В Облачных Глубинах царила умиротворяющая тишина, прерываемая жалобным поскуливанием Не Хуайсана, бранью Цзян Чэна, смешками Цзинъи и шутками Вэй Усяня, который рисковал заработать перелом руки (или рук).
Почти три часа назад они были вытащены из кустов и поставлены на колени перед Лань Цижэнем и Ханьгуан-цзюнем. Все сидели, склонив головы и чуть ли не подрагивая, исключая Вэй Усяня. Он нервно улыбался и посматривал больше в сторону Ханьгуан-цзюня, нежели на похорошевшего, но всё равно жуткого Учителя. В землю он не смотрел по неизвестным причинам, будто не чувствовал раскаяния (Цзян Чэн был готов поклясться, что это было так).
Лань Цижэнь, увидев среди нарушителей адепта своего клана, укоризненно посмотрел на Цзинъи и презрительно фыркнул, отворачиваясь. Пристыженный адепт опустил голову и сжал ткань штанов на коленях, явно почувствовав себя паршиво. Заметив состояние нового друга, Не Хуайсан только сочувствующе вздохнул и вспомнил, что о его ненадлежащем поведении могут сообщить брату… Теперь он сочувствовал исключительно себе.
Цзян Чэн приготовился к чему угодно. И к крикам, и к монотонным лекциям, и к защите придурковатого брата, который пусть и очень сильно накосячил, но оставлять его на растерзание старику Ланю и Ханьгуан-цзюню, который наверняка решит отыграться за недавние издевательства и весёлую ночь, не хотел. Поэтому в голове уже обдумывал возможные планы отступления.
Которых, к сожалению, не было.
Ругань старика не заставила себя ждать. Он начал с того, что такую вопиющую невоспитанность за все годы своей жизни видит впервые, а закончил тем, что стал кричать исключительно на Вэй Усяня, молва о котором наверняка его уже достигла. Хотя Цзинъи он тоже посвятил несколько минут своего внимания, чем смутил и пристыдил адепта настолько сильно, что тот едва не ссутулился, но нарушать правила своего клана вновь не решился, хотя был близок к этому.
Почему-то только Вэй Ина ситуация забавляла. Он старательно делал вид, что раскаивается в своих действиях, даже опустил низко-низко голову, скрывая лицо за чёлкой. Однако сделал он это исключительно из корыстных побуждений: скрывал улыбку и в особенно весёлые моменты ругани издавал очень похожие на всхлипы звуки. Виноватым он себя не считал, ведь эксперимент удался, правоту он доказал, а Учителю помог омолодиться без косметики. Единственное, что немного омрачало его настроение, так это то, что наказание его достигнет, а потом ещё и выволочка от Цзян Чэна.
— …Никогда ещё не видел, столь же невежественного и бесстыдного человека, — заключил под конец Цижэнь уже раздражённым, но не громким тоном, потянувшись пальцами к бородке, но в итоге убрал руку за спину.
— Ну отчего же невежественного, — заговорил Вэй Усянь, поднимая голову и сверкая весёлой улыбкой, — ведь я помог Учителю. Выглядя не на свой возраст, он наверняка испытывал неудобства и чувствовал себя не так хорошо, как сейчас, когда…
По губам прошёлся лёгкий холодок и несколько покалываний. С недовольством он отметил, что снова не может открыть рта, и лишь понуро выдохнул через нос. «Так совсем не интересно», — подумал он, игнорируя уничижительный взгляд Лань Цижэня, откровенно недовольный Цзян Чэна и испуганный Не Хуайсана. Зато не проигнорировал холодный, но достаточно выразительный взгляд Ханьгуан-цзюня, скованно улыбнувшись ему.
Тот только отвернулся к дяде и учтиво кивнул.
— Я назначу им подобающее наказание, дядя, — пообещал он и проводил взглядом изрядно раздражённую мужскую фигуру.
Когда он снова повернулся к адептам, те уже успели облегчённо выдохнуть. По крайней мере, Не Хуайсан уж точно, потому что не услышал за всё время длинной речи ни одного слова про письмо дагэ, а потому был спокоен. Он готов принять любое наказание, лишь бы оно было не назначено братом.
Лань Цзинъи чуть расправил плечи и заметно расслабился, но голову так и не поднял.
Ханьгуан-цзюнь, не смотря в сторону главного зачинщика беспорядка и головной боли дяди, развернулся, взметнув полами белых одеяний, и неспешно пошёл прочь. Троица приглашённых адептов непонимающе посмотрела ему вслед, а Вэй Усянь уже даже предпринял три попытки разорвать заклятие, как на ноги поднялся Лань Цзинъи и окинул всех сосредоточенным взглядом. Недовольство напополам с обречённостью плескались во взгляде тёмных глаз.
— Ханьгуан-цзюнь хочет, чтобы мы пошли за ним и приняли своё наказание, — пояснил он и дождался, когда все встанут.
Вэй Усяня пришлось поднимать Цзян Чэну за руки, потому что тот подчиняться не желал и устраивал драму из ничего. Даже с закрытым ртом адепты слышали его наигранные вздохи, шутливые речи и слова о человеческой несправедливости: он, понимаете ли, спас Учителя от заклятия старика (к сожалению, только внешнего, характер так быстро не исправить), а он отчитал его!
Вэй Ин ничего из этого не сказал, но Ваньинь, привыкший к брату и готовый предсказать любую дурь, закравшуюся ему в голову, и так всё понял, а потому ударил кулаком в живот и за воротник ханьфу потащил его за Цзинъи и Не Хуайсаном.
— Что за наказание нас теперь ждёт? — тихо спросил младший Не, опасливо поглядывая на ровную спину Ханьгуан-цзюня.
— Не знаю, — честно ответил Цзинъи и косо глянул на Вэй Ина. — Прекрати вырываться, как уж. Ты что вообще устроил? Думаешь, что всё сойдёт тебе с рук?
— Он вообще не думает, — язвительно буркнул Цзян Чэн и сжал пальцы на загривке. — Только попробуй ещё что-то такое выкинуть!
Усянь, преданный всеми, рефлекторно откинул голову назад и поморщился, всё-таки вырываясь из захвата цепких пальцев. Как бы ему сейчас хотелось сказать всё, что он думает, но губы уже неприятно жгло, а потому приходилось смиренно подчиняться и ждать, когда заклятие спадёт само.
Он закинул руки за голову и устремил взгляд в небо, кажущееся слишком близким в горах: протяни руку — и коснёшься небесной голубизны, потрогаешь редкие белые облака. Однако обманываться Вэй Ин не стал. Однажды, довольно много выпив по поводу праздника начала осени, он поспорил с явно перебравшим с алкоголем Цзян Чэном, что сможет долететь до облаков, оторвать от них кусочек и принести ему, чтобы ему было мягче спать. До облаков он не долетел. Он вообще никуда не долетел, потому что меч оставил в комнате, а вместо него взял у какой-то доброй и откровенно весёлой женщины метлу и сел на неё, как на коня. Сесть-то сел, да так и остался, развалившись с метлой в обнимку под ногами брата.
Был случай, когда он и в трезвом виде попытался сделать то же самое, но только сильно замёрз и вернулся обратно, сразу став клянчить у шицзе любимый суп.
Пока он витал в своих мыслях, изредка посматривая на хмурых друзей, которые шли с видом заключённых, обречённых на казнь, они как раз успели дойти до храма предков. Ханьгуан-цзюнь остановился у стен здания и посмотрел на наказанных. Цзинъи, видимо, сразу поняв, что нужно делать, снял верхний халат, взял концы лобной ленты в губы и подошёл к стене, ловко вставая на руки.
Вэй Усянь, смотря на это, действительно убедился в присутствии обязательной практики стояния на руках. Он приставил пальцы к подбородку и задумчиво потёр его, осматривая друга и переводя взгляд на скрытые под широкими рукавами руки Ханьгуан-цзюня. Его внезапно озарила шальная мысль, которая основательно засела в его сознании: «А у Ханьгуан-цзюня ведь должны быть очень натренированные руки. Интересно, а насколько? Мышцы такие же, как у Чифэн-цзюня или лучше? Может, он позволит посмотреть хотя бы одним глазком?».
Цзян Чэн, проследив за взглядом друга и насторожившись от его очень,
очень подозрительной улыбки, нахмурился и несильно толкнул его в бок, смотря, как с мученическим стоном на руки становится Хуайсан и дрожит, как лист на осеннем ветру.
— Ваше наказание будет длиться два часа, — сказал Лань Ванцзи, когда все четверо встали на руки у стены. — Вэй Ин.
Названный тут же поднял голову, с долей лукавости смотря на мужчину. По его губам снова прошлись фантомные иголочки и он смог деланно невинно улыбнуться.
— Я!
— Завтра придёшь в библиотеку.
— Зачем? — Усянь немного насторожился, но виду не подал.
Ханьгуан-цзюнь, почти развернувшийся, чтобы уйти, обернулся и бесцветно произнёс:
— Будешь переписывать правила.
Не Хуайсан символично свалился на землю и ударился головой. Цзян Чэн, которого он чуть не задел ногами, тихо выругался.
— Э-э?! — возмутился Вэй Усянь. — Почему? Ханьгуан-цзюнь, я же умру от скуки и тишины! Ханьгуан-цзюнь, сжальтесь!
Тот чинной походкой отправился по делам, игнорируя все вопли недовольного и впавшего в отчаяние (нет) Вэй Усяня. Его откровенно не заботило, нужно ли столь благовоспитанному и пристойному (дважды нет) юнцу переписывать правила. Что, впрочем-то, брату Цзян Чэн и сообщил, покусывая губу от напряжения и настороженно наблюдая за едва не плачущим Хуайсаном, снова принимающим стойку.
Вэй Ин страдальчески застонал и прикрыл глаза, готовясь излить на друзей целую тираду о несправедливости и жестокости столь красивого мужа, как Ханьгуан-цзюнь. Он даже уже набрал в лёгкие воздуха, чтобы начать, но снова по губам прошли иголочки. Он негодующе посмотрел на Цзинъи, который возмущённо свёл брови на переносице и пальцами сжал землю, чтобы не оторвать хотя бы одну руку и не врезать этому недоразумению, которого почему-то уже считал другом.
— Замолчи! Ты что здесь за комедию устроил? Думаешь, Ханьгуан-цзюнь стал бы терпеть твои выходки?! — шипел он, весьма умело балансируя. — Если не будешь упираться, заклятие само спадёт через полчаса. Подумай за это время о том, какой ты идиот и как легко отделался.
— Он не идиот, он хуже, — едко пробурчал Цзян Чэн, всё не сводя взгляда с Не Хуайсана. — Ты понимаешь, какую беду чуть на нас не навёл?
Вэй Усянь неопределённо промычал и отвернулся от всех, как только мог. Лучше бы в Гусу Лань было заклятие глухоты. Он бы тогда попросил Ханьгуан-цзюня закрыть ему уши, чтобы не слышать упрёки и нравоучения от друзей. Всё, конечно, вышло немного из-под контроля, но разве было не весело? И они вполне убедились в том, что управлять огненным талисманом возможно!
Однако перспектива сидеть и переписывать эти правила клана Гусу Лань абсолютно не радовала. И потому он пытался сейчас придумать, как бы избежать наказания, а вместо этого заняться чем-то более приятным. К примеру, сбежать в Цайи и купить парочку сосудов «Улыбки императора». Правда, теперь её в комнаты протащить было бы очень непросто и рискованно.
Вэй Ин быстро помотал головой. С каких пор его это стало волновать? Он в любом случае возьмёт и протащит в комнату, чтобы потом поделиться с Цзян Чэном и Не Хуайсаном. Пить одному не так весело, как с кем-то, а с этими двумя так точно нельзя будет заскучать. Главное — не дать узнать Цзинъи о коварном замысле. Иначе вся идея пойдёт гулю в зубы.
Когда полчаса истекло, Вэй Усянь, счастливый и забывший, на что совсем недавно обижался, начал молоть языком ещё активнее, чем до этого. Цзян Чэн лишь закатывал глаза, цокал языком и время от времени делал едкие замечания, которые либо игнорировались, либо парировались, причём так, что начиналась словесная перепалка.
Цзинъи за всё время наказания столько раз выходил из себя, что Вэй Ина не отпускала мысль о том, что он окажется не в крепких объятиях Ханьгуан-цзюня, а в кольце рук Цзинъи на его шее. Никто даже не сомневался, что тот, услышав хоть одну относительно безобидную шутку об уважаемом учителе, выйдет из равновесия и начнёт плеваться ядом, каким не плюются гадюки и кобры. Усянь злорадно думал, что не ему одному за такие речи пришлось бы переписывать правила.
Хуайсан молчал. Точнее, не молчал, а плакал и несколько раз падал. Его физические силы были определённо далеки даже от средних показателей, продержаться даже несколько минут на руках ему было очень трудно. А тут два часа. Если бы глава Не — Не Минцзюэ — видел это, то наверняка разразился бы бранью и снова пригрозил сломать ноги (делал он это так убедительно, что Цзян Чэн, однажды просто мимо проходящий, сам вздрогнул).
Когда время наказания подошло к концу, все устало повалились на землю, пытаясь и отдышаться, и просто расслабить мышцы рук. Практика стояния на руках была хороша, как считал Усянь, в какой-то степени даже практична, но стоять по два часа — это самое настоящее издевательство! Мышцы рук, плеч, пресса, ног — всё было под диким напряжением, всё тянуло и ныло. Кажется, такие сильные ощущения Вэй Ин не испытывал даже тогда, когда только-только оказался в Пристани Лотоса и принялся за улучшение физических навыков.
— Я не смогу встать, — протянул Хуайсан, так и не отдышавшись.
— Прекрати ныть, — резко оборвал его Ваньинь, чувствуя гулкие удары сердца о рёбра. — Тут никто не сможет встать. И руки поднять тем более.
— Слабаки! — усмехнулся Цзинъи, который явно был подготовлен лучше, но тоже устал.
— Кто бы говорил.
— Да ты!..
Вэй Усянь, смеясь, перевернулся на живот и уткнулся носом в свежую траву, вдыхая чуть пряный аромат. Он с довольством слушал очередную перепалку двух друзей и изредка вставлял своё мнение, за что удостаивался либо недоброго взгляда, либо не менее недоброго слова. От этого внутри только разрасталось озорство и желание что-то натворить, но троица была явно не в состоянии.
Только всё же он задумался о том, что хочет снова встретиться с Ханьгуан-цзюнем и попробовать выбить из него эмоции. К примеру, можно предложить вина. Или сделать парочку комплиментов. Или начать за ним ухаживать так же, как за девушками в Юньмэне. Интересно, а как бы он воспринял букет цветов перед уроком?..
Довести мысль до логического заключения он не успел, потому что по тропинке к ним приближались две высокие статные фигуры в белых одеяниях. Чуть приподняв голову, Вэй Ин узнал в одном из мужчин мысленно упомянутого Ханьгуан-цзюня, а другой был очень на него похож. Та же прекрасная фигура, те же широкие плечи. Только одежды чуть более богатые, на голове пучок закреплён высокой заколкой, а глаза не золотистые и холодные, а глубокого карего цвета, лучащиеся доброжелательностью.
«Неужели это…» — поражённо подумал Вэй Усянь и с трудом приподнялся на локтях.
— Цзэу-цзюнь! — Цзинъи подскочил на ноги и сложил в приветствии руки, кланяясь.
Его примеру последовали и остальные. Не Хуайсана пришлось поднимать Цзян Чэну и Вэй Ину, но тот, пусть и скованно, но прилежно поклонился вместе с остальными, не смея поднимать головы, пока не разрешили.
Вэй Ин впервые видел Цзэу-цзюня. Он действительно был так же прекрасен, как и младший брат, но его красота была не недосягаемая, а тёплая, ласковая. Сдержанная вежливая улыбка и лёгкий прищур добрых глаз не отталкивали и не пугали, а располагали к себе. Потому, собственно, его и считали в списке благовоспитанных мужей первым красавцем, а Ханьгуан-цзюня — вторым.
— Время наказания подошло к концу, — всё так же доброжелательно констатировал Лань Сичэнь. — Представьтесь.
Цзян Чэн представился, Не Хуайсан, видимо, и так был знаком с Цзэу-цзюнем благодаря своему брату, с которым Цзэу-цзюнь был побратимом, а Вэй Усянь… А он немного задумался, а потому даже не сразу услышал, о чём его попросили. Цзян Чэн, окинув брата пылающим взглядом, пихнул его в бок, заставив отвлечься от созерцания Ханьгуан-цзюня и мыслей, что глаза цвета расплавленного золота - это особый вид зависимости.
Он чуть встрепенулся и неловко улыбнулся, складывая руки в уважительном жесте.
— Вэй Ин из Юньмэна, имя в быту — Усянь, — представившись, он уже менее скованно улыбнулся.
Но почти сразу же напрягся под долгим нечитаемым взглядом. Пусть угрозы или злого умысла он не чувствовал, но явно почувствовал себя неловко под открытым взглядом главы клана. Наверняка Цзэу-цзюнь уже узнал о том, что совершил Вэй Ин, а потому был мало доволен. Ответная улыбка получилась несколько нервной, но всё-таки широкой, чтобы попытаться сгладить впечатление о себе. Вдруг получится?
Лицо Лань Сичэня почти засияло. Он окинул взглядом фигуру брата и улыбнулся чуть хитрее, поставив в ступор ребят, которые определённо не знали, как себя вести. Наблюдать немое общение Двух Нефритов было, конечно, познавательно, но желание ретироваться куда-нибудь усиливалось.
Ханьгуан-цзюнь в ответ смолчал, лицо осталось всё таким же отречённым, но отчего-то Вэй Ину показалось, что во взгляде проскользнуло предупреждение.
— Брат, пойдём.
— Ванцзи, — в обращении была едва уловима тихая усмешка, — ты так и не посвятил в подробности наказания своего подопечного.
Вэй Усянь сразу понял, что под подопечным подразумевался он сам. Трава под ногами и сапоги на парочку мгновений стали интересными объектами созерцания, но очень быстро наскучили шальному взору, обратившемуся к учителю. Цзян Чэн судорожно выдохнул, стараясь не зарычать, а Не Хуайсан испуганно отошёл на шаг.
Озорная, широкая улыбка украсила юношеское лицо, а у глаз появились мелкие-мелкие лучики-морщинки от прищура и слишком широкой улыбки. Люди, которые видели эту улыбку и другие не менее широкие, поражались: как щёки ещё только не треснули.
— Ханьгуан-цзюнь, неужели вы решили бросить этого ученика без подробностей моего наказания? Своей жестокостью вы разбиваете мне сердце!
Цзинъи, на виске которого вздулась венка, уже раскрыл рот, чтобы забраниться на этого невыносимого человека, как на него снова наложили заклятие молчания. Он лишь беспомощно выдохнул через нос и умоляюще посмотрел на главу клана, но в уголках глаз Цзэу-цзюня уже плясали смешинки. Цзян Чэн, тоже это заметивший, успел проклясть Небеса, которые не даровали его названному брату мозгов. А ещё поразился тому, что Цзэу-цзюнь никак не отреагировал почти на полное игнорирование своей персоны. Он же глава клана! А Вэй Усянь ломает здесь комедию! Наверное, земля и небеса всё-таки поменялись местами.
— Поспешность губит великие замыслы, — лаконично ответил Лань Ванцзи.
— Брат хотел сообщить, — вмешался Лань Сичэнь, — что с завтрашнего дня ты два месяца будешь посещать библиотеку и переписывать раздел о надлежащем поведении.
Вэй Усянь чуть не упал там, где стоял, и на его лице сменилась целая сотня разных эмоций, которые все быстро считывали, но не давали вырваться наружу потоком слов. Цзян Чэн даже незаметно толкнул его в бок и поклонился Двум Нефритам, уже представляя, как будет колотить брата в общежитии.
— Благодарю за воспитание моего брата, он обязательно всё сделает. — Когда Вэй Ин захотел возмутиться, Цзян Чэн с нажимом произнёс: —
Всё сделает.
Спорить здесь было бесполезно. В конце концов, Вэй Усянь владеет поразительными навыками общения, он вполне сможет упросить кого-нибудь переписать этот раздел вместо него. Всё равно ведь никто не узнает. Не приставят же к нему неусыпно бдящего стражника, верно?
— А во избежание нарушения своего слова, — невозмутимо продолжал Цзэу-цзюнь, не сводя с Вэй Ина взгляда, — за выполнением наказания молодым господином Вэем пронаблюдает Ванцзи.
Надежды на счастливое будущее разлетелись мелкими осколками фарфора и обратились в пыль под пронзительным взглядом золотых глаз. Вэй Усянь, не сдержавшись, мученически вздохнул и страдальчески сложил брови домиком. В столь дешёвое притворство было тяжело поверить, но и Цзинъи, и Не Хуайсан, которые стояли чуть позади друга, точно могли сказать, что тот действительно попал.
— Цзэу-цзюнь, неужели вы не можете поверить мне на слово? Могу закрепить обещание на мизинчиках. Даже со ста… С вашим дядей!
Наглость Усяня не знала границ, как и терпение Цзэу-цзюня, судя по всему, потому что он до сих пор его не придушил, а лишь снисходительно покачал головой и спокойно сказал:
— Я не сомневаюсь в твоей честности, но в таком случае присутствие Ванцзи тебе совсем не помешает. — Он снова окинул подозрительным взглядом младшего брата, и выражение его лица приняло едва ли не блаженный вид. — К тому же, вы с ним неплохо поладили.
Как бы Цзян Чэн ни хотел сдержаться, но он всё-таки подавился воздухом. Не Хуайсан, чуть всхлипнув от боли в руках, заботливо похлопал его по спине. Лань Цзинъи оцепенел и вытянулся как сосна, находясь в глубоком шоке.
Вэй Усянь несколько мгновений стоял не менее изумлённым, но всё-таки весело улыбнулся и лукаво посмотрел на Ханьгуан-цзюня. Люди, которые были с ним знакомы давно, могли бы различить в глубине тёмно-серых зрачков некую обречённость напополам с предвкушением, а для менее осведомлённых взгляд был просто искрящимся теплотой, какую всегда Вэй Ин дарил.
— Вы правы, Цзэу-цзюнь, присутствие Ханьгуан-цзюня пойдёт мне на пользу.
Сам Ханьгуан-цзюнь, кажется, его энтузиазма не разделял.
***
Вэй Усянь развалился на узкой низкой постели и блаженно потянулся. День был долгим, насыщенным, разнообразным на наказания и ругательства (последние были чаще от Цзян Чэна и Цзинъи), а ещё довольно выматывающим. Раньше он мог бегать целыми днями по Пристани, носиться по лесу, плавать по озёрам, воровать лотосы, при этом устраивая разные приключения себе и шиди, и не уставать. Но первый день обучения в Гусу немало потрепал его как в физическом плане (к концу дня мышцы стало не по-детски тянуть), так и в эмоциональном (Ханьгуан-цзюнь собственной персоной).
Он потянулся к окну и лениво зажёг благовония в курильнице, надеясь расслабиться и заснуть. Попытка сбежать в Цайи провалилась, потому что каким-то немыслимым образом Два Нефрита клана Лань прогуливались вдоль злополучной стены в одиннадцать часов вечера. Почему они нарушали режим — непонятно. Хотя, кажется, Цзэу-цзюнь держал в руках свиток и размышлял по поводу его содержания вслух, а Ханьгуан-цзюнь кивал и изредка что-то говорил.
В это время Вэй Усянь только-только собрался залезть на стену, буквально едва схватился за колонну ближайшего здания, чтобы было проще взобраться, как из-за угла показались две фигуры в белоснежных одеждах. Они шли, как Небожители, спустившиеся к простым смертным, грациозно и неспешно. И остановились, заметив Вэй Усяня.
— Ой, а-ха-ха… — неловко рассмеялся Вэй Ин, не особо заботясь о том, что собирается говорить. — Добрый вечер, Цзэу-цзюнь, Ханьгуан-цзюнь! А почему вы не спите? Разве можно нарушать режим? Или особо важные дела не ждут, а режим не столь важен для Двух Нефритов? Точно! Небожители ведь уставать не могут, значит, и сон им без надобности!
Если бы здесь был Цзян Чэн, он бы уже убил его. И впервые Вэй Ин сам захотел, чтобы его действительно заткнули.
— Добрый вечер, Вэй Усянь, — непринуждённо улыбнулся Цзэу-цзюнь. — А почему же не спишь ты?
Ханьгуан-цзюнь только смерил его безразличным взглядом, но почему-то показалось, что ничего хорошего ждать не следует.
— Я? — притворно удивился Вэй Ин, ткнув себе пальцем в грудь. — Мне немного не спится, вышел пройтись. В Гусу холоднее, чем в Юньмэне, и влажности больше, и ночи завораживающие. Город погружается в дымку тумана и подсвечивается холодным светом луны, становясь особенно очаровательным в своей таинственности. Такие виды навевают тоску и сонливость. Вы никогда не гуляли по ночному городу? Он становится тихим настолько, что даже шаги сторожевых в Облачных Глубинах услышать можно. Хотя у вас запрещены ночные прогулки…
Вэй Усянь всё говорил и говорил, при этом погружаясь в болтовню с головой и особо не контролируя свой длинный язык. Нефриты его ещё не заткнули и не наказали, даже с места не сдвинулись, а это значит, что есть шанс быстро ретироваться и заболтать их так, чтобы они не могли особо думать о нём.
Под конец объяснения он учтиво поклонился и особенно широко улыбнулся, неосознанно взмахнув небрежным хвостом.
— Мне, пожалуй, действительно пора спать. Доброй ночи, Цзэу-цзюнь, Ханьгуан-цзюнь! — сказал он и был таков.
И только в комнате он осознал, как близко был к неизбежной участи. Неизвестно, почему его не наказали, но Вэй Усяню ли жаловаться? Он только посмеялся и порадовался свалившейся на его голову удаче. Судьба в этот час была к нему благосклонна.
А сейчас, вслушиваясь в потрескивание свечей и запах благовоний, он вспомнил о том, что завтра ему придётся переписывать раздел о надлежащем поведении пять раз. Под пронзительным взглядом золотистых глаз Ханьгуан-цзюня. Сидя с ним, скорее всего, за одним столом. Так близко он с ним находился только прошлой ночью на стене, когда его вино отобрали и оставили в полном недоумении.
«Наверняка меня снова накажут утром», — печально думал Вэй Ин, утыкаясь носом в подушку.
Но, конечно же, даже в этом жесточайшем и несправедливом наказании были свои прелести. К примеру, красивый, статный и холодный учитель, которого он поклялся вывести на эмоции за весь учебный год, чтобы посмотреть, правда ли терпение его столь безгранично, а благовоспитанность — крепка.
Вэй Усяня тянуло к Ханьгуан-цзюню. Он плохо понимал природу этой тяги, но явственно ощущал потребность потакать своим желаниям. Было что-то в этом Лань Ванцзи странное, отчасти даже горячее и занятное. Будто он что-то прятал в себе и старался оттолкнуть всех от своей тайны холодом и неприступностью фигуры. Пусть Вэй Ин был достаточно плох в понимании людских чувств, но интуитивно всегда чувствовал настроение человека и уровень напряжённости рядом с ним (но чаще всего все эти факторы игнорировал).
Напряжённости как таковой рядом с Ханьгуан-цзюнем не было. Только холод, разбавляемый флиртом Усяня и его собственными незаметными поддразниваниями. Или же странная, вязкая тишина, но не неприятная и налипающая на плечи, как подобие крови ночных тварей, а почти тягучая, почему-то вызывающая румянец на юношеских щеках (которого в том же Юньмэне вовек не видели).
Лань Ванцзи притягивал к себе взгляды: чаще всего робкие и пугливые, но были и восхищённые, едва ли не влюблённые. Взгляд Вэй Усяня, направленный на него, не относился ни к одной из этих категорий. Он был озорным, полным неподдельного детского интереса и доли восхищения к человеку, которого он считал самым красивым из всех возможных. И он собирался об этом сказать завтра во время переписывания правил, чтобы смутить и посмотреть на ответную реакцию.
Не считать Ханьгуан-цзюня самым красивым мужчиной среди всех людей было трудно, как думал Вэй Ин. Безупречно гладкая кожа, белоснежная, как нефрит; красивые, даже величественные черты лица, точёный профиль, узкие бледноватые губы, неописуемо завораживающие глаза, крепкая шея, широкие острые плечи. Даже воздушные одежды не скрывали худобы фигуры, её подтянутости и жилистости. Да даже кисти рук можно было отнести к произведению искусства: длинные тонкие пальцы с выделяющимися суставами, острые костяшки, проступающие вены… О волосах и говорить было нечего. С виду они казались шелковистыми и идеальными (как и сам Ханьгуан-цзюнь), переливались на солнце и принимали синеватый оттенок в свете луны.
Наверняка рельеф мышц Лань Ванцзи был столь же безупречен. Как же кому-то повезёт с партнёром на тропе самосовершенствования.
От внезапной фантазии Вэй Усянь немного покраснел и чуть ли не агрессивно помотал головой. Думать в таком ключе, во-первых, о мужчине неприемлемо (Вэй Ин не обрезанный рукав!), во-вторых, об учителе, который едва ли не в два раза старше
(но Усяня не волнует разница в возрасте). Он встал с кровати и, раздевшись, снова упал на неё, с силой смыкая глаза и пытаясь уснуть.
***
— Вэй-сюн, ты в порядке? — заботливо спросил Не Хуайсан, скрываясь за полукругом веера, который подрагивал в слабых пальцах.
Вэй Усянь сонливо зевнул, прикрывая ладонью рот, и почти споткнулся на ровном месте. День не задался с самого утра. Хотя было бы правильнее сказать, что с самого прошлого вечера, потому что именно встреча с Двумя Нефритами пагубно подействовала на спокойное сердцебиение адепта, его сон и активность в течение дня. Не сказать, что почти полное отсутствие сна так уж сильно его подкосило, просто шуток из-за сонливости стало в два раза больше, чтобы никого не волновать. А замечаний на занятиях было и не счесть (среди одного такого замечания Ханьгуан-цзюнь лаконично упомянул, что вместо пяти положенных, Вэй Усянь будет переписывать раздел о надлежащем поведении шесть раз).
Цзинъи внимательно смотрел на друга и пытался догадаться, кто же ему не дал нормально выспаться. Хотя склонялся к теории, что Вэй Усянь виноват сам: нужно ложиться спать в девять, а не в час ночи, тогда и не будет сонливости из-за недостатка сна. И лишних часов наказания тоже.
Цзян Чэн, более проницательный во всём, что касалось брата, да и живущий с ним в соседних комнатах, точно знал, что тот лёг раньше обычного. Значит, такой вялости не должно было быть. Значит, случилось что-то, во что дурень влез, а делиться не хочет.
— В полном! — отозвался Усянь и улыбнулся.
Громкий задорный голос был бы убедителен, если бы не очередной зевок и чуть покрасневшие глаза.
И всё-таки, думал Вэй Усянь, самой выматывающей была ночь. И не в физическом плане, а в моральном. И всё из-за какого-то сна и юношеского бурного воображения.
В свете луны Облачные Глубины казались ещё более неземными и призрачными. Густой туман окутывал тёмные черепицы крыш, обращая их в серебристо-белый цвет, роса едва ли не искрилась на траве и листве деревьев. Редкие цветы горечавки были особенно влажными, они почти светились на ковре тёмно-зелёной травы.
Вэй Усянь подошёл к одному цветку и завороженно провёл кончиком пальцев по нежным лепесткам. Почему-то создавалось странное ощущение тоски рядом с этими цветами, потому он неспешно двинулся в неизвестном направлении. Тропинка была ему неизвестной, почти заросшей низкой мягкой травой и только распустившимися цветами горечавки. Ненавязчивый запах вызывал противоречивые чувства.
Тропинка вывела его к каменистой лестнице, уходящей вниз. Только сейчас, ступив на холодную неровную каменистую поверхность, Вэй Усянь заметил, что его ноги босы. Да и сам он только в одних штанах и нижней рубахе, неплотно запахнутой. Ведомый интересом, он осторожно стал спускаться, не видя ничего дальше пары метров.
Через несколько минут лестница вывела его к небольшому водоёму, сокрытому от чужих глаз полукругом цветущих слив. Цветов горечавки здесь не было, только расслабляющий запах сливы окутывал водоём и всю небольшую местность. Вэй Усянь вдохнул полной грудью этот запах и блаженно улыбнулся, случайно заметив аккуратно сложенную стопочку белой одежды под сливой.
Он подошёл к стопке и с интересом осмотрел её, не прикасаясь. Одежды определённо являлись заклинательским платьем клана Лань, но никого ни в водоёме, ни поблизости не было. Вэй Ин растерянно почесал затылок и хмыкнул, подумав, что одежду кто-то просто забыл. Он резко повернулся к водоёму и сразу же застыл в изумлении.
Во-первых, от воды теперь шёл лёгкий пар, застывая в воздухе и разгоняя небольшую прохладу. Вэй Ин почувствовал, как нижние одежды прилипли к спине, а по виску скатилась капелька пота. Но буквально секунду назад здесь царила приятная прохлада!
Во-вторых, в воде появился человек. Хотя Вэй Усянь сначала принял мужскую фигуру за божество, потому что не может человек иметь такое тело. Мужчина стоял к нему спиной, которую скрывал каскад влажных чёрных волос, концы коих были в воде. Но даже идеальные волосы не могли скрыть развитую мускулатуру, выделяющиеся лопатки и просто безукоризненно безупречную осанку.
Вэй Ин застыл, смотря на эту спину и не смея отвести глаз. На руки, сила которых даже с дальнего расстояния чувствовалась, на широкие разработанные плечи. Будучи человеком, который ценил и мужскую, и женскую красоту, он часто делал кому-то комплименты или чуть засматривался (если это была не трепетная дева, которую не хотелось опорочить взором), но сейчас он подозрительно чётко понимал, что смотрит на мужскую спину слишком долго. И дело здесь не только в красоте.
Мужчина, будто почувствовавший его присутствие, стал медленно поворачиваться к нему, растягивая зрительное удовольствие. Вот показались подтянутые худые бока, вот красивое предплечье, ничуть не уступающее по развитию мускулатуры плечу и спине. Вэй Усянь почему-то испытывал странный трепет, не в силах поднять взгляд на лицо, и тупо пялился на показавшийся живот с проступающим рельефом пресса.
Вэй Ин сглотнул. В голове появилась догадка, кто это мог быть, но от этого стало страшнее поднимать взгляд выше живота. Ниже — тоже. Потому он с замиранием сердца уставился в одну точку и снова нервно сглотнул.
Природное любопытство, однако, победило трепет. Он медленно перевёл взгляд на красивую развитую грудь, на низко посаженные ключицы, на сильную шею… До чёртиков знакомая линия подбородка развеяла все мысли и подтвердила догадку. От золотистых глаз Вэй Усянь взгляда отвести не смог. Застыл с приоткрытым ртом и бешено бьющимся сердцем, как изваяние.
— Вэй Ин, — раздался глубокий голос, приятный голос. — Подойди.
И он подошёл. Сделал несколько неуверенных шагов, не смотря под ноги, и прямо в нижней рубахе и штанах зашёл в воду по грудь. Шаги по каменистому дну стали увереннее и быстрее…
Собственно, на этом сон и оборвался. Вэй Усянь рывком сел на кровати, тяжело дыша и очень плохо соображая. Единственное, что он понимал, так это то, что его сердце бьётся подстреленной птицей. Через несколько минут он с трудом отдышался и полностью проигнорировал колокол, оповещающий о подъёме. Щёки были красны, тело подрагивало не то от лёгкого возбуждения, не то от вчерашнего наказания.
За день, конечно, стыд за этот сон поубавился. Вэй Ин даже почти успел о нём забыть, но небольшой осадок оставался. Почему ему, любителю девушек, приснился обнажённый Ханьгуан-цзюнь?! Списав это на проклятие, насланное Небесами за его дурную горячую голову, Вэй Усянь постарался выкинуть из головы этот безнравственный вздор и вернуться к печали из-за скорой муки.
К слову, адепты как раз провожали Вэй Ина в библиотеку, где его уже должен был ждать Ханьгуан-цзюнь, чтобы строго наблюдать за исполнением наказания.
— Не смей опять надоедать Ханьгуан-цзюню, — по-учительски строго пригрозил Цзинъи уже раз в сотый, получив поддерживающий кивок со стороны Цзян Чэна. — Из-за тебя он вынужден не в тишине цзинши разбирать наши отчёты о ночных охотах, а рядом с тобой!
«Ураганом, который даже с закрытым ртом издаёт шум», — это так и повисло в воздухе, не высказанное.
Вэй Усянь насупился и недовольно прикрыл один глаз, другой кося в сторону Цзинъи. Он закинул руки за голову и гордо фыркнул.
— Заметь, никто не просил его со мной сидеть. Я был бы очень даже рад как-нибудь отделаться от наказания, но в его присутствии это будет просто невозможно. Кто бы мог подумать, что Два Нефрита клана Лань, такие благовоспитанные и добродетельные, на самом деле такие жестокие, АЙ! — Вэй Усяню с двух сторон досталось по подзатыльнику. — За что?!
— За нескончаемый вздор, — шикнул Лань Цзинъи.
— За всё хорошее, — едко отозвался Цзян Чэн.
Не Хуайсан в это время уже убрал веер за пояс. Долго держать его у лица он, к сожалению, не мог. После вчерашнего наказания у него так болели и тряслись руки, что даже обычно плавные и ровные иероглифы выходили скачущими и смазанными. Ханьгуан-цзюнь, смотря на его записи, ничего не сказал, но Цзэу-цзюнь, как раз в это время заглянувший на занятие к брату, сказал, что «Ванцзи доволен результатами наказания, которое не пройдёт даром». Как глава клана это понял — тайна.
— Какие вы грубые! — деланно обиделся Вэй Ин и надул губы.
Они остановились у резных, величественных дверей библиотеки. Вэй Усянь с несколько секунд буравил их взглядом, будто надеясь, что они от этого пропадут, но всё же вздохнул и заставил себя вспомнить плюсы этого наказания. В конце концов, у него будет время почти до самого отбоя, чтобы полюбоваться застывшим нефритовым лицом и попытаться снова разыграть Ханьгуан-цзюня.
Он собирался обернуться к Цзинъи и сообщить об этом, но и следа друзей уже не было. «Предатели!» — досадливо подумал он и толкнул дверь, входя в библиотеку. Ну, ничего, ничего, всё поправимо. Он ещё сможет похвастаться своими успехами на пути согревания этого неприступного куска льда.
…Который сейчас сидел, вытянувшийся, как сосна, величественный и непревзойдённый в своей красоте, словно Небожитель. Вэй Ин, воодушевлённо улыбнувшись, бодро прошагал к столу и сел на циновку прямо напротив сосредоточенного учителя. Он неспешно проверял отчёты учеников, то и дело киноварью помечая ошибки и записывая обычной тушью примечания к докладу.
Вэй Усянь окинул скучающим взглядом трактат с названием «Правила надлежащего поведения», пергамент и тушеницу с кистями разной толщины. Переписывать то, что вызывало едва ли не отчаяние, не хотелось. Он прекрасно понимал, что не сможет отделаться от наказания до тех пор, пока не выполнит его. Но разве есть причины браться за кисть сразу? Когда напротив, так близко-близко, сидит самый прекрасный из всех существующих людей?
— Ханьгуан-цзюнь, — кокетливо позвал он, поставив локоть на стол и положив голову на кулак, чуть наклонив её вправо, — а, Ханьгуан-цзюнь, вам помощь не нужна? Может, я помогу вам, а вы сжалитесь надо мной и отмените наказание?
Мужчина на его слова никак не отреагировал. Вэй Усянь несколько минут ждал, его улыбка постепенно блекла и в итоге стала возмущённой кривизной. Он надул губы в знак протеста и всё равно не отвёл глаз от неподвижного лица.
— Ханьгуан-цзюнь, игнорировать людей невежливо, — напомнил он, ухмыляясь.
— Вздор, — последовал ответ.
«Наконец-таки!» — мысленно вскинулся от радости Вэй Ин, на деле же лишь поближе пододвинувшись к мужчине.
— Вздор — что? Вздор — это игнорирование людей или моё деловое предложение? Ханьгуан-цзюнь, а ведь я от всего сердца желаю облегчить вам задачу. Жалко же будет, если от усталости ваше прекрасное лицо осунется.
Только Вэй Усянь собирался продолжить, как заметил одну весьма,
весьма впечатляющую деталь. Уши Ханьгуан-цзюня
порозовели. Мило, очень мило
порозовели. Это же самый настоящий знак смущения! Так вот почему он никак не реагировал на его флирт — этого просто было не видно! Внутренне Вэй Усянь запищал от счастья, но часть его реакции всё-таки отразилась на подвижном, очень эмоциональном лице: скулы немного покраснели, а взгляд восторженно заискрился.
Лань Ванцзи, проследив за его взглядом и уловив перемену настроения, ловким элегантным движением закрыл уши волосами и укоряюще посмотрел на неугомонного ученика. Холодный взгляд должного эффекта не произвёл. Помимо только большего возбуждения «местного урагана».
— Ханьгуан-цзюнь, вы не только величественно красивый, но ещё и смертельно умилительный! — воскликнул Вэй Усянь, придвинувшись ещё ближе, из-за чего Лань Ванцзи едва не пришлось убирать в сторону проверяемый отчёт. — Скрывать такое — самое настоящее преступление!
— Вэй Ин.
— Ханьгуан-цзюнь, как вы думаете, весело будет, если я добавлю на стене послушания ещё одно правило?
— Вэй Ин.
— «Запрещено скрывать краснеющие уши»! — Он рассмеялся так громко, что чуть не повалился грудью на стол и не задел рукавом тушеницу.
Смех оборвался очень быстро. По губам прошлись фантомные иголочки, и больше ни один звук, помимо мычания и негодующего сопения, не мог вырваться наружу. Однако Вэй Усянь был бы не Вэй Усянь, если бы не начал делать из этого трагедию, носясь по библиотеке и мыча что-то столь возбуждённо, что навевало на определённые подозрения. Лань Ванцзи, делая вид, что вокруг него не носится ураган, вернулся к проверке отчётов.
Вэй Ин капризно хмыкнул и, развеселённый, упал на циновку. Он быстро написал кистью на бумаге фразу «Ханьгуан-цзюнь, простите меня, только не дайте умереть в тишине, так и не увидев на вашем лице улыбку!». Он всё ещё не оставлял попыток поддеть своего наставника, пользуясь всё более и более развязными методами.
Ханьгуан-цзюнь прочитал корявые иероглифы и перевёл ничего не выражающий взгляд на Вэй Усяня. Заклятие спало, Вэй Усянь притворно повалился грудью на стол, бормоча о жестокости Ханьгуан-цзюня и его прискорбной любви к молчанию. Его бормотания, впрочем, никак не взволновали Лань Ванцзи, который всё не отрывал взгляда от чёрной макушки.
Небрежным движением растрепав хвост, Вэй Ин широко улыбнулся и с каплей лукавости посмотрел на Ханьгуан-цзюня. Тот смотрел на него прямо и так откровенно, что доля стыда всё же проникла под кожу. Но останавливаться из-за таких мелочей Вэй Усянь не мог. Он вообще останавливаться не мог даже тогда, когда было необходимо.
— Ханьгуан-цзюнь, вы очень добры, — лелейным голоском протянул он. — Вы ведь так быстро вняли моей искренней просьбе потому, что я ещё не достиг своей цели?
Он надеялся, что его пронзит ледяной взгляд золотых глаз. Рассчитывал на заклятие молчания. На продление наказания. На отповедь. Но не на спокойный пристальный взгляд и краткое согласие:
— Да.
Вэй Усянь застыл, во все глаза смотря на спокойного Ханьгуан-цзюня. В его голове плохо укладывалось последнее событие и такое простое, будто обыденное и единственно верное, слово согласия. Совладав со смущением и с неудовольствием всё-таки отметив свои потеплевшие щёки, нагловато улыбнулся и хитро сощурился. Сердце странно кольнуло, но болью это ощущение назвать было нельзя.
— Кто бы мог подумать, что Ханьгуан-цзюнь хочет, чтобы этот непристойный ученик продолжил свои непотребства. Я такой весёлый и очаровательный, что покорил вас, Ханьгуан-цзюнь?
Лань Ванцзи грациозно приподнялся со своего места и, опираясь одной рукой в стол, приблизился к лицу Вэй Усяня. Его сердце кольнуло ещё раз, при этом биение явно ускорилось, от чего почти стало плохо. Но под прямым, всё ещё нечитаемым взглядом не получалось делать ничего, кроме как терпеливо ждать и смотреть в эти волшебные омуты, тонуть в свете. Он даже не сразу отреагировал, когда расстояние между их лицами стало всего в каких-то жалких три цуня*.
— Семь раз.
— А? — растерялся Вэй Ин.
— Переписывать раздел о надлежащем поведении будешь семь раз.
