***
Следующий день встретил Вэй Усяня головной болью от удара и шумом, среди которого он не сразу разобрал раздражённый тон любимой младшей сестрёнки. Он с недовольным стоном разлепил глаза и, хмурясь, уставился на нависающего над ним Цзян Чэна. Он, взбешённый, словно бык, стоял над ним карательной гильотиной и пыхтел, не переставая ругаться. Всю брань Вэй Усянь благополучно пропустил мимо ушей, отмечая, что постель, пусть жёсткая и неудобная, всяко лучше пола. — …Что ты на это скажешь?! — не унимался брат, чуть не трясясь от злости. Лань Цзинъи, который стоял на пороге комнаты, скрестив руки на груди, уже не обращал внимания на дёргающуюся бровь на нервной почве. Он надеялся, что вчерашнее наказание хоть немного, но усмирит прыть новообретённого друга (хотя в глубине души уже понимал, что ошибался), но нет! Он только разошёлся с новой силой, посмев вчера трусливо сбежать из библиотеки раньше положенного срока и чем-то задеть Ханьгуан-цзюня так, что тот ходил до самого отбоя темнее тучи (по крайней мере, так говорил Цзэу-цзюнь, а ему виднее). Что, впрочем-то, и разъяснял в более грубой и эмоциональной форме Ваньинь последние пять минут. Поняв, что брат снова строит из себя дурачка, пропуская всё мимо ушей, он сел ему на живот и взял за шиворот, сильно встряхивая. Ну не мог лучший адепт клана Юньмэн Цзян и один из способнейших людей своего поколения быть таким тупым! Не мог! — Ты что вчера сделал, придурок?! — кричал он. — Когда именно? — с заметной неохотой ответил Вэй Усянь, проснувшись и болезненно потерев висок. — Не придуривайся! Что ты сделал во время своего наказания, раз сбежал раньше положенного срока и разозлил Ханьгуан-цзюня? Ты хотя бы понимаешь, какой позор можешь навлечь на наш клан своими выходками? И это не просто выговором может закончиться, это может выйти самым настоящим скандалом! Воспоминания о вчерашнем дне и наказании отдавали странной досадой на кончике языка и смутными угрызениями совести. На Вэй Ина крайне неблагополучно влиял клан Гусу Лань: он чувствовал то, чего у него никогда не было. Он испытывал границы терпения наставника на прочность так, будто он был сверстником и другом. Он впервые был настолько развязен и окрылён присутствием конкретного человека рядом. Вспомнив свой трусливый побег из библиотеки и предшествующие этому события, Вэй Усянь мысленно дал себе оплеуху. Да, он идиот. Определённо. Потому что даже для него шуточное признание в любви было перебором. Потому что он не знал, что конкретно чувствовал, проговорив эти слова. И потому что ему слишком сильно понравилась реакция на эти четыре случайно слетевших с языка слова. Гамма эмоций на непроницаемом обычно лице была столь непривычна, столь невероятна, что хотелось увидеть её снова и убедиться: не сон. Но убедиться в этом ему не дал бы Цзян Чэн, который до сих пор сидел на нём верхом и держал за грудки, испепеляя взглядом. Под таким напором оставалось только неловко улыбнуться и сделать вид, будто произошедшее вчера — маленькая неприятность. — Цзян Чэн, Цзян Чэн, ты снова преувеличиваешь. Ханьгуан-цзюнь слишком благороден, чтобы из-за подобной мелочи устраивать межклановый скандал. Его ангельское терпение и безграничное хладнокровие не скрывают изощрённой фантазии к наказаниям. — Он игриво подмигнул нервно дёрнувшемуся брату и проигнорировал треск дерева со стороны Цзинъи. — Я просто подойду и извинюсь. Обещаю. — Если ты подойдёшь к Ханьгуан-цзюню ближе, чем на расстояние вытянутой руки, я тебя убью, — прошипел Цзян Чэн и слез с брата, отряхивая будто бы пыльный подол одеяния. Вэй Усянь заливисто рассмеялся и пообещал, что эту дистанцию, по крайней мере, сегодня, не переступит. В это время за его спиной были скрещены пальцы, а на губах сверкала одна из обворожительнейших улыбок — во все тридцать два зуба. После быстрых сборов и безвкусной утренней трапезы они, найдя ноющего до сих пор от боли в руках Не Хуайсана, отправились на занятия. Вэй Усянь беспрерывно шутил, внутренне сгорая от нетерпения повидаться с Ханьгуан-цзюнем и извиниться перед ним за вчерашнюю выходку. Не Хуайсан, слушая его рассказ о вчерашнем продлении наказания, лишь положил ему руку на плечо и сочувствующе посмотрел, выражая всю свою скорбь по другу. Цзян Чэн и Цзинъи сначала принялись браниться (второй больше глумился), но потом всё-таки сошлись во мнении, что переписывать семь раз раздел о надлежащем поведении слишком жестоко даже для этого прохвоста. Ланьши окутывала царящая в воздухе атмосфера благонравия, послушания и лёгкой морозности. Вэй Усянь с довольством осмотрелся и сел за свой низкий столик, начав сворачивать пергамент с домашним заданием в оригами. Увлёкшись процессом, он даже не заметил, как в класс лёгкой, почти величественной походкой вошёл Ханьгуан-цзюнь и поздоровался с адептами. Вежливым приветствием ответили все, кроме Вэй Усяня, который опомнился только тогда, когда с двух сторон его стали прожигать взглядом: спереди Ханьгуан-цзюнь, всё такой же равнодушный к земным делам, сбоку — Лань Цзинъи, готовый нарушить правило, звучащее как «На территории Облачных Глубин живых существ убивать запрещено». Ответив на взгляд Ханьгуан-цзюня весёлой улыбкой, он всё-таки учтиво поклонился и поздоровался. Нотки озорства в его голосе мог бы не заметить только глухой. Все адепты сразу напряглись и приготовились наблюдать очередное издевательство над Ханьгуан-цзюнем. Некоторые особо беспокоящиеся за честь наставника адепты пытались вступиться за него на протяжении двух последних дней. Однако каждое их вмешательство заканчивалось так же быстро, как и начиналось. Заклятие молчания присмиряло пыл и заставляло молча взирать на препирания двух сторон: льда — многоуважаемого Лань Ванцзи — и пламени — Вэй Усяня. Приглашённые адепты заподозрили в этом что-то сокровенное и странное, но быстро прервали даже свои думы: Ханьгуан-цзюнь был слишком непорочен для их мира, никаких помыслов у него и быть не могло. Он просто по-своему воспитывал невозможного юньмэнца. Ханьгуан-цзюнь спокойно прошёл за свой стол и со всем изяществом сел, став кратко просить учащихся подходить к нему по очереди для проверки домашнего задания и получения нового, которое требовалось сдать к следующему дню. Все беспрекословно стали собирать свои листы пергамента и неспешно по очереди подходить к Ханьгуан-цзюню. Вэй Усянь лукаво улыбался, наблюдая за наставником. Он терпеливо ждал своей очереди и почти любовно смотрел на сделанное сердечко. Конечно, он понимал, что играть по таким правилам, да ещё и при всех опасно. Но ведь в этом и суть! Он дёргает спокойного тигра за усы и ждёт с неприкрытым нетерпением, когда же тот на него зарычит и встанет в угрожающую жизни стойку. А ещё он абсолютно и полностью отдаётся во власть девиза своего клана: «Стремись достичь невозможного». Невозможным в его случае выступают эмоции Ханьгуан-цзюня. Когда до Вэй Усяня дошла очередь, он даже не попытался скрыть своего веселья. Встал и неспешно пошёл к столу наставника, который никак внешне не отреагировал на неспешную походку вразвалочку, трепещущийся из стороны в сторону хвост и на показательно благопристойную позу. Лишь едва заметно приподнял брови вверх, когда Вэй Усянь достал из рукава сложенное сердечко и сложил руки на коленях, с пытливым интересом смотря прямо в глаза. Цзян Чэн мысленно взвыл. Он прекрасно знал, что означает неспешная походка с лёгкой раскачкой бёдрами и вилянием длинного чёрного хвоста. Знал, что обозначает эта проказливая улыбка и прищур до мелких лучков в уголках глаз. А ещё он жалел, что не взял с Вэй Усяня обещание не подходить к Ханьгуан-цзюню ближе, чем на три чжана. Тот не нарушил данного ранее обещания: сидел на почтительном расстоянии и строил из себя само послушание (выходило из рук вон плохо). Ваньинь мученически опустил голову на сложенные на столе руки и попросил Небожителей о скорейшем спасении с первых мест этого импровизированного цирка. — Ханьгуан-цзюнь, — кокетливо позвал Вэй Ин, чуть наклоняя корпус в его сторону и не переставая улыбаться, — этот никчёмный ученик хотел попросить прощения за вчерашний недостойный побег. Я искренне раскаиваюсь в своём деянии и жду вашего снисхождения к моей персоне. Мне так жаль, что я подвёл ваши ожидания, из-за чего всю ночь не спал, переосмысливая свои поступки и неверные решения, твёрдо решив раз и навсегда серьёзно взяться за учёбу и идти верной, светлой дорогой, освещая своим благочестием путь для юных дарований. Весь его шаловливый вид и откровенно шутливый тон показывал, что он просто-напросто издевается. Его никчёмная игра словами и притворные извинения не поразили никого. Разве что убедили в очередной раз: совести и стыда Вэй Усянь не ведал. Он говорил это, смотря Ханьгуан-цзюню прямо в глаза и сидя напротив с таким видом, будто разглагольствовал о новых направлениях в искусстве, а не о собственном бесчинстве. Лань Ванцзи мужественно молчал, не подавая никаких признаков довольства или недовольства. Он выслушал пламенную речь с каменным выражением лица и аккуратно развернул сердечко, всматриваясь в скачущие иероглифы и проверяя всё задание. Он чуть нахмурился, когда дошёл до последней строки и поднял обжигающе холодный взгляд на Вэй Усяня.«Лань Чжань, я заставлю тебя улыбнуться!»
Вэй Ин затрясся в беззвучном смехе и покрепче вцепился пальцами в штанины. В этот раз он дёрнул за усы вполне удачно. Эмоции, пусть и не ярко выраженные, почти незаметные, но проскользнули на нефритовом лице. Он жадно впитал в себя каждую чёрточку, каждое изменение, каждую мельчайшую деталь и начал внутренне млеть от этого. Осознание, что он может служить причиной эмоций Ханьгуан-цзюня, приятно грело душу. Конечно же, это списывалось только на природное любопытство. — Вэй Ин. — Я! Это я! — весело отозвался он и улыбнулся во все тридцать два зуба, жмурясь от довольства. — Перепишешь весь трактат по демонологии. И только Вэй Усянь собирался раскрыть рот, как по губам прошлись фантомные иголочки, «сшивая» его и вызывая облегчённый вздох Цзян Чэна и внутреннее довольство Цзинъи. Не Хуайсан отреагировал только тогда, когда деланно обиженный друг сел на место: он просто лёг на руки и задремал, благодаря свою матушку за щуплое телосложение и родителей Вэй-сюна… за Вэй-сюна. В течение последующих занятий Вэй Ин так и не смог раскрыть рта, чем откровенно веселил своих друзей. Когда он пытался показать всё своё недовольство этой беспредельной жестокостью Ханьгуан-цзюня, Цзян Чэн только отвешивал ему затрещину и занудно ворчал, что нечего было устраивать спектакль и вести себя, как строптивая жена, выпрашивающая внимание мужа. За такое сравнение уже ему досталось от Цзинъи. Конечно, заклятие молчания Вэй Усяня не остановило. Всё время он и без слов создавал шум и сеял хаос. То просто рисовал на пергаменте непристойности, то лёгким движением руки посылал несколько опавших со сливы цветков в волосы Ханьгуан-цзюня (тот только кидал короткий, полный холода взгляд, и возвращался к свой работе). Бывало, что он пытался отвечать на заданные вопросы, но Ханьгуан-цзюнь безжалостно его игнорировал, а соученики кидали укоряющие взгляды и пихали чем-нибудь, если могли дотянуться. Однако своего Вэй Усянь добился, когда настало время последнего урока. В ланьши тихой, но резковатой поступью вошёл Лань Цижэнь. Всё последнее время он проводил за делами клана и помогал старшему племяннику с бумагами, не так часто появляясь среди учеников. Те, что его видели, только поражённо охали. Старик оказался писаным красавцем! Но когда узнавали, благодаря кому Учитель помолодел, либо недовольно качали головой и перешёптывались, либо смотрели восхищённо (с последними Вэй Ин неплохо подружился). Лань Цижэнь что-то неслышно сказал Ханьгуан-цзюню и оценивающе осмотрел учеников. Многие чуть поёжились или напряглись, однако Вэй Усянь наоборот, расплылся в дежурной улыбке, ожидая, что же сейчас будет. Заклятие молчания, как назло, так и не было снято, но он почему-то не сомневался, что совсем скоро сможет снова говорить. Взгляд, горящий праведным негодованием, подтверждал его догадки. Ханьгуан-цзюнь, чуть нахмурившись, встал и вышел из ланьши, оставляя подопечных под чутким (нисколько) надзором Учителя Ланя, который чуть резче, чем требовалось, сел на его место и достал из внутреннего кармана рукава несколько листов. Приглядевшись, Вэй Ин понял, что это недавние задания, которые были сданы Ханьгуан-цзюню на проверку по теме первого занятия. Кажется, проверял их вовсе не он, а значит… Вэй Ин тихо хихикнул, в ожидании приподняв брови и положив голову на руку. Он написал то же самое, что сказал и на уроке, только с большей конкретизацией и более тщательно подобранными аргументами. Наверняка Учитель был в ярости, когда читал! Я в нетерпении! Началась монотонная привычная речь, что общий уровень знания удовлетворительный, однако некоторые ученики просто возмутительно глупы и невоспитаны. Эту часть Вэй Усянь благополучно пропустил мимо ушей, вслушиваясь больше в угрожающие нотки в голосе старика. Он точно знал, что реакция Лань Цижэня была и есть более выразительная, чем у Ханьгуан-цзюня, который бы только предостерёг равнодушным тоном. — Вэй Ин! По губам прошлись фантомные иголочки. Он довольно улыбнулся и встал, смотря блестящими весельем глазами на изрядно разозлённого Лань Цижэня. — Я! — Ты… Ты перешёл все границы, когда только подумал об использовании запретных техник и тёмной энергии! Это самая возмутительная вещь, которая только может быть. Ещё никогда мне не встречались столь посредственные и аморальные… — Но, Учитель Лань, я же объяснял свою позицию! — перебил Вэй Усянь довольствуясь вспышкой злости. — Зачем расточительно использовать свои силы, если в тварях есть то, чем их можно уничтожить? Это гораздо быстрее и эффективнее, неужели вы так не думаете? В него полетел один из свитков. Вэй Усянь ловко увернулся, а брошенный предмет пришёлся прямо в лицо Не Хуайсану, который от боли и неожиданности громко ойкнул и стал тереть пострадавшие лоб и нос. Лань Цзинъи раздражённо выдохнул сквозь зубы и искоса посмотрел на Цзян Чэна. Тот, отвернувшись к стене, мелко задрожал за своим столом. Цзинъи так и не смог разобрать, чем вызвана дрожь: слезами из-за непробиваемости брата и скорого позора клана или негодованием из-за всего? Вэй Ин же только притворно охнул и довольно отметил поалевшие от ярости щёки. — Пошёл прочь! — крикнул Лань Цижэнь; его руки чуть дрожали, а костяшки побелели от напряжения. — Тогда разрешите откланяться! — засмеялся Усянь, сложив руки в вежливом жесте, и сбежал из ланьши. «Ты придурок, Вэй Усянь», — обречённо думал Цзян Чэн, скрипя зубами.***
Цайи был тихим посёлком. Пусть на него и не распространялись правила клана Лань, но люди здесь были довольно вежливы, тихи и спокойны. Даже бранная речь, как понял Вэй Ин, здесь была изумительной: мягкий, почти ласковый диалект делал любое ругательство смехотворным, а ссору двух оппонентов — небольшим спором о праздных вещах или чуть более громким разговором о насущном. В Юньмэне ругань была крепкая, сразу становилось ясно, что происходит. Вэй Усянь решил во что бы то ни стало выучить диалект Гусу, пока неспешно прогуливался по набережной и болтал с лавочными торговцами. Сладковатый запах спелых локв, продающихся на берегу реки, и чуть горьковатый, пряный запах рисового вина оседали в воздухе, а вкупе со свежестью от воды создавали собой невозможно прекрасную атмосферу. Лёгкий шум улиц, шелест листьев, топот местных жителей… Вэй Усянь блаженно потянулся и вдохнул в себя всё это спокойствие, всю эту убаюкивающую, такую приятную размеренность. Обычно он не любил излишние спокойствие: врывался в привычный и мирный порядок, разрывал все шаблоны и вносил яркие-яркие краски, звуки, ощущения. Сейчас он не делал ничего. Лишь гулял, заигрывал с красивыми девушками (а за последнее время он убедился, что дурнушек в Гусу нет), торговался с продавцами и по мелочи озорничал, что никак не нарушало привычного порядка. Лишь вызывало тихие смешки у старцев в соломенных шляпах, которые сразу же начинали вспоминать свою молодость и сравнивать её с пылом «этого сорванца». — Молодой господин! — послышался откуда-то сбоку голос девушки. Вэй Усянь быстро обернулся и едва успел поймать корзинку со спелыми плодами. На другой стороне неширокой реки стояла его новая знакомая, чуть зардевшаяся, но с весёлым блеском в глазах. Она помогала торговать своей матушке — добрейшей женщине с острым языком — локвами, а сейчас стояла в окружении хихикающих подружек. Усянь только обворожительно улыбнулся ей в ответ и подмигнул. — Спасибо за сладкий подарок, сестрица! Но он всё равно не сравнится со сладостью твоего голоска! — Бесстыдник! — беззлобно откликнулась девушка и смущённо облизнула губы. — Заходи к нам ещё, мы обязательно тебя как следует приветим. — Обязательно! Как таких красавиц не обрадовать своим присутствием снова? — Он галантно поклонился, удовлетворённый смущением девушек, и, махнув хвостом, сел в лодку, собираясь немного проехаться по здешним водам. «Хотя с красотой Ханьгуан-цзюня им всё равно не сравниться», — мимоходом подумал Вэй Усянь, остановившись у торговца с вином.***
— Вэй-сюн, а ты действительно гений! — чуть заплетающимся языком восхитился Не Хуайсан и громко икнул. — Тише ты! — рассерженно шикнул Цзян Чэн и прикрыл ему рот. По крайней мере, попытался, потому что промахнулся и закрыл нос. Расфокусированный взгляд Цзян Чэна скользил от лица Не Хуайсана к выпивке на столе и обратно. В итоге, благодаря сильнейшей концентрации и силе воли, остановился на довольно смакующем вино Вэй Усяне. В отличие от своих собутыльников он почти не захмелел (как считал сам), а состояние выдавал лишь слабый румянец на щеках и необыкновенное спокойствие. Рубеж в четыре сосуда «Улыбки императора» был пересечён, его друзья уже были в предобморочном состоянии и на грани той стадии веселья, когда нужно было что-то «крушить-ломать» или кого-то «будить-терзать». Второй вариант был куда более проблемным. В прошлый раз Вэй Ин даже протрезвел, когда увидел, что Цзян Чэн пошёл «будить» госпожу Юй. Посреди ночи. Когда на её пальце даже по ночам сверкает Цзыдянь. Благо, брата он тогда увёл спать, но наутро всё равно им пришлось скрываться от госпожи Юй просто потому, что она была не в настроении и угрожающе смотрела на всех сверху вниз. Возвращаясь к настоящему времени, следует сказать, что протащить вино на территорию клана Лань и остаться незамеченным Вэй Усяню удалось лишь благодаря воле случая. Все учителя и старейшины собрались в главном зале для обсуждения проблемы бездонного омута в озере Билин, а адепты, взволнованные нехорошим известием, немного не заметили летящего как ястреб Вэй Ина. Тот был почти благодарен паршивым псам Цишань Вэнь за столь удачное стечение обстоятельств. На пьянку он Цзинъи приглашать не решился. Тот ещё был очень зол на него за сегодняшние выходки и вообще… вообще за всё. Потому старая-добрая компания Цзян Чэна и как-то самого пришедшего Не Хуайсана засела в комнате Вэй Усяня и стала с завидной скоростью поглощать купленные пять сосудов «Улыбки императора» и даром полученную локву. Хуайсан поначалу удивлялся: как его друг смог пронести такое сокровище за один заход? Этого не знал никто. Даже Вэй Усянь. Но он сослался на опыт, ловкость рук и непостижимые загадки особых тренировок Юньмэн Цзян (тогда он как раз открыл третий сосуд). Оставаясь в относительно здравом уме (и страхе за свою психику в случае многократного переписывания правил клана Лань), они вели себя достаточно тихо. Колокол, оповещающий об отбое, пробил не менее двух часов назад, все адепты спали, а потому приходилось затыкать друг друга в случае необходимости. До этого с этим мастерски справлялся Цзян Чэн. Сейчас он также безупречно попал по носу Не Хуайсану, который, то ли всхлипнув, то ли шикнув, повалился набок и заснул на его плече. — Не умеешь ты пить, Хуайсан, не умеешь ты пить, — притворно грустно улыбнулся Вэй Усянь и налил себе ещё вина в чарку, чуть взболтав его. Он отпил немного и почти замурчал от удовольствия. Не было слов, чтобы описать этот великолепный, возносящий на Небеса вкус «Улыбки императора» и не забыть ни об одном достоинстве. Всё-таки правило, запрещающее алкоголь, непомерно жестоко: стольких радостей жизни лишают и в без того безрадостном месте! Цзян Чэн тем временем, залпом осушив свою чарку, застыл каменным изваянием на несколько минут, пока его брат находился в прострации и размышлял о вечном. А потом повалился вперёд и с громким стуком хлопнулся лбом о стол. Не Хуайсан соскользнул с его плеча на колени, но, видимо, не заметил этого и лишь громко засопел, что-то неразборчиво бурча. Ваньинь как был в неестественной и наверняка неудобной позе, так и остался. Вэй Усянь окинул друзей взглядом и укоризненно покачал головой своим мыслям. И всё-таки выдержка этих двоих определённо оставляла желать лучшего. Настолько, что в пору было открывать собственную школу под названием «Правильное употребление алкоголя и всё-всё-всё с Вэй Усянем». Ему всегда было грустно и почти одиноко пить, потому что мало кто мог продержаться с ним долго. Обычно Цзян Чэна хватало на куда большее время, но, видимо, на его организме сказывалась плохая еда, короткий сон и ужасно скучные занятия. Осушив четвёртый сосуд, Вэй Усянь счастливо разулыбался и чуть неустойчиво покачнулся, когда поднялся. Конечно, его рассудок был ещё при нём, почти не замутнённый алкоголем, но идти было немного сложнее из-за резко ставшего мягким пола. Вэй Ин подошёл к своим друзьям, расцепил кольцо рук Не Хуайсана на талии Цзян Чэна («Неужто стояние на руках не прошло даром?») и закинул руку последнего себе на плечо, так и поведя его как можно тише к его комнате. То же самое он сделал с Не Хуайсаном и, убедившись, что никто их не заметил, про себя выдохнул. Весьма однозначная картина его комнаты с четырьмя сосудами вина, тремя чарками и полупустой корзинкой локв остались проигнорированными. Сославшись на «завтра всё быстренько уберу», Вэй Ин неспешно пошёл гулять. Ему резко захотелось подышать свежим воздухом, сесть на стену и посмотреть на окутанный туманом Цайи. Мысль о том, что его могут быстро поймать и наказать, так и не проскользнула в его голове. Прохладный ветер действительно немного привёл его в чувства. До этого сковывающая духота и желание снять себя одежду отступили. Он только чуть отодвинул ворот ханьфу, позволяя потокам воздуха обдувать шею и ключицы. Приятная пустота навалилась лёгкой тяжестью на голову и сладким осадком на язык. Хотелось с кем-нибудь поговорить, а ещё лучше прогуляться и пожаловаться на несправедливость судьбы, которая одарила его вечным источником несравненной красоты перед глазами и жестокостью, исходящей от этой красоты. — Вэй Ин. Небожители, верно, услышали Вэй Усяня. Он резко обернулся и растерянно захлопал глазами, смотря на появившегося из ниоткуда Ханьгуан-цзюня. Прекрасный и величественный, он смотрел прямо на него ледяными золотистыми глазами, отчего на лицо привычно наползла хитрая улыбка, а глаза сами сощурились от веселья. Вэй Ину хотелось веселиться. Вэй Ину до безумия сильно хотелось смотреть в эти глаза и чувствовать… А что чувствовать? Он не знал, что и как это назвать, но он просто хотел.