в.э.с.

Хёну из тех людей, о которых никогда не узнаешь полностью. Пока я шёл по этой истории, вдыхая всё больше фактов о моём приятеле, я очень поменял своё представление о нём. Он похож на чёрного медведя, на крохотную нерешительную бабочку, на огненную птицу, обжигающую всех своим раздражением. Он вроде бы не выплёскивает злость на окружающих, но всё равно жжётся, потому что горит ею изнутри. Я привык создавать из образов стихи, которые пропеваю под гитару моей девочки, поэтому сейчас так раскидываюсь описаниями, говоря о Хёну. Он всё-таки спорный человек, а такие очень вдохновляют. Но не буду вас томить: вот что случилось дальше. После звонка Марии мы с Хёну договорились, что встретимся через два дня и поговорим про Хёджин и про статью из «Штурвала». Я снова пришёл в наш бар раньше Хёну и занял привычное место. Пробежавшись глазами по всему помещению, я увидел девушку, смотрящую так пристально на меня, что становилось немного страшно. Помню, что у неё были ярко-оранжевые тени, как из заката. Хёну пришёл совсем скоро. Та девушка совсем не смутила его — он редко замечал что-то вокруг. Жаль, что его неосмотрительность ни разу не сыграла с ним злую шутку: тогда бы он понял. У него даже тогда было лицо немного ошарашенное, а ведь за окном уже сиял вечер. Хёну сказал: — Это кошмар, Кихён. — Не привык слышать, как ты возмущаешься вслух, — ответил я. Хёну проигнорировал мою усмешку, как и всегда. — Помнишь всю эту заморочку, да? — я кивнул. — Этот сайт, «Штурвал», ведут активисты общества сеульских авиаторов. Хёджин тоже многие знают благодаря мне. Но кто бы мог подумать, что про неё там напишут статью! Криками Хёну я был очень впечатлён. Иногда я косился на девушку с оранжевыми теням: она хихикала и прятала взгляд в экране телефона. «Жалкая сплетница», — подумалось мне. — Хёджин разорвала помолвку и умотала в Китай к родителям, чтоб те оплатили ей лётное училище! Я пропал, Кихён, она сгрызёт меня! Она сгрызёт, да! Ключи от моего дома она увезла с собой, и в самый неподходящий момент она явится ко мне и проучит за всё, что я сказал! Он в тот вечер много рассказал об её характере. И я ужаснулся — как его вообще угораздило выбрать в невесты сильную женщину! При желании она могла бы раздавить нас обоих одним пальцем. — Кихён, она создала мир, оживила меня, оживила всех… Я же ни с кем, за всё это время… Она привязала меня. А совсем скоро — убьёт. Раньше я думал, что Хёну ничего не боится. Он тогда ничего не взял выпить, а сидел, будто найдя во мне отдушину, и говорил без умолку. Мы всегда беседовали ни о чём и знали друг о друге лишь общие факты. Были ли у него друзья, или он, как я, сидел на работе целыми днями и только наслаждался нашим любимым баром? Меня, кстати, больше ничего и не интересовало. А вот были ли друзья у Хёну? Он в тот вечер вообще не видел ничего. Я вовремя посмотрел на девушку, сидящую рядом: она тыкала в телефон. И Хёну позвонили. Самая большая ирония на свете! «Мария». Мой приятель лежал на столе и попросил меня принять звонок. Он был пьян без алкоголя. Он еле говорил, и ему было плевать, звонит это его начальник или же сам президент. Я нажал зелёную кнопку и включил громкую связь. Девушка с оранжевыми глазами широко улыбалась, и её нос смешно поднимался вверх. Она сказала: — Дорогой, выйди на улицу, покурим вместе, — и её голос с отставанием прохрипел через динамик телефона. Хёну застонал. — Я уже жду тебя. Наверное, ему казалось, что всё это — сон. Он был пьян. Хёджин с оранжевым макияжем встала с диванчика и подошла к нам. Звонок сбросила. — Он ничего тебе не скажет, — сказал я ей, подняв голову. Мне почему-то хотелось защитить от неё бедного приятеля. — Тогда пойдём с тобой, Кихён. Он же больше ни с кем не общается? Я вышел с Хёджин на улицу. Хёну уткнулся лицом в стол и не двигался. Была мысль предупредить о нём кого-нибудь, но мы же только покурить. Ненадолго. — Нет. По крайней мере… не знаю. Она усмехнулась. Я не видел ничего дальше собственного шага, и мы пошли за угол, куда никакой свет фонарей не доходил. — Нельзя же перед входом курить, — усмехнулась Хёджин. — Конечно, нельзя. Хотя там всегда все и курили. Я бы возразил что-нибудь, но она, даже не глядя на меня, одним тоном давала понять, что делать этого не стоит. Говорить сейчас — её очередь, а моя роль — молчать и слушать. Внимать ей и собирать картину по кусочкам. — Не то, чтобы я хотела убедиться, что ему будет так же плохо, как мне… просто моё упрямство. Ей тоже было неловко разговаривать в такой темноте. Мы постояли ещё немного, а потом она спросила, есть ли у меня зажигалка. Я никогда не курил, и этим заставил её снова засмеяться. — У Хёну-то всегда дорогие сигареты лежали в кармане. — Он бросил. Мне было жуть как интересно узнать, с каким лицом она тогда стояла. Наверное, ей было горько — я догадывался по голосу. Но вот отчего? Она была такая спокойная и тёплая, готовая принять весь мир в свои объятья и защитить от мрака — отчего же ей грустить? — Давайте немного поговорим и будем возвращаться. Мне боязно за Хёну. Я начинал дрожать — то ли оттого, что не взял куртяшку, то ли эта ужасная женщина давила на меня. А я ведь её даже не видел в темноте. Она, наверное, всё видела в темноте. Она же создала мир! До сих пор смешно об этом думать. — Я приехала в Сеул примерно через год после училища. Хёну рассказал тебе? — Да. Мне только интересно, почему ты так упиралась. — Он постоянно мне твердил — «летать — не для женщин»! Разве я могла это терпеть? Не для женщин! Для меня уже стало вызовом научиться летать — с ним или без него. Мои родители недавно снова поженились и уехали в Китай. Денег куча! Вот я и поехала к ним. А теперь снова с Хёну… Откуда у неё появилась такая тяга к полётам, я так и не смог узнать. Всё Хёну, Хёну… А он тем временем лежал лицом в столе и думал о своей прекрасной. Прекрасная светила для него вместо солнца — к тому моменту я окончательно в этом убедился. — Я хочу тебя попросить кое о чём. Только Хёну не должен узнать ни в коем случае. В эти минуты оправдались мои подозрения. Я молчал, стиснув зубы. — Пожалуйста, скажи, что тебе можно доверять, Кихён. Уж не знаю, насколько вы с Хёну близки, но мне всё равно лучше известно, как с ним быть. Сколько бы я не твердил себе, что мне должно быть противно, эта женщина вызывала у меня лишь восхищение… Стыдно. Я восхищался, ведь прекрасно знал, что сам никогда не смог бы пойти против единственного близкого человека; бросить всё и уехать чёрт знает куда за мечтой. А Хёджин уехала. И всё смогла, и теперь здесь, чтобы показать мне, что я никчёмный, а Хёну втоптать в землю. Неосознанно, конечно. Они ж влюблены. Я странно чихнул — там было пыльно — и Хёджин приняла это за положительный знак и сказала: — Кихён. Приходи ко мне завтра, если готов мне помочь. Я почувствовал себя соучастником преступления. То, что она готовила для Хёну какую-то подлость, было очевидно. Она назвала свой адрес и сказала ещё что-то, а потом мы вернулись в бар. Хорошо, что Хёну так и не поднял головы; не знаю, что бы тогда с ним случилось. С его великолепной стрессоустойчивостью…