***
Три месяца спустя. — Гвиби, — взволнованная Хон Дан возникла на пороге покоев своей госпожи и поклонилась, а потом, заметив разрешающий кивок Ки Нян, сидевшей за столом над каким-то длинным списком, приблизилась на минимально позволенное расстояние и прошептала: — Какой-то оборванец принёс весточку, Его Величество Ван Ю хочет сегодня вечером встретиться с вами у храма Будды. Ки Нян немного удивилась: обычно король Корё держал с ней связь через пронырливого евнуха Пана, которого прекрасно знали все её приближённые, но, быстро решив, что у Его Величества вполне могут быть свои резоны, чтобы ничем не привлекать к их встрече ненужного внимания, лишь сдержано кивнула: — Помоги мне переодеться! Нельзя сказать, что она сознательно хотела произвести особенное впечатление на бывшего возлюбленного, но всё же женское начало было ей свойственно, и именно оно подсказывало, что с появлением в свите короля Йон Би Су, так нагло посмевшей заявить пару лет назад: «Я люблю Его Величество!», её чары начинают ослабевать. И прознав, что Ван Ю недавно выехал в Дайду, твёрдо решила, что не допустит для себя потери такого союзника. А в таком деле, как известно, все средства хороши, даже такая мелочь, как изысканный наряд: глубокого синего цвета, украшенный вытканными серебристыми цветами, что подчёркивал все достоинства женственной фигуры. — Вы прекрасно выглядите, Ваше Высочество! — восхищённо воскликнула Хон Дан, едва туалет был завершён. Только гвиби успела самодовольно усмехнуться, как раздался оглушительный грохот хлопнувших дверей, и на пороге спальни показался совершенно пьяный император. — Ваше Величество… — скрывая досаду от столь несвоевременного появления супруга, поклонилась Ки Нян. — А у тебя-то мир и гармония, — слегка заплетающимся языком заявил Тха Хван, не сводя с жены откровенно злобного взгляда. Он явно был настроен устроить сцену, поэтому гвиби поспешно приказала: — Уйдите все! И слуги поспешили покинуть комнату, тактично прикрыв двери и оставив супругов одних. — Вы снова пили? — презрительно спросила Ки Нян, которая на самом деле не очень возражала против этого вредного пристрастия: чем больше император увлекался алкоголем, тем реже докучал ей своими визитами, что женщине было только на руку, не надо было притворяться и терпеть такие тягостные для неё ласки. — Ты уже несколько дней даже ни разу не взглянула на меня! — Тха Хван угрожающе надвигался, уже явственно ощущался густой запах спиртного, исходивший от него. — Ты себя сильно переоцениваешь! — Ваше Величество, — с упрёком произнесла Ки Нян, не думая отступать ни на шаг, лишь ещё сильнее выпрямила спину. — Тебе надо любить меня! Умолять, чтобы я к тебе пришёл, умолять, чтобы приласкал! — император внезапно бросился вперёд и повалил жену на первый же попавшийся диванчик, полностью подмяв под себя и жёстко зафиксировал ладонью лицо, чтобы не смела отворачиваться. — Гвиби, я с тобой в игры играть не буду. Если я откажусь от тебя — тебе конец! Тебе бы «спасибо» мне говорить, что я тебя так возвысил! Тха Хван изо всех сил рванул надетое на ней платье и яростно впился в шею поцелуем, не замечая, как женщина протестующе пытается отпихнуть его. Он отчаянно старался задрать пышные юбки, чтобы добраться до столь желанной плоти и остановился только, получив весьма чувствительный удар по щеке. — Довольны, что выставили меня шлюхой из борделя? — задыхаясь от этой схватки, выплюнула Ки Нян, торопливо пытаясь привести одежду в порядок. — Хотите отказаться от меня — давайте, и побыстрее. — Я не хочу от тебя отказываться! Нет. Не хочу! — исступлённо завопил император и вновь швырнул её на диван, весьма недвусмысленно нависнув сверху. — Прошу тебя, хватит сопротивляться! Хватит! Гвиби обессиленно прикрыла глаза, она трезво оценивала свои силы и понимала, что против мужчины, которого подхлёстывали алкоголь и откровенная похоть, ей не выстоять. Похоже, изнасилование, от которого её несколько лет назад спас Ван Ю, сейчас неизбежно. Было понятно, что никто из её верных слуг, ни уж тем более евнухи Тха Хвана и не подумают прийти ей на помощь. Она лишь морщилась от омерзения, чувствуя, как дорвавшиеся до её нежной кожи мужские пальцы поднимаются всё выше, пытаясь развести бёдра, а потом крепче сжала зубы, когда ощутила, что он ворвался в неё и стал двигаться в бешеном темпе, ничуть не заботясь, насколько неприятным и болезненным для жены было это соитие. Тха Хван словно обезумел, пытаясь доказать, что её тело целиком и полностью принадлежит ему, и он может наслаждаться им, когда заблагорассудится, нимало не интересуясь согласием супруги, которого уже давно отчаялся добиться. Сейчас она была как никогда только его, и никакой Ван Ю со своими проклятыми письмами и страстными признаниями не мог встать между ними. Император даже не замечал, что гвиби не сделала ни единого движения ему навстречу, её руки безвольно были раскинуты в стороны, а отнюдь не обнимали супруга в столь интимный момент, он весь погрузился в сладость обладания любимой женщиной. Наконец, понимая, что не в силах больше сдерживаться, чтобы как можно дольше продлить страстно желанное удовольствие, Тха Хван вонзился в её лоно в последний раз как можно глубже, а затем просто рухнул на жену, еле дыша от пронзающих всё тело блаженных судорог оргазма. Через несколько минут он уже крепко спал, по его лицу впервые за долгое время блуждала лёгкая счастливая улыбка. «Как же вы мне отвратительны! — мысленно выругалась Ки Нян, выбираясь из-под мужа. Сколько ещё подобных унижений ей предстоит пережить, она предпочитала не думать, у неё была цель, ради которой можно было вытерпеть и куда большее. — Но когда Аю подрастёт, когда он станет наследником трона Дракона, вы за всё мне ответите!» Осторожно подкравшись к двери, она тихо позвала Хон Дан: наряд был безнадёжно измят и разорван, нечего было и думать, чтобы показаться на глаза кому-либо в таком виде. Спешно переодевшись и освежив макияж, Ки Нян, придав своему лицу привычное горделивое выражение ледяного спокойствия, величественной поступью покинула свои покои, небрежно бросив склонившему перед ней Колте, который явно прекрасно понимал, что только что произошло в спальне гвиби, но притворялся глухим и слепым: «Его Величество спит, а мне нужно пройтись». Кивнув четверым своим евнухам, она направилась к выходу из дворца. И в спускавшейся на землю ночной тьме не заметила Ло Бен Су, который тут же поспешил к своему генералу с сообщением, что его злейшего врага удалось успешно выманить на улицы мирно спящего Дайду.***
Ки Нян шла быстрым шагом, дорога к храму Будды ей была хорошо знакома, поэтому она почти не смотрела по сторонам, погрузившись в себя. Произошедшее этим вечером повлияло на неё куда больше, чем гвиби готова была признаться, и дело было совсем даже не в физических неприятных ощущениях, которые всё ещё чувствовались в теле, для неё была невыносима сама мысль, что такой никчёмный мужчина взял над ней верх. Она настолько привыкла, что тот смотрит ей в рот и старается предугадывать и удовлетворять любое её желание, что эта вспышка ярости и гнева, а Ки Нян нисколько не сомневалась, что здесь речь шла совсем не о страсти, стала для неё полной неожиданностью и просто застала врасплох. Со свойственной ей прагматичностью она просчитывала варианты, как с максимальной выгодой для себя использовать столь возмутительное поведение мужа: будет ли лучше затребовать себе новые привилегии в качестве извинений или стоит хранить гордое молчание, которое позволит ей подольше оставаться в одиночестве, пока император будет терзаться чувством вины? А возможно, будет разумнее делать вид, что ничего особенного не случилось, ведь, проспавшись, он вряд ли в деталях вспомнит, что натворил, тогда и знать не будет о её унижении. Уйдя в свои мысли, Ки Нян слишком поздно услышала, а скорее, кожей почувствовала опасность и тут же остановилась, давая знак своей охране приготовиться к бою. — Что-то не так, Ваше Высочество? — с недоумением спросил евнух Пак, внимательно оглядевшись по сторонам и не обнаружив ничего подозрительного. — Здесь убийцы, — убеждённо проговорила гвиби, и в следующий момент поняла, что интуиция её и в этот раз не подвела, они были окружены, и к ним с разных сторон приближались около десятка воинов в чёрном с закрытыми повязками лицами. — Защищайте Её Высочество! — скомандовал евнух Пак, немедленно принимая боевую стойку и обнажая меч. — А ты, — тихо шепнул он самому младшему, от которого в бою не ожидал никакого толка, — при первой же возможности беги и предупреди господина регента, до его дворца не больше ли. — Кто вы? — также выхватив меч и выставив его перед собой, обратилась гвиби к нападавшим. — Кто вас сюда послал? Один из них вышел вперёд и решительно сдёрнул маску: — Небо наконец-то услышало мои молитвы. — Тан Киши! — прошипела Ки Нян, теперь для неё всё встало на свои места, Ван Ю не назначал никакой встречи, её просто обвели вокруг пальца, но она отнюдь не собиралась становиться лёгкой добычей этого подонка. — Я соберу твою кровь и окроплю могилы отца, Танашири и Талахая, — едва не брызжа слюной от ярости, заявил Тан Киши, его с головой захлестнула лютая злоба, стоило ему лицом к лицу встретиться с той, которую когда-то страстно желал, а сейчас всей душой ненавидел. «Ничего, этой ночью для неё всё будет кончено», — пообещал себе генерал, у которого и тени сомнения не было в исходе этого поединка, и он заранее ощущал трепет победы. — То же самое хотела сказать, — презрительно парировала Ки Нян, и с её губ слетела ледяная усмешка. — Моя мать! Ты мне сегодня кровью этот долг заплатишь! — Ваше Высочество, доверьте всё нам! — прошептал евнух Пак, полностью осознавая, что силы не равны, но был готов отдать жизнь за дочь своего командира, которому всегда был предан. — Отходим, быстрее! Только вот отступать было некуда, и бывший офицер крепости Корё ринулся сразу на двух воинов, стоящих к нему ближе всех, намереваясь расчистить путь для своей госпожи. Но Ки Нян, перехватив меч двумя руками, бросилась прямо на Тан Киши. Их клинки скрестились с оглушительным лязгом стали, от которого кровь стыла в жилах. Отбивая атаку за атакой, генерал поражался мастерству своего злейшего врага. «Шакал вернулся», — мелькнула быстрая мысль, и он едва успел уклониться от смертоносного удара. Звуков ожесточённой битвы, разгоравшейся вокруг, для этих двоих будто не существовало, они не отводили друг от друга глаз, скованные одной на двоих жаждой мщения. Ки Нян уступала Тан Киши в силе, но значительно превосходила в ловкости, поэтому кружила вокруг своего врага, нанося точные удары, которые тот с лёгкостью отражал, но никак не мог перейти в атаку. Наконец, гвиби с отчаянием поняла, что не выдерживает высокого темпа боя, сильно сказывался недостаток практики в последние годы. Поэтому, собрав последние силы, нанесла мощный удар ногой своему противнику прямо в грудь и пустилась бежать прочь. — Женщину оставьте мне, не трогайте её! — заорал Тан Киши и бросился в погоню. Свернув в тёмный переулок, он в недоумении огляделся — этой твари нигде не было! И тут же в последний момент еле увернулся от разрубающего удара меча спрыгнувшей на него сверху Ки Нян. Бой продолжался. Взаимная ненависть подпитывала силы обоих, клинки раз за разом скрещивались, высекая искры. Оба бились не на жизнь, а на смерть, было понятно, что живым отсюда уйдёт только один из них. Наконец Тан Киши, нанеся серию мощных ударов, выбил меч из рук женщины. Тот отлетел в сторону, с могильным звоном ударившись о камни мостовой. — Ещё тогда, когда я привёз тебя наложницей во дворец — ещё тогда надо было тебя убить, — улыбка победителя сияла на губах генерала, сладкой миг возмездия был так близок! — Давай! — Ки Нян осторожно отступала, но сдаваться не собиралась. — Попробуй убить, если сумеешь! — Отлично! Ты у меня страшной смертью умрёшь! — злорадно пообещал Тан Киши и хотел было нанести последний сокрушительный удар, но ощутил адскую боль в левом глазу. Остро заточенная заколка, брошенная твёрдой рукой бывшего Шакала, угодила прямо в цель. Генерал взвыл, прикрыл кровоточащий глаз рукой, но меч опускать даже не думал, медленно, слегка пошатываясь, он надвигался на безоружную жертву.***
Байан в своём кабинете с удовлетворением в который раз уже перечитывал недавно полученное от племянника донесение. Тот с почтением сообщал, что сведения из письма Марко Поло были верными, и ему без труда удалось отыскать остров с соляными копями. Теперь оставалось только наладить добычу этого драгоценного минерала и вернуться с первой партией в Юань. Мысленно прикинув, что сейчас Тал Тал должен быть уже на полпути в Дайду, регент решил, что непременно нужно будет уговорить императора закатить шикарный пир, с чем значительных сложностей не предвидел, ибо единственное, чему Тха Хван предавался с особым удовольствием — так это непомерным возлияниям. А здесь повод был весьма достойный и никому, включая гвиби, не пришло бы в голову возражать. «Наконец-то всё идёт как надо, — с облегчением подумал канцлер и расслабленно откинулся в кресле. — В доме мир и покой, казна империи скоро пополнится, да и на войне вскоре дела пойдут куда лучше, как только появятся средства. Даже Его Величество к гвиби будто бы охладел, по крайней мере, перестал во всём ей потакать». О размолвке императора с любимой женой гудел весь дворец, её причины не знал никто, но то, что Тха Хван намеренно игнорировал гвиби, даже во всеуслышание велел ей не показываться ему на глаза без приказа, было, по мнению Байана, добрым знаком. Хотя довольным императора можно было назвать только при абсолютной слепоте, тем не менее, у остальных жён, с которыми он стал проводить куда больше времени, пусть и не в спальне, но хотя бы за застольями, явно появился шанс завоевать сердце государя. «А там, глядишь, и императрица порадует наследником, — канцлер страстно мечтал ещё более укрепить своё положение, которое и так было весьма прочным. — Да и Оэлун уже скоро родит». При мысли о любимой жене и долгожданном сыне он расплылся в улыбке. К счастью, больше никаких опасений состояние будущей матери у лекарей уже не вызывало, ей дозволили жить обычной жизнью, и она с большим удовольствием проводила время с Юн Ми и Эрдэнэ. Байан, постоянно натыкаясь на эту дружную троицу в самых разных местах собственного дворца, чувствовал себя счастливейшим мужчиной на свете, наверное, если бы Будда пообещал ему исполнить любое желание, он и придумать бы больше ничего не смог. — Мой господин. От этих приятных мыслей его отвлёк голос Оэлун, что стояла в дверях кабинета с подносом в руках, со всем тщанием сервированном к чаю. — Сколько раз я тебе говорил! — Канцлер моментально подскочил и бросился к жене, буквально силой вырвав у неё довольно увесистый поднос. — Неужели служанок в доме не хватает? — Мне приятно самой заботиться о вас, — женщина привычно скрестила руки на уже даже под пышным одеянием заметном животе и ласково улыбнулась. — Это совсем нетрудно. Байан недовольно покачал головой и собственноручно устроил принадлежности для чаепития на столе. — Садись, — пригласил он, кивая на кресло, — посиди со мной. — Если только я не отвлекаю вас, — Оэлун осторожно уселась и, взяв чайник, аккуратно наполнила две маленькие чашечки, одну из которых почтительно, двумя руками, протянула супругу. Она любила, уже уложив Эрдэнэ и пожелав добрых снов названной дочери, немного времени провести рядом с любимым мужем, если тот был дома, что случалось, к большому сожалению, не так часто, как ей хотелось. — Для тебя я найду время всегда, — заверил регент, принимая чашу и поднося её к губам. Внезапно Оэлун громко охнула и прижала руки к животу. — Что? — с подлинным беспокойством выдохнул Байан, моментально вновь оказываясь рядом с женой и опускаясь подле неё на колени. Кажется, он обварился кипятком, неаккуратно поставив чашку, из которой не успел выпить и капли, на стол, но даже не заметил этого. — Он… толкнулся, — едва переведя дух, счастливо улыбнулась Оэлун. — Очень сильный мальчик. Взяв руку мужа, она прижала её к тому месту, где только что ощутила движение малыша, но больше ничего не происходило. — Молчит, — спустя несколько минут разочаровано сказал Байан, ему всего пару раз удалось почувствовать шевеления ребёнка, и каждый раз он приходил в неимоверный восторг и вместе с тем ощущал умиротворение, словно получая свидетельство, что с сыном всё в порядке. — Почему он при мне всегда затихает? Оэлун явственно расслышала обиду в его словах, поэтому поспешила успокоить: — Он просто чувствует себя с вами в безопасности и засыпает. Попробуйте его разбудить, поговорите с ним. Ребёнку только на пользу слышать голос отца. — Э-э-э… — замялся регент, который совершенно не представлял, как можно всерьёз беседовать с животом, но потом, не желая расстраивать жену, представил, что держит сына на руках и прочувствованно произнёс: — Ты должен родиться крепким и вырасти великим, слышишь, сынок? — Мы с папой тебя очень любим и ждём! — добавила Оэлун, и оба тут же ощутили новый пинок и счастливо рассмеялись. — Совсем другое дело, — довольно протянул Байан и осторожно коснулся губами живота жены. В этот момент в кабинет влетел растрёпанный Чо Дан, даже не потрудившийся постучать. — Что стряслось? — грозно рявкнул недовольный канцлер, моментально поднимаясь на ноги и принимая самый солидный вид, он испытывал ужасное смущение, что его застали за таким немужественным занятием, но вместе с тем понимал, что для такой дерзости у офицера должны быть крайне веские причины. — Господин регент, гвиби Ки в смертельной опасности! — взволновано доложил Чо Дан, деликатно, правда, с некоторым опозданием, опустив глаза в пол. Байан колебался всего одно мгновение: да, он недолюбливал Ки Нян, считая её зарвавшейся выскочкой, идущей к власти по головам, но смерти ей, матери Аю, которого искренне любил как собственного сына, совершенно точно не желал. К тому же, оказав услугу гвиби, можно было наконец рассчитывать, что та из благодарности будет к нему более лояльно настроена, и их вражда сама собой сойдёт на нет. Поэтому он решительно схватил меч, лежавший на краю стола, но тут же отвлёкся на собравшуюся было подняться Оэлун и строго велел: — Сиди! Отдохни, выпей чаю, я скоро вернусь. Та в ответ послушно кивнула и, провожая мужа влюблённым взглядом, поднесла маленькую чашечку к губам, с наслаждением делая первый глоток. Это стало роковой ошибкой этого вечера. В чай была добавлена щедрая порция снотворного, но ни Оэлун, ни торопившийся за своим офицером Байан, об этом даже не догадывались. Тратить время на запрягание лошадей не стали, поэтому регент во главе своего отряда со всех ног спешил в указанное молодым евнухом гвиби место. Но, как бы сильно они ни торопились, вести об их вмешательстве их опередили. Издалека завидев Ки Нян, что уже успела подобрать меч, у канцлера отлегло от сердца — на первый взгляд женщина выглядела совершенно невредимой. Только потом он услышал далёкий крик: «Уходим, здесь Байан!» и заметил, как во тьме стремительно скрываются две чёрные фигуры, одна из них явно поддерживала вторую, видимо, один из бандитов был ранен. Добежав до гвиби, регент громко скомандовал: — За ними! — а сам, развернувшись к Ки Нян и переведя дыхание, осведомился: — Вы не ранены? — Со мной всё в порядке, — холодно процедила гвиби, ни о какой благодарности и речь не шла, она полагала, что вполне удачно справилась с нападавшими собственными силами, не зная, что именно отряд канцлера в самый последний момент пришёл на выручку евнуху Паку и ещё двум его товарищам, метко выпустив стрелы по окружившим их врагам. — Я провожу вас к Его Величеству, — как Байан ни старался, в голосе прозвучала досада, что искренность его намерений совсем не оценили. Ки Нян царственно кивнула и направилась во дворец.***
В тот же час, принцесса, знать не знающая о приключениях канцлера и гвиби этой ночью, мирно готовилась ко сну в отведённых ей покоях во дворце Байана. Она сидела за туалетным столиком перед небольшим зеркалом и методично расчёсывала свои длинные волосы. Ещё в детстве Ки Нян подсказала ей секрет, как сохранить их мягкость и шелковистость — для этого следовало каждую прядь не меньше ста раз как следует прочесать гребнем. Для Юн Ми со временем это занятие превратилось почти в ритуал, которым она пренебрегала крайне редко. Действуя совершенно машинально, девушка, слегка прикрыв глаза, как всегда перед сном возносила благодарственную молитву Будде, что послал ей такого мудрого и понимающего советчика, как её названная мать. Да, ей было непросто решиться и поведать той всю правду о своей беременности, много раз во время того разговора несколько месяцев назад, она неловко замолкала, замечая в глазах внимательно слушающей её женщины укор и даже осуждение. А уж когда принцесса дошла в своём рассказе об инсценировке выкидыша, Оэлун и вовсе схватилась за сердце, едва представив, какой кошмар пришлось пережить её дорогому мальчику. Сказать, что Юн Ми раскаивалась — это ничего не сказать. Увидев, как остро мать отреагировала на услышанное, она ужасно устыдилась и была готова на коленях вымаливать прощение, лишь бы эти глаза вновь смотрели на неё с теплотой и любовью. Но едва девушка поднялась, чтобы исполнить своё намерение, Оэлун потеряла сознание, и принцесса едва успела её подхватить. Как, не выбирая выражений, потом на неё орал Байан, даже вспоминать было страшно, казалось, что впавший в ярость регент не удержится и отвесит ей несколько пощёчин. К счастью, мужчина в конце концов взял себя в руки, но Юн Ми поклялась себе, что больше не поведает матери ничего, что могло бы так её взволновать. Хвала Будде, Оэлун довольно быстро пришла в себя, и этот обморок, по уверениям лекарей, ничем ребёнку не повредил. Тем не менее, впервые навестив больную, которой муж категорически запретил подниматься с кровати ещё почти месяц, принцесса явно почувствовала воцарившийся между ними холодок. В голосе, обращённом к ней, совсем не было ноток мягкости и доброты, скорее, строгость и жёсткость. — Ты совершила огромную ошибку, — сказала тогда жена канцлера. — Возможно, даже непоправимую. Не приведи Будда, она будет стоить тебе жизни. Но твой долг сделать всё, чтобы спасти его от бесчестья. Он любит тебя, любит так сильно, что нашёл в себе силы простить твой возмутительный обман. Он же поэтому уехал? Он звал тебя с собой? Юн Ми, поспешно сглатывая слёзы, смогла лишь кивнуть, не решившись солгать. — А ты из гордости или из глупости не поехала, — женщина устало прикрыла глаза, словно ей трудно было говорить. «Из страха», — мысленно поправила принцесса, но, верная данному самой себе слову ни за что не расстраивать мать, промолчала, лишь покаянно опустив голову. — Возьми, — Оэлун протянула ей плотно свёрнутую бумажную ленту, больше всего напоминавшую письмо голубиной почты, — это единственное, чем я могу помочь. И не мешкай. Возможно, ещё не поздно. — Благодарю вас… мама, — девушка осторожно покосилась на названную мать, не зная, дозволено ей и дальше такое обращение, но жена регента тут же упредила все сомнения, мягко сжав её ладонь в своей руке и сказав: — Да благословит тебя Небо, моя дорогая. Доченька моя… Иди, и пусть всё обойдётся! Совет, данный Оэлун, по-видимому, оказался весьма действенным, и Юн Ми с радостью осознавала, что её живот сейчас куда меньше, чем у матери, хотя должно было быть, по её разумению, совсем наоборот. И лишь молилась, чтобы план сработал, и сын родился в начале зимы. Со временем в их отношения с матерью вернулись былые сердечность и теплота, Оэлун явно нашла в себе силы простить дочь за то, как больно та ранила её сына. Но принцесса извлекла из произошедшего хороший урок, что даже терпение такой невероятно доброй женщины отнюдь не безгранично, и строго наказала себе вести себя достойно, как подобает послушной жене и дочери. Терзаясь чувством вины, даже её ревность к той неизвестной женщине поутихла, Юн Ми пришлось признать право мужа сделать такой выбор, ведь она своими руками его к нему и подтолкнула. Да и принцесса подозревала, что мать одобрит именно такое смиренное поведение, хоть и ни словом не обмолвилась ей обо всём, что произошло в Тяньцзине. С каждым днём, проводя почти постоянно время в обществе Оэлун, девушка всё больше восхищалась ею: её умелому обращению с Эрдэнэ, неустанной заботой о супруге, опытом в ведении домашнего хозяйства, тактичным, но твёрдым управлением огромным штатом слуг, терпением и искусности в рукоделии. И училась, училась, училась. Памятуя, что, когда родится ребёнок и вернётся муж, ей предстоит стать хозяйкой своего дома, и именно эти житейские навыки будут куда нужнее, чем те, что она приобрела когда-то под руководством наставника. В отличие от того времени, когда они жили вместе, ожидая возвращения своих супругов с войны, сейчас о мужчинах они почти не говорили, хотя не сказать, что у Юн Ми сильно поубавилось вопросов, но основные принципы матери в отношении мужа она уяснила: почтительность, покорность, послушание. Принцесса не знала, удастся ли ей стать столь же хорошей женой, но то, с какой благодарностью и нежностью регент всегда смотрел на супругу, давало все основания считать, что именно такое поведение вызывало у мужчин уважение. И девушка раз за разом клялась себе, что отныне слово мужа будет для неё непреложным законом, и, возможно, наступит день, когда он сможет простить её, открыть своё сердце и хотя бы раз взглянет на неё с той любовью, что она каждый день читала в глазах Байана, стоило Оэлун оказаться с ним рядом. На самом деле, сейчас в душе Юн Ми наконец-то поселился покой, под давлением матери признав собственную неправоту, все противоречия в её сердце исчезли. Она любила мать и дядю, заменивших ей родителей, любила Эрдэнэ, ничуть не раздражаясь её вечным проказам, любила будущего сына, который, будто отвечая матери взаимностью, не доставлял ей ровным счётом никаких неудобств — беременность протекала так гладко, что только живот и нежные шевеления малыша напоминали ей о том, что она в положении. Но главное — принцесса поняла, что всегда любила и до сих пор горячо любит мужа. Отпустив все обиды, ревность, непонимание, что так часто возникали между ними, она почувствовала себя настолько счастливой, что сама себе поражалась, и с нетерпением ждала его возвращения, чтобы показать, насколько изменилась, и из капризного ребёнка, ставящего выше всего своё «хочу», превратилась во взрослую женщину, главным для которой было слово «надо». С мыслями о любимом супруге Юн Ми улеглась в постель и позволила себе воспоминания, которым запрещала предаваться при свете дня: о его губах, целующих её; о его руках, сильных, но в то же время таких нежных при интимных ласках; о его теле, столь волнующем и притягательном. В который раз вернувшись мысленно в ту ночь в купальне, она вновь ощутила его терпкий вкус, услышала прерывистое от страсти дыхание, ощутила его мягкие прикосновения к своим волосам… — Я люблю вас, всем сердцем люблю, мой господин, — прошептала девушка и почти тут же уснула, продолжая пребывать в неге и гармонии с самой собой.***
Проснулась принцесса от неожиданно бурных и даже болезненных пинков в животе. В полусне решив, что неаккуратно повернулась, и теперь малышу неудобно, она попыталась лечь на другой бок, но тут же почувствовала запах гари, уже заполнивший комнату так, что было трудно дышать. «Пожар!» — с ужасом поняла девушка и распахнула глаза, надеясь, что просто опрокинулась случайно не задутая ей вечером свеча. Но в комнате царил полный мрак, ни единого отблеска огня не было видно, зато она явственно расслышала тихий треск где-то вдалеке горевшего дерева. — Чо Дан! Ён Хва! — позвала принцесса дрожащим голосом, но ответа не было, прийти ей на помощь было некому. Подавив в себе панику и совершенно детское желание спрятаться где-нибудь в укромном углу от своего самого страшного кошмара, Юн Ми поняла, что во имя собственного спасения и спасения сына должна действовать и выбираться из явно горящего дворца. Она быстро обулась, накинула плащ и, прикрыв рот и нос тканью широкого рукава, стала по памяти пробираться к двери. Едва достигнув её, девушка коснулась створки, но тут же отдёрнула руку — дерево было если не раскалённым, то точно обжигающим. Толкнув дверь ногой, принцесса вылетела в коридор, где её обдало ещё большим смрадом, вонючий дым разъедал глаза, которые моментально заслезились, скрывая и без того скудный обзор, лёгкие моментально наполнились гарью, заставив Юн Ми сложиться почти пополам от раздирающего кашля. «Бежать! — в голове билась только одна мысль. — Ради сына, беги!» Заплетающимися ногами девушка бежала по длинным пустынным коридорам, иногда до её слуха доносились чьи-то крики, но она заставляла себя продвигаться вперёд, утешаясь тем, что, как ей казалось, дышать становилось немного легче, кашель был уже не таким мучительным, а температура вокруг не такой высокой, как у её покоев. Всё это дарило надежду, что спасительный выход уже близок и не перекрыт огнём. Внезапно до неё донёсся пронзительный детский плач, прерывавшийся судорожными громкими всхлипами, словно ребёнку не хватало воздуха. — Эрдэнэ! — выкрикнула принцесса, но тут же пожалела об этом — едва она отняла ткань ото рта, горло моментально обожгло, в нём запершило, и это спровоцировало новый приступ мучительного кашля. Идя на плач, Юн Ми свернула в предпоследний перед выходом из дворца коридор и просто остолбенела: прямо перед ней на полу ничком без движения лежала Оэлун, а Эрдэнэ, завывая на все лады, тянула её за руку, пытаясь заставить встать. — Мама! — девушка бросилась к матери, не обращая внимания на то, что голова уже адски кружилась, и ей хотелось только одного — упасть и забыться. Но вид столь дорогого её сердцу человека неимоверно воодушевлял продолжать искать путь к спасению. Она попыталась поднять Оэлун, закинув её руку себе на плечо, но безуспешно — сил не хватало, потеряв равновесие от неимоверного напряжения, принцесса и сама упала рядом с матерью, к счастью, в последний момент закрыв руками живот. — Спасай Эрдэнэ! — донёсся до неё страшный хрип, и Юн Ми поняла, что Оэлун была ещё в сознании. — Мама, нет! Пожалуйста, вставайте! — взмолилась принцесса, у которой сердце разрывалось при мысли, что станется в этом аду с матерью. — Беги! — из последних сил выкрикнула Оэлун и оттолкнула от себя дочь. Девушка еле смогла подняться, её шатало из стороны в сторону, трудно было сконцентрировать взгляд, в груди отчаянно жгло, каждый вдох отдавался болью в рёбрах. Почти наощупь схватив ребёнка на руки, она медленно побрела к выходу. «Давай! Шаг! Ещё шаг!» — твердила себе Юн Ми, полностью сосредоточившись на том, чтобы двигаться и тащить свою весьма нелёгкую ношу. Лишь через несколько минут она осознала, что не слышит плача, видимо, Эрдэнэ отключилась, поэтому её тело стало таким тяжёлым и всё норовило выскользнуть из рук. Завернув за угол последнего коридора, принцесса просто обмерла — перед ней была стена огня, что жадно пожирала стены, пол, потолок, и источала при этом такую вонь, что девушку едва не вывернуло наизнанку. «Вот и всё, — обессиленно подумала она, готовая упасть и умереть здесь. — Я больше не могу…» — Можешь! — внезапно прямо у неё в мозгу раздался такой знакомый голос, настолько суровый, что несмотря на окружавший её жар, Юн Ми мгновенно пробрал леденящий холод. — Ты нужна Эрдэнэ. Нужна нашему сыну. Нужна мне! — голос чуть смягчился, но по-прежнему говорил настойчиво и твёрдо: — Беги, что есть сил! И она, еле накинув на голову капюшон, чтобы не дать загореться волосам, побежала. Казалось, эта огненная дорога никогда не закончится, принцесса чувствовала, как огонь забирается по подолу плаща, перебирается на нижнее платье, больно обжигает ноги. Лёгкие разрывало изнутри, перед закрытыми глазами стояла красная пелена огня, дрожащие руки едва удерживали ребёнка. Сама не понимая, каким чудом, девушка буквально выпала из горящего дворца на руки суетящихся вокруг солдат Байана. Залп ледяной воды, которой тут же окатили её горящее платье, немного привёл в чувство. И Юн Ми краем сознания поняла, что кто-то настойчиво тянет из её объятий Эрдэнэ, она наконец выпустила девочку из рук и обессиленно упала на землю, судорожно заглатывая хоть и пахнущий дымом, но уже целительный воздух. Ребёнок в животе буйствовал, но девушку сейчас это только радовало. Он был жив. Они были живы. И не имело значения, что сердце в груди ходило ходуном, из глаз лились бесконечные слёзы облегчения, всё тело тряслось от пережитого ужаса, а мозг наотрез отказывался воспринимать окружающую действительность, демонстрируя какие-то странные яркие картины, не имеющие ничего общего с тем, что на самом деле её окружало. — Где она? Где Оэлун?! — принцесса почувствовала, как её несколько раз встряхнули за плечи, но не было сил отреагировать даже открытием глаз. — Оэлун! Оэлун! Байан, задыхавшийся от очередной пробежки этой ночью, правда, скорость, с которой он летел сейчас и сравнить нельзя было с той, когда регент спешил на выручку к гвиби, пытался достучаться до находящейся в полуобморочном состоянии Юн Ми. — В доме… — шепнула девушка, сознание которой слегка пробудилось при имени матери. — Недалеко… второй коридор… Канцлер немедленно разжал руки, не обращая внимания, что принцесса вновь упала на землю, ударившись головой, и бросился к лохани с водой, что солдаты уже собирались вылить в огонь. Окатив себя с головы до ног, он кинулся ко входу в дом. — Господин регент, — Чо Дан осмелился преградить ему путь. — Там очень опасно, вот-вот рухнет крыша… — Убью! — гаркнул Байан, выхватывая закреплённый на поясе меч и тут же направляя мощный удар в своего офицера, который еле успел отскочить в сторону. Принцесса слегка приоткрытыми глазами наблюдала, как канцлер скрылся в горящем дворце. Неровное биение сердца отсчитывало время, губы едва шевелились в молитве о спасении матери, но девушка усилием воли не позволяла себе провалиться в забытьё, она ждала и верила, что ещё увидит Оэлун в этой жизни. Но с каждым вдохом эта уверенность таяла, отчаяние и боль потери затмевали разум, хотелось выть и кататься земле, корчась от горя. Наконец, когда надежда окончательно иссякла, из горящего дома выпрыгнул Байан, прижимавший к себе тело жены. — Лекаря! — заорал он, оттащив Оэлун на безопасное расстояние и осторожно устроив её голову на своих коленях. «Милостивый Будда! Будда милосердный, спасибо! Спасибо!» — твердила Юн Ми, заметив, что хоть мать и была без сознания, её грудь тихонько приподнималась дыханием, она явно была жива. Подскочивший к паре лекарь напряжённо слушал у женщины пульс, казалось, прошла уже целая вечность, а он всё молчал, мрачнея на глазах. — Ну что? — еле заставил себя проговорить регент, неизвестность его страшила больше любого, самого жестокого приговора. — Говори немедленно! — грозно потребовал он. — Она сильно пострадала, но, скорее всего, будет жить, — с грустью произнёс старик, как вдруг, едва Байан успел возблагодарить Небо, лекарь, с опаской глядя на него, добавил: — Но ребёнок умер. Мне жаль, господин канцлер.