Человек из машины

Вопреки прогнозам, погода сегодня была очень даже хорошая, облачность невысокая, и никаких намеков на хотя бы небольшой дождик. Солнце светило так ярко, что, казалось, пролетавшие далеко внизу поля с лесами были зеленее обычного. Экранчик радара показывал только одну точку рядом со мной – значит никого постороннего поблизости нет, да и само небо, насколько просматривалось, выглядело безопасным. Отметки на экране навигатора продолжали двигаться с прежней скоростью, не меняя направления. Двигаться и поблескивать яркими цветами. - Ты опять виляешь, Стефан, - голос Вишинской, звучавший из динамиков шлема, привел меня в себя. Сколько долго я непонимающим взглядом пялился в экранчики на приборной панели? Судя по тому, что положение отметок изменилось не сильно, прошло всего-лишь несколько секунд. Чтобы немного взбодриться, я тряхнул головой и выровнял свой самолет. - Показалось кое-что. Ничего страшного. - Ну разумиется. Вот чого бы ты без меня делал? А без тебя, Вацлавочка, я бы вел за собой кого-нибудь другого. Хотя, скорее, сам бы был чьим-то ведомым, но одного бы меня теперь точно не отпускали бы летать. Впереди, слева, начинало постепенно проступать серое бесформенное пятно города, исчерченное изгибающимися линиями магистралей. Не нужно долго задерживать на этом месте взгляд, чтобы заметить среди той серости несколько более светлых проплешин – в этих местах все строения были сметены взрывной волной. Удивительно, что уцелевшие здания простояли потом еще несколько десятков лет, до нынешних дней. Еще можно понять, почему природа за столько времени не привела останки этого городка в зеленеющие просторы, но вот по велению чего строения продолжают стоять до сих пор – то уже загадка для ученых умов. Или может нет загадки никакой, а всего-то строили в те времена так, чтоб на века. Гораздо важнее сейчас бы спросить: на кой черт противнику понадобилось посылать колонну через всякие «хиросимы», где техника может на ровном месте из строя выйти, не говоря про иные напасти. Пора потихоньку снижать высоту, уже и близ прицела загорелись квадратные отметки, показывая расположение целей. - КП, это Стеф, - начал я докладывать по радиосвязи. – Приближаемся к цели, вошли в «зону обозначений». ВаВи, начинаем снижение. - Принято, - ответила Вацлава. - Держи дистанцию. Я атакую, ты прикрываешь. Потом меняемся. - Да-да, поняла, - вздохнула Вишинская, уже несколько раздраженно. Начинаем снижаться. Вот становятся ясно различимы крыши отдельных зданий, берем курс вдоль городской магистрали – пролечу над колонной и «отработаю» по ней сразу всем, что несу. Полсекунды для того, чтобы глянуть на экран локатора – все спокойно, никаких подозрительных точек, так что скорее всего никто по мне ракет не выпускал. Еще секунда, чтобы оглянуться по левую сторону – чуть позади меня, но гораздо-гораздо выше, шел по небу самолет Вацлавы, который, вроде бы, тоже никто не атакует. Числа, указывающие расстояние до цели, стремительно уменьшались; снизу проносилось разбитое дорожное покрытие шоссе; крыши старомодных многоэтажек почти поравнялись с моими крыльями. Вот они! Пройдя вдоль широкого плавного поворота, я заметил вдали очертания едущей вдали техники. Квадратики целеуказателя наложились друг на друга, в подобии угловатого узора. Опять низковато взял я высоту, атаковать под таким углом неудобно, почти параллельно колонне иду, но еще есть несколько секунд, чтобы «клюнуть» носом и отстрелять веером хотя бы часть ракет. А ведь у них не может не быть машин для поражения воздушных целей. Запустить по мне что-нибудь класса «земля-воздух» уже не успеют, но вот пулеметом вспороть брюхо могут легко, как раз сам к ним иду. От подскочившего адреналина задрожали руки, наклонив штурвал легонько вперед, затем на себя, я старался удержать прицел так, чтобы он прошелся по отметкам. Хоть бы рука не дрогнула, а то не только весь залп уйдет мимо, так еще и сам в дом врежусь, и потом даже в виде фарша меня не найдут. Легонько «поднырнув», прицел начал подниматься по вертикали. Когда он почти поравнялся с первым квадратиком, я выстрелил первой парой ракет, затем второй, третьей... Начали грохотать взрывы, техника пролетала так близко, что выглянув из кабины я бы мог детально рассмотреть особенности каждой из моделей. Я так близок к ним, что сейчас могу быть сбит выстрелом даже из самых первых образцов ПЗРК, но вместо этого проще будет сбить меня из зенитного пулемета. В этот раз точно смерть мне... ...дала еще одну отсрочку? Не знаю как так вышло, но себя я застал летящим навстречу небу, и это было не вознесение ко Всевышнему, как обычно говорят верующие. Я жив! И продолжаю вести свой самолет. Все ракеты отстреляны, из боезапаса остался только пулемет. Закладываем вираж и смотрим на проделанную работу: на шоссе стало дымно, несколько танков и транспортеров коптили черным дымом. Из-за дыма этого сложно сказать, сколько целей я поразил, но завеса получилась плотная, так что как минимум большая часть моих ракет нанесла противнику ущерб. Выровняв нос, я осмотрелся в поисках самолета Вацлавы. Вот он, продолжает идти неподалеку. Вернее, закладывает в воздухе виражи, пытаясь уйти из-под огня: зенитные орудия у врага сохранились, одно уж точно, только вместо меня решили бить по тому самолету, что еще не отстрелялся. - Ты цела? - рассматривая внизу среди дыма точку, откуда исходил поток красно-фиолетовых трассеров, я спросил Вишинскую. - Живая. Литак справен, - закричала она в ответ, так сильно, что уши заболели. - Уходи из-под обстрела, я попробую достать гада! Пули снизу летели будто бы нескончаемо, как струя воды под очень сильным напором. Стрелок пытался бить с упреждением, трассеры пролетали перед носом самолета Вацлавы а затем веером начинали оседать вдали, напоминая падающие огоньки фейерверка. Или ливень красного цвета. Снизившись, я снова пошел вровень над магистралью. Примерно определил, откуда бьют. Конечно, авиационный пулемет будет не так грозен в сравнении с залпом пары ракет, но человека одной очередью запросто надвое разорвет. Снова несусь над вереницей бронетехники, теперь уже частично горящей, открываю огонь, рассекая округу еще одним потоком трассеров. Вот он! Удачно оказалась скрыта небольшая «коробочка» среди дымов, стоит и поливает небо своими выстрелами. У меня было полторы секунды в запасе, чтобы навестись на нее, пока не ушла с прицела. Кажется, я даже слышал характерное для стреляющего «вулкана» жужжание. Прошелся по нему очередью, и сразу взял направление вверх я. Когда оглянулся, то больше оттуда, с магистрали этой, никто не стрелял. - Кажись готов. ВаВи, твой заход, я прикрою! - Добре! Сейчасно кажу им! - продолжала кричать Вацлава, до боли в моих ушах. Заложив вираж, она прошлась вдоль разбитой колонны, тоже расстреляв по ним все ракеты в один заход. Теперь сгоревшей техники и дыма там поприбавилось ощутимо. Следом я еще раз прошелся по ним очередью, в этот раз сильно не снижаясь, и полетел догонять Вишинскую. Ее самолет выглядел почти не пострадавшим , без серьезных, на первый взгляд, повреждений. С левого крыла, кажется, масло подтекает - как бы не загорелось, если еще и проводку побило. - Слава, насколько сильные повреждения у тебя? Вижу, масло по крылу течет. - Повредили мало. Все системы работают справно, ничего критического. Долечу. - Понял тебя. КП, говорит Стеф: атака проведена успешно задание завершено. ВаВи получила небольшие повреждения. Берем курс на базу, - поспешил я отчитаться командованию. Пора возвращаться отсюда, пока сушители по наши аккумуляторы не слетелись. Можно более прямым путем на этот раз, тоже ради снижения риска грохнуться средь поля без энергии. Курс на юго-восток. Отстегнув кислородную маску, я сделал глубокий вдох, пытаясь унять дрожащие руки, но не смотря на это, чувствовать себя начал чуточку бодрее. Накопившаяся усталость никуда не делась, но уже не настолько сильная, как до атаки. Приборы не показывали ничего подозрительного, пейзажи снаружи выглядели спокойно. Тучи только далеко на востоке собираются темные. - Стефан, ты в порядке? - голос Вацлавы, прозвучавший в динамиках, пусть и стал спокойным, но заставил меня вздрогнуть от неожиданности. - В порядке, а в чем дело? - У тебя роспись горит - сушители налетели? Как? Неужели, проглядел? Вздрогнув еще раз, я вгляделся в показания приборов. Да не – все работает как и должно, да и самочувствие не говорит о том, что они рядом. И только после этого я бросил взгляд из кабины на одно из своих крыльев. Вправду, витиеватые узоры светятся, почти как при встрече с сушителями. - Нет, это лишь солнце так светит, - ответил я. – У тебя также роспись горит. Будь это они – мы бы почувствовали. Как твой самолет – нормально все? - Все добре, все справно. Должно выдержать, если не встретим никого. - На это и понадеемся... *** Снова наш обратный путь пролегал через это место – данную вереницу воронок на взлетных полосах я уже знаю так, будто с самого детства над ней летаю. А вот строениям здешним повезло больше, бомбежка по ним несколько промахнулась и нанесла куда меньший ущерб, так что и руинами их не назовешь. Не буду утверждать, но, кажется, там теперь стояла строительная техника. Отсюда до нашей базы совсем недалеко, через несколько минут вдали показались родные очертания зданий и взлетно-посадочных полос. В этот раз прибывали только мы вдвоем, и наворачивать круги, уступая взлетки старшим не пришлось. Приземлились без проблем и доехали до ангаров. Техники хотели было броситься к нашим самолетам, да так и остались в нерешительности стоять на месте. Всему виной было присутствие майора, которая явилась к ангарам как раз к моменту нашего возвращения. Продолжая стоять в пол-оборота к нам, она оглянулась и смерила взглядом наши самолеты. В руке майор держала свой раскрытый зонт, которым закрывалась от вечернего солнца. Рядом с ней, у входа в ангар, стояли сгрудившись техники, среди которых был и дядя Мигель, также знахарка, медсестра и несколько других пилотов. До того, как появились мы, они все стояли и слушали, что говорит наш командир, а теперь смотрели и ждали, какое решение она вынесет касательно нас. - Вацлаву отвезти на ремонт, - сказала майор спустя несколько секунд молчания. – Повреждения небольшие. Стефан, готовься к новому вылету, - она перевела взгляд на других пилотов. – Вашей задачей будет нанести удар на линии фронта, прямо сейчас там продолжаются бои. На вас будет сопровождение, Стефан проведет атаку, он хорошо летает на бреющем. Техникам зарядить его пулемет и подвесить баки. - Нельзя! Хватит! - вышла из толпы слушателей знахарка, встав между командиром и остальными. – Нельзя человеку столько летать, и так еле-еле он в сознании остается, а представьте, как потом отразится на нем такое количество перегрузок. - выкрикнув все это в лицо майору, она оглянулась и посмотрела на меня. – Стефан, сколько много вылетов ты сделал? - Ну-у-у, - я задумался, пытаясь вспомнить. – За сегодня, или за... А сколько дней вообще я так летаю? Поручаемые мне задания не отличаются большим разнообразием – попробуй тут вспомнить, их все, когда бомбишь что-то в оном поле, затем в другом, при этом не раз пролетая мимо одних и тех же мест. Потом еще разберись, что из этих воспоминаний действительно имело место быть, а что случилось во снах, где тоже летишь и бомбишь-стреляешь. - Он даже вспомнить не может, сколько дней прошло! - снова посмотрела на командира знахарка. - Он прекрасно понимает, что происходит, и чем вызвана нехватка пилотов, - ответила майор, глядя на знахарку. – Приказ остается в силе. - И на что я рассчитываю? Если своих не готова пожалеть, то что говорить о чужих, верно? Знахарка собиралась сказать что-то еще, но все слова, как некоторые говорят про такие ситуации, застряли в горле. Вздрогнув, она съежилась и обхватила себя руками. На лице отразился страх, даже техники и другие пилоты, не сводя взгляда с майора, с боязнью сделали шаг назад. - Я... я... - только и могла сказать знахарка, задрожав всем телом, – простояв так, под всеобщим взором, несколько секунд, она закусила губу и чуть ли не бегом поспешила уйти отсюда, пряча лицо в ладонях. - Я надеюсь, никому не нужно напоминать приказ, - сказала командир техникам, и подняла руку, посмотреть, сколько времени показывают наручные часы. Затем оглянулась на меня: лицо ее сохраняло привычное безэмоциональное выражение. – Мы пока не выбиваемся из времени, у тебя есть несколько свободных минут, Стефан. Размять ноги будет полезно, а то сколько времени уже безвылазно в этой кабине сижу? Выбравшись наружу и оставляя свой «ЯК» на попечение техников, я полной грудью вдохнул воздух с примесями запаха нагретого жарким солнцем металла. - Стефан, пойдем, - тут же рядом возник дядя Мигель, взяв меня под руку. - Поешь хоть немного, а то места живого на тебе будто не осталось. Котелок одиноко дожидался меня на столике у стены, в ангаре. Суп в нем был горячий, и слегка обжигал горло, но в тот момент это было совершенно не важно. Я даже вкуса почти не ощущал – весь разум затмило чувство голода, за все время моего пребывания за штурвалом не показавшее себя даже самую малость. Зато теперь навалилось со всей силой, но ощущать, как истосковавшийся по еде желудок начинает едой этой заполняться, было приятно. Быстро опустошив котелок, я откинулся на спинку раскладного стула и смотрел, как хлопочут техники, перевооружая самолеты, включая мой. В этот раз никаких мне ракет, только внушительного размера баки под брюхо, и дозарядить пулемет. Еще несколькими минутами позже я вновь брал разгон по взлетно-посадочной полосе, чтобы взмыть в небо и отправиться на очередное задание. Солнце к тому моменту где-то наполовину ушло за горизонт, но из-за скопившихся далеко на западе черных туч оно почти не было видно, что делало сегодняшний вечер темнее обычного. От того сильнее обычного резанул светом по глазам вспыхнувший справа от меня самолет. Витиеватые узоры росписи горели как добротное яркое пламя. - Сушитель! Все уходим влево! - скомандовал командир звена, и все мы даем «лево руля», резко меняя курс. Только один самолет, тот что загорелся, продолжил лететь по прямой, теряя высоту. – Тетерин упал, Давидов, перестраивайся на его место. Будем надеяться, что он успел выпрыгнуть и благополучно приземлиться. И без того родные места стали не просто знакомыми пейзажами, а напоминаниями в духе «здесь упал такой-то», «там сбили того-то». До линии фронта, близ северных хребтов, мы добрались без происшествий. К тому моменту стемнело еще сильнее, и чтобы видеть происходящее на земле, пришлось включать ПНВ. Но возможно его придется на время отключить, ибо количество взрывов то тут, то там такое, что видна округа почти как при дневном солнце. Тут разрывы снарядов, там горят поля; вон там кто-то выстрелил в воздух осветительной ракетой; а вот в поле стоит взвод наших РСЗО, бьют по врагу, поджигая реактивными струями траву позади себя. Пламя от всего этого выглядело для меня как белое марево, перекрывающее обзор. - Альваро, Стефан, снижайтесь, заходим на цель! - напомнил командир. Снова я делаю левый поворот, снижая высоту настолько, что становились различимы светлые коробчатые силуэты техники и мельтешащие пятнышки людей – они продолжали наступать на наших, нестройными рядами. Количество взрывов, трассеров и пылающего транспорта было таким, что начинало рябить в глазах – лучше буду ориентироваться по приборам. Отключив ПНВ, я сверился с навигатором, сейчас дойдем до отмеченного участка. Главное чтобы ни у кого под рукой ПЗРК не оказалось, или просто достаточно мощного пулемета. Сверхзадач от нас не требуется, всего-то пролететь низенько над скоплениями врагов, разливая содержимое подвесных баков. А когда баки опустели – резко рвануть вверх, навстречу звездам. Через пару секунд кабина моего самолета озарилась, будто позади взошло еще одно солнце, заливая приборную панель ярким до ослепления рыжим светом, оставляя на стекле блики, что заслоняли собой безоблачное вечернее небо. Набрав высоту, я выровнял свой «ЯК» и сделал еще один поворот, посмотреть на результат своих действий. Пламя покрыло поля на многие-многие метры. Яркое как ясный июльский день, оно освещало округу; столпы плотного черного дыма уходили ввысь, и уносились ветром. Температура горения... сколько? Градусов под две тысячи? Это не идет ни в какое сравнение с поражением обычными «воздух-земля» – от тех в основном осколки идут, а пламя от взрыва несравненно слабее, да и гаснет почти сразу. Да даже та самая очередь из авиационного пулемета, что рвет человека надвое как картонку, кажется более... даже не знаю, какое слово подобрать... Нестрашной? Ну уж точно мысли о том, что испытывает человек, угодивший в такое пламя, и во что превратится, кажутся более жуткими в сравнении с представлениями о разорванном пополам телом. Скольких людей мы только что обрекли на подобную участь? Сложно сказать, наверное уже никто не даст точных чисел – я помню только мельтешащие, похожие на маленькие пятнышки, силуэты, начнешь считать и быстро запутаешься, кого посчитал, кого пропустил. Хуже этого, наверное, только белый фосфор и ядерный взрыв. - Отлично, ребята, хорошо отработали, - прозвучал в динамиках голос командира. – Вон сколько их гореть осталось! Возвращаемся на базу. *** В этот раз полосы для посадки первым уступили нам, разливавшим над полями горючую смесь. - Жив-здоров: вот и хорошо, Стефан, - встретил меня вместе с другими техниками дядя Мигель. Выглядел он так устало, будто летал весь день вместе со мной. На эмоции у него оставалось никаких сил. – На сегодня все, зайди к майору, она хотела тебя видеть. Место встречи, с майором, оставалось без изменений – ее кабинет, как стало обыкновением по вечерам, погруженный во мрак, который разбавлял либо свет от монитора на ее столе, либо от небольшой лампы, тоже на столе. Сегодня была лампа, чьи блеклые лучи освещали бледные руки майора, сложенные возле папки с документами. Лица не было видно, только блики от ее очков в темноте. - Пришло сегодня из МинОбороны, - достав из-под папки лист с распечаткой, она придвинула его к краю стола. Сделав шаг, я бегло пробежался по тексту взглядом. – Отныне, как и всем военнослужащим, тебе будет начисляться денежная премия за каждую уничтоженную единицу вражеской техники. Ты можешь получать ее ежемесячно, вместе с жалованием, либо копить ее на сберегательном счету. Что выбираешь? - Сейчас мне много денег ни к чему, поэтому пусть будут на счету. - Подпиши здесь, - на стол, поверх первого документа, лег второй. Сев за стол я поставил подписи во всех нужных местах. – В случае твоей смерти куда перечислить твои деньги? - Дяде Мигелю. - Я тебя серьезно спрашиваю, Стефан. Так а разве я несерьезен? - Тогда Вацлаве. А если она погибнет раньше меня, то завещаю все Родине, пусть потратят эти деньги на постройку чего-нибудь нужного. - Мне так и записать? - Так точно. - Вот. Прочти и распишись, если все верно. Лег передо мной третий документ. В поле с указанием адресата аккуратным ровным почерком были указаны наследники моих сбережений, если таковые я накоплю: Вацлава Вишинская, с указанием ее счета, и государственная казна. Поставив подпись, я поднял взгляд в сторону командира. - С документами все, - собрав распечатки, она убрала их в строну, положив на их место почтовый конверт. – Пришло сегодня, это тоже твое. В ближайшее время вылетов для тебя нет, можешь пока отдохнуть. После ужина зайди к знахарке. Если вопросов нет, то не задерживаю. Мы не матросы, но вопросов у нас также нет. Покинув главный корпус, я поплелся в сторону столовой. Сейчас строгого графика там нет, поэтому принимают там когда угодно, главное приходить не позже закрытия. В траве стрекотали сверчки, жужжали комары, мошкара слеталась на свет, а вот людей вокруг будто бы и нет, совсем пустой родная база ощущается. Обычно идешь по вечеру, а кто-нибудь обязательно будет где-нибудь на скамеечке сидеть, или стоять у крыльца, а сейчас почти никого не видать, кроме одного человечка, все же решившего занять одну из лавочек. Ночное освещение включать перестали, поэтому различить в сидящем что-то кроме силуэта помогал только маленький, но очень яркий красный огонек, от сигареты. Он хорошо освещал осунувшееся личико, с темными кругами под глазами, и отражался в круглых линзах очков. Откинувшись на спинку, Вацлава глядела рассеянным взглядом куда-то вдаль, в вечернюю темноту неба. Она совершенно не отреагировала ни на то, что я прошел мимо нее, ни на то, что уселся рядом, будто я вовсе не существовал. И только сев на скамейку, и осознавая, что не надо никуда спешить или спасаться от всяких угроз, я понял, как же сильно устал на самом деле. Мышцы, не смотря на длительное пребывание в сидячем положении в кабине самолета, ощущались как после полного физических нагрузок дня; начала отзываться болью на каждое неосторожное движение шея и поясница. - Слава, ты куришь? - отойдя от болевых ощущений, я посмотрел на Вишинскую, продолжавшую глядеть вдаль. – Вредно ведь. - Знаемо, - ответила та, не удостоив меня взглядом. – Только потребно ли мне за свои легкие разумить? Можемо вся моя бущуность – это лишь несколько дней, а там можемо мртва стану такоже. И к чему мне здоровые легкие будут? А я сам сколько раз мог бы получить ракету из ЗРК в брюхо, вместо кого-нибудь другого? Может, получу свою завтра? Ах да, майор сказала, что меня пока отдыхать отправляет. Тогда, может, послезавтра? Протянув руку, я выдернул сигарету из зубов Вацлавы, а она все также, и головы не повернула, ни в мою, ни в какую-то другую сторону. Мои дрожащие пальцы ощущали легкий жар от огонька сигареты. - Большую затяжку не делай, - сказала она, хотя я и не планировал делать большую: нельзя в первый раз. И все равно, дым оказался слишком обжигающим, да и на вкус слишком гадким, чтобы не закашляться было невозможно. После этого я вернул сигарету обратно в зубы Вишинской. Верно говорит она – может вскоре и нам очередь в гроб слечь подоспеет, если вообще будет что в него класть, а мы ведь еще стольких вещей в этой жизни не познали. Так, может, стоит взять от жизни все, что получится за это небольшое время? Откинувшись на спинку лавочки, я посмотрел на Вишинскую, а та сидит себе, да все туда же глядит, выдыхая табачный дым. Конфликт разгорелся совсем недавно, но такое ощущение, будто я с Вацлавой уже многолетнюю Священную войну прошел. Сколько всякого было, что просто вот так молча и безучастно сидеть кажется неправильным, вся эта безучастность будто бы наигранная, вместо нее должно быть что-то другое. Протянув руку, я положил все еще подрагивающую ладонь на спину Вишинской, от чего та аж дыхание задержала. Проведя пальцами по ее спине, я обхватил Вацлаву за плечо и прижал к себе. Никогда раньше подобного не делал, но сейчас это казалось таким... правильным? Тем, что и должно быть вместо этого наигранного почти игнорирования. К тому же, сама Вишинская ничуть не противилась и даже наоборот, придвинулась чуть ближе, затем запрокинула назад голову, пристроившись затылком на плече у меня. Ее растрепанные светлые вьюнки слегка касались моей щеки. Опять же, никаких слов не прозвучало, ни от меня, ни от нее, все также сидели, глядя на звездное небо, только теперь это было так, как должно быть. - Скоро столовая закрывается, опоздаешь, - наконец нарушила Вацлава молчание, завершив вторую сигарету и бросив ее в урну. - А ты пойдешь? - Я уже сходила. Лучше не пропускать тебе ужин, Стефан, весь день не евши ты. А я сейчасно спать пойду, глаза с трудом держу открытыми. - Тогда, спокойной ночи тебе. - И тебе. И приятного аппетита заодно. Подниматься и идти куда-то совершенно не хотелось, но Вацлава была права. Народу в столовой было мало, а знакомых лиц среди них вообще никого. Они приветственно встретили меня и жестами пригласили сесть к ним за столик, но я в ответ махнул им рукой, сделав вид, что не понял намека и уселся в одиночестве. Ребята они может и неплохие, но сейчас я не хочу с ними общаться. Возможно, когда-нибудь в потом, когда все закончится, и об этой войне нам останется только вспоминать, если останется кому. Ужин прошел совершенно незаметно, я даже не запомнил, что подавали. После него к знахарке, та была у себя в домике, сидела за столиком в углу, уставившись в стену. Не удостоив меня взглядом, она движение наотмашь подвинула к краю стола две кружки, из которых шел легкий пар. Предложенное варево оказалось вроде и знакомым на вкус – как обычно – но только каким-то более ядреным и горьким, так что пить его было невозможно, кроме как через силу. Так еще и не одну кружку, а сразу две. Пришлось потратить минуть двадцать, чтобы выпить все это, благо сама знахарка продолжала не замечать меня и разглядывать угол своего домика. Теперь пора и спать ложиться, но как бы уставший мозг не тянул тело в койку, а сперва надо посмотреть письмо – не собираюсь ждать до завтра с ним, ведь в графе отправителя указана Эльба. Поэтому, придя в свою комнату, я положил на подоконник свой шлем, сел за стол и открыл конверт. Вместе с бумажным листком в кружок света от настольной лампы упал маленький черный квадратик – карточка памяти, стандартная универсальная модель, подойдет к моему планшету. Но прежде письмо: «Здравствуй, Стефан. Я жива и здорова, недавно меня также зачислили на боевую машину, вчера был первый вылет, это оказалось еще более волнительно, но я справилась. Не смотря на то, что почти все время стала занимать война, мы продолжаем находить минутку-другую для записи нашего альбома. Кое-что из наших композиций я записала на карточку памяти, надеюсь тебе понравится. В дальнейшем мы планируем записать вокал для них. Вот, наверное, и все, о чем могу рассказать – летаем целыми днями, а на все остальное времени почти нет. А как дела у тебя, все хорошо?

Твоя Эльба»

. Чем больше мы переписываемся, тем наши ответы становятся все более и более вымученными, как будто все уже друг другу рассказали не раз. К тому, что я ответил ей в своем прошлом письме, мне добавить нечего, разве что сказать все тоже самое, но другими словами. Лучше подумаю над всем этим завтра, если голова будет соображать. Положив свой планшет на стол, я вставил в него карту памяти; выдвинул ящик и достал из него свои старые наушники. Провода сильно спутались и скомкались, пришлось повозиться, чтобы их распутать. Наконец, надев их на голову и подключив к планшету, я залез в папку на карте памяти и запустил первый по списку аудиофайл. В наушниках зазвучала электронная музыка, поначалу ничего необычного: неспешный мотивчик, сыгранный на синтезаторе, в который со временем начинали вклиниваться басы. Чем дальше, тем ритмы становились быстрее, как сердце, перекачивающее по телу адреналин с небольшой примесью крови. Самое то, для полетов на низкой высоте, со множеством маневров в воздухе и применением вооружения. Сразу начинаешь ощущать себя так, словно не покидал кабину самолета вовсе, продолжая кружить над полями, горевшими ярко-рыжим, как если бы зарево с горизонта разлилось по всей земле, подобно океану. Только рассматривать пейзажи было некогда – противники кружат в небе, как будто над своей землей летают. Но и я здесь не один, а один из множества. Наши звенья несутся навстречу ихним, стенка на стенку, и где-то среди них, свое место в строю держу и я. Вот звучит команда бросаться врассыпную, и мы, одновременно со врагами, разлетаемся кто куда, как тараканы, когда на кухне посреди ночи включают свет. Если б не электронные системы распознавания, то в возникшем хаосе вообще было бы невозможно разобраться. Одновременно перед прицелом маячит столько самолетов, что не разобраться, кто есть кто, без выделения квадратными рамками и различными цветами для своих и чужих. Все роятся, ну точно муравейник разворошили, или осиное гнездо; выстрелишь ракетой по одному, а в следующую секунду на ее траектории окажется другой, и хорошо если не свой, поэтому работаем только пулеметами – пуля быстрее летит, легче просчитывать результаты стрельбы. Помимо этого нужно еще постоянно по сторонам смотреть, чтобы знать, не пытается ли кто на хвост тебе сесть, да и просто случайно чтобы под огонь не угодить. Из-за этого больше приходится маневрировать, чем стрелять, да и стрелять скорее по случаю, чем специально наводясь на цель. Так, если кто под красной рамкой подвернется под прицел, то выдам по нему короткую очередь, и далее – как повезет: может задымит тот самолет; может задымит и камнем вниз пойдет; а может полетит дальше, как ни в чем ни бывало. Наверное, в таком хаосе важнее выжить, чем настрелять побольше врагов. Самолеты загорались и падали, количество цветных отметок перед глазами сокращалось, и постепенно крутить виражи становилось все легче, а возможностей для выслеживания и уничтожения цели больше. И вот уже никого не остается в этом небе, только я, и вражеский самолет, один на один. Вертлявый оказался гад, ото всех остатков моих ракет, что я по нему пустил, ушел. Еще и в меня в ответ несколько штук запустил, но я тоже смог уйти от них. После такого осталось нам только перестреливаться на пулеметах, крутя виражи в попытках сесть на хвост или ударить в бок. Вот появляется у меня шанс засадить ему очередь в брюхо, уже готов гашетку вдавить, как вражина делает вираж – и вот уже под ударом оказывается мой правый бок, приходится самому уходить в сторону. А он за мной. Еще пара маневров – и на хвосте у него снова я, пытаюсь всадить в вертлявую тушку самолета еще пару очередей. Цифра на счетчике патронов все сильнее приближалась к нулю, на приборной панели появлялось все больше красных отметок, показывающих повреждения. Противник тоже, не смотря на все свои маневры, выглядел побитым, корпус его самолета исходил дымом, а повороты в правую сторону стали более неуклюжими. Вот на панели загорелся еще один красный огонек, а позади меня, где-то под обшивкой, начало постукивать. Прости, самолет, но так уж сложилось, что назад на базу нам не долететь. Заберем напоследок этого оставшегося, уже и горит он, того и гляди сам рухнет. Сойдемся с ним в последнем поединке, как в средневековье бились на конях, так и мы, только на самолетах. Разошлись мы с ним в разные стороны, чтобы затем рвануть назад, навстречу друг другу. Пальцы до упора вжимают гашетку, рука направляет штурвал, чтобы рассечь противника огнем; навстречу мне тоже летят две линии трассеров, разбивается стекло кабины, осколки стучат по шлему, потоки воздуха начинают трепать ворот комбинезона, пищит приборная панель, сигнализируя об аварийном состоянии самолета... И вот я снова спускаюсь вниз на парашюте, провожая взглядом свою «машину». Прощай, еще один верный друг. Но и самолет противника тоже пошел навстречу земле, объятой огнем, а пилот тоже, на парашюте спускается, вровень со мной. Как и его «птичка», он был объят пламенем, особенно сильно обгорела голова, пластик шлема вплавился в череп, но лицевая часть этого черепа осталась открыта, она находилась достаточно близко, и я мог хорошо разглядеть обугленные остатки живых тканей, и совершенно нетронутые глаза, в обнаженных и ничем не прикрытых глазницах казавшиеся безумно вытаращенными; а челюсти застыли в некоем подобии хищной усмешки. Продолжая глядеть на меня, вражеский летчик потянулся одной рукой к пистолету, что висел в кобуре на груди. У меня тоже есть пистолет, я выхватил его так, будто участвовал в подобных дуэлях уже много раз, как киношный ковбой. Дистанция для стрельбы минимальная, можно вести огонь с одной руки без промаха. Вскинув пистолеты, мы начали стрелять друг в друга... И, конечно, это все был сон, от которого мне пришла пора проснуться. Я лежал на полу, возле перевернувшегося стула, рядом, тоже на полу, планшет, к счастью не получивший повреждений. Даже наушники из разъема не выскочили, поэтому в ушах продолжала стучать электронная музыка. Дослушаю завтра, поскольку голова уже еле соображает, да и все тело охватила усталость. Планшет на стол, одежду на стул, и пора ложиться под одеяло. *** Проснулся я уже когда солнце висело высоко в небе. Спал бы и дальше, если б не ощутил прикосновение - на плече лежала ладонь Знахарки. - Как самочувствие? - спросила она, перекладывая ладонь мне на лоб. - Шея болит. И еще поясница. Да и слабость такая, что едва подняться смогу. - Хорошо, если кроме этого больше ничего. А пока вот, - знахарка поставила стол кружку, от которой шел легкий пар. Снова что-то из даров природы, по запаху понятно. – Лучше не тяни и выпей все как можно быстрее, иначе за пределы своей комнаты не сможешь выйти. Твоя подруга, кстати, выпила все разом. Не забудь потом вернуть кружку. Совершить такую простую вещь, как встать с кровати и дойти до стола теперь было гораздо сложнее, чем всегда. Тело едва слушалось, движения выходили медленнее обычного, ноги того и гляди подкосятся, и еще вся эта боль, особенно в шее. Да и суставы тоже, ноют – такое ощущение будто я лет на семьдесят постарел, как в той детской сказке, там еще часы назад отматывали, чтобы вернуть свой возраст; вот бы и мне сейчас что-нибудь подобное, только от боли и усталости. Более гадкий вкус, чем у принесенного мне отвара, был только у заливной рыбы. Кое-как влив в себя всю эту кружку, я снова плюхнулся в свою койку, чувствуя себя так, будто ударными темпами отработал две смены подряд на заводе. Но постепенно эти ощущения начали притупляться, и полежав какое-то время я начал ощущать себя способным подняться на ноги и влезть в одежду. Движения все еще отдавались болью с суставах, но теперь ощутимо меньшей; хотя бы до столовой должен дойти и не свалиться на газон. Подавали сегодня очередной суп с овощами, название которого я не знал, и гречку на второе, с котлетой. За вчера организм сильно изголодался без еды, да только аппетита не ощущалось; съел я все это скорее механически, не обращая внимания на вкус. Силы еще оставались, и поэтому я решил сходить к дяде Мигелю, но в ангарах сказали, что врач дал ему на сегодня отгул и тот сейчас должен быть в своей комнате, в общежитии. Пришлось наворачивать еще лишних шагов, на этот раз не зря, дядя Мигель был у себя, смотрел в окно, сидя за столом с чашкой чая. - Ох, Стефан, на тебе живого места нет. Не стой, садись, - выдвинул он из-за стола табуретку. Сам он выглядел не лучше, тоже весь вялый, с измученным взглядом. – Если хочешь, то чайник еще горячий, наливай. Подходя к столу, я немного прищурился – в глаза бил свет от блестевшей клейкой ленты. На стене привычно висели фотографии из старого календаря. Листы с указание дней и чисел давно были отрезаны и выброшены, а вот солнечные пейзажи Острова Свободы были тщательно и бережно завернуты в прозрачную клейкую ленту, и теперь висели над кроватью. Песчаные пляжи, омываемые морскими волнами, качающиеся на ветру пальмы, кусочек городских пейзажей знакомой, перенятой у нас, застройкой. Ничего этого там больше не осталось. А лишняя чашечка чая не помешает мне сейчас, еще и с кусочком лимончика. - Выглядишь прескверно, Стефан. Как самочувствие? - Хотя бы, я смог подняться на ноги и пройтись по улице – значит, все не так и плохо. - Ты сейчас в точности, как твой отец. Он бы сказал нечто похожее. - А вы как себя чувствуете? - Я просто старею. Как там подруга твоя, Вацлава? Весь день вчера летала вместе с тобой. - Сегодня еще не видел ее, - закончив мять ложечкой лимон в своей кружке, я отхлебнул немного чая. – Вчера вечером выглядела измученной. Мы разговаривали вчера вечером, перед сном, и я понял одну вещь: кроме вас и нее у меня, получается, близких людей не осталось. Прежде не обращал на это внимания. Кто из нашего «родного» состава еще в строю? Вчера вот смотрю на пилотов, и знакомых лиц не вижу. - Вы не задумывались о переводе в другую часть? - отпив из своей кружки спросил дядя Мигель. – Вы еще слишком юны, жить толком не начали. Но пилоты хорошие, вот и будете дальше летать, только в частях снабжения. Никто вас не осудит за это решение, и самим спокойнее будет. Что скажешь, Стефан? - Исключено. Кем же я тогда буду? Я ведь столько учился, и как раз на военного пилота. И все для того, чтобы в военное время включать заднюю? Понимаю, что могу погибнуть, но разве лучше жить оставшуюся жизнь с осознанием, будто предал своих товарищей? Даже если никто не будет осуждать. - Что же, Стефан, ты пусть еще слишком молод, но уже волен принимать самостоятельные решения. Раз хочешь так, то... то так и быть... *** После визита к дяде Мигелю я решил отправиться в клуб, близ которого снова встретил Вацлаву. Как и вчера та заняла скамейку, вальяжно вытянув ноги. Сам собой напрашивался вопрос касательно ее самочувствия, но изможденное хмурое лицо Вишинской и так говорило обо всем. В зубах она держала незажженную сигарету. - Огоньку? - я рухнул на скамейку, рядом с ней, и щелкнул зажигалкой, что положил в карман перед уходом. Как назло, зажечь тот самый огонек с первого раза не получилось, кремень, похоже, сточился. Еще несколько попыток спустя он-таки разгорелся, и Вацлава смогла закурить. - Данке, камарад. - Что? Не понимаю тебя. - Учи языки, говорю. Чтоб разумить больше, - она достала из кармана своей куртки сигаретную пачку и протянула мне. Взяв одну сигарету себе, я опять принялся воевать с зажигалкой в попытках зажечь еще один огонек, но на этот раз совсем тщетно. Надо в мастерскую нести, а это значит – ехать в город, а это получится только в увольнение, когда и если вообще оно будет. - Чого, все? Поломалась гравицапа? - спросила Вишинская, глядя, как я убираю зажигалку назад в карман. - Да. Без огонька, значит, мне придется. - Да ты чого? У меня ж огонь есть! - не выпуская сигарету из зубов, Вацлава придержала ее двумя пальцами и слегка наклонилась в мою сторону. И как я сам не понял? Прикурив от ее сигареты, я откинулся на спинку скамейки и посмотрел на небо – сегодня немного облачно. Неподалеку пролетело звено «МИГов», куда-то на восток. - Я еле поднялся сегодня. Думал, что уж помру прямо в своей койке. - Что же с тобой будет в будущем, если ты уже такой выжатый, Стефан? - Хочешь сказать, ты сама чувствуешь себя превосходно? - Еще бы! Я чувствую себя лучше, чем выгляжу! - склонила Вацлава голову на бок. Она сделала это слишком резко, и в голосе ясно прозвучали нотки плохо скрываемой боли. – А ты чого сюда пришел? Не уж-то, по мне за ночь так соскучился? - Я в клуб шел, нарисовать кое-что захотелось. Такую музыку вчера послушал, и теперь из головы кое-что не идет, - я расстегнул чехол на поясе, доставая из него свой планшет. Карточку памяти вроде не доставал. А наушники... Черт, вот их забыл. м Хочешь, потом зайдем ко мне, дам послушать. - Это эта, что ль, твоя... как там ее? - Ты про Эльбу? Да, это она прислала. - Ну, успехов ей в дальнейшем творчестве. Когда сигарета подошла к концу, я прошел оставшиеся метры до здания клуба. Никого сейчас здесь нет, кроме нас двоих. Мольберты пусть и стоят себе в углу, как стояли – чем с ними мучиться, я лучше сидя столом порисую. Так удобнее, а то стоять еще с вытянутой рукой – все мышцы устанут, пока выведу правильные наброски. Особенно, когда пытаюсь рисовать лица, и особенно, если пытаюсь отобразить на них эмоции: в таком случае получаются кривые зловещие рожи, и это именно то, что мне сейчас нужно! Перекошенное жуткое лицо получилось почти сразу, надо только опалин ему добавить, выделить посильнее глаза, чтобы было похоже на обнаженные глазницы, может впалые щеки сделать, чтобы яснее виднелась челюсть... Тело также детально прорисовывать не буду, чтобы не перетягивало внимание от головы, и так на одной руке с пистолетом намучаюсь. Парашют не поместится – сделаю только его край, и стропы. И немножечко цвета добавим – раскрасим пламя. - Что скажешь? - когда работа была завершена, я показал получившегося уродца Вацлаве, все то время смотревшей либо в окно, либо куда-то в потолок, перебирая собственные мысли. - Ну и страхолюдина. Что за дрянь эта Эльба тебе дала послушать, раз ты нарисовал такое? - Ее музыка тут не при чем. - Позволь, я кое-что добавлю, - получив мой рисунок, Вацлава взяла красный карандаш и склонилась над листком. С сильным нажимом, так что вмятины проступили с противоположной стороны бумаги, Вишинская не спеша вывела поперек рисунка две пунктирные линии, шедшие рядом, как дорожная разметка. - Так лучше буде. - Да, хорошее дополнение. - Чого будешь с этими художествами дальше делать? На стену повесишь? - Отправлю Эльбе - вдруг понравится, как вариант для обложки альбома.