в.э.с.

Примерно в двенадцать утра я двинулся к ней. На работу я не пошёл — в то время Хёджин сильно вскружила мне голову и заняла все мысли на остатошний вечер. Это было почище любой важной встречи или отпуска. В то время я редко брал отпуска. Хёджин жила через дорогу от меня — там дома были ещё скучнее, чем мой. Я шёл и радовался, что снова почувствую её запах. Жаль, что теперь он абсолютно стёрся из моей памяти — помню только, что он был абсолютно уникальный. Я придал тогда ему какое-то своё описание.Теперь думаю, что это логично. Раз уж создательница мира поселилась среди жалких людей, она могла сколдовать себе хотя бы неповторимый запах. Она же подарила запахи и голоса всем нам. А птиц летать научила. Хёджин жила на первом этаже, и я увидел её в окошке, через фигуристую решётку. Она говорила по телефону, но слова до меня не доходили даже притом, что её окно было открыто. Девушка заметила меня и попрощалась с кем-то, и скрылась в глубине квартиры. Я быстро сориентировался в доме и нашёл квартиру номер пять. — Ты знаешь, где сейчас живёт Хёну? — спросила Хёджин с порога, промычав приветствие. Я сказал, хоть и не хотелось. Но повторюсь, перечить ей почему-то было для меня словно перечить матери. От Хёджин несло перегаром, но в квартире не было видно бутылок.Хёджин сказала, что сейчас посвятит меня в дело, а потом мы пойдём. Она села на кресло и глубоко вздохнула. — Значит, не стал переезжать. Кихён, надеюсь, ты не возненавидишь меня за это, — тут я ужаснулся: неужели она находит смыл бояться чего-то? — Я хочу отомстить Хёну за то, почему мне пришлось бросить всю сеульскую жизнь — работу, подруг… Раз уж у него большущий дом, свой вертолёт он держит во дворе? Я тут же кивнул. На участке Хёну, отгороженный от зелёного двора, стоял его вертолётик. Я прекрасно его помню, хоть и выходил на площадку всего два раза. Хёну обращался с ним трепетно, возился по полчаса перед полётом у хвоста, проверял все дверцы. Так трепетно, как мой папка со своей машиной — обоих я ненавижу за то, что они так же не любят людей. Но Хёну говорит, что поломка будет дорого стоить, а потому надо следить так хорошо, насколько это возможно. — Мы пойдём к нему, — продолжала Хёджин. — Плевать, будет он дома или нет — если что, ты отвлечёшь его. Все пароли и ключи я достану сама. Хёну не привык перекладывать. Я всё найду, а ты просто подождёшь меня снаружи. Главное — чтобы Хёну не увидел нас раньше времени! Я должна успеть подняться на воздух. Наверняка моё выражение лица опять меня не выдавало, но внутри я горел от злости. И ничего не мог придумать! Времени сидеть и размышлять над тем, что же делать с этой Хёджин, не было! И лишь теперь, рассказывая об этом приключении, я могу добавить вывод, чтобы вы не повторили мою ошибку! НИКОГДА НЕ СОГЛАШАЙТЕСЬ ПОМОГАТЬ ЖЕНЩИНАМ, ПОДОБНЫМ ЭТОЙ! И НИКОГДА НЕ СОГЛАШАЙТЕСЬ ПОМОГАТЬ ЖЕНЩИНАМ! а ещё — НИКОГДА НЕ СОГЛАШАЙТЕСЬ ПОМОГАТЬ, ПОКА ВАМ НЕ РАССКАЗАЛИ, В ЧЁМ СОСТОИТ ДЕЛО! Я понимал, что Хёну может скрутить меня как миленького и бросить с какой-нибудь горы, и никто никогда меня не найдёт. Но отступать было поздно и как-то несолидно. Я ведь товарищ солидный. Хоть и ужасно смешно сейчас. — Что ты собралась делать с вертолётом, бешеная? — я присел на тумбу в коридоре, пытаясь успокоиться. За языком следить уже не выходило. Хёджин только усмехнулась и пальцем проследила полёт воображаемого вертолёта, как это делают дети. В конце она указала пальцем себе в рот и начала жевать. Наверное, в тот день у неё болели щёки — так много она улыбалась. — Ладно, поехали, — сказал я. Мы вышли из квартиры. Пока Хёджин закрывала дверь, я заметил девушку, выходящую из квартиры. Это была Хвиин! Она жила напротив моего дома, прямо на первом этаже! Я совсем не хотел, чтобы она подумала, что Хёджин мной помыкает, поэтому я торопил Хёджин, а сам смотрел на Хвиин: она тоже меня узнала и зашагала к нам. — Добрый день, господин Ю! — я опешил. Хёджин подняла голову, перестав копаться в сумке, и смерила девочку странным взглядом. — Так непривычно видеть вас здесь, в будничной жизни. «А мне-то как непривычно видеть тебя так близко к моей жизни!» — чуть не вырвалось у меня, но я вовремя нагнал на себя серьёзный вид, с каким всегда смотрел на Хвиин в баре. — Здравствуй, Хвиин. Мы с Хёджин собираемся к нашему другу в гости. Сейчас поедем. В ту минуту я жалел. Даже о том, что родился! О том, что связался с Хёджин, принял звонок от «Марии», начал с Хёну ходить в бар… Но, к сожалению, без всего этого я бы не познакомился с моей девочкой. Я безрассудный дурак. — Да! — подтвердила Хёджин, и все мы двинулись на улицу. — А откуда вы друг друга знаете? — Господин Ю — частый гость в нашей «Луне», — Хвиин засмеялась. — Вообще-то я хотела поговорить с вами, господин Ю… без всяких Хёджин. Она подняла игривые глаза на Хёджин, и та с усмешкой вышла из здания. Мы с Хвиин остались внутри. — Господин Ю, я буду очень рада, если вы согласитесь прийти ко мне на этой неделе, — она продолжала мять пальцы, но смотрела уверено и хрипло и чётко выговаривала слова. — Дело в том, что мой друг учится на журфаке. Он считает, что вы идеально подойдёте для его интервью — вы серьёзный и довольно известный человек! То же самое мне говорили много раз, но другими словами, и это «известный человек» вдруг стукнуло меня. Но о чём они хотели расспрашивать меня, едва ли не самого скучного дизайнера в Сеуле? В то время я уверенно правил нашим бюро «Музыка фантазии», не подозревая, что отдать себя хотелось первому слову из названия. Я не задумываясь назвал студию, и только потом понял, что музыка шла за мной в течение всей жизни. — Так и быть, Хвиин! — мы избавились от неловкости, и я радостно выпускал слова. — В среду у меня выходной. С твоим студентом познакомимся на месте. Кстати, утром или вечером? — Спасибо, господин Ю! — Хвиин поклонилась. — В любой удобный для вас час! Мы весь день будем заниматься его журналистикой. Она была так молода, и из неё сочилась энергия. Они с Хёджин, вероятно, дружили, хоть и так сильно отличались друг от друга. В середине этой истории (да, господа, мой рассказ подходит к кульминации) я уже привык к внезапным поворотам жизни. Прощаясь с Хвиин, уже я принял тот факт, что она живёт в пяти шагах от меня, а я только сейчас узнал об этом. И мы с Хёджин поехали к её муженьку. Спустя совсем немного мы стали проезжать знакомые улицы, забитые странными магазинами и домами богачей. Светлый дом моего приятеля словно висел в воздухе, скрывая свой нижний этаж за толстым каменным забором. Я бы не удивился, если б мы нашли вертолёт Хёну незапертым. Но, забегая вперёд, скажу — его двери были закрыты. Хёджин отпирала входные ворота, а я думал о том, как же подвожу лучшего приятеля. «Он меня ни за что не простит и не поймёт», — висело в голове, и я чувствовал себя угнетённо. Хёджин, по-моему, было всё равно — она уверенно шла по плану. Она раскрыла передо мной ворота, зная, что Хёну никогда не сидит на веранде и не глядит в окна. Она убежала в дом, а я уставил взгляд на пёстрые клумбы. Почему-то я даже не рассматривал вариант, что Хёджин облажается, и нас Хёну её услышит. Вот как всё сильно было в этой женщине. Я уверен, что за это её многие ненавидели и ненавидят до сих пор. Она пробыла в доме каких-то десять минут, а затем вышла ко мне с гордым видом. От вертолётной площадки нас отделяли умные двери со всевозможными замками. Они уже не пугали нас; а дорога до блестящего синего вертолёта открылась нам совсем легко. Я качался с ноги на ногу из-за расшатанных нервов и успокаивал ход своих мыслей. Тщетно. Я не понимал, как она собралась поднять вертолёт и остаться незамеченной. Хёну, конечно, глухой и слепой временами, но он может быть совсем близко к нам! Хёджин впустила меня, а площадку, проскользнула сама и закрыла дверь. — Если не хочешь лететь со мной, упрашивать не буду, — послышалось от неё. Мне не нравился этот грубый тон. Чёрт знает, что она в таком настроении могла выкинуть, когда мы будем в воздухе. Но отказавшись я бы показал себя слабым. В конце концов, я даже рулил на этом вертолёте с полминуты — я совсем не боялся летать! Я боялся только Хёджин. — Чёрт с тобой, сволочь. Думаешь, меня можно просто придавить пяткой? — прошипел я, стиснув зубы. «Сейчас не убьёт, — думалось, — ведь я ей ещё нужен».В висках пульсировала кровь. Меня почти колотило — а ведь летать я не боялся! Мне казалось, что Хёну бежит за нами, что вот-вот появится из-за двери, и Хёджин не слышала, как я шёпотом торопил. Она всё понимала и так, и зачем-то носилась у бака. Я сам откинул дверь вертолёта, залез на сиденье рядом с пилотом и застегнул ремень. Осталось немного времени, чтобы одуматься и быстренько набрать владельцу вертолёта, который мы бы далеко унесли, если б он вовремя не успел. Хёджин прыгнула немного позже, криво нацепив гарнитуру. Она переключила что-то, и вертолёт пискнул и стал нагреваться. — Холодно? — Хёджин повернулась ко мне. — На Робинсоне Р66 обогреватель хороший. — Куртку видишь? Мне плевать. — Не груби, Кихён, — Хёджин плавно наклонила голову в сторону. Наверняка она училась этому годами. Жаль, что я познакомился с Хёну после того, как эта сука уехала. — У тебя же нет на это причин. — И правда нет, — на душе было весьма погано. Хёну, наверное, считал этого Робинсона членом семьи: он говорил, что к вертолётам чувствует большую симпатию, чем к самолётам. Всегда приводил цитату обоссанного американца, воюющего во Вьетнаме на вертолёте: «Самолёт по своей природе хочет летать, и если ему не слишком мешают случайные возмущения или действия некомпетентного пилота, он будет лететь. Вертолёт же летать не хочет». Стало быть, если твой собственный вертолёт тебе поддался, и вы летите, у вас — слияние душ? Бредятина. Хёджин точно не ценила так же вертолёты. Что она хотела — сломать его или просто угнать туда, где Хёну точно не найдёт — я знать не сильно желал. Я еле заметно трясся и надеялся, что сейчас Хёну выскочит и влепит мне по голове так, что мы станем лучшими друзьями. Как же мне было стыдно. После тех событий я думал, как ещё можно было остановить Хёджин. Чтобы более солидно. Но я, к сожалению, не знал никаких кнопок самоуничтожения или чего-то в этом роде. А если б я знал, как остановить несущий винт, Хёджин заметила бы всё и выкинула б меня, а затем снова бы запустила останавливающиеся лопасти. Наверное, других выходов для меня тогда не было. Только стучаться к Хёну. Хёну распахнул дверь на площадку, когда мы только-только поднялись над землёй. Я уверен, Хёджин собиралась поднять вертолёт и улететь прямо у него на глазах. Действительно, что мешает? Но Хёну открыл вертолёт с её стороны и начал орать так громко, что я слышал его через наушники. Я прижался к моей, правой двери, боясь, как бы он не переключил на меня своё внимание. Хёджин стянула наушники с хмурым видом и щёлкнула несколькими тумблерами. Винт стал останавливаться. Я, в конце концов, раскрыл дверь и шагнул вниз, не дожидаясь, пока полозья опустятся на землю. Мне было так стыдно. — И какой дурак сказал тебе, что ты можешь вот так бросить Сеул?! Легко было без меня? Хёджин, глядя на него в упор, что-то отвечала, но я не вслушивался. Я шёл в дом за ними, кутаясь в осеннюю куртку. Никто, кроме Хёджин, не мог выбить Хёну на эмоции, заставить его убиваться из-за какого-то расторжения помолвки. Хорошо, что мой приятель не слышал, о чём я думаю — так я меньше корил себя. Он ничего не узнает, и я вскоре заставлю его забыть о нашем «недопонимании» — вот так мне думалось. Но через несколько дней меня захлестнула волна новых событий и чувств, так что я перестал тревожиться о Хёну. И он тоже успокоился. Мы зашли в гостиную, выходящую из просторной прихожей. Мне нравился её голубой цвет, тихий и спокойный. Совсем не подходящий семье, которая тут живёт. Мы немного постояли в тишине. Уверен, мне было хуже всех. Хёджин, помотав головой, сказала нам, что оставила все ключи где-то. Она быстро зашагала, растирая слёзы по лицу, и мне стало страшно за свою жизнь. Хёну — в гневе. — Не знаю, когда вы успели сговориться, но это так в твоём репертуаре, Кихён. — Погоди, что? — Строить из себя уверенного и надёжного, а потом ударить в спину, как только для тебя это станет выгодно. — Хёну, я ничего не понимаю… — Скажи мне только. что она тебе обещала за инфу, которую ты ей дал? Ничего. Меня только тогда эта мысль ударила. Я, великий бизнесмен, отдал Хёджин адрес её бывшего мужика забесплатно! — Ничего, хён… Хёну усмехнулся, словно был моим главным врагом, и я его почти начал ненавидеть. — Я не злюсь на тебя, если что. Я давно догадывался о том, что ты такой. Странно было слышать эмоции Хёну, а ещё хуже — говорить с ним вот так серьёзно. Видеть, что и он разбирается в людях, и хоть и не глядит по сторонам, но вперёд, на собеседника смотрит очень внимательно. -Мне правда плевать. А знаешь почему? Я так тебя понимаю, Кихён. Ты, вероятно, так и не понял, почему согласился помогать ей. Со мной тоже много раз происходила такая магия. Есть мысли, что делать с Хёджин? Я ума не приложу, Кихён. У меня была только одна идея — бежать от неё, не дать ей разломить себя окончательно. Но для Хёну такой вариант не подходил, ведь куда ему бежать? От любви не убежишь, милый. — Бей… или подчиняйся ей. Дорогой друг. Или можем нанять киллера… Хёну улыбнулся. — Она со всеми киллерами справится на раз-два. Действительно, каких ответов я от тебя ждал?.. У меня на глазах выступили слёзы бессильной злости. Бессильной и ненужной! Я ушёл к окну, встав спиной к комнате, и слёзы сразу скатились по моим щекам. Мы не держали в поле зрения прихожую. Только в ту минуту я заметил, что там стояла Хёджин. И Бог знает, сколько она нас подслушивала! Она смеялась надо мной одними глазами — и мне так хотелось сбежать. Словно ребёнку. — Я бы не выдержал её в своём доме. Ты сильный, Хёну. Она напустила на лицо скорби и царапнула ногтями арку прихожей. Муженёк тут же обернулся к ней. — Что ты теперь мне скажешь? — тихо спросил он. Хёджин затряслась, пытаясь удержать в себе несуществующие слёзы. — Она жила в съёмной квартире рядом с подружкой, — я повернулся к ним, присев на подоконник. — Хёну, это было потрясающее совпадение! Помнишь Хвиин? — Не заговаривай мне зубы, — прошипел он. — Хвиин — мой самый близкий человек в Сеуле после Хёну. Она знает многих людей — кому мне ещё было звонить? Хёну я не могла… Хёджин говорила мне взглядом, что я её не одолею. Хёну стоял неподвижно, уйдя в мысли. Он, наверное, думал, чего в них сейчас больше — злости или милосердия. Ему тоже было не одолеть Хёджин. Но, хотите спросить, одолеет ли Хёджин сама себя? Не думаю.Остаться побеждённой значит остаться с разбитым сердцем — а разве она сможет разбить сердце той, кого любит больше всего? — Пора заканчивать это, — проговорил Хёну. Я не смог прочесть, что было у него на лице, но бессилие — однозначно. — Я рад, что Кихён успел тебя остановить. — Если бы в последнюю секунду в нём не заиграла совесть… — Да какое право..! Хёну моментально изменился в лице, рванул к Хёджин — шага три пробежал –и застыл, глядя в упор на неё. Мне должно было стать неловко? Я неотрывно следил за бесподобным выражением Хёну — такие моменты пропускать нельзя. — Вот именно — никакого права, — тихо сказал я. Они меня не видели. — Хёджин. Хёджин невинно улыбалась и, вероятно, вспоминала всех жертв, которых она сожрала в Китае. Хёну ждал от неё извинений или хотя бы признания того, что она неправильно поступила. Хёджин ждала, пока мы устанем. Хёну сломался первым. Он шумно выдохнул, неопределённо махнул на Хёджин и стал ходить вдоль голубых кресел и диванов. Жаль, что я плохо его знал — мог бы описать вам «что происходит у него в голове, когда он ходит вот так». Он приглядывался ко мне и к Хёджин. Он думал — не очень долго, к счастью. Он подошёл было к своей жене, но потом присел, утомившись от своей любви. — Дорогой… я могу всё объяснить — готов? Хёну охотно кивнул, чуть не упав на пол. Хёджин села, любезно наклонившись к нему. — Я хотела, чтоб ты осознал свою неправоту, — сказала она почти в самое ухо Хёну. — Как думаешь, он справился? — сказал я. Мне не хотелось делать вид, что меня с ними нет. — Думаю, не справился, — усмехнулась Хёджин. — Но я хотя бы попыталась. Я молодец. Она подняла ко мне голову, и я вновь ясно прочёл в её глазах: «Уходи, пока самому не досталось». Но я подождал ещё немного, послушал их громкие фразы, а потом вернулся домой. В этой непонятной истории была поставлена точка. Я и не рассчитывал на то, что Хёну станет секретничать о Марии со мной в баре. Для меня всё вернулось на неделю назад — только вот Хёну стал немного нервным и тои дело одёргивал себя, начиная говорить что-то. Но мы так же сидели и слушали джаз — два пьяных старых дурака — и ничего больше мне не нужно было.