***
— Ханьгуа-ан-цзю-унь, — нараспев протянул Вэй Усянь в тот же день, сидя напротив наставника в библиотеке. Тот в течение получаса никак не реагировал на его выходки и старательно выводил иероглифы-наставления в отчётах адептов о ночной охоте. «Когда только ходить успевают!» — обиженно думал Усянь, потому что за весь месяц, проведённых здесь, его ни разу не отправляли не то что на ночную охоту, даже на мелкие поручения в город, строго-настрого запретив даже думать об этом (то, что он и так сбегал по ночам, все благополучно игнорировали). Однако в этот раз Ханьгуан-цзюнь всё-таки поднял взгляд с бумаг на неугомонного ученика. Выражение его лица оставалось до сих пор безразличным, ничего не выражающим, однако — Вэй Усянь мог поклясться сосудом «Улыбки императора»! — на нём не было и тени злости или раздражения. Лишь необъятное спокойствие и доля безразличия. Во всяком случае, так ему казалось. Вэй Усянь медово улыбнулся и положил голову на руку, смотря на Ханьгуан-цзюня снизу вверх и хитро-хитро щурясь. Ему немалую радость доставлял тот факт, что на него наконец обратили внимание. И не просто мимолётный взгляд кинули, а открыто посмотрели, ожидая, когда же он хоть что-нибудь скажет. Вэй Усянь считал это прогрессом. — Ханьгуан-цзюнь, скажите, а в вашем клане нет такой секретной техники, благодаря которой вы можете мысленно общаться? У меня есть подозрения, что клан Лань скрывает очень интересную технику от заклинательского мира. Но если вы мне расскажете о ней, я, так уж и быть, забуду об этом досадном недоразумении. Наглость Вэй Усяня не знала границ в обычное время, а когда ему было скучно, то и знать было нечего: всевозможные границы стирались из его понимания, а наглость выходила на новый уровень. Кого-то такое поведение забавляло, кого-то сильно раздражало, а кто-то был Ханьгуан-цзюнем, который и глазом не моргнул на это и только безапелляционно ответил: — Нет. — Не поделитесь? — игриво уточнил Вэй Усянь, с трудом сдерживая смех. — Такой техники нет. — Какое разочарование, — деланно разочаровано покачал головой он и на пробу ткнул пальцем в руку Ханьгуан-цзюня. Как ни странно, но такой холодный и отстранённый человек имел тёплые, довольно мягкие на ощупь руки. Потому в ладонь ткнули ещё раз, а потом ещё раз, а на четвёртый раз Ханьгуан-цзюнь ловко перехватил ладонь и несильно сжал, чуть нахмуренно смотря на виновато (нет) улыбнувшегося ученика. — Вэй Ин. — Да, Ханьгуан-цзюнь? — Чего ты добиваешься? Вэй Усянь на самом деле ничего не добивался. Ему просто было скучно, а переписывать нерадивый трактат совсем-совсем не хотелось, поэтому, чтобы снова не потерять связь с Ханьгуан-цзюнем, он решил немного сильнее нарушить его личное пространство. В конце концов, он, вроде как, совсем не любил, когда к нему прикасались. Значит, уж точно как-нибудь, да отреагировал бы, порадовав тем самым Вэй Усяня. Но теперь, когда вопрос был задан, ответить на него «ничего» было бы совсем-совсем неправильно. Потому пришлось сказать первое, что пришло в голову (безусловно, гениальное): — Ханьгуан-цзюнь, я добиваюсь вашего внимания, конечно же! Ваш светлый лик является мне и наяву, и во снах так часто, но и там, и там вы холодны и отстранены со мной. А мне так хочется сократить расстояние между нами хотя бы посредством мимолётных касаний… Лань Чжань, не лишай меня этой блажи, ты и так чрезмерно жесток. Крупицы благоразумия Вэй Усяня били тревогу. Потому что даже от себя он не мог ожидать, что начнёт так заигрывать с учителем, который может его за подобное не только из Гусу в Юньмэн выкинуть, но и потребовать неслабое наказание. С другой же стороны… Его не исключили за другие многочисленные выходки, в числе которых было и неподобающее отношение к учителю. Да ещё и публично! И Вэй Усяню действительно хотелось прикоснуться к Ханьгуан-цзюню снова, пусть он и объяснял себе это природным любопытством и любовью к приключениям. Ханьгуан-цзюнь молчал. Долго молчал. И зрительный контакт не разрывал, а Вэй Усянь просто не мог оторваться от невероятно красивых золотистых глаз. Он даже не заметил, как порозовели кончики ушей, как в принципе поза стала чуть более напряжённой, а хватка на его запястье немного усилилась. Он погряз в своих недобрых мыслях и светлых омутах, потому потерял последнюю концентрацию. А потом произошло то, чего Вэй Усянь никак не ожидал. Ханьгуан-цзюнь всё с тем же отстранённым видом переплёл их пальцы и положил ладони на стол, вновь занявшись отчётами. На полностью ошеломлённого***
Вэй Усянь с неожиданным вниманием слушал ничего не выражающий голос Ханьгуан-цзюня, который в этот раз вещал историю основания клана Лань. Уж кто бы мог подумать, что основателем столь преданного традициям и чопорного до невозможности клана может стать столь романтичный человек? Как-то соотнести образ Лань Аня с его потомками было очень трудно: сколько Вэй Усянь помнил, за последнюю сотню лет в клане не было ни одного столь же романтичного человека. Да и — Вэй Усянь кинул быстрый взгляд на учителя, а позже и на Цзинъи — те, с кем он был знаком, не были представителями мягкого характера и нежной натуры. Хотя Вэй Усянь мог предположить, что Цзэу-цзюнь мог бы оказаться романтиком. Его достаточно мягкая натура, казалось, была просто создана для подобных нежностей и трепетной преданности. А если верить тому, что среди многочисленных талантов Цзэу-цзюня была поэзия, то образ романтика только сильнее укоренялся за ним. Вэй Усянь глянул на Цзян Чэна и коротко ухмыльнулся. С другой же стороны, нельзя так просто судить человека, не зная его достаточно хорошо. Цзян Чэн вон тоже был крайне грубым, резким и не романтичным (с виду), но если узнать его получше, можно узнать его приоритеты и разглядеть, какое нежное сердечко скрывается за панцирем из шипов и колючек. Чем же он не романтичен? Может быть, и Цзинъи тайком пишет серенады, а после прячет их под подушку. Или Ханьгуан-цзюнь… весенними сборниками увлекается. От представившейся картины Вэй Усянь прыснул в кулак, едва сдерживая хохот, за что был удостоен мимолётного укоряющего взгляда учителя и несильного тычка под рёбра от Цзян Чэна. Однако это не разрушило забавной фантазии, которую Вэй Усянь решил как-нибудь проверить. Адепты клана Цзинь стали чуть громче, чем до этого, перешёптываться. Вэй Усянь и Цзян Чэн невольно стали прислушиваться, когда разговор зашёл о симпатичных девушках, и в нём стал участвовать Цзинь Цзысюань. «Что этот павлин себе позволяет, смея заговаривать о девушках, когда у него уже есть невеста», — брезгливо подумал Вэй Усянь, старательно сохраняя спокойное лицо и делая вид, что продолжает слушать Ханьгуан-цзюня. Он весь превратился в слух, ведь в пикантном разговоре принял участие — на минуточку! — будущий муж его прекрасной шицзе! Как бы эта мысль и ему, и Цзян Чэну ни претила, это было правдой, с которой оставалось только смириться. Вэй Усянь и Цзян Чэн, откровенно говоря, не поладили с Цзинь Цзысюанем ещё с первой встречи. Ещё будучи мальчишками, они чувствовали, сколько бахвальства и высокомерия исходит от их сверстника, высоко задравшего нос и с неудовольствием осматривавшего Цзян Яньли. Как можно было на неё так смотреть, понятно не было. Было понятно только одно: Цзинь Цзысюань главной красавицы Юньмэна достоин не был, так как нечего павлину на драгоценный нефрит заглядываться. — Цзысюань-сюн, а кого ты считаешь самой лучшей? — Ты бы лучше не спрашивал Цзысюань-сюна об этом. У него уже есть невеста, и, конечно, ответом будет она. Цзян Чэн резко сжал руки в кулаки и медленно выдохнул сквозь сжатые зубы. Его гнев был вполне понятен: даже спинами они чувствовали, как среди адептов клана Цзинь стало нарастать напряжение. Причём исходило оно больше со стороны, где должен был предположительно стоять Цзинь Цзысюань. — Правда? А из какого она ордена? Она наверняка чрезвычайно талантлива и красива! — Не стоит говорить об этом, — прервал разговор он, причём тоном, очень походящим на скорбный. Вэй Усянь резко развернулся и притворно улыбнулся. Внутри уже всё бушевало от нарастающего негодования, однако ради шицзе он старался быть не таким раздражительным. Не хватало только конфликта на ещё недостаточно сильной почве. Хотя Вэй Усянь бы солгал, скажи, что не хочет врезать по этому горделиво-раздражающему лицу хотя бы разок. — Что ты имеешь в виду — «не стоит говорить об этом»? — спросил он, сложив руки на груди. Цзян Чэн резко напрягся и впился недружелюбным взглядом в Цзинь Цзысюаня, держась немного ближе к названному брату. «Не твори глупостей», — вот что значил этот безмолвный жест. Поддержку и предостережение. — Какая именно часть фразы «не стоит говорить об этом» тебе не ясна? — огрызнулся в ответ Цзысюань, помрачнев и сжав руки в кулаки. — Фраза-то мне ясна. Но я никак не могу понять вот что: как, во имя Небес, ты можешь быть недоволен моей шицзе? Он действительно старался быть спокойным и не разжигать конфликт, однако только само существование Цзинь Цзысюаня пробуждало в нём раздражение, какое сдерживать, на минуточку, было очень нелегко, пусть он и пытался. Безмолвная поддержка Цзян Чэна подстрекала на продолжение словесной перепалки. — А ты не хочешь спросить, как, во имя Небес, я могу быть довольным ей? — парировал Цзинь Цзысюань. Цзян Чэн уже собирался что-то сказать и сделать — даже встал перед Вэй Усянем, — но был отпихнут в сторону и остановлен выразительным взглядом: «Я сам!». — А ты, должно быть, полагаешь, что тобой была бы довольна любая? И откуда ты только набрался уверенности, что настолько разборчив? Если уж и получать кому-то за ненадлежащее поведение и просто отвратительные манеры в отношении к адепту другого клана, то лучше Вэй Усяню. С него всё равно всё как с гуся вода, а Цзян Чэна могло ждать очень строгое наказание, как наследника клана. — Если она так недовольна мной, то пусть разорвет помолвку! Короче говоря, плевать я хотел на твою драгоценную шицзе. А раз ты так о ней заботишься, то попроси об этом ее отца! Ведь разве он не относится к тебе лучше, чем к собственному сыну?! Уже в следующее мгновение распалившийся Цзинь Цзысюань получил удар кулаком по лицу, так и не закончив свой монолог. Так и началась нешуточная драка, на которую смотрели большинство адептов, не осмеливаясь вмешиваться и тем более разнимать самозабвенно дерущихся товарищей. Это надо же: адепт клана Цзян напал на адепта клана Цзинь! Да ещё и посреди занятия! — Прекратить! Ханьгуан-цзюнь появился неожиданно. Так же неожиданно пришли старшие адепты, которые не без усилий разняли драчунов, уже полностью изувеченных и пыльных. И если Цзинь Цзысюань только бросал убийственные взгляды и скалил зубы, то Вэй Усянь громко ругался на чём свет стоит и вырывался. — Не покорюсь! Дайте мне врезать этому.! Фантомные иголочки прервали его вдохновлённую речь, а ледяной голос мигом заставил успокоиться: — Вэй Ин. Впервые Вэй Усянь услышал столько содрогающего душу холода. Даже для Ханьгуан-цзюня, по природе отстранённого и отталкивающего этой своей чертой, интонация была слишком тяжёлой. Отчего раздражение немного улеглось и Вэй Усянь несмело — с чего бы это? — взглянул на Ханьгуан-цзюня. Выражение его лица, как и ожидалось, нисколечко не изменилось. Только глаза пугающе сияли, направленным прямо на него. Старшие адепты отвели Вэй Усяня и Ханьгуан-цзюня к храму предков. Цзинь Цзысюаня повели во внутренний дворик к мощённой щебнем каменной полянке, а Вэй Усяня оставили у ворот на таком же щебне, строго-настрого запретив подниматься с колен до тех пор, пока ему не назначат заслуженное наказание. Он хотел уже было возмутиться, но только раздражённо хмыкнул и отвернулся. Синяки на лице и, скорее всего, груди (он не мог точно сказать, всё тело немного ныло) неприятно саднили. Однако собственные «боевые» ранения его ничуть не заботили: душу грело осознание того, что он немало подпортил трясущемуся над своей внешностью павлину лицо. Он намеренно старался бить именно по нему, чтобы синяки ещё долгое время не сходили, а он ходил «красивый» и светил своими «фонарями». Вэй Усянь злорадно улыбнулся и подумал, что ради такого он даже не прочь снести наказание. Хотя было бы очень нехорошо, вышли его старейшины обратно в Юньмэн Цзян, но думать о не самых приятных последствиях было поздно. Не поздно было думать о взгляде Ханьгуан-цзюня. Почему-то в тот момент Вэй Усянь ощутил укол вины, хотя и понимал, что этот нерадивый высокомерный павлин заслужил то, что получил! Наверное, было бы правильнее ударить его и посильнее, но встать сейчас и пойти его бить — это выписать себе приговор, а тогда… Вэй Усянь очень сильно не хотел задумываться, почему тогда он присмирел. И почему немного (нет) испугался этого презрительного (как он подумал) тона. Ханьгуан-цзюнь, вы теперь будете меня презирать? Мысль нагоняла тоску, потому была старательно забыта и отправлена на задворки сознания, чтобы в скором времени исчезнуть и оттуда. — А хорошо ты ему врезал. Вэй Усянь поднял взгляд на непонятно когда пришедшего Лань Цзинъи, задумчиво-придирчиво осматривающего его лицо. На губах сама собой расцвела улыбка, и он на это лишь удовлетворённо кивнул, представив, как сильно отекло и посинело лицо этого придурка. — Ты так задумался о мере своего наказания, что меня не заметил, или новую выходку придумал? — прозорливо поинтересовался Цзинъи и хмыкнул. — Конечно, дурь ещё какая-то в голову ему пришла. Будет он задумываться о наказании, — пренебрежительно фыркнул подошедший Цзян Чэн, а Не Хуайсан качнул раскрытым веером в подтверждение (отрицание?) его слов. — Вовсе нет, просто подумал, как же соскучился по твоему недовольному лицу и стариковскому брюзжанию, — весело ответил Вэй Усянь и беззаботно рассмеялся. — Ах ты! — Цзян Чэн шутливо замахнулся на него и только цыкнул. — Хотя чего уж, дурака и бить без толку. — Не дурака, а твоего любимого шисюна. Кстати, а вы что тут забыли? Неужели так заволновались за меня? И что там, Цзинъи, с павлином, м? — Да кому ты нужен! — Ещё о такой бестолочи волноваться. Цзян Чэн и Лань Цзинъи временами проявляли такое единодушие, что Вэй Усяню оставалось только притворно вздыхать и жаловаться на тяжесть судьбы простого юньмэнского заклинателя (и главного красавца, конечно, который умрёт такими темпами, так и не поцеловав хотя бы ручку какой-нибудь симпатичной девушке). Вот и в этот раз он только шире улыбнулся и кивнул молчаливому Не Хуайсану, который только улыбнулся в ответ и воровато оглянулся. — Вэй-сюн, ты так сильно избил Цзинь Цзысюаня, что синяки теперь и через две недели не сойдут. Боюсь, конфликта между двумя кланами — Цзинь и Цзян — не избежать, — отчего-то шёпотом проговорил он и снова скрылся за веером. — За эту драку тебя должны были выгнать из Облачных Глубин, однако… Многозначительно замолчав, Не Хуайсан хмыкнул и взглядом указал в сторону. Переставшие в момент спорить о причинах дурости Вэй Усяня Цзинъи и Цзян Чэн обернулись и увидели неспешно шагающего к ним Ханьгуан-цзюня. Так как они находились довольно близко к месту развития драки, они тоже видели, как сильно тогда разозлился Ханьгуан-цзюнь. Его взгляд буквально пробрал до мурашек всех адептов, что те до сих пор вели себя тише воды, ниже травы. Вэй Усянь нервно сглотнул и натянуто улыбнулся, когда Ханьгуан-цзюнь подошёл и без лишних слов жестом приказал ему встать и последовать за ним. Встать с камней оказалось не такой простой задачей, потому Вэй Усянь чуть не повалился на сильно взволновавшегося Цзян Чэна, который предупредительно выставил руки вперёд, чтобы в случае необходимости поймать своего дурного шисюна и не дать ему ещё больше отбить себе мозги. — Спасибо, Цзян Чэн, — улыбнулся ему Вэй Усянь и подмигнул. Ханьгуан-цзюнь всю дорогу молчал. Он выглядел таким же спокойным, как и обычно, однако попытка Вэй Усяня спросить, какова же мера его наказания, была прервана фантомными иголочками на губах и ощущением собственной несостоятельности. Вэй Усянь притворно нахмурился и промычал что-то непонятное, что должно было трактоваться как «Бессердечный Лань Чжань!» В храме предков было несколько старших адептов, стоящий на коленях и мрачный, словно грозовая туча, Цзинь Цзысюань (он презрительно скривился, когда заметил Вэй Усяня, и зло блеснул глазами) и… ферулы. Вэй Усянь с толикой страха посмотрел на увесистые и явно больно бьющие палки, потом на равнодушного Ханьгуан-цзюня и оглянулся на стоящих у ворот друзей. Безнадёжность, промелькнувшая в его взгляде, граничила с нервным весельем, которое вырывалось сдавленными смешками. Когда заклятие было снято, а Вэй Усянь с трудом посажен на колени недалеко от Цзинь Цзысюаня, Ханьгуан-цзюнь, так ни разу на него и не взглянув, ровно сказал: — Ваше наказание заключается в ста двадцати ударах ферулами. — Он кивнул старшим адептам. — Начинайте. И после первого же удара послышались стоны и крики боли.***
Цзян Чэн поудобнее подтянул у себя на спине Вэй Усяня и сочувствующе посмотрел на него, шипящего от боли и утыкающегося ему в макушку. Наказание за драку было поистине суровым. И Цзинь Цзысюань, и Вэй Усянь едва могли стоять на ногах после сотни с лишним сильных ударов, хотя последний и не стоял: стенал на весь храм предков так, что пришлось к нему подойти и без лишних слов взять на спину. Лань Цзинъи время от времени настороженно поглядывал на стонущего Вэй Усяня и досадливо закусывал губу, вид же Не Хуайсана был абсолютно поникшим. От одного представления, как же сильно им двоим досталось, мороз по коже пробегал. Не зря клан Гусу Лань славился строжайшими наказаниями, которые могли раз и навсегда отвадить невежественных адептов от нарушения правил. — Как же больно-о! — снова протянул Вэй Усянь на спине Цзян Чэна и покрепче ухватился за его шею. — Задушишь! — рыкнул в ответ тот и нахмурился сильнее. — Нечего было лезть в одиночку на этого павлина. Вэй Усянь мстительно ухмыльнулся и на минуту позабыл о боли, зло сверкая глазами. Несмотря на тяжесть ферул, он так и не раскаялся в содеянном, считая себя полностью правым. За всё время наказания он испытывал лишь радость от того, что не один его разделял: избитый, с опухшей правой стороной лица, многочисленными ссадинами и синяками Цзинь Цзысюань корчился от боли и периодически вскрикивал. И поделом этому высокомерному павлину! — Зато теперь он явно не сможет похвастаться своим прекрасным лицом ещё долго! — беззаботно заявил Вэй Усянь и откинул мешающийся хвост за спину. — Не помешал бы мне, и вторая его половина была точно такой же, — фыркнул Цзян Чэн. — И остались бы вы лежать в храме предков, пока старшие адепты не выкинули вас оттуда, — скептично закончил Цзинъи, сложив руки на груди и невесело усмехнувшись. — Почему это? — удивился Вэй Усянь. — А как же вы с Не Хуайсаном? Неужели вы бы предали нашу дружбу и оставили нас, незаслуженно раненых, на холодном полу? — Незаслуженно?! — возмутился Цзинъи. — Да тебя за драку должны были выгнать! Благодари Ханьгуан-цзюня, что он настоял на окончании твоего обучения здесь, сумасшедший! — В каком это смысле? Вэй Усянь решительно не понимал ничего. Ни того, с чего бы Ханьгуан-цзюню его защищать перед старейшинами, ни того, как ему это удалось. Однако Цзинъи вряд ли соврал: правилами категорически запрещена ложь. Значит… — Вэй-сюн, я же говорил тебе об этом ещё перед храмом, — ненавязчиво напомнил Не Хуайсан. Память старательно его подводила из раза в раз, потому оставалось только важно кивнуть и сделать вид, что он действительно вспомнил. Но пазл от этого воедино не сложился, а вся ситуация казалась абсурдной до невозможности. Чтобы Ханьгуан-цзюнь, да настоял на окончании обучения какого-то проблемного разгильдяя из Юньмэна? Было проще поверить, что госпожа Юй подобреет и родит Цзян Чэну и шицзе младшенького! Пока адепты шли к домику целителя, уже успев отвлечься на более праздные темы, они и не заметили за весёлыми разговорами (которые прерывались только болезненными охами Вэй Усяня, когда он сползал со спины Цзян Чэна), что к ним неспешно приближался Цзэу-цзюнь. Спокойный, как всегда миролюбивый и с вежливо-приветливой улыбкой на губах. Он был замечен только когда их расстояние сократилось до нескольких метров. — Цзэу-цзюнь, — вежливо поклонились Цзинъи и Не Хуайсан, пока Вэй Усянь старался сползти без последствий со спины шиди. — Не нужно, — прервал его жалкие попытки Цзэу-цзюнь и чуть озабоченно осмотрел его. — Ванцзи сказал, что ты, Вэй Усянь, вместе с Цзинь Цзысюанем был наказан. Что произошло? Четверо адептов немного озадаченно переглянулись, всем своим видом выражая непонимание, отчего же главе клана Лань стало интересно нарушение правил приезжим адептом. Однако задавать этот вопрос напрямую никто не стал, а потому Вэй Усянь поведал увлекательнейшую историю, не упуская из виду ни одну свою эмоцию и хотя бы мелочь в повествовании, чтобы расписать во всех красках, какой же Цзинь Цзысюань подлец. Пусть Цзян Чэн и покорно молчал, но бровь его периодически дёргалась, а рот открывался и закрывался, будто он хотел что-то сказать, но сдерживался. Пока что. Цзинъи же смотрел на Вэй Усяня если не с ужасом, то с эмоцией, чем-то напоминающей восхищение: то, как он свободно, но в то же время уважительно говорил с Цзэу-цзюнем, действительно было достойно уважения. Не Хуайсан терпеливо улыбался за веером и наблюдал за реакцией Цзэу-цзюня на слова Вэй-сюна. — Вот оно что, — по окончании пламенной речи задумчиво заключил Цзэу-цзюнь, ненадолго замолчав. — За драку действительно предусмотрено более суровое наказание в виде досрочного завершения обучения, но Ванцзи не зря настоял на снисхождении. — Глаза Цзян Чэна удивлённо распахнулись. — Вэй Усянь, в Облачных Глубинах есть одно место, которое может вам помочь справиться с болью и… упорядочить мысли. Было что-то в привычной дружелюбной улыбке Цзэу-цзюня, чему Вэй Усянь не мог дать определения. Что-то в ней незаметно изменилось и совсем перевернуло контекст, однако задумываться о таких мелочах он не стал, обрадовавшись возможности избавиться от боли. Но тут же немного скис, кажется, догадавшись, что это за место. Вода источника не способна убить холодом, она лишь упорядочивает мысли и усмиряет разум. — Вы о холодном источнике? Цзэу-цзюнь удивлённо приподнял брови, но кивнул. — Ты о нём уже слышал? «И даже успел поплавать, Цзэу-цзюнь, Ханьгуан-цзюнь меня уже просветил», — подумал он, а на деле лишь очаровательно улыбнулся. — Да, приходилось. — В таком случае, — мягко улыбнулся глава клана, — ты должен знать о его целебных свойствах. Мягкая непреклонность в его голосе всё-таки убедила Вэй Усяня, что ничего плохого не будет, если он сейчас отправится не к целителю колоться акупунктурными иглами, а на ледяной источник — промерзать до костей. Что из этого ещё хуже — не понятно. Но Не Хуайсан по непонятной причине загадочно улыбался всё это время и крайне убедительно говорил, что источник куда действеннее игл. И именно поэтому уже совсем в скором времени Вэй Усянь оказался на знакомом каменном берегу. И заметил столь же знакомую нагую фигуру в паре чжанов от него. — Ханьгуан-цзюнь! — весело поприветствовал он, раздеваясь и чувствуя неприсущую ему нервозность. Ханьгуан-цзюнь обернулся на него через плечо и почти сразу отвернулся обратно. И без того прямая как сосна спина вытянулась ещё больше, а плечи сильно напряглись. Вэй Усянь ни на миг не оторвал взгляда от его фигуры, пытаясь рассмотреть за каскадом тёмных влажных волос уши: покраснели или нет? Из живота к горлу поднималось приятное волнение, и Вэй Усянь не мог сдерживать свои порывы разрядить напряжение, повисшее в воздухе. — Ханьгуан-цзюнь, а, Ханьгуан-цзюнь, признайтесь же, что вы не ожидали меня здесь увидеть. Но неужели вы не рады меня видеть? Даже не повернулись ко мне. А вот я вас очень рад видеть, мне столько всего нужно вам рассказать, а-ха-ха! — Вэй Усянь на секунду замер и с лукавой улыбкой всё-таки снял штаны. — Скажите, Ханьгуан-цзюнь, неужели из-за одной ма-аленькой драки вы стали меня презирать? Ведь… — Нет, — резко прервал его Ханьгуан-цзюнь и, казалось, дёрнулся, чтобы обернуться, но всё-таки сдержал этот порыв. Вэй Усянь вопросительно изогнул бровь и мысленно возликовал: он нарушил правила приличия — перебил говорящего! Да ещё и так резко, так эмоционально. Свою маленькую победу хотелось отпраздновать, но пока что Вэй Усянь сдерживал себя от радостных воплей. Он, выдохнув, с разбегу прыгнул в воду и тут же вынырнул с громкими причитаниями: — Холодная! Какая же вода тут холодная! — Шум запрещён, — строго напомнил Ханьгуан-цзюнь, прикрыв глаза. — Опять вы о своих правилах, — «грустно» вздохнул Вэй Усянь и поплыл поближе к учителю. — Так что же — «нет»? Ханьгуан-цзюнь смерил его настороженным взглядом, будто искал подвох в искреннем весёлом любопытстве Вэй Усяня. Эта реакция забавляла, недавние пессимистичные мысли покинули ветреную голову окончательно, уступив место только новым идеям по доведению Ханьгуан-цзюня до точки кипения. От смущения или от злости — не суть ли важно? — Не презираю, — твёрдо ответил Ханьгуан-цзюнь и стойко выдержал пять секунд удивлённого молчания ученика, которое нарушилось, когда тот громко-громко расхохотался. «Слишком милый!» — подумал Вэй Усянь, когда с трудом отсмеялся, и поплыл в сторону учителя, не переставая лукаво улыбаться. — Пра-авда? Тогда я очень рад, Ханьгуан-цзюнь. Правда-правда, моей радости нет предела, она ищет выхода, но не находит. Пока что. — Предупредительный внимательный взгляд он напрочь игнорирует. — Ханьгуан-цзюнь, скажите, а это правда… — Он подплыл совсем близко, ни на миг не разрывая зрительного контакта. — Это правда, что вы заступились за меня перед старейшинами и уговорили оставить здесь, в Гусу, до окончания обучения? Ваша добродетельность воистину не знает границ, Ханьгуан-цзюнь! — Ты ещё не закончил переписывать раздел о надлежащем поведении, — пресёк Ханьгуан-цзюнь. Вэй Усянь почти поник. Ещё четыре раза! Ещё около двух месяцев он будет сидеть ежедневно в библиотеке и переписывать нерадивый трактат, чтоб всех его составителей ждали страшные муки в следующих жизнях! Однако весёлый настрой к нему быстро вернулся, потому что даже несмотря на «жестокие» слова, тело Ханьгуан-цзюня выдавало безбожно. Уши опять умилительно покраснели! Как же хочется их потрогать… — Вэй Ин, — холодно процедил Ханьгуан-цзюнь и перехватил руку, почти добравшуюся до уха, за запястье. — Я здесь, Ханьгуан-цзюнь, — проворковал он, подплыв чуть ближе. — Вэй Ин, прекрати. — М? А если не прекращу? Вэй Усянь почти кожей чувствовал, что вот он — его шанс добиться настоящей, самой искренней реакции! Поблизости никого не было, одежда их не сковывала. Никаких обязательств, никаких границ, только чистое бесстыдство и натянутость нервов Ханьгуан-цзюня. И, конечно, его невероятно милые покрасневшие уши. Однако такого ответа Вэй Усянь не ожидал даже в самых смелых своим фантазиях. Ханьгуан-цзюнь нежно — не может такой человек так нежно касаться! не может же? — скользнул пальцами вверх по запястью и переплёл пальцы с Вэй Усянем, не отводя прямого, светлого взгляда, не упуская из виду ни мгновенное оцепенение, ни неестественно сильно покрасневшие щёки. Вторую руку он без промедления положил ему на пояс* и наклонился к уху, зашептав: — Перепишешь раздел о надлежащем поведении восемь раз. И уже в следующий миг Вэй Усянь повис в руках Ханьгуан-цзюня безвольной и безмолвной (проклятое заклятие молчания!) куклой. Только глаз нервно дёргался, а сердце бешено колотилось в груди.