Weight of the world on me.
‒ Тебе ещё не надоело это захолустье? ‒ скептически поинтересовались по громкой связи. Голос этот ‒ низкий с хрипотцой ‒ принадлежал высокой красивой даме среднего возраста, носящей исключительно строгие брендовые одежды и разъезжающей на авто, о стоимости которого Коннор мог лишь смутно догадываться. Владеть чем-то совсем уж до неприличия дорогим было не в её стиле, но поддерживать свою статусность ей требовалось по долгу службы. Ведущий юрист холдинговой компании со специализацией на банковском деле и финансовых услугах, Аманда Стерн относилась к тому типу женщин, в присутствии которых окружающие чувствовали дискомфорт, даже если просто дышали. Но почти за два десятка лет жизни с ней под одной крышей Коннор привык к этой её манере считать себя правой абсолютно во всём, даже в том, что её никоим боком не касалось. И с олимпийским спокойствием реагировал на высокомерные интонации, что с завидной регулярностью скользили в тоне её властного голоса. Именно такие интонации обычно присущи речи женщин, занимающих высокие должности. Женщин, закалённых в бою и оказавшихся на вершине отнюдь не благодаря миловидному личику и ладной фигурке. ‒ Я погуглила про Саннидэйл, ‒ продолжала она, ‒ там толком даже заняться нечем: захудаленький бар, прокуренный ночной клуб, полный торчков, да библиотека ‒ и на этом всё. ‒ Ну почему же, есть тут напротив неплохая кофейня… ‒ ответил Коннор и, вспомнив кое-что, а если точнее – кое-кого, не смог сдержать нежной улыбки. Хорошо, что Аманда сейчас не могла увидеть на его обычно бесстрастном лице такое, как он считал, чрезвычайно глупое выражение. Коннор стоял у зеркала и отточенными движениями завязывал на себе галстук. Его наручные часы показывали семь пятьдесят пять ‒ ещё не опаздывал, но был уже на грани. Поспать ему так толком и не удалось. Вернувшись из больницы, Коннор долго ворочался без сна и отрубился только под утро, поэтому не услышал прозвеневший будильник и встал гораздо позже обычного. С ранними подъёмами у него всегда не ладилось: утро ‒ ну вот совсем не его время суток. А сегодня оторвать голову от подушки и вовсе было подобно героическому подвигу. ‒ Там отличный кофе, и не только, ‒ загадочно добавил он, берясь за расчёску и баночку с гелем для укладки волос. ‒ Только не говори, что ты положил глаз на местную девчонку... ‒ протянула Аманда. ‒ Не на девчонку, ‒ поправил её Коннор, на что женщина ожидаемо фыркнула. ‒ Станешь для него путеводной звездой в большой город? ‒ в её голосе сквозила явная насмешка. ‒ Или просто поматросишь и бросишь? ‒ Не знаю, ‒ туманно откликнулся он. Не сказать чтобы у него в принципе были какие-то планы насчёт того привлекательного баристы, по выражению лица которого нетрудно было догадаться, что он попался на крючок одной из самых обворожительных улыбок Коннора. Ведь он прямо-таки расстарался, излучая обаяние во все стороны, ибо парень был полностью в его вкусе ‒ высокий, отлично сложенный, с ласкающим слух глубоким голосом, неотразимой улыбкой и такими необычными глазами. В первую их встречу Коннор не позволил себе откровенно пялиться, но не мог не заметить, что у Маркуса, ведь именно так звали того красавца из кофейни, была гетерохромия. И, святые угодники, как же Коннору понравилась эта маленькая особенность его нового знакомого. Ему вообще много чего в нём понравилось. Именно поэтому весь тот день он буквально ходил по лезвию ножа, пребывая в прострации, и вместо того, чтобы работать, гадал о том, какое выражение приобретёт лицо этого чертовски милого Маркуса, если в опустевшей с наступлением ночи кофейне прижать его к стойке и, наплевав на все принципы активного согласия, насильно поцеловать? Как он отреагирует? Каким окажется на вкус? В итоге он несколько раз за день облажался в составлении важных документов. Благо, что решил перепроверить перед отправкой ‒ обнаружил ошибку и вовремя исправил. Дважды чуть не ошпарил себя кофе. Пребывая в глубокой задумчивости, едва не пришиб дверью проходящую мимо ни в чём не повинную секретаршу. А с порученной ему сортировкой архивных документов напортачил так, что пришлось задержаться и всё переделывать, чтобы замести следы совсем нехарактерной для него некомпетентности. По возвращении в свою съёмную квартиру в первом часу ночи Коннор клялся и божился собраться и больше не допускать подобных промахов. В ту ночь он спал очень беспокойно. Ему снились бесконечные вереницы стеллажей с документацией для сортировки. Но не только. Ещё ему снились сильные загорелые руки, по-хозяйски блуждающие по его телу. Во сне он не понимал, кто является их обладателем, но отметил, что левая плотно зататуирована необычными узорами, которые, как бы он ни старался, ему так и не удалось разглядеть. По пробуждении даже гадать не пришлось о том, чьи это были руки ‒ и без этого всё было предельно ясно. Его мучил другой вполне себе насущный вопрос ‒ как теперь к этому Маркусу подкатить? Но он даже не успел ничего спланировать ‒ их общение по воле случая завязалось само собой, и после пары милых бесед Коннор перешёл в грамотное организованное наступление. Держа тщательно выверенную дистанцию, он медленно и планомерно изучал объект своего желания, дегустировал его и тестировал на разного рода манипуляции. И в итоге что-то как-то совсем увлёкся. До такой степени, что после произошедшего вчера уже и не знал, что теперь с этим всем делать. Коннор поймал эту мысль за хвост и засунул в дальний ящик своего сознания. Подумает потом, а сейчас ему худо-бедно, но нужно договорить со своей мачехой ‒ зачем-то же она ему всё-таки позвонила в такую рань. ‒ Наверно, он чертовски хорош собой, раз ты решил одарить его своим вниманием? ‒ спросила она, видимо, решив продолжить праздный разговор о личной жизни пасынка. Коннор на миг замер с занесённой над копной густых вьющихся волос расчёской. Он вспомнил вчерашний вечер, а вместе с ним и тепло мозолистых рук на своей коже, вкус обветренных, но таких мягких губ, и глаза ‒ голубой и зелёный. ‒ Ну так? ‒ нетерпеливо прервала его размышления Аманда. ‒ Не трать моё время зря. Знаешь мой ценник за час? ‒ Наслышан, ‒ усмехнулся парень и, ведя расчёской с гелем по волосам, с деланным безразличием проговорил: ‒ Всё как я люблю ‒ высокий, красивый, мускулистый, зататуированный и с членом до колена. …С очаровательными веснушками, восхитительным чувством юмора и поразительной принципиальностью в вопросах морали. Склонный к глубоким переживаниям и самокопанию, но не драматизирующий понапрасну. Окончательно и бесповоротно помешанный на своём мотоцикле, но это даже плюс, учитывая, как он горяч в этом образе автослесаря из не самого плохого гейского порно. Да и люди без увлечений не привлекали Коннора от слова совсем. Ему нравились такие же психи, как и он сам, чтобы глаза горели и за уши было не оттащить от любимого дела. И не важно, юриспруденция это, варка кофе или маниакальная тяга к расчленению транспортных средств. На мгновение он представил Маркуса перед собой с задумчивым взглядом из-под пушистых ресниц и тёплой улыбкой на чувственных губах, вкус которых Коннор помнил до сих пор, словно они оторвались друг от друга несколько минут, а не несколько часов назад. Именно так Маркус выглядел, когда прощался с ним под дверями реанимации. Но ещё он был невыразимо печальным, хоть и тщательно пытался это от Коннора скрыть. Вспомнив это, Коннор ощутил, как внутри всё сжалось. Но об этой детали, как и о многих других, Аманде знать не следовало. ‒ О, какая скорая молодежь нынче пошла, ‒ пробормотала женщина. ‒ Что ж, это твоё последнее лето в роли студента, нагуляйся хорошенько. Сморгнув образ Маркуса, он усерднее обычного продолжил зачёсывать непослушные волосы в безупречную причёску и, удостоверившись, что ни одна шальная прядь не выбивается из общей массы, отложил расчёску и баночку с гелем на трюмо. После чего придирчиво оглядел себя в отражении с ног до головы, попутно оценивая уровень своей опрятности. ‒ Знаешь, Конни, любовь ‒ дело приходящее и уходящее, ‒ фраза прозвучала неожиданно уверенно от женщины, которая в этой жизни, наверно, никого и никогда не любила, кроме себя самой. Даже приёмные сыновья ‒ Коннор и его младший брат Ричард ‒ были для неё сродни студентам юридического факультета, на котором она преподавала в молодые годы. А отец мальчиков, Чарльз Найнс, казался просто приемлемой компанией для взаимовыгодного партнёрства в старости. Хотя за достоверность суждений Коннор ручаться всё-таки не мог: мало ли что таилось в глубине души этой с виду практичной и расчётливой женщины. ‒ Боишься, что я влюблюсь в него? ‒ осведомился он. ‒ Скорее, предостерегаю, ‒ голос мачехи звучал ровно и даже как-то равнодушно. ‒ Что может быть общего у лучшего студента юридической академии и деревенщины? ‒ В таком случае, каким образом ты оказалась замужем за моим отцом? Или ты забыла, откуда он родом? ‒ резонно заметил молодой человек. ‒ При каждой ссоре ему об этом напоминаю, ‒ отмахнулась женщина. Она ненадолго задумалась. В это время Коннор даром времени не терял и принялся собирать портфель, аккуратно укладывая в него папки с документацией. Обычно он не оставлял такие вещи на утро, но и произошедшее вчера тоже мало вписывалось в его стандартное расписание на каждый день. И нет, речь шла вовсе не об околосексе в душевой спортзала, а о том, что случилось после. И о том, почему Коннор никак не мог перестать думать об этом. ‒ Твой отец, ‒ наконец заговорила Аманда, ‒ отдельный случай. Он поразил меня своей предприимчивостью и инициативностью. Знаешь, он буквально штурмом меня взял. ‒ Отец своего никогда не упустит, ‒ Коннор усмехнулся. ‒ К слову, и ты, и Ричи это унаследовали, ‒ протянула Аманда и, придав напускной строгости своему голосу, добавила: ‒ Вот и не вздумай похерить своё большое будущее из-за какого-то смазливого красавчика. Вместо бессмысленного нацеловывания в жопку мы с Чарльзом учили тебя и Ричарда принимать правильные решения... ‒ То есть отправить сына на другой конец света воевать за нефть и другие сомнительные идеалы ‒ это, по-вашему, показательный пример правильного решения? ‒ Я тоже от этого не в восторге, но твой отец сам прошёл через нечто подобное. Он патриот, и для него это важно. К тому же Ричард был не так уж против военной службы, и есть большая вероятность, что он сделает карьеру на этом поприще. ‒ Если не погибнет, ‒ сухо отозвался Коннор. На том конце тяжко вздохнули: ‒ Мы должны выбирать выгодную прежде всего для себя сторону и играть на ней, а не гнаться за эфемерными идеалами и бесплодными мечтами. ‒ Коннор представил, как, произнося это, Аманда возводит глаза к потолку, словно прося небо урезонить этого взбунтовавшегося юнца. ‒ Каждый делает то, что умеет. Я умею одно, твой отец ‒ другое. Твой брат… К нужному времени он не выбрал, чем хочет заниматься в будущем, поэтому Чарльз предложил ему достойную альтернативу. ‒ На этом моменте Коннор беззвучно фыркнул, тем временем Аманда продолжала: ‒ А ты, мальчик мой, станешь блестящим юристом, и я не намерена упускать такого первоклассного специалиста. Я из тебя душу вытрясу, но не позволю прозевать этот великолепный шанс реализоваться. ‒ Ты всегда была отличным наставником, знаешь? ‒ не без иронии произнёс он. ‒ Наверняка большинство твоих студентов сейчас пребывает на пике своей карьеры. Немудрено, ведь страх мучительной смерти ‒ лучшая мотивация из существующих. Отшутившись, он смог немного выдохнуть. Разговоры с родителями никогда не давались ему просто. Радовало то, что желание поболтать со своими детишками у них возникало раз или два в месяц. Если бы звонков было больше, Коннор был готов поклясться, что рехнулся бы ещё в отрочестве. ‒ Не знаю, с чего ты вдруг решил поехать на стажировку в этот богом забытый Саннидэйл, ‒ услышал он сквозь свои мысли. ‒ Ты ‒ один из лучших студентов, мог устроиться куда угодно. В конце концов, я могла взять тебя под своё крыло. Но ты решил отправиться в глухую деревню, из которой твой отец выбрался такими трудами. ‒ Я хотел немного отдохнуть перед выпуском, ‒ Коннор тщательно выбирал слова и тон голоса так, чтобы сказанное звучало максимально нейтрально. ‒ Или ты бы предпочла, чтобы я крышей от напряжения поехал? Город ‒ это вечная спешка, а тут всё размеренно и спокойно, красивые пейзажи и воздух свежий. ‒ Ох, Коннор, Коннор, ‒ произнесла Аманда таким тоном, словно её собеседнику было не больше пяти лет от роду, ‒ если ты хочешь чего-то в этом мире добиться, ты должен принять как факт, что тебе придётся всю жизнь прожить на антидепрессантах и регулярно посещать психотерапевта. И лучше начать откладывать на всё это уже сейчас. ‒ Ага, ‒ коротко откликнулся Коннор. Он хотел добавить что-то про ПТСР, с которым Ричард вероятнее всего вернётся после службы, но сдержался и промолчал. Окинув взглядом комнату в поисках пиджака своего повседневного рабочего костюма, он обнаружил его небрежно брошенным в кресло. Мысленно обругав себя за неряшливость, он взял его в руки и замер, заметив на кресле кое-что ещё. ‒ Ладно, твоё решение, ‒ примирительно сообщила Аманда и назидательно подытожила весь их разговор: ‒ Но ты должен помнить, что любой студент юридического мечтает оказаться на твоём месте. Воцарилось молчание, во время которого застывший на месте Коннор пытался определить, какие чувства сейчас преобладают в нём ‒ злость это или уже апатия, которая всегда накатывала после подобных разговоров, давящих на самое больное. А вообще ему стоило бы уже поторопиться, но он всё никак не мог оторвать взгляда от вещи, что пряталась под его пиджаком. Это была куртка Маркуса ‒ с виду совершенно обычная байкерская косуха, только с буквой «J» на спине. Коннор невольно коснулся кончиками пальцев воротника куртки, провёл подушечками по грубому шву на плече и по цепи молнии. Даже на расстоянии он ощущал от куртки шлейф запаха Маркуса. Возникало ощущение, словно тот находится прямо здесь. И Коннор подавил в себе желание оглядеться в поисках нежданного гостя. Маркус сейчас с отцом в больнице. А Коннор уже опаздывал на работу. ‒ Коннор? ‒ внезапно позвала Аманда. ‒ Что? ‒ парень от неожиданности вздрогнул. Он уже и забыл, что они всё ещё на связи. ‒ Ты уже был на могиле матери? Внутри всё внезапно похолодело. В один миг всё тепло, что дарили ему воспоминания о Маркусе, вылетели в трубу, оставляя после себя лишь сосущую пустоту. ‒ Всё никак не могу решиться сходить, ‒ негромко ответил он. ‒ Ты ведь из-за неё поехал в эту глушь? ‒ Слушай, Аманда, я опаздываю, ‒ поспешно сказал он, сглатывая ком в горле и до побелевших костяшек сжимая ткань пиджака в кулаке. ‒ Поболтаем в другой раз. Отцу привет. ‒ И, не дав мачехе вставить и слова, попросил Сири скинуть вызов. «Трус», ‒ пронеслось в голове. Нет, вовсе нет. Просто Аманда залезла туда, куда ей дорога была закрыта. Её влияние на жизнь пасынков и так нарушало все дозволенные границы, и Коннор мирился с этим, но сюда… Лезь сюда он ей не позволит. ‒ Сегодня припозднился, бурная ночка выдалась? ‒ встретила его улыбчивая девушка, сидящая на пропускном пункте. Короткий взгляд на бейдж: Карла. ‒ Доброе утро, Карла, ‒ вежливо поздоровался запыхавшийся Коннор. ‒ Да, ночка выдалась не из лёгких, ‒ и приложил свой пропуск к считывателю, а напоследок любезно улыбнулся ей. Та тут же зарделась, как смущённая школьница, и отвернулась, пряча румянец. Отметив про себя быть с этой особой чуть более сдержанным, молодой человек продолжил свой путь, попутно здороваясь со всеми, кого встречал на пути ‒ с пожилыми очень учтиво, ненадолго задерживаясь, чтобы поинтересоваться их самочувствием/настроением/прошлыми выходными; молоденьким помощницам посылал обворожительные улыбки, но сегодня без особого энтузиазма; коллегам-мужчинам сдержанно кивал или обменивался крепким рукопожатием. ‒ ...уделываю его с одного удара, поворачиваюсь, а из переулка на меня несётся туша и в своей здоровенной лапище размером с крышку от мусорного бака держит охотничий нож. Ну, думаю, всё, приехали… Взбежавший по парадной лестнице Коннор резко повернул голову на голос. ‒ Дядя… Кхм. Шериф Андерсон? У двери, ведущей к начальству, куда он так спешил получить нагоняй за опоздание, облокотившись на стойку, стоял местный шериф и по совместительству родной дядя Коннора ‒ Хэнк Андерсон. Напротив него сидела миссис Тревис ‒ женщина, не растерявшая остатки былой красоты, но благодаря многолетнему опыту работы с людьми имеющая такое выражение лица, что её в девяносто девяти случаев из ста хотелось обойти стороной. У этой женщины были нетривиальные и весьма специфические особенности характера, за что в их ведомстве её именовали Цербером. И хоть воспитание не позволяло Коннору пользоваться подобными терминами в отношении кого бы то ни было, с этим прозвищем он был практически согласен. Миссис Тревис работала секретаршей у непосредственного начальника Коннора, человека сложного и не самого приятного, и практически в прямом смысле этого слова стояла на страже между миром смертных и обиталищем тех, кто имел право вершить человеческие судьбы. ‒ Шериф? ‒ осторожно позвал Коннор снова, потому что увлечённый Хэнк не обратил на племянника никакого внимания, продолжая своё героическое повествование. По губам его собеседницы блуждала совсем не характерная для неё кокетливая улыбка – казалось, женщина была полностью поглощена рассказом и Коннора тоже не замечала. Ему внезапно сделалось как-то не по себе, словно он стал свидетелем чего-то личного, совершенно не предназначенного для его глаз и ушей. Да уж, рисующийся и флиртующий Хэнк Андерсон ‒ зрелище не для слабонервных. Ещё немного, и Коннор самоликвидируется на месте. И по большей степени из-за этой картины, а вовсе не из-за перспективы быть растерзанным за опоздание. Он нарочито громко кашлянул, привлекая к себе внимание. Хэнк вздрогнул, миссис Тревис тоже как-то стушевалась. ‒ Помощник Найнс, утро доброе… Кхм… Я тут вещдоки по ограблению магазина Ронаров заносил. Часть щёк старика, не заросшая густой бородой, кажется, порозовела, но, впрочем, можно было счесть это за игру света или списать на то, что Коннор просто не выспался. Покрасневший Хэнк никак не вписывался в его жизненные реалии. ‒ Доброе утро. Миссис Тревис, могу я?... ‒ обратился Коннор к женщине, мигом принявшейся перебирать бумаги у себя на столе. ‒ Да-да, вас уже заждались, ‒ отмахнулась она, не поднимая головы, но вслед ворчливо добавила: ‒ Опаздываете, молодой человек. Оставив позади крайне странную парочку, чей союз ‒ Коннор был практически уверен ‒ его психика не выдержит, он толкнул тяжёлую дверь и оказался в пустом зале ожидания. Его шаги раздавались гулким эхом, отражаясь от стен, будто похоронный марш. Он пересёк комнату, открыл следующую дверь и услышал насмешливый скрипучий голос: ‒ Первое опоздание, Найнс. Второе сочту за личную обиду ‒ и прости-прощай карьера прокурора. ‒ Да, сэр, ‒ вежливо отозвался Коннор, стараясь не стискивать зубы так, чтобы все в округе слышали их скрежет. Он поднял взгляд на одетого с иголочки сурового вида человека, что сидел за своим громоздким столом из массива красного дуба и лениво просматривал утреннюю корреспонденцию. Солнечный свет, падающий из окна, оттенял и без того резкие черты лица, глубоко посаженные глаза, гротескный нос с горбинкой и искривлённые в пренебрежительной усмешке тонкие губы, делая его облик ещё более жутким, чем обычно. Его боялись все, кроме, может быть, миссис Тревис и Хэнка. Коннору было неведомо, как эти двое умудрились столько лет тесно проработать с ним и не двинуть кони. Ладно, Хэнк периодически беспробудно пил – возможно, это и спасало его нервную систему. Но эта женщина, кажется, была полна сюрпризов. Что же до самого Коннора ‒ он не то чтобы его боялся. Ему был хорошо знаком типаж, к которому принадлежал его начальник. Даже слишком хорошо, учитывая, под чьим всевидящим оком они с братом провели большую часть своей жизни. Однако некоторые финты, что выкидывал этот жестокий сатрап, повышали уровень тревожности молодого юриста до критических значений, при которых сохранять самообладание становилось куда сложнее обычного. ‒ Поползли слухи, ‒ начал Ричард Перкинс, поднимая на своего помощника торжествующий взгляд, ‒ что сегодня ночью в реанимацию попал бывший главарь Иерихона. Думаю, это наш шанс. Когда до Коннора наконец дошёл смысл сказанного, у него тут же началась мигрень.***
Улицы Саннидэйла мелькали за окном, сменяя друг друга. Частный сектор уступил место видам на тесные улочки центрального района с разноцветными вывесками магазинчиков, ресторанчиков и объявлений о приближающейся сельскохозяйственной ярмарке. «Ярмарка Саннидэйла! Самые лучшие тыквы!», «Конкурс гигантских овощей ‒ только на ежегодной ярмарке!» ‒ кричали отовсюду разноцветные транспаранты. Маркуса, едущего в тесном душном автобусе из больницы домой, в свою небольшую квартирку над кофейней, никогда не интересовало сельское хозяйство. Но они всегда ходили на эту скучную ярмарку с отцом, сколько он себя помнил: Карл, Маркус и Лео, чьё недовольство зашкаливало за все возможные пределы, а от кислой мины молоко превращалось в простоквашу в радиусе мили. Когда-то Манфреды были фермерами, рассказывал отец. Занимались крупным и мелким рогатым скотом, разводили лошадей и владели псарней. Ничего из этого не удалось сохранить ‒ дед Маркуса и Лео не хотел, как он говорил, «крутить коровам хвосты». После смерти своего отца он распродал всё имущество, построил дом в престижном районе, а остальные деньги пустил на развитие города. Большую часть в итоге всё-таки проиграл, но именно Лайонелу Манфреду горожане были обязаны ратушей, заповедником, музеем естественной истории и тем самым парком, который пытался отстоять Иерихон ‒ Лайонеллс Гроу Парк. Лайонелл был своеобразным дедом. О его отношении к Маркусу можно сказать совсем немного, но в искренности этих чувств ошибаться не приходилось ‒ старик называл мальчика чёрным отродьем и заклинал Карла отречься от сына и уж тем более ничего ему не оставлять в наследство, группировку ‒ в первую очередь. Проще говоря, Лайонеллу ну очень не нравился тот факт, что в его старшем внуке текла смешанная кровь. И даже Лео, рождённый от женщины, что исчезла, бросив Карла с годовалым младенцем на руках, не подвергался такой нечеловеческой ненависти, как Маркус. На расистские высказывания отца Карл реагировал бурно, и, чтобы дело не дошло до драки, Маркус всеми силами пытался его урезонить, апеллируя к тому, что старик давно выжил из ума, что ему, Маркусу, совершенно не обидны его слова и всё в том же духе. Говорил он очень убедительно, и Карла в итоге получалось успокоить. И Маркус никому и никогда не рассказывал, как после таких перепалок запирался у себя в комнате и плакал от обиды. Тихонечко, чтобы никто не услышал из домашних, потому что… мужчины не плачут. Со временем, конечно, он понял, что это чушь собачья и плакать имеет право каждый человек, вне зависимости от пола, возраста и ситуации: от счастья, горя, обиды, если тебе грустно или тоскливо, а также если ты потерял в своей жизни кого-то очень важного. Плачь так, словно в последний раз ‒ никто не может тебе этого запретить. Никто и никогда, это твоё по праву. ‒ С вами всё в порядке? ‒ озабоченно поинтересовалась сидящая рядом женщина с сынишкой на вид лет трёх на коленях. Мальчик увлечённо ковырял пальцем шершавый пластик сидения спереди вот уже минут десять кряду ‒ Маркус невидящим взглядом наблюдал за этим действом уже какое-то время. ‒ Простите? ‒ не понял Маркус. ‒ У вас что-то случилось, мистер? ‒ снова спросила женщина. Её жёлтое платье слепило раздражённые глаза, и он жмурился. ‒ Я могу вам чем-то помочь? И тут Маркус осознал, почему дамочка так заинтересовалась его персоной. По его щекам текли слёзы ‒ настоящие, как в детстве, когда дед называл его паршивой овцой. Но в этот раз в голове звучало не скрипучее старческое «Выблядок!», а спокойное и осторожное «Несколько дней, мистер Манфред. Максимум неделю. Будьте готовы».