***
— Что вы сказали? — дрожащим голосом переспросила принцесса, опасаясь, что мечты об исполнении её заветного желания сыграли с ней злую шутку, и она просто ослышалась. — Я что?.. — Вы беременны, — ровно повторил Тал Тал, изо всех сил сдерживаясь, чтобы обуревавшие его чувства не прорвались наружу. Он уже несколько часов, с тех пор, как проверил пульс у потерявшей внезапно сознание супруги, пытался совладать с собой и мыслить рационально, отбросив захлёстывающие эмоции. Получалось у него так себе: внешне генерал был совершенно спокоен и собран, но внутри его просто разрывало от злости, а также от осознания собственной слепоты и беспредельной доверчивости. Только сейчас до него дошли все несостыковки, на которые он той кровавой ночью, изводимый неимоверным чувством вины перед женой, абсолютно не обратил внимания. Теперь же они нагло лезли в глаза и выставляли стратега перед самим собой круглым идиотом. Почему тогда ему не хватило мужества и окаянства настоять на осмотре? Ведь даже лекарь ограничился тем, что лишь пощупал у пациентки пульс. Почему испытал только огромное облегчение, а не насторожился, услышав, что сердцебиение чёткое и ровное? Ведь он прекрасно знал, что такая кровопотеря всегда влияет на наполненность пульса! Даже то, как резко она села в постели, стоило ему лишь протянуть руку к юбкам, было совершенно невероятно для человека, терзаемого острой болью. А свечи? Эти чёртовы свечи, предусмотрительно расставленные по всей спальне среди ночи, чтобы увиденное его пробрало до костей! Все эти мелочи во всё горло вопили о том, что происходит что-то не то, что это лишь фарс, представление для благодарного глупого зрителя! «Великий стратег, — в который раз презрительно вспыхнуло в голове. — А на деле — главный болван Поднебесной!» Юн Ми же, абсолютно не давая себе труда озаботиться состоянием супруга, на мгновение прикрыла словно по волшебству высохшие глаза, пробормотав про себя самые горячие слова благодарности Будде, и приложила ладони к животу, будто желая получить ещё хоть какое-то подтверждение грядущего материнства. Её не оставляло чувство нереальности происходящего — то чудо, о котором она истово молилась, тот малыш, которого видела во снах, пришёл к ней! Её счастье, её жизнь, её сын! — Это мальчик? — прошептала принцесса, впрочем, ничуть не сомневаясь в ответе. — Мальчик же, мой господин? — У вас будет сын, — отстранённо, словно эта ситуация его никоим образом не касалась, подтвердил Тал Тал. — У нас, — мягко поправила Юн Ми и, совершенно по-детски подпрыгнув в постели, бросилась мужу на шею и стала осыпать его лицо хаотичными поцелуями, сбивчиво повторяя лишь одно слово: — Спасибо! Спасибо! Спасибо… Генерал просто остолбенел, настолько, что даже в первый момент не сопротивлялся этим проявлениям благодарности, но быстро взял себя в руки и, ощутимо сжав плечи супруги, отстранил её от себя. Он не сказал ни единого слова, но от его взгляда, преисполненного холодностью и презрением, принцесса дёрнулась так резко, будто муж закатил ей пощёчину. — Простите, — пролепетала она, опуская глаза, — я вела себя непозволительно. В ответ стратег лишь разжал руки, подавляя в себе желание вытереть ладони, которые просто жгло огнём ярости из-за её лжи и унижения от собственной тупости. Он поднялся с кровати и прошёлся по комнате, чтобы успокоиться. Остановившись у письменного стола, стал с преувеличенным вниманием вглядываться в какой-то свиток. Юн Ми тоже осторожно выскользнула из постели и подошла к мужу, остановившись в трёх шагах. Приблизиться, а уж тем более обнять его, она не решилась, но предстоящее им объяснение было неизбежно, и девушка, собрав всё своё мужество и полностью наплевав на слабость, которую всё ещё ощущала в теле, готова была встретить бурю лицом к лицу. Она давно, ещё тогда, когда муж бросил ей в открытую обвинение во лжи, подразумевая её помощь Байану, с ужасом осознала, что будет, если всё получится, и он узнает её самый страшный секрет. Тогда принцесса едва не рухнула от неожиданности и страха, но сейчас, впервые почувствовав себя матерью, была настроена идти до конца, биться за право своего сына на жизнь, пусть даже с горячо любимым ею человеком. «Вашим врагом будет он сам», — внезапно всплыли в памяти слова Ки Нян, оказавшиеся пророческими, и Юн Ми только теперь, спустя десятилетие, поняла их истинное значение. Противником её супруг действительно был грозным, но и она изменилась, та девочка, что жила в ней ещё несколько дней назад, упиваясь любовью и нежностью обожаемого мужчины, уступила место женщине, для которой её дитя превыше всех сокровищ этого мира. Это была какая-то другая любовь, всепоглощающая, безусловная, цельная и несокрушимая, никогда ранее девушка не испытывала такого чувства, оно не только придавало сил, но и согревало душу осознанием, что отныне она больше никогда не будет одинока. — Я знаю, что вы разочарованы, мой господин, — твёрдо произнесла принцесса, глядя мужу, который и не думал к ней поворачиваться, в спину. — Но, поверьте, когда наш сын родится, когда вы возьмёте его на руки, когда увидите, что он ваша маленькая копия, — вы поймёте, что я не могла поступить иначе. «Будда, какая невероятная глупость! — мысленно закатил глаза стратег. — Этот несчастный ребёнок ещё не родился, а она уже имеет наглость уверять, что он похож на меня!» — Вы лгали. Низко и подло лгали каждый день, — Тал Тал неожиданно развернулся, и их взгляды схлестнулись. Несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза, не желая уступать ни на цунь, наконец принцесса, не выдержав изливавшейся на неё ненависти, отвела взор, но генерал и не думал останавливаться, он был по-настоящему взбешён. — Вы не гнушались ни лестью, ни унижением, пожертвовали собственными мечтами в стремлении попасть в мою постель… Стратег явно намекал на её категорический отказ отправиться в путешествие в Тибет, тогда он пришёл в полное замешательство, но теперь её цель была перед ним как на ладони. Вот только было безнадёжно поздно. Ничего уже не исправить. — Всё совсем не так, — отчаянно замотала головой Юн Ми, стремясь прервать поток этих нелепых обвинений. — Я действительно люблю… — Прекратите! — Девушка содрогнулась всем телом от этого рыка, что на самом деле был лишь еле слышным шёпотом. Этими фальшивыми признаниями Тал Тал был сыт уже по горло, как и её притворно страстными поцелуями и неискренними, но, надо признать, весьма жаркими ласками. — Что вы приняли, чтобы прикинуться больной? Эфедру? — заметив молчаливый покаянный кивок, он едва сдержался, чтобы не наградить её парой оплеух, и, желая сместить фокус внимания, спросил, намерено повысив голос: — Где вы взяли кровь? Кто помогал вам? — Никто, — поспешно заверила Юн Ми, сама понимая, насколько жалко и неубедительно звучит её голос. — Я, только я во всём виновата, мой господин! Генерал смерил жену презрительным взглядом и стремительно сорвался с места. В несколько шагов он добрался до двери и, резко распахнув её, принялся быстрым, но внимательным взором скользить по лицам собравшихся в коридоре. Хвала Будде, их было всего трое, так что можно было не опасаться, что подробности жизни хозяев разнесутся неконтролируемой волной сплетен по всему дому. Дин Сан, Мин Хи и Чо Дан стояли, опустив глаза в пол, всем своим видом демонстрируя, что ослепли и оглохли. Взгляд стратега сначала задержался на офицере, но потом, быстро решив, что глупо было бы в такой деликатной ситуации прибегать к помощи мужчины, обратил своё внимание на женщин. Дин Сан была совершенно спокойна, а вот Мин Хи, сохраняя безмятежное выражение лица, так отчаянно стискивала пальцы, что суставы едва не хрустели. Это отнюдь не укрылось от глаз Тал Тала, который моментально счёл это молчаливое признание достаточным, и коротко бросил Чо Дану: — Взять под стражу! Служанка даже не успела броситься на колени, как воин, крепко ухватив за плечо, поволок её за собой, не обращая никакого внимания на истерические всхлипы, гулко разносящиеся в ночной тишине коридоров. — Можешь идти, — разрешил генерал, обращаясь к Дин Сан. — Её Высочеству твоя помощь не понадобится. Управляющая, в душе недоумевая, что привело хозяина в такую ярость, лишь почтительно поклонилась и, заметив, что в дверях спальни появилась принцесса, сочла за благо тихо исчезнуть. — Мой господин, пожалуйста… — девушка отважилась коснуться руки мужа, но тут же отдёрнула ладонь, ощутив, как он вздрогнул всем телом. — Мин Хи ничего не знала… Она лишь выполняла мой приказ… — В час чжинши вы узнаете, какую цену платят за исполнение ваших приказов, — бесстрастно произнёс стратег, весьма красноречиво берясь за створку двери, явно намереваясь её захлопнуть. Юн Ми ничего не оставалось, как отступить назад, в спальню. Очевидно, внимать её словам супруг совершенно не собирался, и ей оставалось только заклинать Будду, чтобы его желание наказать прежде всего её саму, обошлось для Мин Хи без фатальных последствий. Почти сразу послышался дверной хлопок и лязг поворачивающегося в замке ключа, на которые принцесса, всей душой погрузившаяся в страстные молитвы, даже не обратила внимания. Однако, спустя некоторое время, когда в тишине коридоров раздались тяжёлые мужские шаги, она встрепенулась и осторожно подкралась к двери. — Чо Дан, — тихо позвала девушка. — Ты здесь? — Да, Ваше Высочество, — последовал ответ. — Где… господин военный советник? — спросила Юн Ми, надеясь, что муж не изменил себе, и эту ночь проводит вне дома. — Он уехал, — не разочаровал её офицер. — Чо Дан, мне нужно послать гонца во дворец, — стараясь говорить твёрдо и решительно, потребовала принцесса. — Помилуйте, Ваше Высочество! — воскликнул воин. — Да господин генерал с меня шкуру живьём спустит! — За что? — удивилась девушка, всеми силами стараясь, чтобы голос звучал искренне и не выдал охватившего её страха, что взбешённый супруг навсегда запрёт её в четырёх стенах, пресеча любые контакты с внешним миром. — Я лишь хочу попросить Её Величество завтра, то есть уже сегодня, приехать немного пораньше. Мне же не запрещено с ней встречаться? — Нет, — честно признался Чо Дан, на самом деле не получивший об этом никаких указаний. Он лишь интуитивно догадывался, что генерал совсем не придёт в восторг, если об этом узнает, но формально повода отказать Её Высочеству у него не было. — Господин военный советник ничего об этом не говорил. — Вот и прекрасно, — удовлетворённо произнесла Юн Ми, испытавшая огромное облегчение. — Тогда сообщи Её Величеству, что я нижайше прошу её прибыть к часу чжинши. Конечно, она бы предпочла вмешательство и помощь брата, но довольно разумно рассудила, что тот наверняка, после ставших уже традиционными возлияний, поднимется не раньше полудня, а Колта и не подумает будить своего господина даже по просьбе его родной сестры. А вот Байан-Хутуг, неизменно следовавшая правилам Внутреннего двора, всегда вставала ещё до рассвета, поэтому для неё ранние визиты были обычным делом. Юн Ми ощущала некоторую неловкость, что собиралась прибегнуть к заступничеству императрицы. Если бы речь шла о её судьбе, ей бы и голову не пришло пытаться как-то облегчить собственную участь, но здесь, поскольку дело касалось невинного человека, она наступила на горло своей гордости. К тому же Байан-Хутуг всегда неизменно повторяла, что готова оказать подруге любую помощь, и сейчас принцесса очень рассчитывала, что это не пустые слова, и действительно Тал Тал будет куда сдержаннее и снисходительнее к несчастной Мин Хи в присутствии сестры.***
Юн Ми как в воду глядела: властитель Поднебесной был безнадёжно пьян. Перед глазами всё кружилось и расплывалось, роскошное убранство дворца сливалось в единое золотое пятно, убаюкивая и успокаивая. Но стоило измученному мужчине прикрыть глаза, чтобы отдаться желанному всей душой сну, как перед глазами один за другим вставали иероглифы, вспарывавшие и так больное, неровно бьющееся сердце новыми рваными ранами чёрной, затмевающей сознание ревности. Тха Хван клял себя последними словами, что решился-таки сунуть нос в тайное послание Ван Ю к гвиби, ведь сколько таких писем он просто сжигал, опасаясь, что не справится с собой, не сможет больше обрести хотя бы мимолётный покой в объятиях единственной для него женщины. Но сегодня его будто демон толкал под руку, и сейчас ему оставалось лишь раскаиваться в этом безрассудном порыве и сожалеть, что самолично не придушил Колту ещё пару часов назад. — Ваше Величество! — главный евнух слегка запыхался, торопясь доставить своему господину очередной хорошо знакомый жёлтый конверт, что сжимал в руках. — Ван Ю опять прислал Её Высочеству тайное письмо. Я сожгу его? Император резко поднялся на ноги. Хватит с него кошмара неизвестности! Да и глубоко в сердце тлел крохотный огонёк надежды, что это лишь деловая переписка, и ничего более. — Я хочу его прочитать, — неуверенно произнёс он. — Но Ваше Величество… — запротестовал было Колта, видя сколько боли и откровенного страха плескалось во взгляде государя. — Дай сюда! — Тха Хван абсолютно по-мальчишески подскочил к евнуху и буквально вырвал у него из рук послание. — Придурок, — проворчал он, дрожащими руками вскрывая конверт и отступая обратно к столу, чтобы, не приведи Будда, текст не увидели чужие глаза. «Сон Нян, слова, что ты сказала мне, до сих пор звучат в моём сердце, — глаза бежали по столбикам, и с каждым прочитанным иероглифом мужчина понимал, что нужно немедленно остановиться и уничтожить письмо, ибо его душа уже рыдала навзрыд от пронизывающей безнадёжности. Но отвести взгляд от этого отвратительного свидетельства невзаимности чувств к гвиби было выше его сил. — Пусть телом ты с императором, но твоё сердце принадлежит мне. Как горы Корё не изменит время, так и моё сердце не переменится. Я так скучаю по тебе, Сон Нян»… До сих пор, спустя два часа, за которые было выпито бесчисленное количество вина, Тха Хван не мог забыть этого признания, которое бесконечно крутилось у него в мозгу, словно этот мерзавец Ван Ю пробрался к нему в голову и обосновался там как на троне в своём жалком Корё. Как можно было вообще предпочесть этого самоуверенного выскочку ему, самому государю великой империи? Ведь только ради неё, ради неё одной он преодолел себя, собственную трусость и нерешительность, бросил вызов их общему врагу — всемогущему Эль-Тэмуру и победил его, став в итоге настоящим императором, а не жалкой марионеткой! Ради неё пошёл наперекор и Вдовствующей императрице, и своему единственному другу, регенту Байану, даровав ей титул гвиби! Ей, лишь ей одной он потакал во всём, пытался упреждать любое её желание, смирился с тем, что она использовала его как орудие для своей мести, пренебрегал всем своим гаремом, за что регулярно получал весьма неприятные взбучки от тётки. «Что я сделал не так?» — без конца и вслух, и про себя повторял император, не замечая, как заплетается язык и путаются мысли. Ясно было только одно — у него ничего не получилось. Опять. Все чаяния, что гвиби оценит его чувства и одарит наконец своей любовью, обратились в прах. А как он старался заслужить хотя бы одну одобряющую улыбку на любимых губах, как хотел увидеть теплоту в её взгляде, почувствовать искренность в её объятиях и ласках! Бесполезно, она, единожды выбрав своего господина, оставалась верна ему, и всё, что теперь оставалось Тха Хвану — отчаяние, которое он пытался глушить алкоголем. Но и это лекарство с каждым днём помогало всё хуже, лишь слегка притупляя муки, но не освобождая от них целиком. Вот и сейчас в груди нестерпимо жгло, и мужчина, периодически морщась, массировал ладонью область сердца и вновь глотал чашу за чашей, в абсурдной надежде на скорейшее наступление блаженного забытья. Наконец, Будда сжалился над всесильным владыкой Поднебесной, что был сейчас несчастнее самого нищего босяка, прозябавшего где-то на задворках империи, и тот, уронив голову на сложенные на столе руки, уснул тревожным пьяным сном.***
Юн Ми так и не удалось забыться сном в эту ночь. Едва она устраивалась в кровати, уговаривая себя отдохнуть для блага малыша, как тут же вскакивала и принималась метаться по комнате, стараясь отвлечься от грызшей сердце тревоги. Вновь в её жизни всё перевернулось с ног на голову, и, как ни прискорбно, винить в этом принцесса могла только саму себя. Три месяца назад, проведя в рыданиях и проклятиях всего и вся целую ночь после первой порции снадобья, она твёрдо решила, что не позволит мужу по самодурству вершить судьбы и её, и их возможного наследника. Девушка раздобыла несколько книг из кабинета супруга, посвящённых лечению травами, и дотошно изучила все свойства волчеягодника, к её огромному облегчению, этот настой, как писалось в трактатах, не мог повредить беременности, он лишь причинял будущей матери кучу неудобств, заставляя посещать отхожее место куда чаще обычного. Но, когда муж протянул ей новое средство, в котором она с лёгкостью узнала солодковый корень, пришло время решительных действий. Первым делом, вернувшись к себе, Юн Ми вызвала рвоту, молясь, чтобы страшный настой не успел впитаться в кровь и спровоцировать выкидыш. По-видимому, её надежды оправдались — через пару часов она действительно почувствовала слабые спазмы, вызывавшие неприятные ощущения в теле, но не настоящую боль. Стараясь не обращать внимания на этот дискомфорт, принцесса, двигаясь осторожно и почти бесшумно, приступила к исполнению своего плана. Единственным возможным выходом ей представлялось убедить супруга, что его цель достигнута, именно для этого она приказала Мин Хи купить в мясной лавке десятка полтора горшков, доверху заполненных кровью животных. Они-то и были сейчас надёжно спрятаны под кроватью. В итоге, всё прошло именно так, как задумывалось, правда, саму девушку не раз и не два терзали чувство вины и муки совести, особенно после объяснения произошедшего из уст Оэлун, а уж когда она видела глаза супруга, полные раскаяния и сочувствия, чувствовала его нежность и бережность в обращении с ней, становилось тошно вдвойне. Юн Ми ненавидела саму себя, но пути назад уже не было. Она не могла себя заставить добровольно принять повторно снадобье, стать ханим было её главным предназначением в жизни, накрепко вбитым в голову с самого детства. Никакой другой возможности для женщины повысить свой статус, получить уважение в обществе и даже немного прав и свобод, не существовало в принципе. Изначально, идя на примирение с мужем, принцесса рассчитывала, что их ждёт обычная супружеская жизнь, и сам факт беременности никого не удивит. Но предусмотреть его педантичность и упорство неукоснительно следовать рекомендации лекаря она не могла, и была просто в отчаянии, что его самоконтроль не ослабевал, неизменно распространяясь и на плотские желания, несмотря на возбуждение и страсть, так явно владевшие им. С каждым днём девушка всё с большей горечью осознавала, что эта ложь словно стеной стояла между ней и горячо любимым ею мужчиной, и вот сегодня она рухнула, похоронив под своими обломками всю теплоту ещё вчера связывавших их чувств. — Вы ещё не готовы? Низкий, прежде бархатный голос, который Юн Ми готова была слушать бесконечно, сейчас неприятно резал по ушам арктическим холодом. «К чему?» — хотела было спросить принцесса, но предпочла промолчать, чтобы лишний раз не злить мужа, который, судя по опасному блеску тёмных глаз, ничуть не остыл за прошедшие с их последней встречи несколько часов. Вместо ответа она поднялась и смиренно поклонилась супругу, как предписывали правила. Тал Тал лишь небрежно скользнул по ней взглядом и быстро скрылся в гардеробной. Он прекрасно понимал, что без посторонней помощи ни одна благородная дама обходиться не приучена. Поэтому-то и заявился к супруге куда раньше обозначенного им часа. Единственная женщина, которой он почти безоговорочно доверял — Дин Сан, но её тёплое отношение к госпоже было прекрасно известно, и генерал всерьёз опасался, что, заручившись поддержкой управляющей, супруга опять найдёт способ провести его как мальчишку. А этого допустить он никак не мог. Для того и пришёл сюда лично проконтролировать, что всё идёт в соответствии с составленным им планом, хотя даже дышать рядом с этой лгуньей ему было невыносимо трудно. Грудь будто стискивали кованые обручи, мешая сделать глубокий вдох, тело бросало то в жар, то в холод, но самое ужасное, она по-прежнему имела над ним власть. Больше всего на свете ему хотелось забыть ту правду, что вскрылась этой ночью, малодушно сдаться и простить этот чудовищный обман, вновь прижать жену к груди, зацеловать манящие губы, заставить задыхаться от желания и наконец взять её, осуществив все фантазии и мечты, которые изводили его эти три бесконечные луны. Но беспощадный здравый смысл, а также раненая гордость и уязвлённое самолюбие категорически настаивали, что она заслуживает самой суровой кары. И поддаваться слабости желанного соблазна стратег отнюдь не собирался, он душил любую мысль о снисхождении, бесконечно напоминая себе, что она пренебрегла его чувствами, презрела его волю, лишь изображала любовь и преданность, в душе забавляясь его наивностью. И Тал Тал собирался преподать ей такой урок, который она вовек не забудет. Принцесса же, находясь в полном неведении о планах мужа, изо всех сил уговаривала себя оставаться спокойной, она в который раз прокручивала в голове когда-то сказанные им слова, адресованные Су Не: «Я мог бы приказать тебя высечь, но ведь ты просто подчинилась воле своей госпожи. Поэтому ты просто немедленно уйдёшь», и отчаянно молилась, чтобы он не переменил за эти годы своей позиции. Хотя внутренний голос настойчиво нашёптывал, что одно дело пытаться вызнать слухи и сплетни, и совсем другое — участвовать в прямом обмане хозяина, но Юн Ми лишь отмахивалась от этих мыслей, справедливо полагая, что иначе точно сойдёт с ума, если будет продолжать перебирать в уме разнообразные наказания, одно хуже другого. «Хватит дрожать, — приказала она сама себе, — ты принцесса крови! Хозяйка этого дома. Так веди себя достойно, Мин Хи сейчас больше не на кого рассчитывать, так что соберись! Всё будет хорошо!» Девушка заставила себя выпрямиться и придать лицу выражение царственной безмятежности, которое, правда, мгновенно исчезло, стоило ей завидеть на пороге мужа, что держал в руках алый наряд, украшенный вышитыми золотыми нитями фениксами. «Будда, только не это! — мысленно взмолилась она, покрываясь мурашками ужаса от реакции на это одеяние Байан-Хутуг, на её поддержку теперь можно было не надеяться. — Как он вообще его нашёл?» — Мой господин, — принцесса не могла не попытать счастья, — позвольте мне надеть другое платье. — Почему? — в тёмных глазах мерцала злая насмешка, Тал Тал, хорошо зная о сегодняшней встрече жены с императрицей, явно собирался расстроить эту дружбу, поэтому совершенно не собирался уступать. — Никогда не видел вас в королевских одеждах. Сделайте одолжение. Юн Ми собиралась было продолжить уговоры, но генерал быстро приблизился, и её с головой укутало ворохом алой ткани. Едва сдерживая отчаяние, она прикрыла глаза, пытаясь удержать подступившие слёзы бессилия. Теперь ей ничего не оставалось, как подчиняться отрывистым командам: «Левую руку. Правую. Стойте спокойно. Повернитесь. Ещё». Наряд давно был расправлен по фигуре, как подобает, но девушка так и не открывала глаз, словно прячась от действительности в своём маленьком мирке и стараясь не обращать внимания, как стальные пальцы намеренно грубо дёргают ленты, затягивая платье куда туже обычного. «Ещё чуть-чуть — и я дышать не смогу», — отстранённо подумала принцесса, но тут же её пронзила мысль о малыше, не навредит ли ему такое давление, и из уст против воли вырвалось: — Не надо так сильно! — Если вы полагаете, что ваше положение позволяет пренебрегать правилами приличия — вы ошибаетесь, — колко ответил Тал Тал, не прерывая своего занятия. — Вы моя жена. Так что потрудитесь выглядеть достойно хотя бы в глазах окружающих. — Не ценой здоровья нашего сына, — тихо пробормотала Юн Ми себе под нос. Генерал сделал вид, что не расслышал этого замечания, но шнуровку чуть ослабил, что позволило девушке с удовольствием сделать глубокий вдох. — Дальше сами, — он кивнул на столик с зеркалом, на котором громоздилось множество флакончиков, коробочек и ящичков с принадлежностями для причёски и макияжа. — Выглядите вы не лучшим образом, так что придётся постараться. Принцесса лишь изо всех сил стиснула зубы, чтобы не ответить резкостью на эту дерзость. Устроившись в кресле, она внимательно вгляделась в зеркало, откровенно опровергавшее эти ранившие её слова: никаких значимых перемен в собственном облике ей заметить не удалось, лишь сероватые тени, залёгшие под глазами, напоминали о бессонной ночи, но в остальном всё было как всегда. Юн Ми стала привычно наносить макияж, благо, этим женским искусством она овладела ещё в детстве, под чутким руководством Ки Нян, так что никаких затруднений у неё не возникло. Чего нельзя было сказать о волосах — укладывать длинные густые пряди было истинным мучением, а под пристальным взглядом супруга, который не сводил с неё глаз, пристально изучая её отражение, и вовсе всё валилось из рук: гребни выскальзывали, заколки больно царапали кожу головы, а украшения наотрез отказывались крепиться ровно. Сосредоточенно нахмурившись, девушка воевала с причёской, но все её усилия чуть не пошли прахом от брошенной ей в спину фразы: — Да, вы действительно были бы прекрасной королевой. Уверен, господин Ван Ю скорбит о такой потере. С трудом сладив с задрожавшими руками и закрепив тяжёлый узел волос последней шпилькой, Юн Ми резко поднялась и решительно повернулась к мужу. — Это подло, — тихо, но совершенно отчётливо произнесла она, глядя ему прямо в глаза, — вы обещали, что никогда об этом не вспомните. — Не вам говорить о несдержанных обещаниях, Ваше Высочество, — тут же последовал холодный ответ. — Следуйте за мной.***
Принцесса поёжилась от порыва ещё холодного весеннего ветра. Солнце уже встало, но пока и не думало согревать землю теплом, лишь ярким светом заливало хозяйственный двор, в котором столпилось, казалось, огромное количество народа. Юн Ми стояла подле мужа на возвышении, ограждённом деревянными перилами, и не могла отвести взгляда от площадки внизу: два врытых высоких столба, несколько грубо сколоченных лавок, пара жаровен, в которых раскалялись какие-то металлические прутья, вокруг, образуя почти ровную линию и словно боясь заступить за невидимую черту, замерли служанки дома и солдаты. Тал Тал поднял руку и слегка кивнул Чо Дану, отдавая молчаливый приказ начинать. Тот, быстро поклонившись, выступил вперёд и громко огласил: — За участие в заговоре против Его Высочества и в назидание остальным, чтобы и помыслить не смели ослушаться хозяина, всыпать служанке Мин Хи тридцать палок! «Тридцать! Будда милосердный!» — в панике подумала принцесса, бросая умоляющей взгляд на супруга, что с совершенно хладнокровным видом наблюдал, как пара его воинов выволокла беспрестанно рыдающую женщину, раздетую до нижнего платья, в центр площадки. — Ты признаёшь своё преступление? — строго спросил её Чо Дан. — Да, — задыхаясь от слёз, нашла в себе силы проговорить Мин Хи. — Я умоляю Его Высочество простить мою оплошность и обещаю впредь верно служить моему господину. Юн Ми с ужасом взирала на разворачивающуюся перед ней картину, ей самой хотелось завыть от сочувствия к преданной служанке и осознания, что именно она сама виновата во всём, глаза быстро наполнялись слезами, сердце стучало как бешеное, казалось, земля уходит из-под ног. — Я прошу вас, сжальтесь, — еле слышно прошептала девушка, но по тому, как муж ещё крепче сжал губы, поняла, что он её услышал. — Мин Хи ни при чём, и вы это прекрасно знаете! В ответ Тал Тал лишь слегка покачал головой, пристально глядя на своего офицера. — Продолжайте, что встали?! — рявкнул Чо Дан двум воинам, удерживающим служанку, поняв, что помилования не будет. Те быстро засуетились, привязывая жертву, а потом взяли длинные жерди и по очереди стали наносить по беззащитному телу удары, каждый из которых сопровождался душераздирающим криком боли и мольбами о пощаде. Каждый вопль как кинжалом пронзал сердце принцессы, которая всё бы отдала, чтобы самолично отвечать за обман мужа, но то, что из-за неё страдает другой человек, было поистине кошмарным и совершенно невыносимым. Она опустила голову в стремлении хотя бы не видеть происходящего, и вдруг с изумлением и огромной радостью осознала, что звуки ударов прекратились. — Не смейте отворачиваться, — тихий, вкрадчивый голос раздался прямо около её уха, Тал Тал наклонился так близко, что девушка чувствовала его спокойное дыхание. — Смотрите! Вы будете жить в моём доме и отдавать приказы моим людям. Так что накрепко запомните, что будет, если ещё хоть раз вы осмелитесь пойти против моей воли. — И, обращаясь теперь уже к Чо Дану, скомандовал: — Сначала! Солдаты вновь с рвением заработали палками, и на сей раз Юн Ми старательно не отводила взгляда, таращась изо всех сил и боясь даже некстати моргнуть. Глаза резало и ужасно щипало от слёз, милосердно скрывавших за солёной пеленой картину истязания, но она терпела, не желая, чтобы из-за её слабости отсчёт начался заново. «Потерпи, ещё чуть-чуть потерпи, — принцесса не понимала толком, к кому обращалась, то ли к несчастной Мин Хи, которой на крик уже не хватало, она лишь жалобно скулила, иногда переходя на визг, то ли увещевала саму себя держаться во что бы то ни стало. — Двадцать семь. Уже почти всё, совсем немного осталось. Двадцать восемь. Будда, помоги! Двадцать девять. Последний раз! Тридцать!» Девушке показалось, что вздох облегчения, вырвавшийся из её груди, услышал каждый, находящийся во дворе, но ей было плевать. Она перевела взгляд на мужа, и, увидев, как он еле заметно кивнул Чо Дану, позволила себе аккуратно вытереть заплаканные глаза. Они обе выдержали, всё закончилось. Мин Хи силой двоих солдат подняли на ноги, стоять самостоятельно она не могла, просто висела безвольной куклой в чужих руках, не смея поднять взор на хозяев. «Прости меня! — безмолвно молила Юн Ми, пытаясь поймать взгляд служанки. — Прости! Я не знала, что всё обернётся так! Что за мои грехи будешь отвечать ты. Клянусь, я всё сделаю, чтобы ты скорее поправилась!» — Вырвать язык!