорошо понимала, с детства воспитанная в атмосфере императорского дворца, что большая их часть — всего лишь домыслы, не имеющие с действительностью ничего общего. Но, когда государыня добралась до гвиби, в девушке всколыхнулся живейший интерес, она ни на мгновение не забывала о той, которую её муж очевидно считал достойной своего общества, и с кем с удовольствием беседовал, в отличие от собственной супруги. — Поговаривают, что она переписывается с королём Корё! — слегка понизив голос, сообщила Байан-Хутуг, и принцесса невольно вздрогнула, вспоминать о Ван Ю ей категорически не хотелось. — Представляете, какая вызывающая наглость! Не понимаю, почему Его Величество закрывает на это глаза! — У них общая родина, — мягко заметила Юн Ми, которая, при всей своей ревности, старалась быть объективной, всё-таки в так важной для неё отмене живой дани заслуга Ки Нян была весьма немалая. — Наверняка их общение обусловлено политическими мотивами, а не личными. — Вы её совершенно зря оправдываете! — глаза императрицы гневно блеснули, и она будто случайно обронила: — Нельзя не признать, что гвиби из кожи вон лезет, чтобы окружить себя самыми достойными мужчинами! Даже ваш муж… Байан-Хутуг осеклась и замолчала, встревоженно глядя на собеседницу. — Мой муж — что? — непослушными губами произнесла девушка, холодея от ужасного предчувствия. — Договаривайте, Ваше Величество! — Простите, мне, право, не следовало… — императрица замялась, словно жалея о вырвавшихся у неё словах, но, увидев умоляющий взгляд, немного помедлив, всё же продолжила: — Впрочем, вы бы и так всё узнали, весь дворец который день гудит… Резко поднявшись, она приблизилась к принцессе и обняла её за плечи. — Как вам, должно быть, тяжело, Ваше Высочество, — сочувственно проговорила Байан-Хутуг, — но вы прекрасно держитесь! Юн Ми весьма невежливо высвободилась из обвивавших её рук, вставая с кресла, и, стараясь оставаться спокойной, хотя сердце колотилось где-то высоко в горле, а тонкие пальцы еле заметно подрагивали, повторила: — Да говорите уже! О чём толкуют при дворе? Государыня, смущённо опустив глаза, с трудом заставила себя вымолвить: — Все знают, что ваш муж не живёт дома. Он почти постоянно проводит время в дворцовой библиотеке, служанки поговаривают, что даже ночью подают ему чай. «Так вот где он пропадает!» — с огромным облегчением подумала принцесса, у неё от сердца отлегло, что супруг таскается совсем даже не в бордель, а всего лишь в архив. — Глупости, — решительно произнесла девушка. — Господин генерал просто очень занят, ведь брат вернул ему должность военного советника и стратега, поэтому, конечно, у него сейчас очень много дел. И дома он, разумеется, тоже бывает и… — она немного запнулась, но не удержалась, поделившись личным, желая остановить нелепые сплетни. — …И он очень нежен и внимателен со мной. Во взгляде императрицы мелькнуло недоверие, смешанное с жалостью, то, как Юн Ми пыталась опровергнуть очевидное, вызывало у неё снисходительную усмешку, которую она очень предусмотрительно сдержала. — Рада это слышать, — тепло откликнулась Байан-Хутуг, но не съязвить не смогла: — Значит, и о его визитах во дворец Хындокчон вы можете не волноваться, наверняка их с гвиби встречи продиктованы исключительно делами государственной важности. — Встречи с Её Высочеством в её личных покоях? — принцесса совершенно растерялась, одно дело — библиотека, куда может свободно зайти кто угодно, но свидания в приватных комнатах, в которые без предупреждения вломиться мог позволить себе разве что император, и тот нечасто пользовался этим правом, справедливо опасаясь гнева любимой жены, не укладывались у неё в голове. Это было совершенно вызывающим и неприличным. — Да, — кивнула государыня, — сегодня утром я лично видела вашего мужа, выходящего из дворца Хындокчон. Юн Ми едва не застонала, услышав эти слова, и обессиленно прикрыла глаза, вновь опускаясь в кресло. Нет, вообразить себе интимную связь собственного мужа с гвиби она не могла, ведь в таком случае речь шла о государственной измене, которая каралась немедленной казнью для обоих преступников, но и представить себе благопристойную причину, что заставила её супруга провести ночь в покоях чужой жены у неё никак не выходило, как бы девушка ни старалась. Чтобы скрыть свои внутренние терзания от собеседницы, она отпила чай, а также положила на маленькое блюдечко симпатичное пирожное, хотя аппетит совершенно пропал от обрушившихся на неё новостей. — Простите, Ваше Высочество, — покаянно произнесла Байан-Хутуг, тоже устраиваясь за столом. — Возможно, мне не следовало говорить вам об этом, но я просто не могу молча смотреть, как ваше имя склоняют на каждом углу, а вы об этом ничего даже не знаете! — Спасибо, Ваше Величество, — заставила себя улыбнуться принцесса, — правду знать всегда полезно. — Нужно не только знать, нужно и что-то с этим делать! — назидательно проговорила императрица. — Хотите, я поговорю с дядей? Уж он-то точно заставит брата вести себя как подобает! Юн Ми, хорошо зная о весьма натянутых отношениях между Байаном и племянником, лишь отрицательно покачала головой. Не хватало ещё впутывать канцлера в семейные дрязги, он и так был сам не свой, переживая, что отправитель загадочного письма, что она давно перевела для него, исчез, как сквозь землю провалился. — Я благодарю вас за участие, Ваше Величество, — сказала девушка, поклонившись. — Но я лучше сама поговорю с супругом, попрошу, чтобы он вёл себя осмотрительнее. — Как знаете, — немного обиженно ответила Байан-Хутуг, в душе ликуя от предвкушения, какая грандиозная ссора ждёт этих двоих, если эта дурочка и впрямь решится читать нотации её суровому брату. — В любом случае, вы всегда можете рассчитывать на мою помощь и поддержку, Ваше Высочество! Дальнейший разговор прошёл для принцессы как в тумане, она настолько сосредоточилась, стремясь продумать объяснение с мужем, что отвечала собеседнице односложно и частенько невпопад. Наконец императрица сочла визит законченным и тепло распрощалась с Юн Ми. Оставшись в одиночестве, девушка несколько раз обошла столовую, стараясь успокоиться и мыслить с холодной головой, хотя сердце, саднящее болезненной ревностью, активно этому сопротивлялось. И всё же она решилась и громко позвала: — Чо Дан! — когда воин появился на пороге, принцесса твёрдо приказала: — Я немедленно желаю видеть господина генерала!***
Тал Тал привычно поднялся, чтобы поклониться на прощание гвиби, покидавшей библиотеку. Едва за ней захлопнулась дверь, он вновь сел за стол и задумчивым взглядом уставился в лежащий перед ним трактат. Но книга, которую генерал с искренней увлечённостью изучал до появления Ки Нян, его сейчас совсем не занимала. В картине мира, что едва сложилась у него в мозгу, вновь всё встало с ног на голову и окончательно запуталось. Одно-единственное имя, что до сих пор эхом отдавалось в ушах, перечеркнуло все тщательно выстроенные им стратегические конструкции. Он так долго самостоятельно пытался выяснить, кого же приблизил к себе Байан за время его отсутствия, и наконец, признав своё поражение, решился обратиться за разгадкой к гвиби, воспользовавшись одним из её традиционных визитов, которые она исправно ему наносила, чтобы узнать, как идут дела с проверкой подлинности попавшего ей в руки документа. Сегодня, коротко отчитавшись, что источник может считаться надёжным, Тал Тал задал изводивший его вопрос и, получив ответ, сначала даже счёл его полным вздором, у него не укладывалось в голове, что юная девушка, его хрупкая и нежная жена, которую он почти привык каждую ночь сжимать в объятиях, настолько поднаторела в придворных интригах, что даже сама Ки Нян считала её опасным противником. Впрочем, хорошенько поразмыслив, стратег понял, что в этом случае и его громкая ссора с дядей обрела совсем иной смысл. Конечно, ссорой назвать их размолвку было явным преувеличением, сам Тал Тал за тот последний визит во дворец регента не произнёс и пары фраз, а вот Байан в выражениях совершенно не стеснялся и, наверное, всем не только в доме, но и в его окрестностях было прекрасно слышно, какими эпитетами награждал племянника совершенно вышедший из себя канцлер. «Предатель», «лицемер», «неблагодарная скотина» — это было малой частью вылившихся на генерала оскорблений, которые он с совершенно спокойным лицом выслушал от бушевавшего старшего. При этом стратег считал себя в этом конфликте полностью правым — он довольно давно сообщил дяде о планах Тан Киши напасть на Дайду, пока город охраняется только столичным гарнизоном, и настоятельно потребовал вернуть несколько отрядов солдат с линии военных действий для усиления обороны. Байан счёл эту информацию полным бредом, в очередной раз уничижительно высказался об умственных способностях своего воспитанника, не понимающего, как важен в нынешней ситуации каждый солдат, особенно учитывая, что война шла далеко не блестяще, и строго-настрого приказал забыть «об этой дурацкой затее». Тал Тал же, поразмыслив несколько ночей, наотрез отказался подчиняться дяде, решив, что безопасность императора, его семьи и приближённых, включая самого регента, должна быть поставлена во главу угла. Он, предварительно заручившись поддержкой гвиби, испросил аудиенции у императора, на которой Тха Хван согласился с его доводами и поручил ему озаботиться вопросами безопасности столицы. Что и стало причиной гнева Байана, который демонстративно вычеркнул из своей жизни строптивого племянника — регент всячески избегал своего прежде преданного союзника, а при случайных встречах во дворце они холодно раскланивались как чужие. Генерала это слегка удивляло и, говоря начистоту, даже уязвляло, он не мог понять, почему дядя с такой лёгкостью обесценил все его прежние заслуги и видимо полагал, что справится с управлением государством и без советов своего воспитанника. Теперь же, узнав, что канцлер и не думал оставаться без надёжного помощника, в голове стратега всё встало на свои места. Что касается своих личных эмоций, он благоразумно решил не давать ходу ни поднявшейся в нём обиде, ни резко возросшей тревоге за жену, ни некоторой растерянности, что принцесса вновь оказалась куда умнее и хитрее, чем он ожидал. И всё же, со свойственной ему обстоятельностью, Тал Тал, перед тем, как затевать серьёзный и малоприятный разговор с супругой, которой, разумеется, собирался запретить даже приближаться к Байану и опасным политическим интригам, решил удостовериться, что полученная им информация действительно правдива, собственное правило не верить никому на слово он неукоснительно соблюдал. Поэтому, мысленно прикинув, что дядя в данный момент должен находиться где угодно, но не дома, генерал аккуратно вернул книгу в обустроенный им с разрешения Ки Нян в библиотеке тайник и направился к императорской конюшне. Спустя непродолжительное время он спешился у дворца регента и, коротко кивнув слегка обалдевшему Му Чжину, никак не ожидавшему увидеть здесь своего второго командира, по просторным коридорам направился в кабинет канцлера. Ему необходимо было увидеть приходно-расходные книги Байана, никакого смущения, что он собирался заглянуть в личные записи дяди, стратег не испытывал — он отнюдь не планировал их досконально изучать, чтобы выведать какие-то тайны, ему просто нужно было увидеть почерк того, кто вёл дела канцлера. Он почти не сомневался, что узнает руку жены, но всё же проверить это было его долгом, обрушиваться несправедливым гневом на невинную девушку Тал Тал совсем не хотел. Сосредоточившись на своих мыслях, он чуть не столкнулся с Оэлун, которая коротко вскрикнула от неожиданности. — Вы… — женщина не верила своим глазам — она и не надеялась, что сын когда-нибудь почтит её своим присутствием, но, быстро взяв в себя в руки и стараясь, чтобы ни в глазах, ни в голосе не проступала явственная теплота, дабы не оттолкнуть своего сурового мальчика, спросила: — Вы хотите видеть господина регента? Генерал лишь молча поклонился, в душе проклиная эту встречу, неимоверно всё осложнившую. Ему было кристально понятно, что отвязаться от общества жены дяди ему будет совсем непросто. — Его сейчас нет, но он обещал быть к обеду, — ничего подобного Байан, конечно, не говорил, но Оэлун нестерпимо не хотелось, чтобы сын просто развернулся и ушёл. — Вы его подождёте? Стратег немного подумал, но потом снова кивнул и заставил себя произнести: — В кабинете, если не затруднит. — Конечно, пойдёмте, — глаза женщины вспыхнули радостью, и она поторопилась отвернуться, чтобы скрыть её, якобы показывая дорогу, в чём Тал Тал совершенно не нуждался. Добравшись до кабинета дяди, генерал сгорал от нетерпения остаться в одиночестве, почему-то ему казалось, что это будет правильней, чем на глазах у жены канцлера рыться на книжных полках, хотя, как он подозревал, та вряд ли стала бы возражать. Но он заставил себя сесть в кресло и, ничем не выдавая своего желания как можно скорее покинуть этот дом, спокойно и сосредоточено смотрел прямо перед собой. — Может, хотите чаю? — робко предложила Оэлун, с трудом отводя взгляд от любимого лица. Это предложение в высшей степени соответствовало намерениям стратега, но он как можно безразличнее произнёс: — Как угодно. «Милостивый Будда, благодарю тебя, что услышал мои молитвы! — едва не задохнувшись от охватившего её счастья, подумала женщина. — Неужели мы просто как обычные люди будем пить чай, и я смогу вдоволь наглядеться на него?!» — Сейчас я обо всём распоряжусь, — поклонилась она и спешно вышла. Тал Тал вмиг оказался у нужных ему полок и, благодаря аккуратно надписанным корешкам, с первой попытки выбрал необходимую ему книгу. Как он и думал, данные за последний месяц явно были записаны самим Байаном — его торопливые, словно скачущие в разные стороны иероглифы стратег бы узнал с закрытыми глазами. Осторожно пролистывая страницы, как и ожидалось, он обнаружил совсем другой почерк, так похожий на его — аккуратные, каллиграфически выписанные слова. В том, что эти записи сделаны принцессой, у него больше не было ни тени сомнения. — Что вы делаете? — недоумённо спросила крайне быстро вернувшаяся Оэлун, которая, движимая единственным желанием как можно больше времени провести с сыном, даже не собиралась лично отправляться на кухню, лишь кликнула первую попавшуюся служанку и, наказав подать чай, поспешила обратно к своему мальчику. Генерал мысленно чертыхнулся, что потерял счёт времени и не успел выполнить задуманное без посторонних глаз. Он быстро захлопнул книгу и вернул её на полку, больше никаких причин оставаться здесь у него не было. — Я должен идти, — Тал Тал поклонился и стремительно вышел из кабинета, не обращая никакого внимания на то, что оставил женщину в полном замешательстве. Тем не менее, Оэлун быстро пришла в себя, просмотрела ту же книгу, что мгновение назад держал в руках её сын и, быстро догадавшись об истинной причине его визита, пришла в настоящий ужас. Едва справившись с дрожащими руками, она написала короткую записку, чуть ли не бегом добралась до входа в дом и, вложив клочок бумаги в руку Му Чжина, приказала: — Немедленно разыщи господина канцлера! Это очень срочно!***
Тал Тал неспешно ехал по улочкам Дайду, пытаясь честно разобраться в себе. К его огромному изумлению, ни гнева, ни обиды, ни мук уязвлённого самолюбия, что поначалу охватили его, пытаясь подчинить себе разум, он не ощущал. Нет, генерал не собирался поступаться собственными принципами и убеждениями и по-прежнему считал, что женщине, тем более — его женщине, в политике и интригах не место. Но при одной мысли, что будет вынужден жёстко отчитать юную девушку и весьма однозначно потребовать прекратить столь недопустимое для дамы поведение, ему становилось не по себе. Невольно он задавался вопросом, как этот разговор повлияет на их отношения, которые, хвала Будде, в последнее время наконец-то развивались в верном, по его мнению, ключе. Стратег действительно искренне старался быть внимательным и чутким, с трепетом вспоминал, с какой готовностью жена откликалась на его ласки и едва ли не с улыбкой предвкушал каждую предстоящую им ночь. Совершенно сознательно не допуская ни единой эгоистической мысли об удовлетворении собственных желаний, чтобы не сорваться в бездну страсти и не утратить самоконтроль, он целиком сосредоточился на том, чтобы научить супругу наслаждаться близостью и заставить её забыть о застенчивости, которая, признаться честно, его порядком раздражала. Но Тал Тал не позволял этому недовольству прорываться, сдерживаясь и лишь мягко подталкивая девушку в нужном ему направлении. И вот теперь это пусть и неполноценное, но всё равно очень дорогое ему счастье было под угрозой. Он разрывался между желанием малодушно промолчать, только бы не омрачать их только начавшуюся зарождаться связь, и необходимостью пресечь её неуместную деятельность, пока она по собственной наивности и неопытности не угодила в серьёзную беду. Впрочем, стремление защищать и оберегать жену как всегда перевесило, и стратег пришёл к выводу, что объяснение неизбежно. Уже почти добравшись до дома, генерал внезапно понял, что во всей этой ситуации было для него самым странным — принцесса ни словом не обмолвилась ему о том, чем занималась во время его отсутствия, хотя не могла не понимать, что рано или поздно правда выйдет наружу. И просто верхом глупости было пытаться скрыть это, а уж кем-кем, но дурой Юн Ми явно не была. С этого вопроса стратег и решил начать разговор, трижды напомнив себе максимально сохранять спокойствие и хладнокровие. Войдя в дом, мужчина быстро прошёл по пустынным коридорам и наконец остановился у собственной спальни, у дверей которой ожидали Мин Хи и несколько солдат, торопливо поклонившиеся при его появлении. Лёгкое недоумение поднялось в нём, когда он не обнаружил среди присутствующих Чо Дана, но, решив, что выспросит своего офицера о причинах отсутствия позже, едва заметно кивнул в ответ на приветствие и вошёл в комнату. Принцесса спала, совсем по-детски подложив обе ладони под щёку, она выглядела настолько беззащитной и в то же время соблазнительной, что Тал Тал явственно ощутил, как в нём пробуждается вожделение, он еле остановил себя в порыве разбудить её нежными поцелуями и самыми чувственными прикосновениями, сорвать с неё эти чёртовы многослойные одежды и упиваться красотой полностью обнажённого тела в дневном свете, довести её до полной потери контроля, вырвать из приоткрывшихся в страстной судороге предвкушения удовольствия уст так желанную им мольбу «пожалуйста», что неизменно сводила его с ума… И к дьяволу все сложные и неприятные разговоры, что неизменно отдаляли их друг от друга и только всё безнадёжно запутывали! Один Будда знает, чего стратегу стоило сдержаться и устроиться не рядом с ней в постели, а в поодаль стоящем кресле. Единственное, что он себе позволил — откровенно не сводить с жены горящих пламенем желания глаз, беззастенчиво любуясь каждой чёрточкой, сейчас можно было хотя бы ненадолго погрузиться в сладкие мечты, ведь Тал Тал был более чем уверен, что успеет принять обычный бесстрастный вид, к моменту, когда девушка проснётся. Время летело совсем незаметно, и когда принцесса, немного поворочавшись в постели, резко села и сонными глазами огляделась вокруг, день уже сменился ранним вечером. Заметив мужа, что в полном молчании встал и теперь обходил комнату, зажигая одну свечу за другой, Юн Ми тихо охнула, одёрнула обнажившее щиколотки платье и попыталась пригладить слегка растрепавшиеся волосы. Генерал, заметив эти быстрые жесты, едва удержался, чтобы не улыбнуться — она больше всего нравилась ему именно такой, неидеальной и домашней, а не подчёркнуто безукоризненной. — Простите, мой господин, — извинилась девушка, спешно всовывая ноги в изящные расшитые туфельки, стоящие у кровати. — Почему вы не разбудили меня? — Я не тороплюсь, — ровно ответил стратег, решивший, что в спальне уже стало достаточно светло, чтобы наблюдать за выражением лица супруги. — Вы можете уделить мне время? — Конечно, — кивнула принцесса, вставая. Для неё предпочтительнее была бы беседа в кабинете, чтобы маячащая рядом постель, которую она уже почти ненавидела, не нервировала, но это неудобство вполне можно было пережить. — Спасибо, что откликнулись на мою просьбу, мой господин. — Вашу просьбу? — переспросил Тал Тал, стремясь не выдать изумления от такого совпадения. Юн Ми подозрительно покосилась на мужа, но всё же пояснила: — Я просила Чо Дана разыскать вас. «Поэтому-то его и не было среди охранников», — понял генерал, но ничего не сказал, лишь выразительно посмотрел на жену, будто приглашая говорить. — Я хотела… — принцесса резко выдохнула и на одном дыхании произнесла: — Хотела вас попросить быть более осмотрительным и не давать пищу для сплетен. На мгновение сверкнувший удивлением взгляд тёмных глаз вновь застыл безбрежным спокойствием. — Занятно, — медленно, словно раздумывая, ответил стратег, — я собирался обратиться к вам с той же… просьбой. — Что вы имеете в виду, мой господин? — нахмурилась девушка, совершенно не понимая, в чём дело. — Почему вы ничего не сказали? — против воли в его словах прозвенели обвиняющие нотки. — Зачем скрывали правду? Юн Ми внезапно резко побледнела, кровь будто разом отлила от её лица, она сделала неуверенный шаг назад, словно пытаясь сбежать от супруга, но ноги, враз ставшие ватными, подкосились, и она пошатнулась. Но Тал Тал в мгновение ока оказался рядом и крепко обхватил жену за талию, впиваясь ей в глаза проницательным взглядом. — Спасибо, — дрожащим голосом сказала принцесса, — можете отпустить меня, это от неожиданности. Как вы узнали? — Неважно, — небрежно бросил генерал, нехотя опуская руку и позволяя ей выскользнуть из объятий. — Достаточно того, что я всё знаю. И впредь вас настоятельно прошу держаться подальше от политики и лично от господина канцлера. «Будда, как же он меня напугал! — подумала девушка, ощущая, как сердце бешено колотится прямо в рёбра. — Но… вроде бы он не злится». Она пробежалась глазами по бесстрастному лицу, в котором невозможно было прочесть никаких эмоций, но, помня, каким супруг бывает в ярости, Юн Ми почти готова была поклясться, что это известие он принял куда спокойнее. — Я не сделала ничего дурного, — пытаясь придать голосу уверенности, произнесла она. — Лишь исполняла свой долг. — Обстоятельства изменились. Я готов взять на себя выполнение всех обязательств, — твёрдо заявил стратег и, желая весьма недвусмысленно донести свою точку зрения, добавил: — Но должен заметить, что скрывать правду и лгать — одно и то же. — Я не лгала вам, — упрямо возразила принцесса, глядя мужу прямо в глаза. — У меня просто не было возможности всё честно рассказать. Тал Тал скептическим и недоверчивым взглядом посмотрел на девушку. По его мнению, учитывая, что они виделись каждый день, это было явным преувеличением. «Неужели так сложно было попросить выслушать её?» — подумал генерал, искренне недоумевая, почему нельзя было сказать одну-единственную фразу, ведь он, без сомнения, последовал бы её просьбе. — А когда? — дерзко сверкнула глазами Юн Ми, но тут же стушевалась и опустила взор, не в силах остановить краску смущения, медленно заливавшую щёки. — Ведь вы как вихрь… И я не имею права противиться вашим желаниям. А вот это стратега всерьёз задело, он совершенно точно предпочёл бы иную формулировку, куда более вовлечённую и дающую понять, что супруга не меньше него заинтересована в происходящем между ними. Но, не успел Тал Тал нахмуриться и заявить, что, если ей движет только чувство долга, то он не собирается настаивать, как принцесса, заметив, что в глубине тёмных глаз полыхнула обида, которую не удалось скрыть, быстро подошла к нему, положила руки на плечи и, с нежностью посмотрев на мужа, произнесла: — Даже не думайте! — медленно, тщательно подбирая слова, попросила: — Просто нам нужно больше времени проводить вместе, понимаете? И я вам всё расскажу. Генерал, почувствовав острое желание притянуть жену ближе к себе, с огромным трудом завёл руки за спину, сцепил в замок и без тени улыбки, которую ощущал внутри, спросил: — Включая лжесвидетельство? Юн Ми, лишь на мгновение задумавшись, кивнула, в её прошлом не было секретов, которые стоило бы таить от него. — Я поведаю вам всё, что вы хотите знать. Если… — Если? — переспросил Тал Тал, до глубины души поражённый, что эта юная девушка собирается ему ставить какие-то условия. — Если вы, в свою очередь, расскажете то, что хочу знать я, — мужественно закончила она, несмотря на то, что внутренне содрогнулась от собственной смелости. Стратег отрицательно покачал головой, он отнюдь не собирался раскрывать то, что супруге знать совершенно не следовало. — Я не стану выведывать ваши тайны и секреты, — слегка поморщилась принцесса, стараясь успокоить мужа. — Вы можете даже не отвечать, если не хотите. Но самые простые вещи вы же можете сказать! — Какие? — недоумённо спросил генерал, совершенно не понимая, к чему она клонит. — Да всё, что угодно! — Юн Ми умоляющим взглядом посмотрела на него. — Я готова выслушать всё, чем вы готовы поделиться. Пожалуйста, согласитесь! «Будда, ну что за детские глупости!» — подумал Тал Тал, но, увидев, что глаза жены заблестели от подступающих слёз, счёл за благо уступить, изо всех сил надеясь, что она быстро потеряет к этой блажи интерес. — Я попробую, — согласился он, и внезапно просиявшее лицо жены стало ему наградой. Девушка готова была запрыгать от радости, она и не чаяла, что всё будет так легко и просто, и, окрылённая неимоверной удачей, рискнула спросить о том, что изводило её целый день: — Сегодня утром вы выходили из дворца Хындокчон, — принцесса словно кожей почувствовала, как её обдало холодом мгновенно замкнувшегося лица. — Подождите, — остановила она явно желающего отстраниться от неё генерала. — Я же не спрашиваю, что вы там делали… «И правильно», — подтвердил суровый взгляд, очевидно свидетельствуя, что она ступает по тонкому льду, испытывая его терпение. — Просто весь дворец захлёбывается сплетнями, — с горечью пояснила Юн Ми, сожалея, что не может прямо спросить: «Какого дьявола вы там забыли?» — Решайте сами, стоит ли доверять глупой болтовне, — отрезал стратег, что-либо объяснять он совсем не собирался. — Больше мне нечего сказать. — Я верю вам, — поспешно сказала девушка, особенно подчеркнув последнее слово. — Если вы там были, значит, у вас были на то основания. — Значит, — безжалостно подтвердил Тал Тал, но, заметив, как дрогнули и сжались в тонкую полоску её губы, словно пытаясь сдержать рвущийся из горла всхлип, на мгновение смягчился: — Не изводите себя ерундой, Ваше Высочество. «И на том спасибо! — с облегчением про себя выдохнула девушка, нерешительно прижимаясь щекой к холодным доспехам, закрывавшим широкую мужскую грудь, и обнимая мужа за пояс. — Видимо, мама права, и это тот случай, когда не стоит ждать большего, чем он может дать». — Я просто подумала, если вы будете больше времени проводить дома, а не во дворце, злые языки скорее умолкнут, — прошептала она, стараясь, чтобы голос звучал как можно мягче, и её слова не воспринимались приказом, лишь смиренной просьбой. Но, ощутив, как резко он попытался высвободиться из объятий, слегка отстранилась и, коснувшись ладонью щеки мужа, тихо попросила: — Пожалуйста, мой господин! Генерал, хоть и был от этого предложения далеко не в восторге, не мог не признать её правоты, и впрямь невозможно было постоянно торчать во дворце, когда в каких-то паре ли находился его дом, где ждала жена. Но и поведать ей о своих кошмарных снах, которые хоть и не терзали его каждую ночь, но всё равно иногда случались безо всякой на то причины, обрушиваясь полной неожиданностью, он и помыслить не мог. «Я что-нибудь придумаю», — пообещал себе стратег, медленно склоняясь к приоткрытым губам и лишь в последнее мгновение перед поцелуем выдохнул короткое: — Хорошо. — Тал Тал, не смей! — внезапно раздавшийся гневный окрик заставил супругов буквально отскочить друг от друга, и оба они с изумлением увидели на пороге спальни взъерошенного Байана.***
Регент, едва сдержавшийся, чтобы не отвесить хорошенького тумака Му Чжину, что не посмел заглянуть в кабинет императора и доложить канцлеру о срочном послании от жены, почти бегом направлялся к конюшне, совершенно не обращая внимания на шарахавшихся от него служанок и наложниц, что едва успевали отпрыгнуть с его пути. Он был в настоящей панике, настолько, что соображал с огромным трудом. Ему было ясно одно — необходимо как можно скорее найти принцессу. Желательно — опередив племянника. Впрочем, последнее казалось Байану совсем невероятным, учитывая, сколько времени он потерял в кабинете императора, что, беспрестанно подливая себе вина, изливал своему единственному, по его словам, другу душу. Обычно регент не возражал против доверительных разговоров с государем, он и впрямь относился к нему искренне и даже по-отечески, сожалея, что трон Дракона стал для этого слабого телом и духом человека настоящим проклятием. И негодовал на гвиби, которая вместо того, чтобы придать царственному супругу уверенности в себе, занималась чем угодно, только не мужем, даже то, что Тха Хван медленно, но верно явно спивался, было, по мнению регента, исключительно виной Ки Нян. «Знала бы своё место эта выскочка из Корё — любить и повиноваться во всём своему господину, глядишь, и Его Величество бы стал настоящим сильным императором, а сейчас у него все мысли только о том, как бы половчее забраться под юбку собственной жене», — всегда неодобрительно думал Байан, едва завидев гвиби. Конечно, добрых чувств к ней это не добавляло. Их непримиримой войне конца края было не видно. И канцлера невероятно выбешивал тот факт, что его воспитанник спелся с этой коварной стервой, до него прекрасно доходили все слухи, что Тал Тал был едва ли не единственным человеком, кроме Тха Хвана, разумеется, кто мог потребовать у Ки Нян аудиенции в любое время дня и ночи и эти просьбы непременно удовлетворялись. Регента по-настоящему страшил этот союз, но он совершенно не видел способа перетащить племянника на свою сторону, уж больно тот изменился, вернувшись из плена, позволял себе возражать старшему, а то и вовсе действовать за его спиной по собственному разумению. Неслыханная дерзость! Поэтому-то Байан и был сейчас просто вне себя от волнения, от прежнего спокойного и малоэмоционального Тал Тала можно было не ожидать каких-то безумств, а вот от этого знакомого незнакомца… Кто знает, как поведёт себя он, узнав, что его собственный дядя втравил молоденькую девушку, почти девочку, в кровавые дворцовые распри? Ударит? Запрёт в четырёх стенах, строго-настрого запретив покидать дом? Или отправит в монастырь замаливать грехи? А может, отчитает так, что чертям тошно станет, не то что юной принцессе? Канцлер не раз был свидетелем, как воспитанник обращался с солдатами или офицерами, вызвавшими его недовольство — да, он при этом никогда не повышал голоса, даже наоборот, говорил так тихо, что его было едва слышно, не использовал ругательств, да и вообще был немногословен, но стальной тон, отточенные жестокие фразы и грозный вид пугали даже бывалых вояк до полусмерти. Что уж говорить о невинной девушке… Всячески успокаивая себя, что принцесса и простые солдаты всё-таки разные вещи, регент наконец добрался до конюшни, вскочил в седло и резко пришпорил лошадь, сходу послав её в карьер. В кратчайшие сроки добравшись до дома племянника, Байан ощущал себя так, будто это не жеребец, а он сам летел стрелой, не разбирая дороги, дыхание было сбивчивым и тяжёлым, в боку кололо, ноги дрожали от непривычной нагрузки, но, полный решимости уберечь девушку от гнева Тал Тала, канцлер тяжело спешился и, еле заметно прихрамывая, понёсся по коридорам. Добравшись до спальни воспитанника, он, совершенно не обращая внимания на царящую тишину, что совсем не предвещала скандала, с криком: — Тал Тал, не смей! — Резко распахнул дверь и тут же замер на пороге, разинув от изумления рот. Регент готов был поклясться, что глаза его не обманули, и в первое мгновение он застал супругов страстно целующимися, хотя сейчас они и стояли на приличном расстоянии друг от друга, но оба были явно смущены настолько, что даже не сразу сообразили поклониться старшему. — Уф, — Байан вытер пот со лба, у него отлегло от сердца, что его представления были куда ужаснее действительности, он даже не чувствовал неловкости, лишь бесконечное облегчение. — Устал я. — Пожаловался канцлер, опускаясь в кресло. — Дя… Господин регент, — осторожно покосившись на мужа, Юн Ми предпочла более официальное обращение, — может, приказать подать вам чай? — Не надо, девочка, — отмахнулся Байан, — сейчас чуть передохну и поеду домой. Твоя мать там с ума сходит, — он бросил гневный взгляд на Тал Тала, — ты совсем рехнулся, негодник, её так пугать? Как только Оэлун удар не хватил! Стратег промолчал, принцесса лишь заметила, что он крепче сжал губы, и поспешила вмешаться: — Простите, это моя вина, — покаянно сказала она, — если вы, мой господин, — девушка поклонилась мужу, — не против, я заеду завтра к маме и постараюсь её успокоить. — Да не тебе бы надо извиняться, — проворчал канцлер, красноречиво сверля глазами племянника. — Но господин генерал очень занят… — попыталась было протестовать Юн Ми, но Тал Тал, которому такое заступничество скорее было неприятным, чем лестным, сдержанным жестом попросил жену умолкнуть и, сделав несколько уверенных шагов, встал прямо перед Байаном, закрыв от него девушку, прозрачно намекая, что предпочёл бы, чтобы обращались к нему лично. На пару минут мужчины скрестились взглядами, словно пытаясь переупрямить один другого, затем регент, не выдержав обвинения, что считал во взоре племянника с небывалой лёгкостью, отвёл глаза и примирительно произнёс: — Я чего приехал-то… Тал Тал, если есть, что сказать — говори мне. Её Высочество не трогай, она не виновата, это всё я… «Какой дядя всё-таки замечательный, — с теплотой подумала Юн Ми, услышав эти слова. — Примчался ко мне на выручку как на пожар». Но стратег отнюдь не горел желанием выяснять отношения со старшим в присутствии жены, поэтому лишь молча поклонился, давая понять, что приказ им понят. — Вот и отлично, — канцлер поднялся, радуясь, что всё обошлось столь малой кровью, о том, что будет, если от него и впрямь потребуют объяснений, он предпочитал не думать, на удивление благостный настрой племянника казался ему добрым знаком, да и вообще самой верной стратегией регент считал не ставить телегу вперёд лошади. Поэтому он кивнул на прощание племяннику и его супруге и заторопился домой, где его с особым нетерпением и волнением ждала любимая и любящая женщина, и больше всего на свете Байану хотелось сжать её в своих объятиях и увидеть в прекрасных глазах благодарность, за то, как ловко он разрешил, казалось бы, безнадёжное дело. Оставшись с мужем наедине, принцесса некоторое время молчала, ожидая от него инициативы, но судя по тому, что он так и продолжал просто стоять, явно о чём-то размышляя, девушка решилась привлечь к себе внимание, подойдя к нему и аккуратно тронув за руку: — Вы же не сердитесь на господина канцлера? Тал Тал медлил с ответом, он и так старался быть максимально сдержанным, не давать никаких оценок, пока детально не вникнет, что именно успели натворить эти двое и какова была роль во всём этом его супруги. — Сначала вы расскажете всё, без утайки, — наконец строго сказал он. — Ответите на все вопросы. Не вздумайте что-то скрывать. — Не буду, — Юн Ми несмело улыбнулась мужу, — могу начать прямо сейчас, если вам будет угодно. — Позже, — стратег недвусмысленно привлёк девушку ближе к себе, явно намереваясь продолжить с того же момента, на котором их прервал Байан. Ему жизненно было необходимо погрузиться в нежность и страсть, ещё раз напомнить себе, как дорога ему жена, чтобы быть к ней максимально снисходительным, поэтому он совсем не обрадовался, когда к его губам прижались тонкие пальцы, останавливая его. — У меня есть ещё один вопрос, — твёрдо произнесла девушка, хоть и заметила неудовольствие в глазах супруга. Сегодня всё, что казалось неимоверно сложным, разрешалось так легко и просто, что она не могла не попытать счастья и не спросить о том, что не давало ей покоя с самого утра: — Скажите, почему мой портрет оказался среди старых книг в бывшем кабинете господина Байана? Тал Тал еле слышно вздохнул, первым его порывом было проигнорировать эти слова, просто зацеловать её так, чтобы все вопросы разом вылетели у неё из головы, но потом, вспомнив о собственном намерении быть с женой откровенным, насколько это возможно, передумал. В конце концов, разглашение этого секрета было чревато только тем, что принцесса получит дополнительное свидетельство его глубоких чувства к ней, в которых и так, по мнению генерала, не должно было быть никаких сомнений. Он осторожно потянул за чёрный кожаный шнурок, прятавшийся под воротником ханьфу, что привык надевать под доспехи, и аккуратно вытащил небольшой чёрный шёлковый мешочек, который носил уже несколько дней, и вложил в руку девушки. Юн Ми, совершенно сбитая с толку его действиями, она-то готовилась получить вербальное объяснение, в нерешительности смотрела на тёмную ткань, не осмеливаясь развязать тесёмки. И только заметив подтверждающий кивок мужа, потянула за завязки и извлекла из неё миниатюру едва ли не меньше половины её ладони. — Копия, — прошептала она, осторожно проходясь пальцами по портрету. — Вы приказали нарисовать копию?! Принцесса почувствовала, как глаза повлажнели от радости и облегчения, эти слёзы счастья будто мгновенно заживляли раны в душе, невероятное ощущение, что самый обожаемый на свете мужчина неравнодушен к ней, кружило голову и заполняло сердце восторгом. В самых смелых снах она не могла представить, что её заветная мечта сбудется. Не в силах выразить словами переполнявшие душу эмоции, Юн Ми практически бросилась на шею любимому и, крепко прижавшись к нему всем телом, потянулась к его губам, повторяя: — Я люблю вас… Люблю… Люблю… Горячий поцелуй был ответом на её признание, время сложных вопросов прошло, и, в тишине спускающегося на землю вечера, не осталось больше места ни для чего, кроме бури охвативших их обоих взаимных чувств.