Бакугей совсем не гей.

      короче сидим на лице у бакуго после той тусовки спустя два месяца       — Хорошая девочка.       Его слова звучат тихо, голос хриплый, низкий, а руки сегодня особенно нежны в прикосновениях. Тебе кажется, что он издевается, глумится над тобой, но его жёсткие от физической работы ладони обжигают шею, пальцы зарываются в волосы, чуть сжимая, но не причиняя боли, он гладит тебя. Гладит нежно, и в каждом его движении чувствуется явно ощутимое напряжение, сдержанное силой воли желание. Бакуго хочет быть грубее. Он хочет сжать твои волосы в кулак, оттянуть голову назад, взгрызться в тонкую кожу в своей агрессивной манере, но он держится. С невероятным трудом, но держится.       Парень особенно осторожно обходится с твоей шеей. Он нежно оглаживает ее пальцами, льнет к ней губами, целует, и его прерывистое тяжёлое дыхание обжигает кожу выше кадыка. Тебя бросает в дрожь, ты сдавленно охаешь, когда Кацуки вжимается горячими губами настойчивее, чуть скалясь, касаясь самыми кончиками клыков кожи, но не кусая.       Недавно случилось несчастье. На практике тебе попался сильный противник, злодей, решивший устроить террор посредь бела дня на оживлённой улице. Поблизости не было никого из героев, и ты, вызвав подмогу, держалась против врага в одиночку. Держалась стойко, не собираясь проигрывать, а Бакуго, находившийся с героем-наставников ближе всех, примчался одним из первых. Стоило ему вспомнить, как этот ублюдок, вбив тебя в стену, сомкнул пальцы вокруг горла, намереваясь просто придушить никчемную в его глазах героиню, как парня брала неконтролируемая яростная дрожь. И сейчас он боялся прикасаться к твоей шее, на которой остались синяки от сильного сжатия. Он не хотел быть слишком грубым, не хотел причинить боль, а ты и не знала, что чувствовать по этому поводу.       — Они не болят, Кацуки, — выдыхаешь ты.       Ложь это или правда, какая разница? Бакуго не позволит себе причинить боль тебе или даже допустить возможность неприятных ощущений. Он садится на колени перед кроватью, на которой ты сидишь, и прикасается губами к самому основанию шеи, аккуратно целуя. Его руки скользят по плечам, оглаживают руки и мягко заводят их за спину, от чего блондин прижимается телом к твоей груди. Бакуго горячий, он буквально излучает жар, и ты чувствуешь его напряжение даже сквозь вашу одежду.       Вокруг твоих запястий Кацуки обматывает верёвку, прочную, толстую, но мягкую на ощупь, связывает руки крепко, но не до боли. Ты сжимаешь кулаки, прикидывая, сможешь ли ты избавиться от этого узла, но отвлекаешься на очередные обжигающие поцелуи, невольно натягивая верёвку. Парень сжимает пальцами твою талию, обдав яремную впадину между ключицами особенно горячим выдохом, и чуть давит большими пальцами на нижние ребра. Под тонкой футболкой нет ничего, кроме кружевных чёрных трусиков, и Бакуго беспрепятственно перемещает обе руки выше.       Ты шумно выдыхаешь, когда на грудь ложатся крупные, мозолистые после тренировок и работы ладони, и напрягаешь бедра, слегка выгибаясь навстречу ласке. Все его прикосновения обдают жаром, каждый поцелуй сквозь ткань футболки порождает новую горячую волну где-то внутри, каждый рваный выдох Кацуки вызывал мурашки. Он сминает грудь чуть сильнее, зарывается носом между мягкими холмиками в футболку, глубоко вдыхает твой запах и, нащупав пальцами затвердевшие сосочки, мягко трёт их.       — Напомни, кто это предложил? — выдыхаешь прерывисто, опуская взгляд вниз, на светлую макушку, и сжимаешь бёдра вместе.       — Я, — тихо отвечает Бакуго, опускаясь еще ниже и щекоча носом твой животик.       Одна из ладоней опускается следом за лицом, он оглаживает грудную клетку, вновь опускается к талии и сжимает её, практически опускается до самого низа и вдруг толкает тебя на спину. Резкое падение на кровать выбивает весь воздух из лёгких, и ты тихо охаешь, когда Кацуки раздвигает твои ноги. Раздвигает чуть более несдержанно, чем хотел бы, обжигая кожу бёдер своими сильнее нагревшимися руками. Он сжимает между зубами ткань футболки и оттягивает её наверх, тут же подхватывая твои ножки под сгиб коленей и вжимаясь губами в промежность.       — Фетишист, — фыркаешь, поджимая пальцы ног, и кусаешь губы изнутри.       Кацуки усмехается и практически зарывается носом в ткань белья, вжимается губами, целует, раздвигает твои ноги пошире и проводит языком плашмя. Его дыхание и губы тоже обжигают, и ты думаешь, сам по себе Бакуго довольно горячий, но думать долго не можешь: он давит кончиком языка на вход, чувствуя, что белье уже мокрое, и поднимается к клитору, чтобы обвести его вокруг и тут же припасть губами к слегка проступающей горошинке. Однако трусы ему надоедают быстро, и Кацуки спешно их стягивает, вновь припадая ртом к влажным половым губам, причмокивая и шумно дыша.       Парень возбужден. Его стояк неприятно сдавливается тканью джинсов, боксёры уже чуть-чуть намокли от пары капель смазки, и взрывной парень опускает руку вниз, чтобы расстегнуть хотя бы ширинку. Бакуго сложно, тяжело держаться, а теперь, когда ты тихо постанываешь под его руками, его ласками, у него почти болезненно ноет в паху от желания. Хочется вжать тебя в кровать, и это желание выливается в давление ладонью на низ твоего живота; хочется всё бросить и войти в тебя, такую узкую, горячую и мокрую, и это желание выливается в нетерпеливое глухое рычание и лёгкое движение бёдрами в пустоту; хочется взять, но это желание не выливается. Парень держится.       — Кацуки… — зовешь сквозь стон, запрокидывая вверх голову и выгибаясь сильнее в пояснице, поддаваясь навстречу Бакуго. Тебе тоже хочется.       — Не провоцируй, — рычит он уже раздражённо, просовывая руку тебе под спину и притягивая ближе. — Я не собирался…       — Ну Ка-ацу-уки… — скулишь, чуть сжимая бедра вместе, но не касаясь головы парня, чтобы не мешать ему.       Блондин цыкает, и ты аж вздрагиваешь от того, как он вкладывается в работу языком, второй рукой оглаживая бедро со внутренней стороны и касаясь пальцами промежности. Бакуго обмазывает пальцы в смазке, скользит вдоль малых губ, и ты сама чуть ерзаешь тазом, изнемогая от его поддразниваний и скуля, мыча сквозь постанывания и вжимая короткие ноготки в свои ладошки. Он чуть проталкивает подушечку среднего пальца внутрь, но не вставляет, ухмыляясь на твои недовольные мычания, и все же вставляет его. Парень тут же поднимает глаза наверх, следя за твоей реакцией, и глухо мурчит на выдохе, чувствуя, как ты сжимаешь мышцами его палец, и вводя его до упора. Так влажно, ему ужасно хочется самому оказаться внутри. Но нельзя. Кацуки решил, что не сегодня.       Мышцы лона податливо принимают и два пальца, которые Бакуго с напором вводит внутрь, упираясь ими в матку и сгибая. Они вязнут в смазке, пока ты сжимаешь их в себе, чувствуя, насколько этого становится мало. Внутри всё словно горит, но парень серьезно не собирается заходить сегодня дальше того, что он делает сейчас.       — Задрал, — измученно стонешь и уже хочешь сжать бедрами белокурую голову, но не успеваешь.       Он вдруг отстраняется и вытаскивает пальцы, вызвав недовольный вздох, но быстро меняет положение: сам ложится на кровать, а тебя поднимает, хватает за талию и ставит на колени аккурат над своим лицом. Догадавшись, что Кацуки собирается сделать, ты рычишь в негодовании, потому что в таком положении он точно не сможет вставить тебе, и спровоцировать его будет сложнее.       — Пока ещё нет, — отзывается блондин, устраиваясь поудобнее.       Он нарочно поставил тебя передом к себе, чтобы при желании не могла наклониться к его члену и раздразнить, устранив тормоза, и, сжав в ладонях упругие ягодицы, притянул тебя ближе. Колени разъехались шире, и ты чуть склонилась, не имея больше никакой точки опоры: руки то связаны сзади. Ни встать, ни придержаться, ни упасть никуда. А Бакуго еще и держит, сжимает, мнёт в своих горячих руках, как мягкую игрушку, и вынуждает прижаться взмокшими губками к его губам.       Блондин обхватывает пальцами твои ягодицы, не позволяя сдвинуться с места, и вертит чутка головой, словно стремясь зарыться губами и носом в истекшую промежность. Он причмокивает, игриво рычит, посылая по коже вибрации, вызывая очередной твой стон и касаясь налитого кровью клитора основанием языка, в то время как его кончик чуть просовывает в дырочку.       Все его действия кажутся такими бесстыдными, развратными, давно вошедшими в привычный быт, что и стесняться ты перестаёшь. Ерзаешь слегка, напрягая бедра, двигаешься как бы вперёд-назад, настолько, насколько позволяла сильная хватка на пятой точке, и скулишь, когда Кацуки в очередной раз касается клитора языком, быстрыми и грубоватыми движениями лаская, мурча при виде того, как ты выгибаешься. Жаль, что ему не видно, как ты сжимаешь кулаки, натягиваешь врезающуюся в кожу верёвку до боли, изнемогая от его настойчивых ласк, которых было невероятно мало.       Мало было его рук, его языка, прикосновений, и в то же время настолько много, что деться от них или спрятаться было некуда.       — Какой же ты… — выдыхаешь шумно, поддаваясь назад и проезжаясь ставшим чувствительнее от прикосновений клитором по взмокшим от выделений и слюны губам Бакуго. — Чертила… злодей…       Парень ухмыляется, и ты чувствуешь движение его губ. Он рычит агрессивнее, вызывая в твоих напряжённых ножках дрожь, приподнимает тебя и вводит язык внутрь, чувствуя сокращение мышц лона и чувствуя, как по подбородку стекает смазка вперемешку с его же слюной.       — Какая ты мокрая, — произносит Кацуки, облизывая губы и вскидывая взгляд вверх.       У тебя нет сил на новые словесные остроты. Ты смотришь на блондина в ответ, склонив голову, кусая губы от невозможности унять свое неудовлетворение, что словно бы горячим, зудящим комом засело внизу живота. А Кацуки всё дразнит, вылизывает, немного раздвигая твои ягодицы в стороны в усилившейся хватке.       — Грязная девочка, — продолжает Бакуго, стреляя взглядом красных глаз и поддразнивая тебя короткими облизываниями. — Но какая послушная…       — Кацуки, если ты меня не трахнешь, — выдыхаешь нетерпеливо, раздражённо, но звучит так жалобно сквозь тихие стоны, что не будь твой разум затуманен, ты бы наверняка ощутила неловкость, — я тебя убью…       — Попроси убедительнее, — отвечает парень, приподнимая тебя и медленно, мучительно медленно проходясь пальцами между ягодиц и дальше, к пульсирующей в       нетерпении дырочке.       — Ублюдок, — скулишь, когда Бакуго вставляет два пальца, сжимаешь их внутри и пытаешься насадиться сильнее, но вторая рука, все ещё удерживающая тебя, не позволяет. — Ну Кацуки, ну не будь сукой… вставь мне.       Тот хмурится, насаживает тебя на собственные пальцы и шлепает, несильно, но ощутимо, отчего твое тело поддаётся вперед, а промежность проходится по ладони юноши. Он сам возбужден, и возбужден так сильно, что ткань одежды своим давлением вызывает почти боль, а не только дискомфорт.       — Вставил.       — Ну не издевайся… п-пожалуйста.       — М-м? — тянет Кацуки с ноткой издевки, сгибая пальцы внутри, лаская мягкую, мокрую плоть лёгкими движениями.       — Пожалуйста…       Парень довольно улыбается, урчит, вжимается губами в мокрые половые губы и вставляет пальцы глубже, упираясь ими в матку и тут же переворачивая тебя на спину. Он нависает сверху, и ты откидываешь голову назад, слыша, как брякает пряжка ремня…