***
Все началось здесь, в стенах Хогвартса, когда они, 13-летние желторотые подростки, начали обучение в Школе Магии и Волшебста, попав на один факультет. У них была замечательная компания, великолепный квартет, где все друг за друга стояли горой: умница и спортсменка Форель, лидер и шутник Медведь, хулиган и заводила Гриф, и смелый и сильный Стах. Ребята провели всю свою юность плечом к плечу и совершенно не представляли своего будущего друг без друга. Особенно не представлял Гриф. Он «пропал» еще на четвертом курсе университета после невинной, казалось бы, игры. Бурах, будучи полукровкой и зная толк в маггловских развлечениях, притащился в гостиную Гриффиндора с бутылкой огневиски и громко спросил: «Как думаете, что мы с ней сейчас будем делать?» «Присаживаться!» – тут же ответил Гриф и поймал взгляд Рубина. В те времена он был особенно громким юношей, и целью его было привлечение внимания одного конкретного однокурсника к себе. Всего такого красивого, правильного, большого, черноволосого, строгого, доброго – список привлекательных качеств своего друга рыжик мог вести до потери пульса, и если бы он знал, что за игру предложит Медведь, то предпочел бы не терять ни секунды. Даже от шутки про бутылку воздержался бы. К игре присоединились с десяток человек – старшекурсники сели в тесный круг, быстро распили алкоголь, пока Артемий рассказывал правила, и понеслась. Играть договорились «по-взрослому», не увиливать и не отказываться, кого бы не пришлось облобызать. Гриф из четверки оказался самым «счастливым» – ему довелось перецеловать всех своих друзей. Поцелуй с Ларой был странным. Юноша не мог отделаться от ощущения, словно он целовал сестру. Филин нутром чувствовал, что девушке тоже неловко, потому все произошло «быстро и безболезненно». Бураха целовать было еще труднее. Несмотря на то что он сам ратовал за то, чтобы все происходящее выглядело «серьезно», еще до поцелуя Медведь принялся глупо посмеиваться, умудрился стукнуться с Гришей носами, случайно укусил его – в общем, удовольствия было мало. Чтобы поцеловать Стаха, пришлось жульничать, и это была его самая лучшая шалость. Крутнув бутылку что есть сил, Гриша словил момент, взялся за свою палочку и взмахнул ею, весьма удачно останавливая бутылку так, чтобы горлышком она указывала на Рубина. Делать это со Стахом оказалось божественно. Несмотря на то, что юноша был самым крупным на курсе (в противовес щуплому Филину), он был нежен и аккуратен, поглаживая большими пальцами острые скулы рыжика, губами своими мягко порхая над его. Гриф не мог позволить себе закрыть глаза в такой ответственный момент: ему нравилось видеть, как дрожат ресницы Рубина, как он хмурится сосредоточенно, думая лишь о том, как бы не сбить дыхание и не разорвать поцелуй раньше времени. Но когда обоим кислорода стало совсем мало, брюнет отстранился первым, невольно погладив пальцем нижнюю губу Грифа напоследок. Вскоре Стах вышел из игры, сославшись на головную боль. Филин не выждал и 5 минут после этого, когда «внезапно» вспомнил, что завтра матч с Ревэнкло, и ему – ловцу – надо как следует отдохнуть. В спальне мальчиков никого не было кроме них двоих. Едва Гриф перешагнул порог темной комнаты, то сразу же угодил в объятия Рубина, который, наклонившись, оказался в миллиметрах от губ друга и прошептал: «Я жульничал…» – выражая серьезность своих намерений. «Етить-колотить, я тоже…» – отвечая взаимностью. Они целовались, пока не заболели губы, пока не начали дышать хрипло и судорожно. Пока Исидор не заглянул в гостиную и громко крикнул: «Отбой!». В ту ночь Филин заснул самым счастливым волшебником. И утром он все еще им оставался, потому что проснулся от легкого прикосновения тёплых губ. Когда Григория утвердили на должность преподавателя полетов, случайно или же намеренно директор выделил ему преподавательские апартаменты как раз по соседству с Рубиным. В первый же день рыжий оглушающей «Бомбардой» разбил стену между их комнатами, буквально напрыгнул на Стаха, заключая того в крепкое кольцо своих объятий, целуя и сбивчиво шепча о том, что они теперь всегда-всегда будут вместе. Слово свое мужчина сдержал: они не расставались ни на день.***
Как бы не хотелось еще поваляться в кровати, Гриф решил, что пора вставать: наслаждаться утром в одиночестве он не любил и не умел. Другое дело тихо прокрасться на импровизированную кухню, где они с Рубиным готовили по выходным, когда не хотели выбираться в Большой Зал, обнять занятого готовкой Стаха со спины, прижаться к нему всем телом и оставить легкий игривый укус на спине между лопаток. Герболог вздрагивает едва заметно, поводит плечами и оборачивается к своему любовнику, первым делом увлекая его в нежный, долгий поцелуй, и лишь потом заговаривает с ним: – Доброго утра, птиц. Твой кофе на плите, я сейчас закончу с тортом и сядем завтракать. – А ну-ка, дай взглянуть. Ёлки-метёлки, хорош каравай! – Гриф усмехнулся, окунул палец в шоколадную глазурь и быстро облизнул его, заработав легкий шлепок по бедру, и сощурился при этом довольно, словно того и ожидал. – Как думаешь, ему понравится? – тихо спросил Стах, покрывая шоколадом последний корж и скептическим взглядом окидывая свою работу. – Тут одной детальки не достает. Исправим-с! – щелкнув пальцами, рыжий убежал в спальню, а вернулся оттуда со своей палочкой. Прошептав заклинание, он взмахнул над пиалой с остатками карамели, плавно повел рукой в сторону торта, укладывая на верхний слой шоколада сладкую надпись: «С Днем Рождения, Медведь».***
Для Артемия последний день сентября всегда был особенным. Он каждый раз радовался как ребенок, когда дата его рождения припадала на выходной день, ведь это непременно означало, что можно до полудня валяться в кровати, выйти разок в Большой Зал, чтобы принять поздравления от учеников и коллег, а после приготовить скромный праздничный стол и хорошенько посидеть со своими лучшими друзьями. Сегодняшний день исключением не стал. Подарки от учеников Бурах не принимал (исключение – чистосердечные поздравления), чтобы их никто не смел растолковать как взятку, ведь студенты пытались дарить и дорогие мантии, и книги, однажды была попытка вручить зельевару деньги, но на сей раз было иначе. Ноткин вместе с остальными двоедушниками поздравили своего декана почти хором и вручили ему ну очень скромный презент – поводочек в виде браслета. – Мы принимаем Вас в двоедушники, профессор. Носите его с достоинством и позаботьтесь о своем «втором», когда он появится, – с улыбкой говорил Атаман, застегивая поводок на запястье мужчины, и тот лишь кивнул ему в ответ, благодарно улыбаясь. Все же, дети – это правда цветы жизни. Стоило Бураху сесть за стол преподавателей рядом с Даниилом, декан Слизерина, словно прокручивающий нужные слова в голове все время, резко обернулся к блондину и произнес: – Поздравляю с праздником, Бурах. Хочу… – Хочешь прийти ко мне сегодня? В пять часов. Там все свои будут: ты да я, да Гриша со Стахом. – внезапно для самого себя обрывает Данковского зельевар, заставляя его нахмуриться. Небось, надулся, что ему не дали завершить поздравительную речь. – Положим, хочу. – практически прошипел он, но тут же смягчился в лице, увидев теплую улыбку Артемия. Он изо всех сил уговаривал себя спрятать ядовитые клыки хотя бы на день, сделав тем самым зельевару самый огромный подарок в его жизни. – Но ты все равно хам. Твое счастье, что ты сегодня именинник, Бурах. – Просто даю тебе шанс поздравить меня в более непринужденной обстановке, – пожал плечами тот и принялся за еду. Данковский помолчал немного и кивнул – зерно рационализма в этой идее явно присутствовало. Следующие несколько часов Артемий провел за подготовкой к визиту гостей: убрал в комнате (что немаловажно), наготовил разнообразных закусок и раздобыл бутылку отцовского ликёра. Безусловно, в стенах Хогвартса алкоголь был запрещен, но в честь праздника со своей совестью Бурах договорился. Первым пришел Даниил. Он явился на 10 минут раньше, и все оставшееся время до пяти часов вечера нетерпеливо топтался у двери в апартаменты зельевара, словно не решался войти, чем, собственно, очень позабавил блондина. Шагнув за порог, профессор как можно более небрежно протянул Артемию сверток, обтянутый красным шелком, перевязанный черной атласной лентой, и попросил открыть его лишь тогда, когда будет в комнате один. Бурах поблагодарил его сдержанно, а после, подумав немного, заключил коллегу в крепкие «медвежьи» объятия, чем вызвал у Даниила красноречивую реакцию в виде тихого шипения и вялых попыток отстраниться. Данковскому все же удалось отпрыгнуть от зельевара, как только дверь в комнату резко распахнулась и на пороге показались друзья Бураха. У Грифа на лице было написано, что он весьма удивлен присутствием Даниила на этом празднике «для своих», а Рубин сдержанно поздоровался и тут же вернул все свое внимание к Медведю. Вручив подарки, товарищи обнимались так крепко, словно не виделись годами, и когда все сели за стол и распили по первой стопке ликёра, даже напряжение между Филином и Данковским сошло на нет. Вечер был поистине чудесным: Рубин с Грифом наперебой рассказывали Даниилу забавные истории из школьной жизни с Артемием в главной роли, а тот улыбался – и даже не из вежливости! – слушал очень внимательно, задавал уточняющие вопросы и искренне смеялся, закусывая очередную выпитую стопку пеммиканом. – Мм… Артемий, это так вкусно. Что это? – наконец решился спросить Даниил, показывая на экзотическое блюдо, которое пробовал впервые. – Это традиционное блюдо тех мест, откуда был родом мой отец – пеммикан. Ничего особенного, смесь мяса, сала и ягод. Не слишком сладко получилось? Я сам готовил. Данковский едва заметно поморщился, но кусок доел. Из чего бы эта штука ни была приготовлена, так или иначе было вкусно. – Кстати, о «сладеньком»! Стах, пора! – Гриф довольно потер ладони, а Рубин кивнул послушно и удалился из комнаты, чтобы вернуться с большим шоколадным тортом в руках. – Ох, братцы, не стоило! Мой любимый торт… – глаза Бураха снова засияли, он вновь почувствовал себя счастливым ребенком. Данковский чуть приподнялся, желая прочитать надпись на торте, моргнул удивленно и подёргал Бураха за рукав, очень выразительно глядя на него и одними губами произнося вопросительное: «Медведь!?». На секунду профессору показалось, что Артемий уже разболтал друзьям о своем обращении в анимага, но тот посмотрел на декана Слизерина в ответ очень серьезно, покачал головой, и тихо пообещал объяснить чуть позже. Филин же тем временем поставил небольшую свечку в центр торта, поджег её и хлопнул в ладоши. – Загадывай желание, Медведь! – Я хотел бы, чтобы Форель тоже была с нами… – невольно сорвалась правда с губ забывшегося от радости зельевара, о чем тот в скором времени пожалел. Уголки губ задорного Грифа тут же опустились, взгляд потух. Рубин нахмурился, сложив руки на груди, сделав огромное усилие над собой, чтобы не нагрубить имениннику, а Даниил хранил молчание, удивленный подобной реакцией. – Артемий… Не начинай. – тихо процедил Стах, но что Медведь лишь кивнул, улыбнувшись вяло, и молча задул свечу. Они съели по куску торта, каждый нахваливал кулинарные способности Рубина, и атмосфера между ними потеплела, но уже точно не было такой, как час назад. За 10 минут до отбоя Гриф и Стах попрощались с другом крепкими объятиями, поздравили его еще раз и вместе ушли. Даниил поднялся из-за стола, неловко переминаясь с ноги на ногу, открыл было рот, чтобы поблагодарить Бураха за вечер, но Артемий опередил его: – Хочешь, покажу кое-что впечатляющее? Данковский засомневался. Еще в школьные годы, когда парни или девушки звали его на свидания, обещая при этом показать «кое-что впечатляющее», то неизменно вели его на Астрономическую Башню и старались выдавить из себя все, чему их учили на занятиях Астрономии. Но Бурах звал его не на свидание, и вообще, он все еще был именинником, и Даниил решил для себя, что еще пару часов его пожелания стоит выполнять – это все еще праздник Артемия. – Веди, – кивнул декан Слизерина, снимая с вешалки свою мантию со змеиными вставками и накидывая её на плечи. Бурах надел куртку, положил в сумку бутылку недопитого ликера, пару яблок и, взяв Даниила за руку, повел его прочь. То ли благодаря выпитому алкоголю, то ли потеплению в отношениях между деканами, которое стремительно развивалось с каждым месяцем их общения, профессор не сказал ни слова поперёк и крепче сжал ладони коллеги в своей. Когда мужчины миновали Астрономическую Башню, Данковский приятно удивился и усмехнулся про себя – Артемий вел его к Большим Вратам, и вскоре преподаватели покинули замок. Отойдя на приличное расстояние от школы, они остановились посреди степи. Луна сияла ярко в эту ночь, травы медленно колосились от легких дуновений пока еще теплого ветерка. Догадавшись, что это конечная остановка, слизеринец вытянул шелковый платок из нагрудного кармана и ловко трансфигурировал его в добротный плед крупной вязки. Они сели совсем близко друг к другу, плечом к плечу, хотя размеры пледа позволяли сесть на расстоянии вытянутой руки. Артемий подал Данковскому бутылку с ликёром, тот лихо отхлебнул и вернул алкоголь имениннику. Какое-то время они молча сидели, слушали песню ветра, шелест трав, любовались магией ночи, пока брюнет не разорвал пелену тишины негромким вопросом. – Так почему «Медведь»? – А. – Артемий понял сразу же. – Я не говорил им о том, что стал анимагом, все гораздо проще. Медведь – мое школьное прозвище. Иронично, не так ли? – зельевар поиграл бровями, на что Данковский улыбнулся легко и пьяно. – Еще вопрос… Эти двое… – Даниил сделал неопределенный жест руками в воздухе, словно описывая круг. На самом деле он хотел спросить, как же так получилось, что такие разные люди в принципе смогли найти общий язык, но Бурах сработал на опережение: – Они встречаются еще со школы, только никому об этом не говорят. Это огромный секрет, и они не сказали даже мне, представляешь? Мои лучшие друзья думают, что я – слепой идиот. Артемий смеялся, а Даниил на мгновение потерял дар речи. Теперь ему стало еще более любопытно, как они уживаются, ибо друзья зельевара были весьма экстравагантной парочкой: строгий Стах – человек высоких моральных принципов и самодисциплины и безалаберный Филин, который ругается при учениках, курит за школой и громко «сюрпает» чаем за завтраком. – А как?... – все еще пораженно спрашивает Даниил. – Не знаю. Я давно заметил, что между ними какая-то химия, но мне пришлось буквально столкнуть их лбами. Я затеял одну маггловскую игру на поцелуи и специально заколдовал бутылку, чтобы она указала горлышком на Рубина, когда её покрутит Гришка. А потом, когда они «очень незаметно» ушли в спальню, именно я был тем, кто после команды «отбой» очень громко топал ногами по лестнице и долго теребил дверную ручку, чтобы эти двое успели разбежаться по углам. Так что я, можно сказать, крёстный отец их отношений. – последнюю фразу Артемий произнес с гордостью в голосе, делая глоток отцовского ликёра и передавая бутылку коллеге. – Вот оно как. Жаль, что я на шесть лет тебя старше и уже не видел самые активные ваши годы в Хогвартсе. – Данковский улыбнулся, прижимая бутылку к щеке. – Вы, можно сказать, «Золотое Трио». Лидер, интеллектуал и рыжая оторва. – Квартет, – неожиданно резко произнес Бурах, изменившись в лице: от улыбки не осталось и следа. – Нас всегда было четверо, мы дружили с еще одной девушкой – Ларой Равель. И не было в нас ничего «золотого». Я бы скорее назвал нас «Мародёрами», так как нервов профессорам мы намотали прилично. – А где она сейчас? – Данковский продолжал расспрашивать. Равель – очень знакомая фамилия, и, несомненно, она была на слуху какое-то время. Даниил почувствовал, что ему почему-то правда интересно узнать немного о людях, которых Бурах считал близкими, и к тому же видел, как нужно было Артемию с кем-то поговорить об этом. – Она отбывает пожизненный срок в Азкабане. – прохрипел зельевар и взглянул на Даниила. Когда тот кивком головы велел продолжать, Бурах повиновался: – Ужасная ситуация получилась. Лара очень добрая, она всегда нам помогала, делилась последним. Все члены её семьи на протяжении поколений были меценатами, очень много средств они жертвовали на школу, больницу Святого Мунго, детский дом для волшебников. А Форель обвинили в том, что она, пользуясь добрым именем, раздавала темные артефакты, зараженные Песчанкой, называя их «защитными». Как назло, буквально за пару месяцев до случившегося она очень сильно подорвала свою репутацию, совершив покушение на жизнь главы аврората – Блока. – Покушение на Блока? – изумленно переспросил Даниил. Он знал Александра как человека чести, и он не мог себе представить ни одной причины, зачем девушке такого очевидно светлого склада характера было нападать на генерала. – Да это смешно. У меня язык не поворачивается назвать это покушением. Она пришла к нему даже без палочки и просто набросилась на него с кулаками. Дело в том, что генерал отправил аврора Равеля на очень опасное задание. Буквально на верную смерть. Вот осиротевшая Лара и не выдержала. Александр прекрасно понимал её мотивы, он оценил то, что волшебница пришла безоружной, потому дело заводить не стали – посадили на месяц домашнего ареста. А затем последовало более серьезное обвинение – погибли люди. Такое просто не замять. Даниил кивнул. Бурах забрал у него бутылку, чтобы допить остатки, ведь говорить становилось все труднее. – На слушанье в суде сказали, что буквально за сутки по её вине от магической болезни «сгорело» пять десятков человек. Первое время она все отрицала, я старался помочь ей как мог, мы искали свидетелей, но нашлись какие-то улики, свидетели – и все указывали против неё. На следующем слушанье она согласилась со всеми обвинениями, и только поэтому её не приговорили к «поцелую». Когда её уводили, она даже не плакала, лицо её было таким уставшим, Форель смотрела на меня своими большими глазами… И одного взгляда мне хватило, чтобы четко осознать: её заставили взять вину на себя. С тех пор разговоры о Ларе стали таким себе табу в нашей компании. Рубин начал относиться к ней резко негативно, он почему-то верил, что она виновна. Мы с ним из-за этого однажды крепко подрались, да так, что оба загремели в Мунго. Помирились, конечно, со временем. Но я ему этого не прощу. А Гриф… Я думаю, он на моей стороне. Он тоже верит в невиновность Равель. Просто он слишком сильно дорожит отношениями со Стахом, потому играет по его правилам, делая вид, что забыл старую подругу, которая вязала нам свитера, помогала с учебой и от всей души поддерживала всю свою жизнь. Данковский хмурился, переваривая этот рассказ. Он и представить себе не мог, какую ношу прятал в груди Артемий. Из-за Песчанки он потерял отца, лишился подруги, чуть не порвал с лучшими друзьями, лишь чудом сохранив их связь, и ему все это время даже не с кем было поделиться горечью своих потерь. Возможно, потому он так рьяно, с горящим фанатизмом стремится изобрести лекарство от этого проклятья. Слизеринец молчал, потому что знал, что не найдет слов лучше, чем прикосновение к большой теплой ладони Артемия. Тот поднял взгляд, улыбнулся уголками губ и прошептал тихое «спасибо», в следующий момент увлекая Даниила в объятия и заваливаясь вместе с ним на плед. – Спасибо, что выслушал меня. Это был лучший подарок на День Рождения. – Ну знаешь ли, Артемий, я могу и большее… Они посмотрели друг другу в глаза. Оба были самую малость пьяны, расслаблены и очарованы друг другом. Бурах потянулся первым, намереваясь поцеловать декана Слизерина, но тот невольно запрокинул голову, заставив Артемия поменять стратегию. У них еще будет время для поцелуев, но не сейчас и не здесь. Этой ночью они прятались среди трав, укрывая друг друга крепкими объятиями. Бурах невесомым прикосновением губ скользил по белой шее, утыкался носом в щеку, а Даниил в ответ нежно перебирал пальцами пшеничные пряди. Время перевалило за полночь, провожая последний день сентября. Змей и Медведь так и не выпустили друг друга из крепких объятий. День подошел к концу.