Близкий контакт пятой степени

— Ты сдурела, брось, блять, нож! — орет Хаджиме через всю парковку, пока несется со всех ног в их сторону. Оикава не реагирует, стоит, неестественно сгорбившись и переводит ядовито-безумный взгляд с замершей в нескольких шагах от неё Хаджи на усевшихся на багажник женщин. — Тоору, пожалуйста, брось нож, — просит Иваизуми осторожнее. Она следит за подругой так пристально, что перестает моргать. Каждое её движение может стать фатальным. — Брось его и мы во всем разберемся тихо-мирно, ну же. Оикава смотрит огромными темными глазами, запыхавшаяся, взъерошенная. В очередной раз выбежавшая из офиса без обуви и добравшаяся таким ходом аж до парковки. Мотает головой и только крепче сжимает увесистое орудие, длинное и очень, мать его, острое. Хаджиме это знает не от балды, она сама его точила пару дней назад, постаралась, на благо офисной жизни на перекусах, чтобы сэндвичи резать было сподручнее. — Можно? — спрашивает разрешения Макки. И Хаджиме, и Иссей прекрасно понимают, о чем она просит, зачем поднимает ладонь, обращая её к Оикаве, но и до Тоору быстро доходит, на что способно это маленькое чудовище. Хана не успевает достать носком кроссовка до бетонки, чтобы слезть с багажника, а Оикава уже направляет в её сторону нож: — То-олько, б-блять, попробуй, — предупреждает она и рыжая замирает как есть, вжав голову в плечи. — Я всё, всё-всё про вас з-знаю, вам ме-меня не наебать. Ни-ничего у-у тебя не в-выйдет. — Ты не в себе, — Матсукава хмурится, удерживая на месте Ханамаки, хотя та и без нее с этим справляется. Будто рыжая так вот возьмет и кинется на острие, при том что рассудка в ней сейчас, похоже, будет побольше чем у Оикавы. Да у кого угодно его, наверное, будет побольше, чем у Оикавы. Слова Иссей её только раззадоривают. Даже голос перестает дрожать, когда она вдруг выпрямляется, перехватывает рукоять ножа одной рукой, опасно им размахивая и второй выписывает жесты, тыча в женщин пальцем и подбираясь ближе: — Нет, это вы не в себе, я знаю. Вы вообще не вы, не пытайтесь заморочить мне голову, — делает шаг вперед, оказываясь буквально на расстоянии вытянутого ножа от машины, Матсукава отшатывается, опрокидывая их обеих на спину. Иваизуми остается справа от нее, в лихорадке высматривает тот самый момент, когда сможет перехватить в свои руки не то чтобы флаг, но хотя бы нож. Оикаву это не утихомирит, но зато им троим станет куда спокойнее. — Оикава, ты не спала трое суток, — продолжает перетягивать на себя внимание Матсукава, — ты головой ударилась. — Нет, правильно «крыша поехала». Иссей бросает на Хану беглый взгляд, опасный, заговорческий. А потом исправляется: — Ладно, ты — крыша поехала. — Да не «ты», «у тебя»! — С чего вдруг? — С того, что не говорят. — «Так» не говорят? — Да никак не говорят, тупая ты барашка. — Хватит. (Как же Иваизуми все-таки обожает этих двоих.) Оикава теряется ровно настолько, чтобы не заметить, как Ива приближается к ней достаточно для уверенного рывка. Удар по кисти, подсечка — нож со звоном шлепается в пролет между машинами, а Хаджиме скручивает подругу, черт побери, детства на грязном, заезженном бетоне подземной парковки здания Бюро, прижимая её к земле коленом поперек хребта. Та дергается, пытается лягнуть, скинуть её с себя, но хватка у Иваизуми железная. — Макки, закинь нож в бардачок и закрой машину, — распоряжается сердито, оглядываясь на Иссей, — а ты поможешь мне сейчас эту дурную затащить внутрь. Или нет. Стоп. Им же нельзя внутрь. Но, с другой стороны, сейчас за полночь, никого нет, даже охрана с поста свалила на перекур, а в офисе на подхвате Тобио с Креветкой. Которых Оикава напугала настолько своими припадками, что они даже не пытались протестовать, когда Иваизуми приказала им оставаться в здании. Пока она раздумывает, Макки уже звенит ключами у нее перед носом. — По-быстрому, — она коротко улыбается и, Хаджиме готова поклясться, она бы сейчас наверняка игриво подмигнула ей, если бы могла, конечно. Такой очаровательный энтузиазм заразителен. Губителен даже. Хаджиме кивает. Они с Иссей подхватывают Тоору под руки и поднимают на ноги. — Успокоилась? Оикава хмуро отводит взгляд, но на ногах стоит твердо и поддается, когда её ведут в сторону входа. Их личного ви-ай-пи входа, как выражается Креветка, экстренной двери, как выражается Тобио, но это на самом деле их всего-то навсего засунули в чулан вместо офиса, а не выделили помещение с привелегией выхода прямо на парковку. Зато ни Матс, ни Хана не попадут под камеры. В офисе их встречают с беспокойством, с нарративом хождений по комнате туда-сюда от Тобио и сжатыми губами от мелкой занозы. Они усаживают Оикаву на стул к стеночке, как на расстрел, а сами окружают её, отрезают пути бегства, дружно скрестив на груди руки и требуя объяснений. У нее ободраны колени под расплывшимися светлыми полосками колготками, одежда вся в грязно-серой пыли. (Хаджиме не боится, что перестаралась, она действовала настолько аккуратно, настолько это возможно.) А под глазами такие тени, какие найти можно только на дне океана. Почти черные, впалые, нездорово зияющие. Она поджимает губы и свирепо таращится на них искоса, так ни слова и не произнеся в ответ. — С чего все вообще началось? — не выдерживает Ива этой игры в молчанку. Креветка толкает Тобио в бочину локтем и та, зло на неё глянув, не тянет долго и раскалывается сразу: — Мисс Оикава весь день тут просидела ни видно, ни слышно… — Даже подзатыльника мне не дала ни разу за сегодня, — Креветка живо кивает в подтверждение слов Кагеямы. — … но когда вы позвонили, она встала и пошла на кухню… — Босиком! Опять! — напоминает Креветка. — … вернулась с ножом и сказала, что теперь ей про нас все ясно. — А что «ясно» — неясно, — вставляет своё Матсукава. И тут Оикава выдает ехидный такой смешок, заставляющий всех смолкнуть. Такого дружно-смущенного взгляда она уже не выдерживает, заливается хохотом, обхватывает себя поперек и прямо загибается от ей одной доступного веселья. А Хаджиме всё меньше нравится то, что она видит. Потому что пока до нее тихим сапом доходит, что её, возможно, самая на свете важная, дорогая, даже бесценная дура-подруга, как выразилась Хана, поехала крышей, ей самой уже заказана дорога в пучину безумия. Ярость. Вот что затуманивает ей голову, едва стоит проскользнуть этой беглой, на грани невозможного мысли, что она потеряет её. Хаджи сжимает кулаки, подходит к ней, рывком усаживает ровно и заглядывает в лицо: — Говори сейчас или я тебя побью. Не шучу. — Я тоже не шучу, Ива-чан. — Да в чем дело, в конце-то концов, — уже рычит, клокочет у Хаджиме в глотке. Тоору вздыхает раздраженно, щурит на нее глаза свои, невозможно темные, больные, и с невеселой усмешкой произносит очень тихо: — Я знаю. Что вы все. Торты. Тихо, но с отзвуками грома, молний, извергающегося над ухом жерла вулкана и белым шумом штормового ветра. — Что, прости? — переспрашивает кто-то. А Хаджиме смотрит на её лицо — без тени насмешки, с какой-то безнадежной горечью — и не может понять, где здесь кончается шутка, где эта граница и за что хвататься прежде — за голову или за телефон, чтобы звонить в психиатрию. — Я всё поняла. Вы все торты. Ты, Матсукава, торт. Ты, Кагеяма, тоже. Вы все торты. Она даже начинает хлюпать носом и моргать чаще, словно её это расстраивает, причиняет столько боли, что не передать словами, только сухими рыданиями трясущихся исхудавших плеч. — Но тяжелее всего было принять, что и ты, Хаджиме, тоже одна из них, — с горячностью хватает Хаджи за руку и прижимает к груди, серьезная до жути, такая трогательная, что Иваизуми и сама расплакалась бы, не будь все настолько абсурдно, насколько оно, черт возьми, есть. — Нет, я еще дам тебе шанс, давай проверим, давай, принеси нож. Или… Секундное промедление и Иваизуми осталась бы без уха. Только клацанье зубов раздается близко-близко и Хаджиме отшатывается: — Да что с тобой не так?! А Тоору успевает вытащить из нагрудного кармана её куртки складной нож. — И правда, — кивает спокойно, обнажая лезвие, — и правда не так. Бля. Точно. Я ведь тоже могу быть… Первой дергается Макки, которая явно пользуется своими монструозными чит-скриптами в реальном времени, но даже она не успевает остановить её. Тоору замахивается и ни секунды не колеблясь, отрубает себе палец на левой руке, тут же заходясь воплем и теряя сознание. Хаджиме кажется, её нейронные связи в башке перерубаются в тот же момент. Она только слышит назидательно-низкое: — Ей определённо нужно проспаться, — от Иссей, и смазано смеется, когда пятнами ползет брызжущая во все стороны кровь и Креветка берется выталкивать Хаджиме на улицу, чтобы увезла женщин домой, подальше от чужих глаз. Кагеяма справится, вызовет скорую. Её там откапают, заштопают. Она даже не вспомнит наверное, в каком была состоянии. Зато Хаджиме никогда не забудет этот мрак безумия в покрасневших глазах, кровавые пятна поплывших в пожелтевших белках разорвавшихся снарядами сосудов. И ту убийственную серьезность, с которой она произнесла: — Я знаю. Что вы все. Торты.