«Nekoma Afterlife» — вечность, надёжность, покой. *Чтобы отключить пользователя от системы загробного хранилища, пожалуйста, обратитесь в ближайший офис Nekoma Afterlife и заполните необходимые бумаги.
Пока Кенма объяснял план по вторжению в хранилище Nekoma Afterlife («Всё очень просто, у меня есть доступ к системе. Я удалённо открою дверь, и всё, что тебе нужно будет сделать — войти туда»), взгляд Хинаты был вбит в сообщение от Кагеямы, как вбивают колышки на выпасе домашнего скота. Разбредайтесь, но не сильно. Гуляйте, пока бечёвка не вгрызётся в шею. Так и глаза Шоё растерянно блуждали по кромке телефона, облизывая то камеру, то динамик, то скол на краю защитного стекла, но неизбежно возвращались к чёткому, будто в камне высеченному: «Нам нужно встретиться». Нужно, учили Хинату, значит нужно. Значит, иначе вообще никак. Но Кенме, конечно же, нужно было сильнее, позарез. «Вопрос жизни и смерти», — сказал Кенма, а он никогда не был особым фанатом преувеличений. Напротив, он всегда сводил всё к среднему показателю, сглаживал углы. Если под «вопросом жизни и смерти» Хината мог иметь в виду скорое окончание аукциона на «Бриллиантовые перчатки аса», то Кенма наверняка имел в виду то, что сказал: кто-то умирал. Шоё подумал: «В принципе, никто не говорил, что спасение жизни нельзя совместить с дружеской встречей». Никто не говорил, что дружеская встреча не может сама по себе спасти жизнь. Косвенно. Как шальная пуля при ограблении супермаркета убивает педофила. Кагеяма при всей своей дурости оказался солидарен: «Что? Какое ещё кладбище имплантов? А, к чёрту… Куда ехать?» А может, он просто ничего не понял. Тут не угадаешь, он ведь тупой. К складу Хината поехал на велосипеде и велел Кагеяме сделать то же самое. Дельце, как Хината понял, намечалось опасное, и наверняка придётся быстро делать ноги. К тому же велосипед отлично подходил для таких встреч. Таких — это когда всё внутри выворачивается наизнанку, а вся изнанка, весь мир с буйными красками устремляется вовнутрь. Таких — это когда его хочется приложить лицом об асфальт, об колено, о своё лицо. Таких — это когда у него родственная душа, а у тебя — лёгкое сотрясение от пощёчины, которую влепила жизнь. Вот в таких встречах велосипед очень помогал. Ведёшь его сбоку, как барьером ограждая себя от опасности, а опасность — от себя. И всем становится легко и комфортно. Никаких чрезвычайных происшествий. Ни одно животное не пострадало. На место встречи Хината приехал первым и с лёгким волнением оглядел здание. Оно тут же разочаровало его скучными серыми стенами, скучным высоким забором, скучной плоской крышей. Склад как склад. Он ожидал чего-то другого: то ли секретной базы, то ли мрачного крематория, то ли по-дизайнерскому кривого офиса айтишников, которые в погоне за оригинальностью удалялись всё дальше и дальше от здравого смысла. Но посмертное хранилище ничем не отличалось от строительного магазина, разве что рекламных щитов не было, а парковка возле здания была маленькой и пустой. Из живых здесь были только работники. Ещё до того, как Хината обернулся и увидел Кагеяму, он услышал его велосипед. С надрывным скрипом и присвистом бело-розовая колымага взбиралась в гору. На руле болтались розовые висюльки, весело подпрыгивая на каждой кочке. На облупленной раме посверкивали в солнечных лучах остатки блёсток. Для полноты картины в корзинке перед рулём не хватало чихуахуа. Вместо игрушечной визгливой шавки глаза пялил Кагеяма — по умолчанию хмуро. Наверное, Хината пожирал взглядом велосипед слишком уж откровенно, потому что Кагеяма пробурчал: — Это старый велик моей сестры. «Не мой. Ты не подумай. Я-то намного круче девчачьего велосипеда». Подъём в гору подарил ему еле заметную одышку и испарину на лбу. Тобио завёл чуть влажные волосы назад, становясь взрослее и журнальнее. С его ростом, с его фигурой, с его кожей он действительно мог бы работать кем-то вроде модели. Рекламировать оружие массового поражения, например. Или девчачьи велосипеды. — У тебя есть сестра? — Хината удивился даже не этому: оказалось, он не знал о Кагеяме даже такой базовой информации. Зато знал все интонационные оттенки слова «придурок» — любимого его слова. Тобио просверлил его трудным взглядом. Таким люди смотрят на уравнение, которое уже решили, но потом вдруг заметили, что кроме x в нём нужно было найти ещё и y. — У тебя слабоумие обострилось? — спросил он. Хината разогнался с «хочу узнать его поближе» до «хочу раззнать его подальше» за полсекунды. Если бы не велосипед, он уже бы подлетел к Кагеяме воинственным воробьём и клюнул бы в макушку. Доклевал бы его до черепно-безмозговой. Но с велосипедом драться было неудобно. У велосипеда даже подножки не было, а бросать его на землю не хотелось. «Ладно, ладно, — прищурился Хината, — на этот раз ты спасён». — Это у тебя слабоумие, — сказал он, не придумав ничего получше. Красноречием его природа не наделила, вся красная краска ушла на рыжину его волос. — Ну и зачем ты тогда позвал меня на ограбление века? И впрямь: зачем? Потому что одному скучно? Потому что одного «нужно встретиться» хватило, чтобы все остальные мысли выветрились из головы? Вжух — и сдуло. — А ты будто занят был, — фыркнул Шоё, а потом, как мяч, прилетевший в голову, его догнало: может, и был. С Ячи. — Может, и был, — эхом повторил его мысли Кагеяма. Слово в слово, будто вынул их прямо из головы Хинаты. Тому даже показалось, что сейчас, как под копирку, он продолжит: с Ячи. Но Тобио молчал, сосредоточенно руля следом. Они всё ближе и ближе подбирались к зданию склада, и настало время отписаться Кенме. [Через пять минут вырублю камеры и открою заднюю дверь], — написал тот в ответ. — Бросим велики здесь, — решил Хината, огибая сбоку невысокий куст. Без движения, без дребезжащей прокрутки педалей стало немного зябко, и он застегнул куртку — ярко-жёлтую, как дождевики в американском кино. Для ныряния вслед за клоуном в канализацию — идеально. Для ограбления — хуже не придумаешь. Разве что в качестве отвлекающего манёвра или игры на опережение: «Не могла же нас ограбить Коралина из Страны Кошмаров?» — А если сопрут? Хината с сомнением посмотрел на их велосипеды. Даже бомж не позарился бы на его развалюху, а если бы кто-то спёр велик Кагеямы… Ну, они знали бы, где искать виновника: на полке магазина игрушек в разделе «Барби». — Да не, — уверенно сказал он, — не должны. И они направились вниз — туда, где огромным прямоугольником серел склад, словно кто-то гигантский и забывчивый оставил коробку из-под обуви на окраине города. Кагеяма вдруг прочистил голос, словно собрался толкать речь. — Так… Это… — пробормотал он. — Насчёт… Ну, приложения. — А? — Приложения. Будто бы новая интонация могла помочь Хинате лучше понять этого идиота. [Минута], — написал Кенма, и неначато-незаконченный разговор был мгновенно забыт. — Блин, — Шоё засуетился, трусцой припустив к забору. Сквозь металлическую сетку склад смотрелся внушительнее. — Всё, начинаем взлом с проникновением. Сейчас я разрежу всю эту проволоку и… Что ты делаешь? Кагеяма замер, так и не натянув до конца лыжную маску. Первая мысль Хинаты была: «Вот же дебил». Вторая: «Почему я не додумался взять такую же?!» — Надо скрыть свои лица, — приглушённо из-за возни с мультяшным реквизитом пробормотал Дурояма. — Я и тебе купил. В руки Хинаты прилетел комок чёрной ткани. Шоё посмотрел на него со смесью недоверия и восхищения, не в силах понять: то ли Кагеяма полный идиот, то ли гений. Нет, вряд ли гений. Что-то подсказывало: гении выглядят не так. Не надевают капюшон байки поверх лыжной маски, не нахлобучивают сверху тёмные очки. — Да это бред какой-то, — решил в итоге Хината и сдёрнул с Кагеямы весь этот маскарадный костюм человека-невидимки. — Кенма отключит камеры. Пойдём уже. Тобио уязвлённо спрятал маски обратно в закрома своей куртки и пригладил взъерошенные после шапки волосы. Как-то особенно тщательно распределил по лбу чёлку. Хината резко отвернулся к забору, чтобы не смотреть. Не пялиться. — Режь уже сетку, — раздражённо поторопил его Кагеяма, нервозно вытаптывая землю прямо за спиной у Шоё. Так близко, что дыхнул бы посильнее — и мурашки заскребли бы по загривку. — Только не говори, что ты забыл кусачки. — Нифига! — возмущённо взъелся Хината. Он взял. Он всё взял. Он подготовился. — Во! С лица Кагеямы можно было писать иллюстрации для учебника психологии: «На рис. 1 вы можете увидеть крайнюю степень охуевания от жизни». — Это пассатижи, придурок! — зашипел он, выхватывая из рук Хинаты инструмент для целей явно не добрых. — Они зажимают, а не режут, — произнёс он угрожающе и злобно щёлкнул зубчатыми клешнями прямо у Шоё перед лицом, словно и впрямь собирался оттяпать ему что-нибудь. Зажать, а не порезать. — Да откуда мне было знать?! — Это же очевидно! — Где ты вообще научился различать все эти плоскогубцы? — Пассатижи, дебила ты кусок. — А ты что, слесарь?! — Сантехник, блин! Разгребаю твоё дерьмо, — рыкнул Тобио, зло отбрасывая в сторону несчастный инструмент. Плоског… пассатижи уныло звякнули о землю. Повисло молчание, слишком напомнившее Хинате тот самый подвид едкой тишины, которая бывает после проигрыша матча. Тишина, в которой на медленном огне варятся стыд, сожаление и разочарование. Хината поджал губы и уставился на склад так, словно это была команда противников, а переплетение проволоки перед глазами — это вовсе не забор, а волейбольная сетка. Кагеяма знал этот взгляд. Взгляд победа-любой-ценой. Взгляд сдохну-но-смогу. — Значит, лезем, — решительно кивнул Шоё. На секунду в голове промелькнула мысль: наверняка есть семь-восемь тысяч вариантов получше. Но от добра, подумал Хината, добра не ищут. — Не прокатит, — отрезал Кагеяма, даже не прокрутив эту мысль в голове как следует. Не просмаковав её, не повертев на свету. Из вредности отказал, сто пудов. — Давай хоть попробуем. — Что? Взлететь? В реальности «Антигравитацию» не скастуешь, придурок. Давай звони своему другу. Хината с надеждой глянул на колючую проволоку на трёхметровой высоте забора. Уж лучше в ней себя исполосовать, чем сообщить Кенме, что его «Всё Очень Просто»-план испортили дурацкие пассатижи. — А может, всё-таки попробуем?.. Даже брови, умоляюще собравшие складочку над переносицей, и просящий взгляд, не смогли разжалобить Кагеяму. Он лишь скорчил рожу ещё страшнее и отвесил Хинате подзатыльник, но какой-то замедленный, словно на полпути передумал и решил зарыться пальцами в волосы Шоё, испугался собственных мыслей и отдёрнул руку. Показалось?.. — Слушай, — сказал вдруг Тобио, делая резковатый шаг к нему — будто и не шаг вовсе, а судорога. Голос его стал неровным и чужим. Услышав его по телефону, Хината бы не узнал в нём Кагеяму, но сейчас, когда тот стоял прямо перед ним и хмурил брови, хмурил всё лицо сразу и ещё несколько сантиметров воздуха вокруг своего тела, нельзя было сказать: «Не туда попали» и бросить трубку. — Насчёт приложения… «Нет, — подумал Хината. — Точно не туда попали». Слова Кагеямы не подходили ситуации так же, как пассатижи не подходили для резки железной проволоки. — Да о каком ты приложении? — он правда, без шуток не понял. Кагеяму коротнуло. Тряхнуло жёстко и скривило от злости. — Подумай, блин, сам! О SoulMate, не об онлайн-кусачках же! — А при чём тут SoulMate? — Хината никак не мог соотнести своё разбитое строчками на экране сердце с насущной проблемой их бескусачковости. Кагеяма съёжился наполовину, будто от нервного тика. Будто его ущипнули за одну щёку. «Действительно, — читалось в его глазах, — при чём?» [Вы внутри?], — от сообщения Кенмы Хинате показалось, что кто-то стоит у них над душой и торопит: ну давайте же, давайте, давайте… А они никак не давали. — Лезем, — повторил Шоё непреклонно. Его сжатые кулаки говорили: «Я решил. Я мужик». — Вдвоём не выйдет, — сказал Кагеяма, и по его сосредоточенному взгляду Хината понял, что он просчитывает возможности. Словно они на матче, и мяч уже в воздухе, и время замедляется специально для Кагеямы, специально чтобы он успел всё продумать. — А одному обратно никак. — Обратно я выбегу через главные ворота. — Идиотский план. — Я быстро бегаю. Не будут же они в меня стрелять, в конце-то концов. Кагеяма, когда надо было, мог соображать очень быстро. В игре он так вообще был грёбаным Стивеном Хокингом. По мнению Хинаты, теория струн была детским лепетом в сравнении с его пасами. И сейчас, что бы там Тобио ни решил, Шоё готов был довериться ему. Потому что сейчас они находились по одну сторону сетки. — Ладно. Вперёд. Вставай мне на плечи. Слова отбили в голове Хинаты чёткий ритм. Как мячом о пол: бум, бум, бум. За два года совместной игры он научился выполнять приказы Кагеямы на автомате. Это даже не было подчинением, это было закономерной последовательностью. Меч, говорили самураи, — это продолжение руки воина. На матчах движения Хинаты были продолжением движений Тобио. Так работало абсолютное доверие. Так работала команда. Он поставил грязную подошву кроссовка на сцепленные руки Кагеямы, положил ладони ему на плечи, оттолкнулся от земли и… Вдруг проняло — взрывной волной от мозга по хребту. Все позвонки по очереди дёрнулись, как болельщики на стадионе. Они так близко, так близко, такблизкоблизкоблизко. У Кагеямы крупные кости, твёрдые плечи. Под пальцами они ощущались именно так, как Хината себе и представлял. Надёжно. Секунду, всего секунду их лица были на одном уровне. А потом разошлись, как два встречных поезда. Раз — и Шоё уже зацепился за сетку по-обезьяньи ловко. Вспорхнул вверх, перемахивая через шипастую спираль и лишь немного оцарапывая свою цыплячью куртку — весенние одуванчики, сочные лимоны, кирпичная дорога в страну Оз. Всё это проскользнуло мимо Кагеямы за одно мгновение. С глухим стуком ног о землю Хината приземлился. Они уставились друг на друга через ромбиковую мозаику. Витраж: вот, как было бы в разных командах. Вот как было бы друг против друга. Оба прочитали в глазах напротив вызов. Оба вспомнили жгучее желание победить, доказать, возвыситься. Оба улыбнулись. — Не тупи, — выдохнул Кагеяма. Звучало как: «Удачи». Хината кивнул и кинулся к задней двери склада. Солнечный зайчик, пересекающий серую пустошь. А на руках застыло перманентное касание. Как татуировка — навсегда.***
Хранилище Nekoma Afterlife изнутри напоминало старый системный блок, помноженный на себя же. Мигающие лампочки, тонны железа, шкафы, похожие на микросхемы, и микросхемы размером со шкаф. Кенма вёл его, как навигатор: через триста метров поверните налево. Перепроложить. Если на камерах он замечал сотрудников, то говорил: «Жди», «Сверни за угол», «Давай в обход». Под его руководством Хината чувствовал себя героем старой компьютерной игры. Словно он вообще ничего не делал, словно его тело контролировали в другой реальности кнопками WASD. Его ногами, зажав Shift, бежали по путаным коридорам. Кликали левой кнопкой мыши, чтобы взаимодействовать с предметами. «Нажмите F, чтобы извлечь имплант из хранилища». Глядя на крошечный стальной кейс в своих ладонях, Хината не мог поверить, что вот это — всё, что осталось от человека. Нет, не так. Это и есть человек. Плоская таблетка, запакованная в жестянку размером со спичечный коробок. Пару кубических сантиметров, вставшие Кенме поперёк горла. Иначе как объяснить его внезапно дрогнувший голос, когда он говорил: «А теперь скорее вези его в Токио». А потом: «Чёрт». И: «Быстро же они». И: «Беги».***
В голове было пусто. Мысли не выдерживали такой темп — оставались где-то позади. Шоё и впрямь быстро бегал. Люди оглядывались на него, как в замедленной съёмке. Они все будто бы не верили, что он действительно существует. Что кто-то грабит посмертное хранилище в жёлтой-жёлтой куртке прямо среди белого дня. Это как если бы во времена расцвета Римской империи над Колизеем пролетел бы вертолёт, и гладиаторы, задравшие головы, подумали бы: большая пчела. Жужжит же ещё как громко. Ох уж этот Юпитер. И только двое мужчин в строгих костюмах, словно они Люди, мать его, В Чёрном, не поддались искажению восприятия и увидели в Хинате того, кем он сейчас являлся — вора. Они мгновенно соотнесли несущегося по коридорам склада парнишку с имплантом, который им тоже нужно было отыскать. И уничтожить. — Сваливай-сваливай-сваливай, — звучало в наушнике. Кенма даже в экстренной ситуации не повышал голос. Казалось, он пропустил тему восклицательных предложений в школе, и к двадцати годам его интонация частично атрофировалась. Даже если бы Козуме пришлось кричать что-то вроде «Нет! Не убивайте! Прошу!», из его уст это прозвучало бы флегматично и чуть упрямо. Может, даже с налётом усталого сарказма: «Нет. Не убивайте. Прошу». Господи-блять-боже-убейте-уже-или-я-пойду. Мужчины бросились за ним. Побежали профессионально, словно спринтеры. Так бегут или за олимпийским золотом, или чтобы догнать. — Куда?! — завопил Хината, теряясь в коридорах, тыкаясь беспорядочно в тупики. Сердце колотилось по-заячьи, как у загнанной добычи. Чёрт, чёрт, чёрт… — Налево. Нет, стой. Назад. Направо. Вторая дверь. В спешке «лево» и «право» путались не только друг с другом, но и с передом-задом, верхом-низом. Пространство крутилось, как в барабане стиральной машины. С гулом комкало весь мир в красочное месиво, швыряло то об одну стенку, то об другую. Шоё сдавленно охнул, натыкаясь плечом на угол. Не вписался. Занесло. Вылетая из главного входа под удивлённо-растерянное: «Эй!» охранника, Хината вдруг почувствовал себя уязвимым. Впереди парковка — открытое пространство. А за ним по пятам уже топотали две пары ног — бах-бах-бах-бах-бах. У них были тяжёлые ботинки. А у Шоё — лёгкие-лёгкие, вообще ничего не весили. И ног не было, вместо них — педали, колёса, реактивные, блин, двигатели. Парковку Хината пересёк по зигзагу, словно побоялся, что будут стрелять. А может, и будут. Хер их знает. Под такими костюмами-тройками, если верить фильмам, всегда есть кожаные ремни с прицепленной кобурой. — Валим! — заорал он Кагеяме, перескакивая шлагбаум так, словно гнал не к свободе, а к медали по бегу с препятствиями. Вообще-то, он не видел Тобио, но верил, что тот был где-то рядом. Как же иначе? — Достал?! — Достал! Плоскогубцы мои захвати! — Это пассатижи! Страшно больше не было. До велосипедов они добежали за восемь секунд.***
Лёгкие горели. Их словно драли изнутри наждачкой, а на освежёванное кровоточащее мясо выплёскивали лаву. Толчками. Вдох-сука-выдох. Вдох-больнобольнобольно-выдох. Два велосипеда неслись к вокзалу на пределе своих велосипедных скоростей. Розовые висюльки по обе стороны руля развевались на встречном ветру. Капюшон и полы наижелтейшей в мире куртки хлопали по спине, по бокам, как крылья. Кагеяма то и дело поправлял чёлку, которую сдувало вверх и назад. Они крутили педали на надрыве, молча, потому что сказать что-то значило потратить драгоценный воздух, обжечь его раскалённостью гортань и губы. Ну нет. Наговорятся ещё в поезде. — Я оплатил вам билеты и скинул тебе скрин, — сказал Кенма. — Мгм, — промычал Хината в ответ. Никакого лишнего воздуха. Предельная экономия. — Слу…шай, — вдруг хрипло-хрипло послышалось справа — там, где вот уже час Кагеяма ощущался правильно. «Господи, — подумал Хината, и даже мысли отозвались в его голове слишком болезненно от усердия, — заткнись ты, пока не рухнул». Вот уже час на затылке призрачной рукой сжималось чувство погони, оттягивало волосы, грозило дёрнуть за шиворот или схватить за горло. Те люди в чёрном. Наверняка они гонят за ними на своём бронированном джипе. Хоть Шоё и не видел, на чём они приехали к Nekoma Afterlife, он был уверен: такие ребята не разъезжают на минивене. Может, на танке; по праздникам — на лимузине. — Что? Это звучало не как «что». Это звучало как «т» с шипящим призвуком вначале и намёком на гласную в конце. — Поговорить. Надо. «Ну да, — подумал Хината. — Время же капец какое подходящее». Кагеяма оставался придурком даже со сбитым дыханием. Даже с вывернутыми наизнанку лёгкими. Мимо проносились пешеходы, давно переставшие иметь очертания людей. Размытая толпа. Массовка. Истеричное «Би-и-и-ип!» значило, что они проехали на красный. Чудом уцелели. Чудом никого не задели. Чудом всё ещё неслись вперёд. Диво, мать его, дивное. Вдалеке виднелся вокзал, и в это даже не верилось. Словно Эльдорадо, словно Атлантида, словно сокровищница Али-Бабы, он маячил всего в нескольких кварталах. И тут, когда финиш уже был так близко, Дурояма врезался в мозг со своим: «Поговорить надо». Вот серьёзно? Прям надо? — Давай. Немного. Позже, — каждое слово Хината выталкивал из себя вместе с порциями остаточных сил, которые уже последние метров сто всё кончались, кончались да никак не могли кончиться. Как в пожёванном жизнью тюбике зубной пасты, последняя капля представляла собой неиссякаемый запас. Из-за того, как ритм погони ускорил жизнь, казалось, что на вокзале им тоже придётся спешить. Бежать за скоростным поездом, впрыгивать в закрывающиеся двери. Но когда они, взмыленные и задыхающиеся, выкатили на привокзальную площадь… Обнаружилось, что до отправления синкансэна у них было ещё полчаса. Приковав велосипеды, Хината и Кагеяма синхронно обернулись на тележку с уличной едой. Ветер, словно дразня их голодные желудки, издевательски поднёс прямо к их носам сочный запах умами и пряностей. Желудки зарычали зверьём, перебивая друг друга. Шоё сжал ткань мокрой от пота байки на животе, словно волк, засевший у него внутри, мог выгрызть себе путь наружу и ринуться навстречу предприимчивому торгашу. Но пока он лишь с досадой кусал свой же хвост, захлёбывался кислотным соком и исходил утробным рыком. — Может… — …пожрём? Их взгляды встретились, их предложения вписались друг в друга, как вагоны с автосцепкой. Хьюстон, стыковка прошла успешно. Хьюстон, у нас никаких проблем. — Икаяки, свежие, горячие, с пылу с жару… — зазывал невысокий коренастый мужчина, жуя между словами: сам себе повар, сам себе водитель, сам себе маркетолог. Сам себе хозяин и сам себе клиент. Крайне самостоятельный тип. Хината с Кагеямой ринулись к нему наперегонки, словно вот-вот кто-то должен был заорать: «Кто последний, тот чмо», но у обоих языки присохли к нёбу от голода. Только запихав в рот по три кальмара, они подали признаки жизни: покивали друг другу с набитыми щеками, помычали одобрительно. Вкусно, мол. Зашибись. После всей этой адреналиновой беготни сидеть вот так на привокзальной лавке и хомячить икаяки казалось сюром, не хватало только расплавленных часов, стекающих с веток деревьев. Но ещё страннее было сидеть рядом в скоростном поезде до Токио. Из материального багажа: имплант мёртвого незнакомца, лыжные маски и пассатижи. Из эмоционального: невысказанное признание. Перевес. Пожалуйста, доплатите. — Так вот, — начал Тобио так, словно все их приключения были лишь небольшой заминкой, прервавшей их разговор, — насчёт SoulMate… Его голос был отшлифован неестественной уверенностью, как если бы он разглаживал в голове эту беседу снова и снова, снова и снова, пока на ней не осталось ни сучка, ни задоринки, ни следа волнения. Хината, едва ли не дракой отбивший себе место у окна, пихнул его в бок, призывая заткнуться. — А это не?.. — указал он на двух мужчин, подходящих к дверям их вагона. Строгие костюмы, широкие плечи, хмурые рожи. Им не хватало только чёрных очков и коммуникаторов в ушах, чтобы сойти за телохранителей. Но что-то подсказывало, что тела они отнюдь не хранят. Может, хоронят. Это да. — Они, — выдохнул Кагеяма так, будто его ударили в солнышко. Вскочили одновременно, как на тренировке. Бросились к дверям в конце узкого коридора. — В конец поезда! — скомандовал Тобио. И они побежали. «Заметили? Нас заметили? — гадал Хината, перепрыгивая через чьи-то неосторожно оставленные в проходе сумки, протискиваясь мимо не усевшихся ещё людей. — Они пришли за нами или они просто возвращаются домой?» Когда двери третьего вагона из тех, в который они вторгались, остались позади, поезд тронулся. Они бежали назад, а он набирал ход, устремляясь вперёд. Казалось, он двигался за счёт их бега, как колесо белки, как цирковой шар. Хуже всего было то, что никакого выхода у них не было. Поезд двигался без остановок — Кенма об этом позаботился. Всего девяносто минут. Кенма хотел, чтобы они скорее достигли Токио, чтобы они оказались в безопасности, чтобы имплант его друга оказался в безопасности. Откуда ему было знать, что в этой длинной, движущейся со скоростью более трёхсот километров в час клетке они окажутся запертыми со зверем? Сиденья, сиденья, сиденья, тамбуры с курильщиками, очереди в туалет, сиденья, сиденья, сиденья, автоматически открывающиеся двери, сиденья, сиденья, сиденья, полки с чемоданами, плачущие дети, сиденья, сиденья, сиденья, тележка с напитками и закусками, сиденья, сиденья, сиденья… Всё смешалось с проплывающими за окном пейзажами, всё стало древней кинолентой, проносящейся мимо. Казалось, у поезда не было конца. Но он был, и они упёрлись в него слишком внезапно. Врезались в закрытые двери, как в лобовое стекло при аварии. Сзади в Хинату едва ли не впечатался Кагеяма, но в последнюю секунду выставил руки и тут же отпихнул своё тело в сторону, будто защищая Шоё от самого себя. Дальше бежать было некуда. — По-моему, — начал Кагеяма, как только справился с одышкой. На секунду Хинате показалось, что он сейчас ляпнет что-то вроде: «Нам надо поговорить о SoulMate», но он продолжил совсем иначе и, боже, лучше бы он снова завёл свою шарманку, — они нас видели. Заметили в окне, когда мы побежали. Я оглянулся и… Лысый точно пялился. Не сговариваясь, они побежали обратно — туда, где в тамбуре можно было подсмотреть через прозрачные двери за происходящим в соседнем вагоне. Они влетели туда, путаясь друг в друге, и тут же рухнули на колени, прячась. Кагеяма, бросив на Шоё быстрый взгляд, аккуратно приподнялся, выглядывая в стеклянное окошко в двери. Шпион недоделанный. — Ну? — нетерпеливо дёрнул его за рукав Хината. — Идут? — Да отцепись ты, я нифига не вижу… О! — Что? — Нет, показалось. Хината локтем двинул Тобио по голени, откидываясь спиной на дверь. Поднял взгляд и наткнулся на… Абсолютный образец абсолютного смирения. Парень, стоящий возле кабинки туалета, смотрел на них так, будто два дебила, разыгрывающие по ролям «Агента 007» в коридоре поезда, — это даже не топ-5 странного дерьма за сегодня, которое ему пришлось наблюдать. Он устало вздохнул и безразлично отвернулся, продолжая ждать своей очереди, наверное, чтобы промыть глаза. Или сразу всю жизнь. Сполоснуть под прохладной водичкой и вывесить сушиться. — Блять! — выругался Кагеяма. Незнакомец скосил на него взгляд, и Хинате вдруг захотелось виновато потупиться и извиниться. Может, добавить «семпай» или даже «сенсей» после его имени. «Простите, Заебавшийся Парень-сенсей, Дурояма больше так не будет. Он обязательно вымоет рот с мылом после таких слов». А ведь никакого осуждения во взгляде незнакомца даже не было, в нём вообще было как-то мало эмоций, словно за информацию о том, что именно он сейчас испытывает и что чувствует, надо было платить. И хуже всего то, что платить хотелось. Деньгами, натурой, годами жизни. Что-то в нём было. Что-то за бежевым плащом, за чёрной водолазкой, за этим образом из дорогого каталога. За семью печатями его спокойствия. — Это они! Точно они! — напомнил о себе Кагеяма, вздёргивая Хинату за шиворот. Что делать? Куда бежать? — Заметили? — Вроде нет, но… Очевидное повисло в воздухе, тяжёлом от их взглядов: бежать им некуда. И тут Хинату больно приложило дверью открывшейся туалетной кабинки. — Ауч! — шикнул он, потирая плечо. — Извините, — буркнула девчонка не глядя и юркнула в открывшуюся дверь вагона. Времени оставалось всё меньше. Телохоронители приближались. И вот-вот они должны были их увидеть, и тогда — всё. Хоть ты разбивай окно и прыгай. Так смерть хотя бы не будет такой неловкой. Не в тамбуре у туалета. Стоп. Точно! — В туалет! — радостно объявил Хината. — Не время, придурок, нам надо бежать. — Да нет же! Прячемся! — Шоё раздражённо схватил Кагеяму за руку («За руку! За руку! За руку!») и потащил в кабинку, оттесняя Заебавшегося Парня-семпая. — Простите! Незнакомец, казалось, вовсе не был удивлён. Выглядело так, что именно такого он от жизни и ждал. Он даже не вздохнул, просто убрал тонкую бледную ладонь с ручки двери и вытер её платком. Платком, настоящим платком, словно он был чёртовым аристократом. Хината и Кагеяма пролезли в крохотное пространство, слишком тесное для них двоих, и заполнили его собою. Щёлкнула задвижка. Даже дыхание казалось слишком рискованной неосторожностью, и они застыли, прислушиваясь к происходящему снаружи. Открылись двери. Отмерили секунды шаги. Снова двери, снова шаги. Тишина. Ушли? Нет. — Эй, хлыщ. Да, ты. Видел тут двух парней? Молчание. «Сейчас он нас сдаст, — понял Хината. — Невоспитанных дебилов, влезших вперёд него в туалет». — Если под «тут» вы имеете в виду вагонный стык, через который непрестанно курсируют люди, то да. Тут я видел много парней и много девушек, — послышалось в ответ. Голос у него был красивым — таким, что это сразу выделялось, вычленялось из общей повседневности. Он мог бы озвучивать аудиокниги или вести подкасты. Без сюжета даже. Так, во имя эстетики. — Не выёбывайся, мажорчик, — голос мужика стал раздражённым. — Два парня. Рыжий в жёлтой куртке и кретин, постоянно приглаживающий чёлку. На этих словах Тобио покрылся неравномерными красным пятнами, и Хината прикусил губу, чтобы не заржать. — Очень красочное описание, — похвалил парень, и Шоё показалось, что не одному ему захотелось сказать на автомате: «Спасибо», будто это преподаватель рецензировал его работу. — Я определённо запомнил бы таких ярких личностей, пройди они здесь. Подозрительное, оценивающее молчание заполнило тамбур. «Он нас покрывает», — шокировано понял Хината. Но это было настолько нелогичным, настолько непонятным, что он невольно предположил и другое: например, у парня могла быть катаракта или, там, дальтонизм. Может, он просто был слишком хорош, чтобы обращать на них внимание. — А в толчке кто? — Пожилая дама. Хотите побеспокоить бедную старушку? — и голос парня был настолько полон разочарования в людях, что Хината понял: не-а. Никого беспокоить они не хотели. — Ладно, валим. Видимо, они успели сойти с поезда. И они ушли. Через пару минут открылись двери, послышались шаги — это ушёл вслед за ними Спаситель-сенсей. Широкой души человек. Герой нашего времени. И только тогда Хината и Кагеяма выдохнули, размякли, растаяли и расплылись по стенкам кабинки. Переглянулись. — Давай-ка посидим здесь до Токио, — всё ещё осторожничая, шёпотом предложил Шоё. Кагеяма без раздумий кивнул. Хината смотрел на то, как облегчение разглаживает его лицо, и с ужасом понимал, что проникновение, кража, побег — всё это детские игры, догонялки и кошки-мышки, всё это ерунда по сравнению с тем, что готовило ему будущее. Девяносто минут. С Кагеямой. В тесной кабинке, где даже слишком глубокий вдох — преступление. Где открой рот — и захлебнись интимной тишиной. Где протяни руку — и увязни по уши. Где закрой глаза — и жди поцелуя. Хината нервно облизал губы, отводя взгляд. Не смотри на Тобио, не смотри на Тобио, не смотри, просто не смотри. Целее будешь. Целостнее. А то сейчас — половина. Даже половинка. Казалось, Кагеяма тоже что-то почувствовал, потому что расслабленное облегчение затвердело вдоль его позвоночника, выпрямляя штыком. Он сжал кулаки, словно собирался отбиваться. Воздух загустел, стал душным и тяжёлым, как перед грозой. Хината готов был поклясться, что если поднимет голову, то увидит под потолком налившуюся мраком тучу, потрескивающую от еле сдерживаемых молний. Но поднять голову означало посмотреть на Кагеяму. Пусть даже ненароком, пусть даже мимоходом. Нет, это было слишком опасно. Тут счёт шёл на секунды. Боже, блять, ну за что? За что ему это? Весь день его не штырило, не плавило, не швыряло размахом о стену, в которую упиралась его влюблённость. Весь день Кагеяма был всего лишь идиотом рядом, всего лишь надёжным соучастником, всего лишь вместе-и-в-огонь-и-в-воду другом. Весь день сердце ёкало всего лишь от парализующего страха. Весь день Хинате грозила всего лишь смерть. А теперь… — Я хотел… поговорить, — Кагеяма всё ещё шептал, словно бугаи стояли за стенкой и ждали, пока они облажаются. Шоё словил себя на мысли, что тоже ждал, что кто-то из них двоих облажается: или он сам не выдержит, или Тобио неуклюже упадёт губами на его губы. Упс. Какой я неловкий. Надо же такому случиться… Надо. Хината неохотно, медленно, оттягивая неизбежное поднял на него глаза. Ох. Зря. Растрёпанный, взволнованный Тобио не был той картиной, которую можно было пускать в кинотеатрах. Даже с пометкой «18+», даже убрав всех впечатлительных от экрана. Таким вот Тобио можно было тренировать космонавтов. После подобного зрелища ни одна перегрузка не должна была их сломать. — Насчёт SoulMate. Я узнал, что… Ну. Наверное, Хинате стоило понять это и раньше. Наверное, стоило заподозрить что-то в один из десятитысячных разов, когда Кагеяма пытался начать этот разговор. Но Шоё всё понял только теперь. Его раскрыли. Каким-то образом Кагеяма всё прознал. Про взлом, про вмешательство в его личную жизнь. Ну конечно. Ячи наверняка упомянула, что ничего не говорила Хинате, и Кагеяма сложил два и два. Получил, правда, не четыре, а полное разочарование в друге. — Прости, — выдавил Шоё. От слова во рту стало кисло и мерзко, как всегда от вранья. Нихера ему не было жаль. Надо было бы — взломал бы снова, если бы результат от этого был бы иной. Так нет ведь. Безнадёжно. Кагеяма вздрогнул и отшатнулся, как если бы Хината оттолкнул его. Неужели звучало настолько неискренне?.. — Прости?.. — повторил он. Голос у него слабо надломился, как от долгого-долгого разговора или долгого-долгого молчания. — Что это вообще должно значить? — Я… — Хината переступил с ноги на ногу, поёрзал, вдохнул, выдохнул. Тело окатывало то жаром, то холодом. Чёрт, чёрт, чёрт. Так всё и закончится, что ли? Мир то есть. Мир так и закончится? Замкнётся на Тобио, глядящим на него так. — Я не… Не хотел, чтобы так вышло. — Н-не… хотел? — снова эхом отозвался Кагеяма, словно не слышал, нет, не собирался это слышать. Собирался что-то другое. Надеялся. — Нет, правда, я просто… Давай забудем, ладно? — суматошно, виновато попросил Хината, и ему даже показалось, что Тобио сейчас снова переспросит: «Забудем?», но он лишь вжался спиной в стену, словно хотел оказаться от Хинаты как можно дальше и сказал: — Не уверен, что смогу. Забыть. Больше он на него не смотрел. Уставился в дверь, словно она была самым интересным, что он видел в жизни. Сверлил её взглядом, вбивал в неё острые железные мысли. Молчал.***
В Токио они прибыли вечером, в рекордные сроки сбежали с вокзала, нырнули в метро и затерялись в пёстрой толпе. Добираться до адреса, который сообщил Кенма, было едва ли не дольше, чем до самой столицы из Сендая. Но нет, даже если бы на дорогу ушёл месяц, она показалась бы Хинате короче, чем тихая удушливая бесконечность в кабинке. Застывший Кагеяма, от которого веяло льдом, но руки которого источали слабое, пробегающее иголочками по коже тепло. Шоё почти касался их своими. Почти. — Какой странный дом, да? — с комичным удивлением спросил он, когда навигатор наконец привёл их к одному из таких домов, которые кажутся настоящими только в рекламах, а в жизни отдают нереалистичностью. Энергия, всегда бьющая в Шоё через край, не покидала его даже в состоянии полной раздавленности. Просто становилась иной: нервозной, маскирующей, отчаянной. — Угу, — неохотно буркнул Тобио, даже не удостоив Хинату взглядом. Они подошли к двери — всё ещё вместе, но уже однозначно врозь. Дверь открылась сама собой. — Пожалуйста, вытирайте ноги, — попросил голос, который оба тут же узнали и, забыв на мгновение о нескольких часах выедающего изнутри молчания, переглянулись. — Это?.. — Да. — Шоё, — шелестом прервал минуту просветления Кенма, и Хината не сдержал идиотской улыбки, подпрыгивая на месте и сгребая друга в объятиях. — Кенма! Они виделись вживую в первый раз, и Козуме во плоти был именно таким, каким Хината всегда представлял, разве что чуть более уставшим. Под его пронзительными глазами залегли круги, тощее тело с концами утонуло в оверсайзе, а кожа пропиталась запахом кофе. Движения его были немного замедленны, словно он не до конца проснулся или в принципе двигаться не хотел. Но всё же Хинату он обнял. Пусть не сразу и некрепко, но что-то подсказывало Шоё, что это больше, чем удостаивались все остальные. — За вами никто не шёл? — спросил он, неловко отстраняясь и пряча кисти рук в длинных рукавах. — Нет, мы ещё в поезде от них избавились, не парься! — браво заявил Хината и, спохватившись, стал энергично рыться в карманах. — Вот. Твой друг. Кенма принял из его рук стальную коробочку так, как не принимают даже обручальные кольца. Даже деактивированные мины сапёры не передают друг другу так осторожно. Даже новорожденных не берут так бережно. — Спасибо, — прошептал он настолько тихо, что Шоё едва услышал. И повторил: — Спасибо. От зашкаливающей в коротком слове искренности Хинате даже стало неловко. Но всю сентиментальную нежность момента спугнул высокий плечистый парень, бесцеремонно впихнувший себя в и так слишком тесный для троих коридор. — Хэй-хэй-хэй! Вы добрались! И вы притащили Тецу! Так держать! — он отбил «пять» Хинате и с силой хлопнул по плечу Кагеяму, утягивая их на кухню одной силой своего темперамента. Просто так это работало. Он пошёл — и они, загипнотизированные, клюнувшие, заглотившие приманку вместе с удочкой, потянулись, как привязанные, за ним. — Я, кстати, Бокуто. Да вы проходите, проходите… Акаа-а-а-аши! Поставь чайник! Вы хотите есть? Акаа-а-аши! Закажи пиццу на всех! — Вам как обычно, Бокуто-сан? — Нет, я хочу ту суперострую из нового меню. — После острого вам обычно плохо. — Но она выглядит так круто! — Я закажу как обычно. — Но… — Хотите, чтобы у вас весь вечер болел живот? «Хотите побеспокоить бедную старушку?». Тот же тон. Тот же голос. Тот же эффект. — Ладно, давай обычную… — Как он добрался сюда раньше нас? — озвучивая мысли Хинаты, спросил Кагеяма, оглядываясь по сторонам. Шоё тоже вертел головой, пытаясь отыскать в небольшом просматриваемом доме пятого человека. И не находя. — Кто? — спросил Бокуто, тоже на всякий случай начиная осматриваться. — Тот, с кем вы только что говорили. — О, это Акааши, ИИ этого дома. Вот он, познакомьтесь, — и Бокуто указал куда-то за их спины. Хината с Кагеямой обернулись с такой синхронностью, словно репетировали это всю жизнь. Со стены из плоского экрана на них вежливо смотрел парень. Его строгую, усталую красоту сложно было спутать с чем-то ещё. И всё же сейчас в его лице читалось что-то, чему Шоё затруднялся дать название. Это было похоже на страх и на смирение одновременно. На стыд и торжество. На какое-то мрачное, саморазрушительное ликование. — Это ведь?.. — Хината перевёл взгляд с Акааши на Кагеяму. — Он, — подтвердил тот. Да, определённо. Ошибки быть не могло. Бокуто, намертво прикованный взглядом к экрану, как-то странно, медленно-медленно отцепил себя от него. От Акааши. — Вы его… знаете? — Да, он… Он здорово помог нам в поезде. Думаю, он очень хороший человек, — закивал Хината, и голос его звучал звонко-звонко, словно кто-то рванул на шее бусы, и они рассыпались, разбиваясь от столкновения с каменной плиткой. — Хороший человек? — сипло выговорил Бокуто. Язык ворочался так неумело, словно это были его первые слова. Или последние. — Но он… Он не человек. — Нет, Бокуто-сан, — мягко прервал его мелодичный голос, такой чистый и благозвучный, что мог заменить соло любого инструмента в симфоническом оркестре, и никто бы не возразил. Концерт бы продолжился, зал бы заплакал. — Человек. Но отнюдь не хороший.