***
В ту же ночь, где-то на просторах Нянь Хай. Конь летел стрелой, казалось, его копыта парят в воздухе, совершенно не касаясь припорошенной первым снегом тропы. Вокруг царили ночная тишина и почти непроглядный мрак, лишь иногда луна, появлявшаяся из-за облаков, тусклым серебристым светом освещала лесную дорогу. Конечно, полным безумием было пускаться в путь в столь неблагоприятных условиях, но Тал Тал, не обращая внимания на пронизывающий ветер, трепавший полы его неизменного чёрного плаща, крепко держал озябшими руками поводья и лишь подстёгивал лошадь. «Скорей, скорей, — твердил про себя стратег, даже не замечая, что на особо крутых поворотах Конь едва не поскальзывался, и только мастерство всадника позволяло жеребцу удерживаться на ногах. — В Дайду! В Дайду!» Едва сойдя на берег в Тяньцзине, генерал получил срочное донесение голубиной почтой. Он, полностью готовый к приветствиям первого удачно прибывшего в Юань флота кораблей, чьи трюмы были под завязку набиты драгоценной солью, неторопливо развернул бумажную ленту. Но стоило ему прочесть всего лишь несколько слов, выведенных явно дрожащей от волнения рукой, как от его спокойствия не осталось и следа. «У Её Высочества начались схватки. Торопись», — гласило послание, явно написанное Байаном. Мгновенно позабыв о собственных планах тщательно проследить за разгрузкой, а потом и как следует выспаться, Тал Тал почти бегом добрался до портовой конюшни и, быстро оседлав благополучно дождавшегося его из путешествия Коня, пустил того во весь опор. Он и сам не понимал до конца причин этой бешеной скачки, в которой определённо рисковал собой. Да, правила однозначно вменяли мужчине в обязанность терпеливо дожидаться появления наследника у закрытых дверей спальни супруги, но всё же основание для его отсутствия являлось вполне извинительным, и вряд ли кто-то, хоть дядя, хоть император, вздумал бы его упрекать за невнимание к жене и сыну. Стратег вроде бы давно смирился с мыслью, что его наследник родится в отсутствие отца, и, хоть и распекал себя за сильно затянувшееся путешествие, но не посмел рисковать флотом — море этой осенью было особенно неспокойным, и Тал Тал, скрепя сердце, не раз был вынужден дать команду для длительных незапланированных остановок своих кораблей в различных портах на пути в Юань, дабы переждать мощные тайфуны. Сохранность груза была превыше всего, он прекрасно понимал, как необходимо казне империи это белое золото, поэтому как всегда поставил государственные интересы выше личных. Но сейчас, поняв, что каким-то невероятным чудом успевает выполнить свой отцовский долг, несчастные пару сотен ли до Дайду не казались генералу значительным препятствием. Кроме того, его сердце сжималось беспокойством, он понятия не имел, почему срок родов так запоздал, но испытывал огромное облегчение, что эта проблема разрешилась будто сама собой, и искренне уповал, что для жены и сына всё пройдёт благополучно. Спустя несколько часов Тал Тал с трудом остановил взмыленного Коня во дворе дворца регента и, не обращая внимания ни на полностью вымотанную дорогой лошадь, ни на собственный внешний вид, который был весьма далёк от опрятности, почти бегом проследовал в дом к гостевым комнатам, где, как он знал, находились покои его супруги. Издалека завидев в одном из коридоров фигуру Байана, державшего за руку дочь и напряжённо прожигавшего взглядом одну из дверей, стратег перешёл на шаг — выдавать дяде, что сейчас волновался, как мальчишка, в его планы совершенно не входило. Приблизившись к старшему, он сдержанно поклонился. — Ты вовремя, Тал Тал, — коротко обняв племянника, поспешил сообщить регент. — Оэлун только что выходила от Её Высочества, говорит, теперь уже совсем скоро… Ожидание и впрямь было недолгим, он едва успел выровнять дыхание, как раздался протяжный женский стон, от которого генерала передёрнуло болью сопереживания к страданиям супруги, и он чуть было не ринулся к ней, поправ все правила приличия, лишь неимоверным усилием воли заставил себя не двигаться и сохранять бесстрастное выражение лица. Впрочем, следующий звук — оглушающий детский плач — с такой лёгкостью пробил эту броню невозмутимости, что Тал Тал сам себе поразился, сердце мгновенно сбилось с ритма и заколотилось куда быстрее, заставляя кровь броситься в лицо, а пальцы — заметно задрожать. — Он уже родился, да? — с нескрываемым любопытством спросила Эрдэнэ, нетерпеливо теребя отца за руку. Наверное, сейчас впервые в жизни стратег был благодарен младшей сестре, отвлёкшей на себя внимание Байана и давшей ему столь необходимую передышку, чтобы совладать со своими эмоциями. — Родился, — сияя улыбкой, подтвердил регент и подхватил дочь в свои объятия. — Поздравляю, Тал Тал! Генерал лишь коротко кивнул и попытался незаметно глубоко вдохнуть, чтобы успокоиться, через несколько мгновений ему предстояло впервые увидеть сына, и, признаться, такого волнения никогда прежде мужчине испытывать не доводилось. Наверное, он ненадолго отключился, потому что не слышал ни возбуждённого щебетания Эрдэнэ, ни довольного смеха Байана, отвечавшего дочери, всё его внимание сосредоточилось на тихих звуках из запертой комнаты: плач младенца постепенно утих, и до Тал Тала доносились только невнятные голоса переговаривающихся за дверью женщин. Он силился расслышать хотя бы одну фразу супруги, но тщетно, видимо, молодая мать была слишком измучена, чтобы тратить остатки сил на разговоры. Очнулся стратег только когда на пороге появилась Оэлун, нежно прижимающая к себе плотный свёрток из золотистого одеяла. — У вас здоровый мальчик, — с улыбкой произнесла она, протягивая сыну его малыша, но тут же быстро добавила, заметив немой вопрос в чёрных глазах: — С Её Высочеством тоже всё хорошо. «Хвала Будде», — мысленно поблагодарил Тал Тал и осторожно взял ребёнка на руки. Первое, что бросилось ему в глаза — короткие волосы цвета меди, торчащие забавным хохолком, и он с огромным трудом удержался от улыбки. «Когда наш сын родится, когда вы возьмёте его на руки, когда увидите, что он ваша маленькая копия, — вы поймёте, что я не могла поступить иначе», — всколыхнулось в голове воспоминание, с которым сейчас стратег был полностью согласен, в груди растекалось очень странное чувство, которому пока не находилось названия, но в одном Тал Тал был полностью уверен — он не задумываясь отдаст жизнь за этого маленького человечка, так похожего на него. Не мешкая, стратег прошёл в комнату и, к своему величайшему удивлению, обнаружил супругу совсем даже не в постели, как ожидал, а на ногах. Принцесса просто стояла и, улыбаясь самой солнечной и счастливой улыбкой, молча смотрела на него. Машинально Тал Тал отметил раздавшийся за его спиной звук закрывающейся двери: дядя с женой явно решили проявить деликатность и не мешать первой встрече новоявленных родителей. Но помогло это слабо, даже оставшись с женой наедине, он не мог подобрать слов, чтобы выразить всё, что теснилось в его душе. Предписанное этикетом «ты славно потрудилась» казалось слишком формальным, «спасибо» — недостаточным, а слова любви и признательности, что сейчас властвовали в нём, просто не шли с языка. — Если вам сложно, ничего не говорите, — как всегда проявила понимание Юн Ми, аккуратно приблизившись к мужу, и, чуть наклонившись, поцеловала ребёнка в розовую щёку. — Просто целуйте? — спросил Тал Тал, вспоминая однажды предложенную ему альтернативу, и уголки его губ слегка дрогнули в подобии улыбки. Заметив подтверждающий кивок, он осторожно коснулся губ жены своими, вкладывая в этот нежный поцелуй все переполняющие его сейчас чувства. Но очарование момента тут же прервал странный свист, в котором стратег безошибочно узнал звук выпущенной стрелы и не ошибся: прямо из центра широкой кровати торчало стремительно загорающееся древко. Полупрозрачный шифоновый полог, видимо, пронзённый выстрелом, тоже быстро занимался огнём. Несмотря на мгновенно охватившие его непонимание и ужас, Тал Тал быстро передал младенца принцессе и мягко подтолкнул её в сторону двери, а сам стал пристально вглядываться вглубь комнаты, куда ещё не дотянулись слабые предрассветные лучи. Второй выстрел не заставил себя долго ждать — предплечье генерала обожгло огнём и пронзило острой болью. Он тут же стиснул зубы и обломил горящую стрелу, чтобы не дать вспыхнуть ханьфу, надетому под доспехами. Закрывая собой жену и ребёнка, Тал Тал медленно отступал к двери, не позволяя себе даже на миг обернуться к вскрикнувшей от страха супруге. Он точно знал, что враг не замедлит появиться перед ним, и ни мгновения не сомневался, что увидит эту сумасшедшую королеву. И действительно, Цэрэн возникла как из ниоткуда, её бескровные губы кривила торжествующая ухмылка, а глаза горели ярким пламенем ненависти. Она медленно подняла натянутый лук, неспешно прицеливаясь. Следующая стрела угодила, милостью Будды, в закрытое доспехом плечо стратега, а не в голову, как он ожидал. Не дожидаясь следующего выстрела, Тал Тал вытолкал жену в коридор и сам выскочил следом, закрыв за собой дверь и навалившись на неё всем телом. — Беги! — отрывисто выдохнул он, понимая, что принцесса испугана настолько, что не способна ни действовать, ни соображать. Она лишь прижимала к себе ребёнка и смотрела на мужа глазами, полными слёз и бесконечного ужаса. — Спасай себя и сына! — Не могу… Я не могу… — еле расслышал в ответ стратег среди грохота вонзающихся в дверь градом горящих стрел. Одна из них почти угодила в цель: пробивший полотно наконечник оставил кровавую рану чуть ниже его уха. — Можешь, — почти со злостью выкрикнул Тал Тал, понимая, что долго сдерживать натиск этой ведьмы у него не выйдет, и она просто отправит его в следующую жизнь в самое ближайшее время. Но тут же взял себя в руки и чуть спокойнее, но также строго, вновь обратился к жене: — Ты нужна нашему сыну. Нужна мне. Беги, что есть сил! Вздох облегчения вырвался из груди, когда генерал понял, что принцесса послушалась и поспешила прочь. Сейчас его задачей было выиграть время, он прекрасно понимал, что выйти живым из этой схватки у него практически не было шансов. И, наверное, безоружным бросаться в бой было не самым блестящим решением. Но Тал Тал не видел другого выхода — дверь, сейчас больше напоминавшая горящее деревянное решето, была весьма хлипкой преградой. Поэтому он на мгновение прикрыл глаза, сосредотачиваясь разумом и телом, а затем одним прыжком вернулся в комнату, кинулся прямо на Цэрэн, выбил из её рук лук и повалил на пол. «На её левой руке кинжал», — повторял про себя стратег, пытаясь дотянуться до желанного оружия. Но женщина так отчаянно билась и брыкалась, что у него ничего не выходило. — Не смей преследовать моего сына! — прошипел Тал Тал, из последних сил удерживая её. — Ты убил моего сына, тварь! — выплюнула Цэрэн ему прямо в лицо. — Будет справедливо, если я убью твоего! Не так ли, господин военный советник?! — Господин военный советник! Господин военный советник, пощадите! Умоляю, не убивайте! Тал Тал внезапно очнулся. В тусклом свете свечи, горевшей неподалёку на столе, он с трудом рассмотрел, что приставляет кинжал к горлу какого-то незнакомца. Несколько раз тряхнув головой, генерал попытался вернуться из своего яркого видения в реальность. Получалось с трудом, сознание было словно затуманено, он так ясно помнил каждую секунду боя с королевой, каждое своё движение, каждый вздох, а окружавшая его сейчас действительность по сравнению с этим была какой-то невыразительной и блёклой. Тем не менее, не выдавая охватившего его смятения, стратег грозно спросил: — Ты что здесь делаешь? — Я… Я… — заикался его противник, в панике выкатывая глаза, — я услышал шум и спустился… — Лжёшь, — процедил Тал Тал, ещё сильнее вжимая клинок в кожу и с удивлением понимая, что раненая только что стрелой рука даже не саднит. — Кто послал меня убить? — Помилуйте, господин военный советник, — затараторил тот, понимая, что жить ему осталось считанные секунды. — Я только постучал, проверить, всё ли в порядке, а вы тут же меня обезоружили. Наверное, вам привиделось спросонья? «Не приведи Будда никому узнать, что мне привиделось, — внутренне содрогнулся генерал. Он начинал понимать, что ему говорят правду — кинжал в его руке был чужим, совсем простеньким, даже по весу было понятно, что качество стали никуда не годится. — Значит, я вновь напал на невинного человека? Небо, помоги мне!» — Проваливай, — поднимаясь на ноги, приказал Тал Тал, всеми силами стараясь, чтобы в голосе не проступали растерянность и вновь пробудившийся в нём страх безумия. Как бы то ни было, он никак не мог допустить, чтобы о его недуге стало известно, поэтому максимально собрался и продолжал говорить отрывисто и чётко: — Завтра зайдём в порт. И чтобы духу твоего больше на корабле не было. Расчёт получишь у капитана утром. — Будда благослови вас, господин! — бесконечно кланяясь, незнакомец пятился к выходу из каюты, считая, что легко отделался, он до сих пор чувствовал железную хватку генерала и не сомневался, что был в полушаге от смерти. — И в мыслях ничего дурного не было! Едва за ним закрылась дверь, стратег просто рухнул в кресло, обхватив в отчаянии голову руками. Его просто разрывало изнутри, он не мог отделаться от ощущения, что принцессе действительно грозит опасность, прямо сейчас, в эту самую секунду. Его сон определённо был вещим, и бессилие хоть что-то изменить просто убивало. Он не мог помочь ни жене, ни, похоже, самому себе. Его болезнь явно прогрессировала, в одном Тал Тал был точно уверен — он не засыпал этим вечером. Даже палочка ароматных благовоний, зажжённая им и аккуратно вставленная в курительницу, перед тем как погрузиться в чтение очередного трактата о тактике мореплавания, успела истлеть едва ли на четверть, что примерно соответствовало минутам десяти, не больше. Кроме того, проведя на ногах около пятидесяти часов, пока флот обходил особенно опасные рифы, после Тал Тал проспал почти сутки, проснувшись лишь к сегодняшнему ужину. И никак не мог вновь крепко уснуть. Или мог?***
Два месяца спустя. Начало осени. Говядина с мацутакэ на этот раз получилась совсем неплохо, и Юн Ми, закончив снимать пробу с блюда, удовлетворённо улыбнулась. Приготовление пищи было её недавним увлечением, позволяющим не только накормить саму себя, ведь только так она могла быть уверена, что ничего постороннего в её организм не попадёт и не навредит малышу, но и прекрасной возможностью отвлечься от тягостных мыслей. Едва принцесса успела возблагодарить Будду, чудом выбравшись из горящего дворца, на неё тут же обрушилось чувство вины, что она не сумела помочь матери, и та потеряла столь долгожданного сына. Кроме того, оказалось, что в том пожаре погибло большое количество служанок, включая верную Дин Сан, и даже солдат, ночевавших в казармах во дворе. Как удалось выяснить на многочисленных допросах регенту, в пищу или питьё явно было добавлено сонное зелье — даже Оэлун, несмотря на мучительные роды мёртвого ребёнка и всю душевную боль, провела в сонном забытьи несколько дней, хоть лекари и настоятельно рекомендовали всячески тормошить её, опасаясь, что глубокий сон обернётся угнетением и так пострадавшего от дыма дыхания. К счастью, всё обошлось, и сейчас физическое здоровье жены канцлера считалось вполне удовлетворительным. Чего нельзя было сказать о её душевном состоянии. Юн Ми привычно нахмурилась, в который раз вспоминая их первую и единственную с того пожара встречу. Тогда девушка поразилась, насколько может сдать женщина всего за пару недель: Оэлун была бледнее своего белого траурного одеяния, в её тёмных распущенных волосах явственно проступали полностью седые пряди, даже чёрные прежде глаза, выделявшиеся на резко похудевшем лице, будто выцвели и сейчас были скорее грязно-серыми. Увидев мать в таком состоянии, Юн Ми просто впала в оцепенение и не сразу заметила, как из глаз Оэлун, которая не могла отвести взгляд от округлого живота принцессы, покатились крупные слёзы. Спешно пробормотав слова соболезнования и сочувствия, которые, скорее всего, даже не были услышаны, девушка предпочла ретироваться. Юн Ми терзалась опасениями, что, возможно, навсегда и она сама, и её будущий малыш станут для матери живым напоминанием пережитой трагедии. Это же подтвердил и в тот же день заявившийся в её покои Байан, который, постоянно прерываясь на долгие неловкие паузы, почти приказал по возможности не попадаться на глаза Оэлун некоторое время. Не желая расстраивать и так раздавленного горем канцлера, который выглядел едва ли не хуже своей жены, принцесса согласилась и в результате превратилась почти в затворницу. Конечно, императорский дворец, где все погорельцы нашли временное пристанище, был огромным, но всё же возможность случайных встреч была отнюдь не исключена, поскольку Байан активно пытался отвлечь супругу от мрачных мыслей и бесконечных слёз и настаивал, чтобы та проводила как можно больше времени за прогулками на свежем воздухе, где неизменно сопровождал её. У Юн Ми всё произошедшее вызывало смешанные чувства, с одной стороны, у неё сердце разрывалось при одной мысли, какой кошмар пришлось пережить матери и дяде, но с другой — ощущала острую обиду, что два самых близких, самых родных человека её отвергли, ведь и ей пришлось совсем не сладко. Решение появилось откуда принцесса сама не ожидала — в один из дней к ней завалился император, якобы справиться о её самочувствии, но, как, впрочем, и всегда, брат быстро перескочил на неурядицы в отношениях с гвиби и прозрачно намекнул, что нанёс ей страшное оскорбление, после чего та и видеть его не желает. Юн Ми, хоть и знать не знала, чем муж мог так обидеть жену, посоветовала ему задобрить любимую тем, чего и сама принцесса втайне желала — если не навсегда отменить дань людьми для Корё, то хотя бы запретить забирать маленьких детей. Тха Хван, конечно, тут же разорался, что сестра лезет не в своё дело, но буквально на следующее утро вернулся совершенно счастливым, сообщив, что передумал, а гвиби милостиво его простила и даже пригласила провести ночь в её дворце. Желая отблагодарить за дельный совет, император заявил, что готов выделить штат слуг и средства, чтобы подготовить дом Тал Тала к появлению ребёнка, и от этого щедрого предложения Юн Ми не смогла, да и не захотела отказываться, хотя и сильно подозревала, что без подсказки Ки Нян тут не обошлось, но это настолько совпадало с её желанием убраться подальше от императорского дворца, что она решила закрыть глаза на возможную подоплёку этой милости. В итоге сейчас, в начале осени, её дом превратился в уютное гнёздышко: все покои были полностью обновлены и обставлены удобной мебелью от лучших столяров Дайду, в купальне появилась шикарная ванная из облачного камня, добытого в Юньнань, но главной гордостью принцессы была кухня: просторная, с выбеленными стенами, светлая за счёт витражей из прозрачного стекла, в ней всё было чистым и новеньким, начиная от заново сложенного очага и заканчивая кухонной утварью. Именно здесь Юн Ми постигала премудрости готовки, многому её научила Ён Хва, заменившая Дин Сан в должности управляющей. То, что дама Ён оказалась чуть ли не единственной, кто по счастливой случайности отсутствовал во дворце канцлера в ночь пожара, прошло бы, наверное, мимо внимания принцессы, полностью поглощённой своими переживаниями. Но Ён Хва сама бросилась перед госпожой на колени и, заливаясь бесконечными слезами, поведала, что предала доверие хозяйки и тайком сбежала на встречу с возлюбленным. Она раскаивалась и убивалась так искренне, что Юн Ми и в голову не пришло её в чём-то заподозрить, принцесса лишь ограничилась строгим внушением, чтобы девушка блюла себя и не допускала никаких непристойностей до брака, в чём Ён Хва её горячо заверила. Если бы Юн Ми знала, что перед ней та, кто недрогнувшей рукой подсыпала тем вечером снотворное в чай, который подавали всем, и хозяевам, и слугам, и солдатам, наверняка пришла бы в ужас и не замедлила передать преступницу в руки Байана, что без сомнения выбрал бы для неё самый страшный вид казни. Но принцесса ограничилась тем, что рассказала канцлеру о самовольной отлучке её служанки, и тот, проведя допрос, уверился, что Ён Хва не имеет никакого отношения к произошедшему, ведь, несмотря на всё применённое к ней пристрастие, она и не думала сознаваться, выгораживая и себя, и подбившего её на это злодейство Ло Бен Су. Поверив мнению Байана, Юн Ми оставила служанку при себе, хотя не сказать, что сильно ей доверяла, поэтому сегодня, как и всегда, лично наложила себе мясо в изящную новую пиалу, намереваясь отправиться в столовую и поужинать. Но, едва она вошла в комнату, как от неожиданности чуть не выронила посуду из рук — прямо перед ней стоял муж, внимательно осматривая незнакомый ему интерьер. Юн Ми с трудом сдержалась, чтобы не броситься ему на шею, она так ждала его, так мечтала о встрече, тысячу раз представляла, как расскажет обо всём пережитом ей, своих страхах, сомнениях, поделится достигнутыми ей успехами в ведении домашнего хозяйства и стряпании пищи, но, заметив во взгляде супруга явно считывающее недовольство, лишь поклонилась, как было предписано этикетом, и ровным голосом произнесла: — Надеюсь, путешествие прошло успешно, мой господин? Тал Тал даже не думал отвечать на её приветствие. — Почему вы одна? — вопрос прозвучал обвиняюще, было понятно, что генерал едва сдерживается, чтобы не дать волю гневу. — Где Чо Дан? Где ваша охрана? «Опять начинается!» — в отчаянии подумала принцесса, понимая, что муж намерен устроенный ею и удобный для неё быт перевернуть вверх дном. — Чо Дана я отправила с поручением, — тем не менее спокойно пояснила она, устраивая пиалу на столе. — А в охране я не нуждаюсь, я же дома. — Позвольте заметить, что я вошёл совершенно беспрепятственно, — стратег был вне себя от такой беспечности, он места себе не находил от беспокойства за безопасность жены, а она, казалось, не понимала самых элементарных вещей! — На воротах нет солдат, в приёмной даже не было слуг, чтобы доложить о моём прибытии. — Прошу простить, мой господин, — Юн Ми, чтобы продемонстрировать раскаяние, которого не чувствовала, поспешно опустила глаза. — Ещё не всё отлажено, в доме много новых людей, но я вас заверяю, что скоро всё будет в порядке. — Я лично этим займусь, — в этом обещании прозвучало больше угрозы, чем заботы. — Это необязательно, — поспешно сказала девушка, внутренне содрогнувшись при мысли, что её дом наверняка стараниями супруга превратится в казарму. — Ён Хва прекрасно справляется с обязанностями управляющей, а проблему с охраной уладит Чо Дан, когда вернётся, всё не так плохо, как вам показалось. Вы голодны? Попытка перевести тему разговора, конечно же, бесславно провалилась. — Прикажите собрать слуг в холле, а солдат во дворе, — полностью проигнорировав вопрос, велел Тал Тал. — Я прошу вас, не нужно, — взмолилась принцесса, подходя к мужу и просительно заглядывая ему в глаза. — Я так ждала вас, а вы отчитываете меня как ребёнка! — она еле слышно всхлипнула, а потом выпалила: — Вы прекрасно знаете, что даже армия регента не смогла уберечь его сына! Это было ужасно! Чётко расслышав зазвеневшие в её голосе слёзы, стратег мгновенно раскаялся. Совсем не так он представлял долгожданную встречу с женой, в конце концов, что могла женщина знать о должном порядке несения службы? Твёрдо решив, что непременно прекратит этот бардак, Тал Тал решил продолжить тем, с чего изначально планировал начать разговор. — Как ты себя чувствуешь? — как можно мягче спросил он, стирая большим пальцем одинокую слезинку, катившуюся по щеке принцессы. — Как… наш сын? Юн Ми не поверила своим глазам, муж разом переменился: лёд во взгляде растаял, и теперь его чёрные глаза светились теплотой и заботой. Видимо, не все наставления матери были верными, в который раз она убеждалась, что с её супругом иногда было не грех прибегнуть к слезам. — Всё хорошо, — девушка робко улыбнулась, боясь спугнуть внезапно пробудившуюся в муже нежность. — Только нам очень не хватало вас. Внезапно Тал Тал опустился на колено и покаянно склонил голову: — Прости, что не был рядом. С момента, как Байан написал ему о событиях в Дайду, генерал просто извёлся от полыхавшего в душе огнём страха и полного бессилия защитить свою собственную семью. Проклиная себя, Марко Поло, эти соляные копи — всё, что отдаляло его от жены, и, помня настигший его в ночь пожара кошмар, рвался в столицу со всей скоростью, что могли развить его корабли. — Вы были, были со мной, — возразила Юн Ми, и стратег поднял на неё недоумевающий взгляд. — Были здесь, — она прижала руку к сердцу, — и здесь. — Слегка коснулась виска. — Вы говорили со мной, если бы не вы — я бы струсила, и мы бы все погибли. — Что ты имеешь в виду? — Тал Тал поднялся на ноги, и сожаление в его глазах сменилось подозрительностью. — Я бежала сквозь огонь, — медленно проговорила принцесса, мысленно возвращаясь в ту жуткую ночь. — Это было страшно. Ужасно. Тяжело. Невыносимо. И когда я уже готова была сдаться, я услышала ваш голос. Вы сказали, что я нужна вам и нашему сыну, чтобы я бежала, бежала изо всех сил… Генерал просто остолбенел. Ни единой живой душе он не рассказывал о своём видении, и то, что жена так точно пересказывала его, не поддавалось никакому рациональному объяснению. Едва представив, что она может каким-то мистическим образом знать о его кошмарах, стратега мгновенно прошиб холодный пот. — Позже мы всё обсудим, — неопределённо пообещал он, больше всего на свете желая никогда не возвращаться к этому разговору. — Прошу простить, я должен идти. С этими словами Тал Тал тут же вышел, оставив Юн Ми буквально с открытым от удивления ртом, что муж отреагировал на её искреннее признание совсем не так, как она предполагала.***
Полтора месяца спустя. «Её Высочество чувствует себя хорошо. Ваши указания выполняются». Тал Тал едва сдержался, чтобы не выругаться. Обычно он был благодарен за краткость донесений, но сейчас, по нескольку раз в день получая ровно такие же послания, с трудом справлялся с желанием отчитать Чо Дана и заставить того писать подробнее. Впрочем, генерал понимал, что и это не сможет унять его тревоги за жену. С момента своего возвращения он каждый день страшился получить сообщение, что у принцессы начались роды, и каждый вечер благодарил Будду, что этого не произошло. Но дни шли за днями, и этот страх постепенно улёгся, ведь уже минули Цю фэнь, Хань лу и Шуан цзян, приближался Ли дун, и теперь стратег был полностью уверен, что ни у кого не зародится и тени сомнения в законности его наследника. Но на смену этому страху пришёл другой — опасения за здоровье жены и жизнь сына не оставляли Тал Тала ни на мгновение, он категорически не понимал, как так вышло, что беременность так затянулась, но смутно подозревал, что это может быть губительно как для будущей матери, так и для ребёнка. Самым ужасным было то, что он ни с кем не мог поделиться своим беспокойством, лишь несколько раз лично навестил лекаря, который, с каждым разом всё раздражённее, уверял, что всё идёт хорошо, а в последний раз и вовсе очень прозрачно намекнул, что негоже будущему отцу так нервничать. Конечно, было бы в высшей степени логично обратиться с этим вопросом к супруге, но стратег чувствовал ужасную неловкость при одной мысли о том, что ему придётся сунуть нос в женские интимные дела, да и вообще с момента своего возвращения видел девушку считанные разы — Байан, с головой погрузившийся в заботы о собственной семье и поиски злодея, виновного в поджоге его дворца, безо зрения совести переложил на племянника чуть ли не все обязанности канцлера Юань. Конечно, Тал Тал и не думал возражать, для него было огромной честью изменить как внутреннюю, так и внешнюю политику империи. Первым делом он разослал приказ генералам армий от хаотичных и малоэффективных атак перейти к обороне уже покорённых монголами городов. И только надёжно укрепив тылы, осторожно, с личного одобрения военного советника, переходить к следующему нападению. Эта тактика не замедлила принести свои плоды: людские потери Юань снизились, дань взималась более тщательно, а передышки в боях давали больше времени на починку сломанного оружия и лечения раненых. Таким образом, затраты казны на войну сократились почти вдвое. Также стратег использовал часть средств от продажи соли для отправки караванов с продовольствием в отдалённые от столицы северные провинции, где уже было начинались голодные бунты. Да и в целом на внутреннем рынке Юань Тал Тал приказал ввести единые цены на рис. Конечно, стоило бы стабилизировать и зафиксировать стоимость остальных продуктов, но военный советник предпочитал двигаться не спеша, шаг за шагом, ежедневно оценивая, как меняются главные экономические показатели империи. И, разумеется, он бесконечно мотался в Тяньцзинь, где полным ходом шли и подготовка к следующему путешествию на соляной остров, и отправки в соседние страны уже доставленной соли. Процесс продажи затянулся куда сильнее, чем ожидал Тал Тал, но воспользоваться предложенным дядей методом снарядить обозы и просто торговать по пути, двигаясь абы куда, стратегу претило. Поэтому, предварительно согласовывая каждую сделку, он просто тонул в бесконечном потоке писем со всей Азии, а потом приезжал в Тяньцзинь, чтобы лично проследить за отгрузкой. За всеми этими хлопотами время текло совсем незаметно, каждый день стратег клялся себе, что непременно найдёт возможность повидаться с женой и постарается хотя бы намёками прояснить, что на самом деле происходит с ней и ребёнком. Да и обсудить до сих пор не дающее ему покоя совпадение его кошмара с видением принцессы тоже не мешало. Но стоило генералу пересилить себя и появиться в собственном доме, как неизменно кто-то из высокопоставленных особ мешал супругам остаться наедине: то он заставал жену в компании Байан-Хутуг, то Вдовствующей императрицы, то императора с гвиби. Конечно, Тал Тал и мысли не мог допустить прервать эти визиты, и ему не оставалось ничего другого, как, справившись о здоровье принцессы, ретироваться, в глубине души радуясь, что такой сложный для него разговор вновь откладывается на неопределённое время. Тем не менее, он никогда не уезжал далеко от столицы, полный решимости выполнить свой долг мужа и отца — первым взять на руки сына и дать ему имя. Тяньцзинь с этой точки зрения казался ему вполне безопасным, ведь город от Дайду отделяло всего несколько часов пути, поэтому он с лёгким сердцем в этот визит согласился выполнить и поручение, данное ему Байаном: найти для его семьи подходящий дом на морском берегу. Дело было в том, что у Эрдэнэ внезапно начались странные приступы, когда она начинала задыхаться и теряла сознание, что неизменно приводило её родителей в настоящий ужас. Лекари пока не могли понять причины этого недуга, лишь предполагали, что дело в том пожаре, и, перебрав всевозможные снадобья, которые не дали особого эффекта, посоветовали канцлеру перевезти дочь поближе к побережью, надеясь на целительную силу морского воздуха. Сам Тал Тал не видел в болезни девочки ничего трагического, даже считал, что, в своём роде, это пошло всем только на пользу — страх за здоровье дочери пересилил горе от потери сына, и Оэлун, а вместе с ней и Байан, стали понемногу возвращаться к жизни, вынужденные невольно вовлекаться в решение насущных вопросов. Но, несмотря на соображения, которые стратег весьма предусмотрительно хранил при себе, отказать дяде в такой малости ему и в голову не пришло, поэтому, ещё к полудню закончив дела на складах с солью, он отправился вести переговоры к владельцу дома, который ему показался вполне достойным жилищем для семьи регента. В итоге, соглашение было достигнуто, и сейчас генерал спешил отправить дяде почтового голубя с сообщением, что всё устроено, и дом будет готов принять новых хозяев в ближайшие дни. Но едва он подъехал к гостинице, в которой привык останавливаться, приезжая в Тяньцзинь, ему передали письмо, которое тут же перечеркнуло все его прежние планы. «Началось», — значилось в очередном послании Чо Дана, и генералу совсем не нужно было объяснять подробнее. Он тут же вновь вскочил в седло и направил Коня в сторону Дайду. В дороге Тал Тал невольно сравнивал реальность и своё видение, и чем больше сходств в них находил, тем сильнее нервничал. Поэтому он старался сосредоточиться на различиях: он скакал не ночью, а белым днём; родиться малышу предстояло не в сгоревшем дворце регента, а в его собственном доме; да и увидеть у дверей дядю с сестрой, а мать — в комнате роженицы, стратег отнюдь не ожидал. И, в конце концов, вооружён он был как обычно, при нём были и привычный меч, и кинжал, и генерал не сомневался, что полностью готов к любым неожиданностям.