Make right choice

      — Господин, мы выполнили приказ, — джинны поклонились Эверетту, уткнувшись взглядом в пол. Самин стоял поодаль от них, злой, как чёрт и одновременно расстроенный. Его вид убедил Эверетта в их словах, но он потребовал ответа:       — Где тело?       — В оазисе, господин, — ответил шайтан, вселившийся во француза.       — Самин, проводи меня туда и иди рядом, как собака.       Самин бросил на него ненавидящий взгляд, но ослушаться не посмел, да и нельзя было, чтобы не вызвать подозрений. Медленным шагом он направился к оазису. Начальник, ухмыляясь и радуясь его горю, шёл рядом.       Чунмёна один из джиннов известил, что путь чист, археолог бросился к палатке, вбежал внутрь и стал искать кувшины. Обыскав все вещи, ящики и постель начальника, он растеряно встал посреди палатки: кувшинов нигде не было, перстень не светился. Сделав пару успокаивающих вдохов, он стал напряжённо думать, куда и как Эверетт мог припрятать находки. Он явно хранил их в своей палатке под боком, и перстень всё равно должен их чувствовать, но раз перстень их не «видит», значит Эверетт спрятал каким-то простым способом, для которого не нужно быть особо умным.       Чунмёна накрыло озарением, он хмыкнул, встал на колени и стал водить рукой с перстнем вдоль пола, начиная от стола, где хранились бумаги. И ровно посередине палатки перстень начал светиться. Ликующий Чунмён сбегал за лопатой и стал втыкать её в песок, пока не услышал долгожданный звон. Небо уже начало немного светлеть. Сколько у него времени? Изо всех сил он старался побыстрее выкопать все 12 кувшинов, но последний, чёрный кувшин Самина, никак не поддавался, словно застрял в песке. Чунмён стал его тянуть.       — Что ты еле тащишься? — рявкнул Эверетт, которому надоело медленно плестись.       — Ты заставил их убить его. Убить у меня на глазах! Что ты теперь от меня хочешь?!       — Так отдал бы свою жизнь за него.       — Я и собирался. Но он выбежал им навстречу, я не успел, — Самин нервно сглотнул, давясь словами. Кажется, колдуна этот спектакль удовлетворил, но через минуту Эверетт толкнул его в спину.       — Всё уже кончено, так что иди быстрее.       — Зачем тащишь меня за собой? Ты ведь можешь сам туда сходить? Я могу переправить тебя за мгновение.       — Я тебе не доверяю. Держи своих друзей близко, а врагов ещё ближе, — Эверетт упивался властью и наслаждался унижением ифрита.       Самин раздражённо фыркнул, молясь про себя, чтобы Чунмён поскорее нашёл кувшины. Он как мог отодвигал оазис, но скоро Эверетт заподозрит обман, и тогда им всем конец. Что же он так долго возится?       — Ты предал меня?! — вдруг вскричал колдун, потрясая руками. Вероятно, он заметил изменившуюся мимику Самина и что-то понял. — Да как ты посмел!       — С ума сошёл?       — А ну не смей, собака!       В этот момент Самин нахально ухмыльнулся. Чунмён закончил читать заклинание, и теперь власть над джиннами временно перешла к нему. Самин самодовольно хмыкнул, глядя в глаза Эверетта, и растворился в воздухе, но не рассчитал, что маг успеет схватить его за руку и перенесётся в палатку вместе с ним. Они оба одновременно материализовались в палатке начальника экспедиции, где Чунмён стоял на коленях над собранными в кучу кувшинами. Эверетт разъярённо зарычал, кинулся на археолога и схватил его за шею, начав душить, но Чунмён вывернулся, пнул его в колено и толкнул в спину. Джинн в драку не лез, потому что мог помешать, он вступится за Чунмёна, если ситуация сложится не в его пользу.       — Остановитесь! — выкрикнул Ким, выставив вперёд руки.       — Как ты посмел их трогать? — взревел Эверетт. — Ты даже не маг!       — Всему можно научиться, — пожал плечами Ким. Профессор оценил ситуацию и стал бормотать заклинание, Чунмён бросился к нему, закрыл лот ладонью и посмотрел на Самина.       — Что прикажешь, новый хозяин? — сказал тот так громко, чтобы Эверетт слышал.       — Выруби его на время.       — Лишить сознания?       — Да, сделай ему обморок.       Самин кивнул, а через мгновение бесчувственное тело колдуна плавно осело на землю, придерживаемое Кимом.       — Да бросай его, чего жалеть?       Чунмён хмыкнул, но не послушался.       — Он может колдовать с закрытым ртом? Какие заклинания он может творить с закрытым ртом?       — Не сможет, ему надо читать заклинания вслух, — обрадовался Самин. — Только очень сильный маг способен колдовать силой мысли, как наш прежний хозяин. Думаю, только что-то несерьёзное, типа обронить вещь, заставить споткнуться, порвать что-нибудь. Для остального нужен голос.       — Тогда сделаем ему кляп и перетащим в мою палатку.       Мужчины молча связали Эверетта, затем Мён нашёл в его столе скотч и заклеил рот так плотно, чтобы профессор даже языком нормально пошевелить не мог, а Самин по воздуху перенёс его в другую палатку, почти швырнув на спальный мешок. Чунмён вышел из своей палатки, снаружи которой его ждали 11 джиннов.       — Что прикажете, новый хозяин?       — Охраняйте его до моих распоряжений и не показывайтесь людям на глаза, — решительно заявил Чунмён, внутренне трясясь от вида древних существ, он так и не привык к ним и тому факту, что теперь они подчиняются ему. Чунмён не собирался пользоваться своей властью, и всё же ему придётся отдать им несколько приказов или загадать желания, чтобы довести дело до конца. Только Самин не вызывал у него страха, он снова принял привычный образ симпатичного парня, и это заметно успокаивало археолога. Схватив его за запястье, Чунмён потащил джинна в палатку начальника экспедиции, а остальные скрылись с глаз, заставив хозяина облегчённо выдохнуть.       — Утром я начну поднимать шум, нужно, чтобы Рауль и Зухеир вспомнили, что они археологи и во всем поддакивали мне. Скажешь им?       — Они будут стараться.       — Хорошо.       — Расскажешь мне теперь детали?       — Я сдам его начальству и полиции, скажу, что он фактически украл для себя находки и, возможно, собирался перепродать на чёрном рынке. Скажу, что сошёл с ума, утверждает, что он маг и может всех заколдовать и даже бормотал какие-то слова, что напал на меня, пытаясь убить, покажу синяки на шее, — Чунмён поднял подбородок и провёл пальцами по местам, где Эверетт душил его. Самин сорвался с места, чтобы рассмотреть уже начинавшие темнеть синяки и пару царапин от ногтей, трепетно коснулся их пальцами и вздрогнул, когда Чунмён строго сказал: — Не вздумай их убрать, мне они нужны для доказательства нападения.       — Как ты догадался?       — По твоему взгляду. В общем, я сделаю всё, чтобы его признали психом, упекли в клинику надолго, там будут кормить таблетками, а от них много чего может измениться, даже его способности.       — Отличный план, — похвалил джинн. — Я и не знал, что так можно. Думал, его можно остановить только смертью.       — Я буду периодически справляться о его состоянии и присматривать за ним.       — А кувшины и свиток?       — Передам их Каирскому музею. И тогда перестану быть вашим хозяином. Свиток будут хранить под стеклом и будут пытаться расшифровать. Было бы здорово как-то защитить его от дешифровки. Ты можешь что-то сделать?       — Могу наложить вуаль, которая будет всегда путать буквы, так что для каждого смотрящего они будут выглядеть по разному. Только сильный маг сможет снять её.       — Отлично. Сделай это.       — Пожелай.       — Я желаю, чтобы ты наложил путающую вуаль на свиток.       — Будет сделано.       — Зачем ты попросил меня о желании? Разве ты не мог просто исполнить?       — Мог, — улыбнулся Самин. — Но мне захотелось услышать от тебя эти слова.       Чунмён хмыкнул, но ничего не ответил.       — Ты настаиваешь, чтобы я спрятал перстень?       — Да, так будет лучше, — Самин решил не уточнять, что хозяином Чунмён останется до конца своей жизни или до того времени, когда другой маг не наложит своё заклятье. Чунмёну не стоит об этом переживать, пусть думает так, как ему спокойнее.       — Что, если я положу его в твой кувшин и залью сверху глиной? Так он будет внутри кувшина, который не станут пытаться вскрыть и всегда на виду тысяч людей в музее. Как считаешь, это хорошее место для сокрытия такой вещи?       — И я всегда смогу присмотреть за ним?       — Да. Я долго думал, но кроме как швырнуть его на дно океана, ничего не смог придумать. Ну или прикопать где-нибудь в лесу. Но существуют десятки вариантов, почему его могут найти. А так, если кувшин будут просматривать на аппаратуре, они увидят перстень, но чтобы его достать, нужно будет ломать или резать древний артефакт, выпаривать глину с риском повредить металл, учёные вряд ли на это пойдут. И даже если достанут его, будут охранять, как фараона и маловероятно, что кто-то им воспользуется.       — Что ж, это разумный план. Поступай, как считаешь правильным, хозяин.       — Не обращайся ко мне так. Я лишь временный хозяин, я ничего не попрошу для себя.       — А зря.       — Это не тебе решать. Я хочу больше узнать о джиннах и вашем прошлом. Расскажешь мне?       — Это твоё желание?       — Самин, выключи в себе джинна и поговори со мной, как раньше. Это моё желание.       — Ну хорошо. Что ты хочешь знать?       — Сколько именно времени вы провели там, под песками?       — 3 428 лет.       Чунмён поёжился. Он не мог представить себе, как даже 10 лет прожить в замкнутом пространстве в одиночестве, а уж такая огромная цифра и вовсе вызывала ужас. Ему вдруг стало очень грустно, стоило представить, что пришлось бы вот так веками сидеть под землёй без возможности выхода наружу, без солнечного света, без воздуха.       — И всё это время вы провели в кувшинах?       — Не совсем. Мы могли подниматься на поверхность, могли общаться друг с другом, но лишь то время, что оставались на поверхности стены. Как только их заносило песком, мы возвращались в кувшины.       — А сколько прожил ваш хозяин?       — Он прожил бы дольше, если бы я не украл перстень, а так умер в 391 год.       — Столько не живут.       — Люди — да. Он не был человеком, но и джинном тоже.       — А джинны разве не бессмертны?       — С точки зрения обычного человека — бессмертны, но у каждого есть свой срок, зависящий от нашей силы и предназначения. Самые слабые живут всего пятьсот лет, те, что посильнее, от тысячи и более.       — Сколько лет тебе? И сколько тебе осталось, если более 3х тысяч лет ты провёл в гробнице?       — Достаточно, чтобы пережить тебя, — грустно усмехнулся Самин.       — Так сколько?       — Тебе это ничего не даст. Можешь спросить о чём хочешь, кроме моего возраста.       — Каким был твой прежний хозяин, тот, кто в гробнице? — сдался Чунмён, уже привыкший к упёртости ифрита.       — Я рассказывал тебе легенду, помнишь? Мало что могу добавить. Он был злым, жестоким, самовлюблённым, жаждал власти и могущества, хотел управлять теми, кто по сути сильнее него, и сумел осуществить свою мечту. Пока мы подчинялись ему, он творил страшные вещи нашими руками. Мы ненавидели его, но воспротивиться не могли. А потом я стащил у него перстень, эта вещь давала ему долголетие и силу, без неё он ослаб и стал медленно стареть.       — А что было за место, куда ты спрятал перстень?       — Я его швырнул в нужник.       — Правда? Просто в туалет?       — Угу. Он был очень брезглив и не полез бы туда, даже если бы узнал. Скорее всего нас бы заставил, но он так и не догадался, а я ему сказал, что уничтожил артефакт.       — А эта гробница? Кто её построил и что это за стены?       — Это стены дома, где он жил в одиночестве, если не считать нас. А гробницу строили мы прямо посередине дома. Он считал эти места местами силы, на самом деле это просто земля, здесь нет ничего магического.       — Как вы живёте, когда не находитесь в лампах и сосудах? Ты сказал, что у каждого человека есть джинн, но ведь люди регулярно рождаются, а что джинны?        — Джинны тоже, всё, как у людей, кроме возраста. Мы можем вступать в союзы, и у таких пар появляются потомки. У нас есть целый свой мир, своя иерархия, свои кланы и государства, мы взаимодействуем, но в ином пространстве, чем ваше. Мы можем плодить себе подобных, в том числе в мезальянсах, иногда в таких парах рождаются джинны более сильные, чем их родители, или же наоборот. Мы можем быть рождены от человеческих женщин после их связи с джинном. Помнишь эти древние легенды про греховную связь женщины с разными мифическими существами? Это правда.       — А ты? Как появился ты?       — Я был создан из пламени.       — А у тебя есть, ну… дети?       — Для нас это не самоцель, мы в общем-то не обязаны. Хотя после создания первых джиннов нас больше не создавали, мы размножались сами. По крайней мере, я не нашёл ни одного созданного.       — А как вы умираете?       — Растворяемся в пространстве и соединяемся с вселенским чем-то.       — Весьма размыто.       — Как и люди, мы не знаем, кто нас создал и что с нами происходит после жизни. Мы просто исчезаем из этого мира. От нас даже тел не остаётся.       — А что вы можете? — Чунмён уже вошёл в раж познания нового, даже если в итоге всё это окажется сном, он был просто обязан спросить обо всём. — В смысле, что именно вы делаете, какие у вас способности? Какая работа?       — Наше основное предназначение — сопровождать одного человека всю его жизнь. Какого, определяют высшие джинны. Есть те, кто просто исполняет приказы высших, типа мальчиков на побегушках, есть те, кто может выбирать, и те, кому выбирать не нужно, как и сопровождать человека. Мы можем помогать или мешать человеку, видим его судьбу, читаем его мысли, можем излечить тело, много всего в общем.       — То есть вы сами решаете, как вам жить и как будет жить ваш человек?       — Почти.       — А ты?       — И я решал. До заклятья.       — А у меня есть джинн?       — Был.       — И что с ним стало?       — Его жизненный срок истёк. В таких случаях нового джинна тебе не определят. Но другой джинн может захотеть получить тебя.       У Чунмёна мурашки от страха побежали по всему телу, но любопытство взяло верх.       — Я смогу это почувствовать?       — Да. Твои коллеги чувствовали, но были слишком слабы, чтобы сопротивляться. Впрочем, для джинна сопротивление — не помеха. Но тебе это не грозит. Я защитил тебя.       — Спасибо, — Чунмён смело посмотрел в грустные глаза, а джинн мягко улыбнулся и кивнул, тогда археолог добавил. — Когда вас увезут в Каир, вы будете жить в музее, вам не нужно будет ждать песчаных бурь, солнце всегда будет светить, а ещё вы сможете постоянно видеть тысячи людей. Но вы по-прежнему останетесь пленниками сосудов.       — Это самый комфортный плен, какой мы могли себе представить.       — Может, всё-таки есть способ освободить вас.       Самин обречённо покачал головой.       — Джинн, по своей воле забирающий чужую жизнь, это как хороший человек, совершающий убийство. Мы начнём меняться, и наша плохая половина будет требовать ещё. Мы не так свободны, как вы, и это хорошо. Люди живут всего век, значит после вселения джинну потребуется новое тело, а потом ещё и ещё, таким образом убийств будет несколько. Я не могу позволить этого.       — А другие сосуды? Лампы или ещё что?       — Нет, мы прикованы к этим. И потом, зачем? Ну была бы у меня лампа и что? Я не могу перевозить её сам. Значит, мне нужен хозяин, который будет заботиться о ней и беречь её. И приказывать мне. А так, я почти что сам себе хозяин, буду жить в роскошном музее и делать, что хочу, в рамках его стен.       — Мне сложно это принять.       — Ты человек, а я джинн, для нас это в порядке вещей. Ты и так очень много для нас сделал, и мы все тебе благодарны, — Самин поклонился в пол. Чунмён некоторое время сомневался, спрашивать ли у него про случившееся между ними, но скоро понял, что если не спросит, будет жалеть об этом. Он смущённо прикусил губу и тихо спросил:       — Ты сказал, что та ночь в оазисе случилась по приказу. А вторая? В моей палатке?       — Ты должен был думать, что это сон, — смутился джинн, нахмурившись.       — Но я знаю, что это был не сон. Сны не бывают настолько… Реалистичными.       — Нет, не по приказу. Просто, мне захотелось. Но ты не волнуйся, когда нас увезут, из твоей памяти исчезнут все воспоминания о нас, и ты не будешь ни о чём переживать.       — Но я не хочу, чтобы воспоминания исчезали! Я хочу всё помнить!       — Тебе будет больно и страшно, если ты будешь помнить. Ты будешь всегда опасаться других джиннов, ты сможешь их видеть, и вообще не нужно тебе это всё.       — Я запрещаю тебе стирать мою память, слышишь? — жёстко сказал Чунмён. — Я тебе не указывал, как тебе дальше жить, и ты не должен поступать так в отношении меня. Я хочу помнить всё, что случилось. К тому же, это необходимо, чтобы я контролировал состояние Эверетта. Кто будет за ним следить, если я всё забуду? А Рауль с Зухейром? Они справятся сами в этом современном мире?       — Ты прав. Есть много причин, почему тебе нужно помнить. Раулю жить ещё двести лет, а у Зухейра эта жизнь последняя, в этом теле. Как их хозяин, ты можешь приказать, как они должны жить, точнее, ты должен. Поскольку тела они заняли не по своей воле, не им решать, что теперь делать, а тебе.       — Хорошо, я поговорю с ними. Что касается тебя, мы же сможем видеться, если я буду приходить в музей? Ты выйдешь из кувшина ради меня?       — Тебе нужно просто позвать меня по имени.       — Самин.       — М?       — Разве тебе не будет скучно там?       — Скучно? Ты издеваешься? Конечно нет! Я смогу заглядывать в чужие головы и чужие телефоны, смогу задирать юбки женщинам и дурачиться с мужчинами, смогу веселить маленьких детей, заставляя статуи оживать. Это же отличная жизнь!       — Надеюсь, тебе и правда будет хорошо в музее.       — Не переживай за меня, спасибо тебе за всё, — Самин улыбался так широко и беззаботно, как только мог, и надеялся, что выглядит вполне убедительно. Чунмёну не стоит знать, что он на самом деле чувствует. И хотя Ким запретил стирать ему память, о чувствах он ничего не говорил. Самин сотрёт ему все эмоции и чувства в отношении самого себя, все те, которые он же и навязал, и все те, которые могли возникнуть сами. Ему так будет спокойнее, а Чунмёну — лучше. Со временем, Чунмён забудет его и будет жить счастливо. Ну а чувства джинна, кому они, впрочем, интересны?       В палатку проникли первые солнечные лучи, Самин сказал, что ему нужно успеть переговорить с собратьями, и ретировался, а Чунмён проверил все артефакты, удостоверился в том, что Эверетт по-прежнему бездвижен и без сознания, и принялся звонить. Сначала в музей Каира, затем в полицию и другим уполномоченным лицам. Первым делом нужно было убедить их всех в невменяемости профессора, его полной неадекватности, помешательстве, а так же в краже государственных ценностей и утаивании кувшинов, которые он не собирался передавать музею. Наверняка за Эвереттом найдутся и другие грешки, главное, чтобы он сам не помешал их раскрыть. Чунмён будет добиваться, чтобы его признали невменяемым и заперли в психушке. Без джиннов он терял всю свою мощь, мог творить только мелкие заклинания в отношении себя самого или лиц, находившихся с ним в непосредственном контакте. А когда его изолируют в отдельной палате, он станет совсем безвреден. Его будут кормить лекарствами, из-за которых сознание притупится, а с ним и магические способности. Если он когда-нибудь выйдет и снова сумеет завладеть магическими существами — будет беда, поэтому нужно приложить максимум усилий, чтобы профессор не вылечился.       Незадолго до приезда полиции Чунмён покопался в документах и нашёл несколько провокационных, объяснил коллегам, что начальник вор и псих, припомнив несколько странных случаев в его поведении, и приказал двум джиннам, жившим в телах француза и египтянина во всём ему поддакивать.       Эверетта привели в чувство аккурат перед приездом его руководства из музея. Сперва он держался хорошо, вёл себя адекватно и с укором смотрел на подчинённых. Что бы Чунмён ни говорил в его присутствии, Эверетт раздражённо фыркал, закатывал глаза и утверждал, что это бред и подстава. Тогда Чунмён велел Самину маячить за спинами приехавшей специальной комиссии и раздражать мага, и вот тогда Эверетта понесло. Он стал ругаться, кричать, требовать, чтобы они оглянулись, что, впрочем, было бесполезно, ведь Самин сделался видимым только для него одного. А когда профессор, зло прищурившись в сторону своего же начальства, стал бормотать заклинание, учёные мужи испугались и велели немедленно заткнуть его и отвезти в психиатрическую клинику.       Весь день Чунмён был очень занят, давая показания, заполняя бланки и подписывая бумаги, он составил объяснительную и помог написать аналогичные джиннам в телах коллег. Остальные археологи только удивлялись тому, как развернулись события, и решили, что на психику профессора Эверетта повлияло какое-то древнее заклятье, наложенное на гробницу. Чунмён посчитал излишним что-либо объяснять и согласился с их версией. Момент, когда увезли кувшины, он пропустил, не успев попрощаться с Самином. Рауль и Зухеир всюду ходили за ним, как привязанные, ожидая приказаний. В кувшины они вернуться не могли и не знали, что им теперь делать. Поздно вечером, Чунмён увёл их подальше от лагеря для серьёзного разговора.       — Живите жизнью этих людей. У них обоих есть семьи, родители, у Зухейра — жена. Не заставляйте их страдать и позаботьтесь о них.       — Слушаемся, хозяин, — поклонились джинны. Зухейр неуверенно посмотрел на Чунмёна.       — Хозяин, выяснилось, что моё тело болеет. Я не могу его излечить, болезнь слишком крепка, а я не владею лекарским талантом, это тело всего несколько лет проживёт.       — Тогда найди того, кто сможет. Хочешь, обратись к врачам, а хочешь — к другому джинну.       — А если не найду того, кто вылечит?       — Не бывает лёгких путей. Ищи и найдёшь, время у тебя есть.       — Но если…       — Если и правда не найдёшь, разрешаю тебе вселиться в другое тело, но только выбери какого-нибудь плохого человека, который вредит другим, преступника, например, и сделай его хорошим. Но, если солжёшь мне и не станешь искать лекаря всё это время, запрещаю переселяться.       Джинн, обрадованный таким способом выживания, сначала поник, но осознав возможности, обрадовался и поклялся исполнить приказ.       — А сколько у тебя лет осталось, как у джинна? — поинтересовался Чунмён у Рауля.       — Почти двести осталось. Я проживу эту жизнь, насколько смогу долго, и потом еще две человеческие могу прожить, — счастливо улыбался тот. Чунмён уже привык не видеть в них людей, тем более оба немного изменились, даже в поведении и мимике, присущей больше их обитателям, чем археологам, которыми они были.       — Не забывай думать, кого выбираешь. Как и Зухеир, выбирай плохих людей, но живи хорошей жизнью, никому не вреди и не пакости. Найди себе занятие и работай. Возможно, тебе стоит оставаться археологом и помогать другим экспедициям, если они столкнутся с тебе подобными или другими магическими существами.       — Обещаю, хозяин! — обрадовался джинн-Рауль.       Чунмёну по-прежнему всё это казалось каким-то затянувшимся сном. Хотя он видел магию в действии, своими глазами наблюдал превращения джиннов и не мог всё это объяснить логически, мозг его боролся с такой реальностью. Однако он четко понимал, что эти двое действительно перестали быть его коллегами, они даже говорили иначе, часто употребляя древний язык, и Чунмён напомнил мужчинам, что надо следить за собой и привыкать быть людьми. Вдруг его осенило, что у них можно выпытать ответы на те вопросы, на которые отказался отвечать Самин.       — А знаете ли вы, сколько осталось другим?       Джинны знали и назвали возраст остальных девяти, но не упомянули Самина. Чунмён уточнил насчёт него.       — Ему немного осталось. Он же очень древний. Я точно не знаю, но вроде лет 15-16.       — Погоди, ему вроде лет шестьсот оставалось?       — Было такое, но что-то случилось и его срок резко уменьшился.       Чунмёна словно молнией прошибло.       — 16? Всего 16?       — Ну да, он же один из перворождённых, они все были созданы примерно десять тысяч лет назад. Это максимальный возраст для джинна.       — А можно как-то продлить его годы?       — Можно. Если он вселится в человеческое тело. Самин очень сильный, он может долго поддерживать тело и вселяться много раз. К тому же, в отличии от нас, перворожденные могут удлинить свою жизнь за счёт человека, а мы умрём, независимо от того, насколько молодое тело выберем, если наш срок истёк. Но это против его принципов. Разве он вам не говорил?       — Говорил. Я просто забыл, — соврал Чунмён, чтобы их успокоить. Зачем же Самин врал ему, что у него в запасе ещё много лет? И что могло так сильно изменить количество оставшегося ему времени?       — И что с ним станет через 16 лет?       — Он растворится в пространстве и станет частью вселенского разума. Мы верим в это.       Шестнадцать лет. Чунмён сопоставил события и пришёл к выводу, что дар, которым наградил его Самин, оплачивался годами его жизни, точнее даже столетиями, если верить этим двоим. О чём думал ифрит, расставаясь со своей жизнью ради человека? Чем руководствовался? Зачем понёс такую жертву? Может, он потому так позитивно расписал свои планы на веселье в музее, потому что знал, ему мало осталось, и хочет прожить остаток своих дней именно так? И что теперь Чунмёну делать с этой жертвой? Он собирался приехать в музей, когда новые экспонаты уже выставят, позвать Самина и спросить с него за обман, выпытать всю правду, получить ответы на эти вопросы. Если другие джинны знали, что его срок так мал, значит он и сам не мог не знать. Зачем скрыл? Чтобы Чунмён не жалел его?       Кувшины в Каирском музее будут изучать, чистить и выставлять на всеобщее обозрение. Джинны, оставшиеся в них, доживут свой век в покое, потому что изъять кувшины из музея практически невозможно. Оставалось надеяться, что там не обнаружится другого Эверетта.       Экспедиция закончилась и археологи разъехались по домам, француз отправился к семье человека, чьё тело он занял. Юноша не был женат, но у него были родители, брат и сестра, племянники. Теперь он сможет жить самостоятельно, ни от кого не завися, вести обычную человеческую жизнь, жениться, завести детей. Не так уж плохо.       Кувшины не выставляли долго, у Чунмёна уже заканчивалась виза, а он так и не смог повидаться с Самином. Археолог напросился в музей, последний раз взглянуть на находки перед своим отъездом, но не оставался в помещениях один и не мог вызвать джинна. Через несколько дней он вернулся в Сеул, в свой институт, при котором работал и сразу стал проситься в новую экспедицию, любую, лишь бы не сидеть дома.       От Египта остались смешанные впечатления. Радость и удовлетворение находками сменялась разочарованием от событий с профессором, а оно в свою очередь — мистическим знакомством с джиннами. Уже в самолёте Чунмёну всё произошедшее стало казаться сном, галлюцинациями, выдумкой. Но в памяти сохранились детали, говорившие о том, что это было правдой. В официальных документах указаны кувшины и гробница, записана древняя легенда, помешательство Эверетта. Всё было по-настоящему. Только вот чувств не было никаких, полнейшее равнодушие, даже стыд и смущение из-за Самина куда-то пропали. Утомившись размышлять над этими странностями, Чунмён с головой окунулся в новую экспедицию по следам древней цивилизации Силла.