Возвращение Вэй Усяня в Пристань Лотоса вышло на редкость шумным. И дело было не только в радостных восклицаниях шиди, громких разговорах о недавних событиях и скуке без любимого и невероятно весёлого шисюна, но и в том, что Вэй Усяню предстояло выслушать справедливую, но очень резкую и грубую нотацию от госпожи Юй.
Хотя нотация больше откровенно походила на унижение и простую ругань. Зерно истины в ней было, но госпожа Юй иногда переходила с темы неподобающего поведения в Облачных Глубинах на темы более отдалённые: общую безалаберность, бездарность, неумение держать себя в руках и невыносимую ребячливость, которая не должна быть присуща первому адепту клана Юньмэн Цзян.
Вэй Усянь, в силу молодости и пылкости нрава, слушать долго оскорбления в свой адрес не мог, пусть и давно к ним привык и уже совсем не обращал внимания. К тому же, с некоторыми упрёками он был решительно не согласен и потому резко отвечал в свою защиту, почти в тот же миг мысленно давая себе оплеуху. Что бы он ни думал, но мрачные тучи над головой госпожи Юй были страшны. И с этим
действительно стоило бы считаться, но язык Вэй Усяня всегда был быстрее здравых идей.
— Моя госпожа, — прервал Юй Цзыюань Цзян Фэнмянь.
— Что — «моя госпожа»? Опять собираешься защищать чужого ребёнка? А не напомнить ли тебе, что из-за него даже помолвка А-Ли была расторгнута? Так и продолжишь стоять на его стороне, смотря, как он приносит одни только проблемы, а твои, Цзян Фэнмянь, дети опускаются ко дну, — ядовито усмехнулась Юй Цзыюань, и на её губах застыла презрительная усмешка. — Какой же ты простофиля, Цзян Фэнмянь.
Резко развернувшись, она в одиночестве вышла из зала, оставив после себя лишь тяжёлую тишину и невысказанные в тысячный раз подряд слова.
Плечи Вэй Усяня заметно опустились, взгляд немного погрустнел, а всякое желание спорить испарилось само по себе. Чувство вины за расторгнутую помолвку Цзян Яньли не отпускало его ни в Облачных Глубинах, ни сейчас, когда он её уже встретил. Такую же радостную, с красивейшей доброй улыбкой и мудрыми глазами. И пусть его шицзе улыбалась так же тепло, как и всегда, Вэй Усянь понимал — она наверняка была расстроена из-за него.
Госпожа Юй была права в том, что с появлением Вэй Усяня в Пристани Лотоса многое если не изменилось, то несколько поменяло обычный ход вещей. И без того не тёплый брак Юй Цзыюань и Цзян Фэнмяня стал омрачаться периодическими ссорами из-за принесённого в
их дом Вэй Усяня, многие адепты стали значительно ребячливее и активнее, потому что брали пример со своего шисюна, а наследник клана стал его лучшим другом, который, пусть и бурчал, но во все авантюры попадал вместе с ним. Казалось, что с появлением Вэй Усяня в Пристани Лотоса она стала кишеть жизнью больше обычного, стала более шумной и громкой, окрасилась в новые цвета.
Госпожа Юй не любила клан Юньмэн Цзян, презирала своё нахождение в Пристани Лотоса. И она определённо точно не была рада тому, что какой-то сын слуги принёс ещё большую сумятицу в её жизнь.
Возможно, Вэй Усянь бы так и предавался неприятным мыслям и домыслам, если бы его не окликнула Цзян Яньли и не позвала всё-таки отведать любимого супа с корнем лотоса и свиными рёбрышками. Мог ли Вэй Усянь оказаться от этого предложения и позволить себе грустить? С лестными речами кулинарному дару Цзян Яньли на его лицо вернулась проказливая улыбка, а в глаза — задорный весёлый блеск. Весь последующий день они просидели в одной из беседок, праздно беседуя на всевозможные темы. Яньли рассказывала Вэй Усяню о недавних происшествиях и успехах его шиди, Вэй Усянь рассказывал об ужасной еде — и не переставал при этом нахваливать золотые руки своей шицзе, — строгом учителе Лане, весёлом Цзинъи, который не вписывался в типичные представления об адептах клана Лань. За Не Хуайсана, который только выглядит безобидно, а на самом деле тот ещё прохвост, он тоже замолвил слово, чем повлёк только смех шицзе («Шицзе, это чистейшая правда! Если я его ещё когда-нибудь встречу, отплачу за все свои страдания сполна»). Вэй Усянь также не забывал стенать о несчастном Цзян Чэне, которому придётся терпеть нечеловеческие условия ещё полгода.
Единственный, кого Вэй Усянь не упомянул в своей исповеди «несчастного ребёнка Юньмэна», так это Ханьгуан-цзюня. Вспоминать прекрасное и так полюбившееся лицо лишний раз он не хотел, потому что надежды на то, что они встретятся раньше, чем через несколько лет, почти и не было. Но Цзян Яньли, помня о легендарном наставнике, всё-таки спросила о нём сама, и Вэй Усяню пришлось рассказывать. И если изначально он говорил отвлечённые вещи, совсем не важные, то к концу стал с энтузиазмом описывать все свои приключения, связанные с Ханьгуан-цзюнем, все моменты проявления эмоций наставником, все их небольшие ссоры и наказания.
— Ханьгуан-цзюнь воистину удивительный человек. А-Сянь, тебе не стоило приносить ему столько неприятностей, — с мягким укором сказала Цзян Яньли, когда Вэй Усянь выговорился, и подлила в пиалы чай. — Странно, что ты о нём ничего не рассказал сразу.
Вэй Усянь на это лишь неловко почесал шею и широко улыбнулся, сглаживая неловкую ситуацию, и снова стал говорить обо всём подряд, в том числе и о своих гениальных идеях, размышлениях на тему тёмной ци, девушках, мягком диалекте Гусу и до смешного необидных ругательствах. Разговор быстро стал совсем домашним, и Вэй Усянь окончательно расслабился, выкидывая из головы все нехорошие мысли. В конце концов, что толку живому беспокоиться о загробной жизни?
Прошло несколько дней с момента возвращения Вэй Усяня в Пристань Лотоса, как он откровенно заскучал. Госпожа Юй бесчеловечно гоняла его шиди по тренировочному полю, пыталась заставить заниматься Вэй Усяня, но тот с небывалой ловкостью и сноровкой сбегал к рыбакам и отправлялся с ними ловить рыбу и срезать лотосы. Цзян Чэна не было с ним рядом, а больше никто не смог бы вынести вечной праздности своего шисюна, его тяги к алкоголю, охоте и приключениям. А в одиночку заниматься всем этим было так тоскливо, что после первой же попытки Вэй Усянь развалился на мостке, свесил ноги вниз и раскинул руки в сторону, умирая от скуки.
После этого он решил, что пока больше нечем заняться, а занять себя чем-то надо, потому что без дела проводить целые дни невыносимо, он будет больше времени проводить за тренировками. В любом случае, это будет и полезно, и развлечение какое-никакое найдено. Фехтование приносило ему радость, а хорошие бои на тренировочном поле в кругу шиди неплохо развлекали. Простой «способ от скуки» вскоре стал систематическим отвлечением от мыслей о Ханьгуан-цзюне, который стал назойливо сниться Вэй Усяню, а также длительным ежедневным ритуалом наравне с ленивым, но внимательным изучением трактатов в библиотеке. Иногда, отвлекаясь, Вэй Усянь горестно думал, что вот до чего его довёл Ханьгуан-цзюнь — Вэй Усянь взялся за ум и начал учиться!
Пусть все наставники и даже госпожа Юй понимали, что столь резкие перемены в увлечениях самого шебутного адепта неспроста, в глубине души они радовались, что тот образумился и стал приносить куда меньше неприятностей и сумятицы и в без того активный клан. Цзян Фэнмянь же с некоторым интересом наблюдал за его тренировками, когда выдавалась минутка, и отмечал поразительные успехи. И даже пару раз, поддавшись порыву, он провёл совместные тренировки с ним, на которых показывал новые приёмы и рассказывал, как можно избежать некоторых выпадов и пробить блокировки.
За пару месяцев навыки Вэй Усяня в значительной степени возросли не только во владении меча, но и в стрельбе и кулачных боях, которыми Юньмэн и без того славился. Вэй Усянь объяснял это тем, что от скуки и тоски и по лучшему другу и брату, и по въевшемуся в сознание Ханьгуан-цзюне он начал заниматься всем подряд, браться за любое дело, ходить на ночные охоты, присматривать за совсем маленькими шиди и отвлекаться от всего посредством драк и тренировок.
Пока учителя возносили хвалы Богам за то, что они образумили неугомонного мальчишку, а госпожа Юй с подозрением на него смотрела и только хмыкала, Цзян Яньли с небольшой тревогой смотрела на Вэй Усяня и пока что молчала, потому тот всё также задорно улыбался, флиртовал и пил. Пусть уже гораздо меньше и практически от тоски. Однако в один из дней она всё-таки не выдержала и подсела к нему, мягко начав выпрашивать у него, что же с ним случилось, что он сник.
Вэй Усянь к тому моменту как раз думал о Ханьгуан-цзюне, по сей день являвшемуся к нему во снах, о своих неоднозначных реакциях на него и желании
хотя бы увидеть и хотя бы немного разозлить, чтобы увидеть хоть тень эмоций на великолепном лице. До этого его иногда посещали мысли, что добиться расположения Ханьгуан-цзюня ему не суждено, однако он гнал их прочь. Сейчас же он подумывал, что
обязательно встретится с Ханьгуан-цзюнем и проявит все свои накопившиеся навыки заигрывания. Столь благородный и воспитанный человек вряд ли воспримет их как нечто большее, чем забаву невоспитанного сорванца, но пока что Вэй Усянь не мог придумать ничего лучше. Была идея сделать подарок, но Ханьгуан-цзюнь же не девица, чтобы зардеться от подаренного букетика цветов?
Когда к нему подсела его шицзе, Вэй Усянь начал привычно отговариваться, пояснять, что хочет показать Цзян Чэну при их следующей драке, какой у него прекрасный шисюн, а не какой он балбес, которого даже в Гусу терпеть не стали. Однако подобные выражения никак на Цзян Яньли не действовали. Она с мягким упрёком улучила «своего А-Сяня» в недоверии к ней, и Вэй Усянь уклончиво, без имён и точного описания проблемы, рассказал о большой заинтересованности в одном человеке. Каким образом на этих словах у бедной девушки не выпала чашка чая из рук, оставалось загадкой, но с тех пор тема была
временно закрыта, потому что Вэй Усянь больше ничего не говорил, а Цзян Яньли думала, что же за девушка пленила сердце её брата.
Ещё через несколько месяцев случилось то, чего Вэй Усянь так долго ждал и чего отчасти боялись все наставники. Молодой господин Цзян вернулся домой!
Новость эта достигла ушей Вэй Усяня тогда, когда он как раз отрабатывал уже в сотый раз недавно изученный приём в связке с несколькими старыми. Один из его шиди ворвался в на тренировочное поле и пронзительно крикнул:
— Вернулся! Ваньинь вернулся! — и в тот же миг он был сбит с ног осчастливившимся Вэй Усянем, который едва успел убрать меч в ножны, как кинулся к пристани, встречать блудного друга.
От Цзян Чэна не приходило из Гусу ни одной весточки. Вэй Усянь в некоторые моменты обострения озорства прилюдно «падал» спиной в озеро. А потом ещё несколько последующих минут громко стенал по умершему в стенах благопристойных и строгих Облачных Глубин другу. Его завывания были настолько проникновенными и громогласными, что маленькие шиди, только пришедшие в клан и ещё даже не видевшие Цзян Чэна вживую, начинали мелко вздрагивать и негромко всхлипывать, за что и получали только порцию смеха. А в некоторые моменты получал Вэй Усянь. Но только не смех, а яростный треск Цзыдяня, от которого бежал как можно дальше.
Оказавшись в Пристани и заметив в нескольких чжанах от берега лодку с флагом клана Юньмэн Цзян на носу, Вэй Усянь без раздумий упал в озеро и проплыл под водой расстояние не более чжана, всплывая спиной вверх и не поднимая головы, будто он утопился. Такой трюк в их клане был неновым, весьма пугающие шутки хорошо действовали на приезжих. А иногда и на наставников. Когда такое развлечение только зарождалось (с лёгкой руки Вэй Усяня, конечно же), Цзян Фэнмянь, видя это, не на шутку пугался и попадался на уловку, а потом отчитывал сорванцов и выдыхал. Со временем к этому привык даже он.
Но, видимо, Цзян Чэн, долгое время пробывший в Облачных Глубинах, успел и позабыть их весёлую шалость, а потому остановил лодку и ткнул нерадивого шисюна пару раз веслом в затылок. Не получив реакции, он наклонился ближе и убрал весло в сторону, приглядываясь. И тут же Вэй Усянь, совсем развеселевший и не желавший ждать ещё больше, вынырнул и окатил его водой с ног до головы, за что был проклят не менее сотни раз. Забравшись в лодку, он только приобнял мокрого товарища за плечи, счастливо улыбнулся до самых ушей и стал беспрерывно трепаться обо всём подряд: о важном и не очень, о связанном с другой речью и вообще о чём-то ответвлённом. И в тот день он чувствовал себя по-настоящему счастливым, видя радостную улыбку Цзян Чэна и слыша его привычные ворчания.
В ту ночь ему не снился Ханьгуан-цзюнь. Ему снились только лотосы, забавы с шиди и яркое солнце над головой.
***
Семидневный совет кланов в Цишане стал приятной неожиданностью для Вэй Усяня и Цзян Чэна, когда оказалось, что они поедут вместе с Цзян Фэнмянем, чтобы представлять свой клан на соревновании лучников и набираться опыта. Опыта, правда, нужно было набираться только Цзян Чэну, как будущему главе клана, а Вэй Усянь… Цзян Фэнмянь сказал, что будущему помощнику будущего главы несколько дней учёбы во вред точно не пойдут.
Из-за этого Юй Цзыюань чуть не устроила скандал на всю Пристань Лотоса из-за мягкости и откровенной податливости Цзян Фэнмяня, однако это обошлось лишь каким-то чудом и мягкими, но настойчивыми уговорами Цзян Яньли. Вэй Усянь после семейного обеда чуть руки ей не расцеловал за усмирение надвигающейся бури и защиту, за что получил только ласковое, полное небольшого укора «А-Сянь» в ответ. В тот день Цзян Чэн, расстроенный по непонятной причине, огрызался больше и чаще обычного, и после третьего незапланированного заплыва Вэй Усянь всё-таки оставил шиди в покое.
На совет кланов полагалось добираться не на мечах, а на лошадях, показывая своё мастерство и подчёркивая статус. Вэй Усянь на эту показуху только посмеивался, за полчаса до выезда из Пристани наматывая круги по тренировочному полю и красуясь перед шиди и забежавшими посмотреть на тренировки детишками. Он хотел бы и перед девушками показать себя, красавца, но госпожа Юй запретила выезжать раньше времени за пределы Пристани, и оставалось наслаждаться исключительно восхищениями и дурачествами соклановцев.
И не сказать, что Вэй Усяню это не нравилось. Он чувствовал себя как никогда прекрасно, восхваляя себя ещё больше, беззастенчиво шутя и корча рожицы совсем юным адептам.
Цзян Чэн, наблюдавший за этим со стороны, не переставал закатывать глаза и цокать языком, бурча про безнадёжность неразумного шисюна. Время от времени к бурчанию и цоканью присоединялся звук удара ладони по лбу.
— Ты бы так не красовался, — скептически приподняв бровь, сказал он Вэй Усяню, когда тот снова проезжал мимо него на лошади.
— Это ещё почему? — с полулукавой улыбкой Вэй Усянь остановился и развернулся на лошади, щурясь от слепящего солнца. — Боишься, что все девчонки мои будут?
— Кому ты нужен, — сердито цокнул Цзян Чэн. — На совете кланов наверняка будут Цзэу-цзюнь и Ханьгуан-цзюнь. Своими выходками ты ему ещё в Облачных Глубинах надоел, неужто думаешь, что он станет тебя терпеть на совете кланов?
Лошадь под Вэй Усянем вдруг испугалась чего-то и резко встала на дыбы с громким ржанием. Несколько шиди испуганно разбежались в стороны с визгами, а Вэй Усянь всерьёз чуть не свалился, не успев покрепче подержаться за поводья. Едва выровнявшись в седле и переведя дух, он подумал, что
совсем забыл об этом факте. На совете кланов обязательно должен был быть глава клана Лань и его правая рука, которая неустанно следовала за ним на каждое важное мероприятие, на котором решались важные политические вопросы!
— Думаю, — загадочно улыбнувшись, протянул Вэй Усянь и игриво подмигнул Цзян Чэну, — я не так сильно надоел Ханьгуан-цзюню, как тебе, мой неумный шиди, может показаться. И неужели ты думаешь, что я смогу прогневать столь терпимого к чужим недостаткам заклинателя на совете кланов?!
И пусть в голосе Вэй Усяня звучал почти неподдельный ужас, глаза его сверкали лукавым блеском, а почти нездоровая восторженность и излишняя возбуждённость выдавали его с головой. Цзян Чэну оставалось на это только закатить глаза и помолиться всем известным ему Богам, чтобы этот несносный человек не посмел в самом деле приставать к Ханьгуан-цзюню хотя бы на совете кланов, чтобы не позорить их ещё больше, чем и так есть.
И только он хотел об этом сказать ускакавшему красоваться перед шиди Вэй Усяню, как один из старших адептов громогласно объявил о немедленном выдвижении в Цишань.
***
Вэй Усянь с неприкрытой скукой рассматривал рамы из чёрного золота с причудливыми, но не лишёнными изящества и некой царственности узорами, и мраморный тёмный пол под ногами. Иногда его взгляд перемещался на множество людей вокруг, нетерпеливо и в то же время внимательно выискивая в толпе знакомые «траурные» одеяния клана Лань, но натыкался на какие угодно клановые одеяния, но только не кипенно-белые.
Он широко зевнул и едва успел прикрыть рот ладонью под осуждающим взглядом Цзян Чэна, только виновато улыбнувшись и пожав плечами: а чего ты ещё хотел?
До Цишаня делегация из Юньмэн Цзян добралась не более полутора часов назад. С дороги им сразу пришлось пройти несколько формальных процедур приветствий с высокопоставленными чинами (но только не с главой Вэнь), а после отправиться на всеобщий неформальный пир. Вэй Усянь был почти готов съесть все яства, что подавались прекрасными девами Цишаня на столы, но его трижды одёргивал Цзян Чэн и говорил, что до того, как делегации из кланов соберутся, есть нельзя. От этого Вэй Усянь погружался в ещё большее уныние и почти беспрестанно канючил, за что не один раз получил оплеуху.
Как он считал, Цишань с родной Пристанью и рядом не стоял ни по широте гостеприимства, ни по красоте и разнообразию блюд. Стоило Вэй Усяню высказать это вслух, как на него крайне неодобрительно покосились двое заклинателей из клана Вэнь, высокомерно фыркнув, и грузной поступью пошли прочь. И пусть Цзян Чэн был с ним абсолютно согласен, скептически осматривая множество порций одних и тех же блюд, которые можно было пересчитать по пальцам, но всё равно дал шисюну подзатыльник. Неважно, что в его словах была правда, но он смел её озвучивать хозяевам празднества и позорить своей невоспитанностью весь клан!
— Цзян Чэн, Цзян Чэн! — вдруг его позвал вмиг воодушевившийся Вэй Усянь, пихая в бок локтем.
— Чего тебе? — грубо развернулся Цзян Чэн, хмурясь до складки на переносице.
— Делегация клана Лань наконец приехала.
— И тебе что с того? — Цзян Чэн скептически выгнул бровь и с подозрением посмотрел на чрезмерно радостного шисюна. — Вэй Усянь, даже не смей подходить к Ханьгуан-цзюню ближе, чем на пять чжанов! Что бы ты ни…
Дальше Вэй Усянь угрозы Цзян Чэна не слушал, внимательно следя за передвижением белых одежд по залу. В толпе из гостей в самых разных цветных одеждах эти, белоснежные, одновременно и выделялись, и почему-то терялись в ярком калейдоскопе, ускользая из поля зрения Вэй Усяня, глаза которого были готовы либо выпасть прямо на мраморный пол от напряжения, либо сузиться ещё больше от настойчивых попыток адепта видеть лучше.
— … Ты меня слушаешь?! — всё бушевал Цзян Чэн, однако сам почти неосознанно присоединился к поверхностному изучению зала на наличие адептов клана Лань.
Вэй Усянь досадливо вздохнул и недовольно поджал губы, так и не увидев ни одного заклинателя в белом. Нетерпеливое желание увидеть Ханьгуан-цзюня хотя бы одним глазком и попытаться ненавязчиво (насколько Вэй Усянь
в принципе ненавязчивым может быть) с ним завести непринуждённую беседу о… Да хотя бы о кроликах! Он определённо не был человеком, который разговор даже о самой обыденной и приевшейся теме не смог бы вывернуть так, чтобы он стал пылкой дискуссией двух учёных мужей (и неважно, что в прошлый раз роль учёного мужа для Вэй Усяня выполнял старичок-рыбак).
Вэй Усянь оглядывался и старательно игнорировал подозрительные взгляды Цзян Чэна, нервно вытирал ладони о ханьфу и улыбался так натянуто, что вызывал только больше подозрений. Столь странное поведение шисюна укрыться от обделённого излишком чуткости Цзян Чэна не смогло, и он снова стал почти сердито вопрошать, что уже успело произойти. И почему всё последнее время Вэй Усянь перевозбуждается только от упоминания клана Лань и его адептов?! Дать честные и развёрнутые ответы тот, конечно же, не мог, потому привычно отшучивался и юлил, пытаясь отвлечь внимание шиди на что-то другое, чем распалял его пуще прежнего.
— Молодой господин Цзян и его шисюн совсем не меняются, — послышалась добрая насмешка со стороны, и двое переругивающихся адептов повернулись к наглецу, что посмел нарушить их священный ритуал.
Однако лёгкая досада Вэй Усяня, смешанная с облегчением, моментально улетучилась, когда он увидел знакомую фигуру в белоснежных, как снег на склонах гор, одеждах. Цзинъи за время их разлуки совсем не изменился, стоял со своей неизменной ланьской осанкой, разве что чуть более расслабленной, чем у старшего поколения, и понимающе-весело улыбался. Правда, недолго, потому что уже в следующее мгновение его чуть не сбил с ног обрадовавшийся Вэй Усянь, на что пришлось недовольно и не совсем по-ланьски забраниться.
Цзян Чэн, только отошедший от несильной озадаченности, сложил руки на груди в привычном жесте и вздохнул. Эта балбесина будет нарушать порядок, даже если ему на лбу клеймом выжечь «не дури». Хотя ожидать от него, энергичного и солнечного, чего-то другого воистину не стоило, как и не стоило лишний раз тратить силы на уговоры и ругань (в чём Цзян Чэн признаётся себе с неохотой).
— Да пусти ты меня! — чуть не задушенный
попытками его задушить крепчайшими объятиями Вэй Усяня, Цзинъи вырвался из его хватки с явным вздохом облегчения. — Ненормальный! Ты с такой силой только сосуды вина обнимал в Цайи и колонну храма предков, когда пытался избежать наказания.
— Ты должен быть рад, ведь удостоен чести стоять на одном уровне с вкуснейшим в мире вином! — почти обиженно воскликнул Вэй Усянь и наигранно отвернулся, горделиво задрав подбородок вверх.
Цзинъи и Цзян Чэн одновременно фыркнули под вырвавшиеся смешки друга и отошли в сторону от толп знати, чтобы посидеть где-нибудь без временами терзающих (но только не Вэй Усяня) взглядов на себе.
— А ты почему приехал? — с лукавым прищуром спросил он, взглянув на Цзинъи и закинув руки за голову. — Неужели вы, достопочтенный молодой господин Лань, решили посоревноваться на состязании
лучников?
У Вэй Усяня был один повод дразнить Цзинъи этим соревнованием. Ещё в Облачных Глубинах, во время их старательного и непомерно строгого обучения, они затеяли спор: кто из них попадёт в цель с наиболее далёкого расстояния. Та их тренировка поначалу напоминала тренировки лучников в Юньмэне — «Не воздушные змеи, но тоже сойдёт», — однако какая же тренировка без остроумных подколов и смеха? Вэй Усянь считал, что никакая, поэтому безбожно и назойливо дразнил Цзинъи за каждое движение. Тот, как назло, был далеко не самым метким лучником, но зато самым вспыльчивым адептом в Гусу, поэтому со злости стал избивать друга луком, позабыв о его изначальном назначении. И последующего для них двоих — инициатора и взъярившегося адепта — наказания в виде ста ударов ферулами. С тех пор Цзинъи с луком представлялся им только в виде адепта, позабывшего, что лук — это оружие дальнего боя, но никак не ближнего.
— Видимо, не наступил ещё тот час, когда Боги услышали мои молитвы и не прокляли твой поганый язык, — с притворной злобой прошипел Цзинъи и одобрительно кивнул Цзян Чэну, давшему хорошую оплеуху Вэй Усяню.
— Боги слишком сильно меня любят, в отличие от этого молодого осла, чтобы так жестоко со мной поступить, — картинно оскорбился Вэй Усянь, показывая пальцем в сторону шиди, вмиг рассверипевшего.
— Вэй Усянь, ты.!
Дружеская и столь привычная ругань вызвала у находящихся рядом заклинателей только неопределённые хмыки и тяжёлые вздохи по поводу плохого воспитания нынешнего поколения и их приоритетов. Однако дружная компания не обращала на это внимания и чуть тише переругивалась между собой, то и дело давая оплеухи одному Вэй Усяню. Тот, не взирая на довольно ощутимую боль, всё равно улыбался и изредка осматривал весь зал и искал знакомую высокую фигуру в белоснежных одеяниях.
— А Ханьгуан-цзюнь ведь тоже приехал с вами? — будто невзначай спросил он Цзинъи.
— Конечно, Ханьгуан-цзюнь вместе с Цзэу-цзюнем посещает каждый совет кланов, — тут же ответил тот и подозрительно нахмурился. — Что ты задумал?
Вэй Усянь только загадочно улыбнулся на это и снова внимательно осмотрел зал, будто небрежно, но всё равно цепляясь за мало-мальски знакомое лицо. И вдруг он замер, уставившись в одну точку и улыбнувшись так радостно, что Цзян Чэна мгновенно передёрнуло. И только он собирался ударить себя ладонью по лбу, как Вэй Усянь сорвался с места и лисьей поступью побрёл в сторону будто бы возвышающейся над всеми белой фигуры.
Ханьгуан-цзюнь не изменился за то время, что Вэй Усянь его не видел, от слова совсем. Всё тот же прекрасный профиль, всё та же белизна кожи, холод золотистых глаз и царственность осанки, настолько прямой, будто она не прогнётся даже под весом сотни дань*. Вэй Усянь непроизвольно выпрямил спину и улыбнулся только шире, лукаво щуря глаза и подозревая, что Цзян Чэн его всё-таки проклял. Но имело ли это сейчас значение?
— Ханьгуан-цзюнь, Ханьгуан-цзюнь! — громкий оклик Вэй Усяня вызвал несколько неодобрительных криков со стороны, и ему пришлось всё-таки стушеваться.
Ханьгуан-цзюнь неспешно обернулся к нему и без всякого выражения посмотрел всё с тем же равнодушием во взгляде. И если кого-то данная черта внешности заклинателя и отталкивала, то только не Вэй Усяня, внутренне
кричащего от радости и хоть какой-то реакции на него. Ведь была немалая вероятность, что достопочтенный учитель просто проигнорирует невоспитанного сорванца, как иногда было во время обучения.
— Ханьгуан-цзюнь, очень невежливо с вашей стороны даже не поздороваться со своим любимым учеником, — с деланной обидой проконючил он, подойдя ближе, чем позволяли приличия. — Неужели вы так быстро забыли все наши часы в уединении и даже слова мне не скажете?
— Ты отбывал наказание, — спокойно парировал Ханьгуан-цзюнь. — Бесстыдник.
— Любое наказание в вашем присутствии является благословением, а один ваш лик облагораживает даже такого невоспитанного мужа как я.
Вэй Усянь весело склонил голову набок и сощурил глаза, внимательно рассматривая бесстрастное лицо напротив. Волосы как назло скрывали уши, и Вэй Усянь мог только с умилением вспоминать, как они краснели и бесчестно выдавали состояние Ханьгуан-цзюня.
— Ханьгуан-цзю-унь….
И не успел Вэй Усянь протянуть очередную пошлость, как за плечо его с силой ухватил Цзян Чэн, сжимая пальцы на нём так, будто хотел сломать к гуям, вырвать руку и скормить её своим псам. Но
пока что он этого не только не сделал, но и почти не проявил признаков неконтролируемой ярости. Только сдержанно поклонился Ханьгуан-цзюню и чуть оттащил шисюна назад, в сторону красного от бешенства Цзинъи.
— Ханьгуан-цзюнь, прошу простить моего шисюна за назойливость, он… — извинялся в полупоклоне Цзян Чэн, пока его не прервал сам Ханьгуан-цзюнь.
— В этом нет нужды.
Когда он, будто потеряв интерес к двум адептам, уже собирался уходить в неизвестном направлении, Вэй Усянь пытался его позвать, но фантомные иголочки на губах были гораздо быстрее. Ему оставалось только насуплено обернуться к злому, как голодный демон, Цзинъи и промычать все известные ему ругательства в адрес неблагородного потомка семьи Лань и коварного предателя шиди.
— Помычи нам ещё! — прошипел в ответ Цзинъи, не понявший ни один оборот бранной речи, но догадывающийся о значении.
— Мало тебе было получить десяток-другой наказаний в Облачных Глубинах, теперь здесь решил Ханьгуан-цзюня доставать?! — яростным шёпотом ворчал Цзян Чэн, отпустив бедное плечо. — Ты совсем ум потерял или не понимаешь, чем это может обернуться?!
Вэй Усяню оставалось только фыркнуть и сложить руки на груди. Это могло обернуться временем в компании Ханьгуан-цзюня! А эти бессердечные, несправедливые! Однако на этом брань на него не закончилась. Лань Цзинъи, явно попав под плохое влияние старика Ланя, разразился настолько проникновенной и пробирающей до костей тирадой, что даже Цзян Чэн замер в неком недоумении и изогнул в непонимании бровь, но всё равно уверенно на каждое завуалированное оскорбление серьёзно кивал. Вэй Усянь, не были бы его губы сомкнуты силой заклятия, взвыл бы. Но жизнь к нему была несправедливо жестока.
Пока Цзинъи пробовал на себе роль тирана, Вэй Усянь высматривал фигуру в белых одеждах и надеялся, что Ханьгуан-цзюнь не успел куда-нибудь деться. Спустя несколько мгновений поисков он был найден в компании нескольких заклинателей из небольших кланов и Цзэу-цзюня. Всё такой же неприступный и смиренный, истинное воплощение идеала. Вэй Усянь даже начинал завидовать заклинателям, окружившим его, ведь они стояли рядом с эталоном красоты и слушали его немногословные ответы, а не ругань Цзинъи, которая ушла уже далеко от первоначальной темы.
— Да ты на девушек никогда так долго не смотрел, как на него, — почти сурово проговорил Цзян Чэн и свёл брови на переносице.
По губам Вэй Усяня снова прошлись фантомные иголочки и он, притворно улыбаясь, собирался повернуться к Цзян Чэну и снова над ним подшутить, чтобы отвести от своей персоны совсем лишние подозрения, но заметил нескольких адептов клана Цзинь, которые неподалёку переговаривались и то и дело кидали на их компанию странные взгляды. Цзян Чэн, проследив за напряжённым взглядом шисюна, нахмурился чуть сильнее и тихо цокнул, отворачиваясь.
— Не влезай в неприятности, — предупредил он Вэй Усяня.
— Неужели ты позабыл, что я никогда не влезаю в неприятности, просто они сами меня настигают, — Вэй Усянь развёл руки в стороны в деланно беспомощной манере и улыбнулся, пока Цзинъи не начал читать ему ещё одну тираду.
С той самой стычки Вэй Усяня и Цзинь Цзысюаня никакого взаимодействия кланов Цзинь и Цзян не было, исключая нечастые встречи Юй Цзыюань и госпожи Цзинь, которые были давними подругами и, как могло показаться со стороны, названными сёстрами. Всё, что об этом знал Вэй Усянь, это то, что две многоуважаемые госпожи были крайне недовольны расторжением помолвки своих детей. Однако и Вэй Усянь, и Цзян Чэн, уже не один раз встречавшиеся с адептами клана Цзинь, знали, что те крайне злопамятны и падки на сплетни, а потому конфликт не стёрся из их памяти и наверняка подогревался разного рода сплетнями.
— Пойдёмте отсюда, — проговорил Вэй Усянь, окинув взглядом адептов напоследок и развернулся в сторону столов с яствами и выпивкой. — Зачем стоять на месте, раз перед нами столы полны закусок и сладкого вина?
Вэй Усянь бодро зашагал в сторону одного из столов и потащил за собой фыркнувшего в притворном недовольстве Цзян Чэна и, видимо, смирившегося со своей участью Цзинъи. Пусть тот с виду тоже был не очень доволен всем, в его глазах всё равно сверкало любопытство и доли азарта, когда они проходили столы с немного вычурно разукрашенными кувшинами вина и местными закусками. Вэй Усянь считал, что отпаивать Цзинъи определённо нужно.
Цзян Чэн, который научился за годы жизни с Вэй Усянем угадывать по глазам добрую половину его замыслов, мысленно взвыл и понадеялся, что ошибся. Ему память, в отличие от этой балбесины, никто не отбивал.
— Ай-яй-яй, Цзинъи, как нехорошо нарушать сто-какое-то-там правило вашего клана! — лукаво протянул Вэй Усянь, без всякого стыда взяв целый сосуд с вином.
— Пить запрещено только на территории Облачных Глубин, — убедительно ответил он, чуть покачивая чарку рукой, — и это правило номер одиннадцать. Поверить не могу, что после стольких переписываний правил ты этого не запомнил.
Голос Цзинъи звучал с таким искренним возмущением и неодобрением, что Вэй Усянь прыснул со смеху и подмигнул ему.
— Он-то и не такое забывает, о чём ты, — хмыкнул Цзян Чэн, отпивая из своей чарки.
Вэй Усянь уже собирался ответить на это возмутительное замечание, разведя руки в стороны, но рука, в которой он держал вино, задела что-то твёрдое и б
ольшая часть жидкости выплеснулась из сосуда. Дразнящие слова так и остались невысказанными, когда Вэй Усянь обернулся и неопределённо ойкнул.
Прямо за ним стоял облитый вином Цзинь Цзысюань. С чёлки и подбородка медленно стекали капли ароматного вина, на груди некрасиво выделялось тёмное пятно, а киноварная точка на лбу чуть-чуть размазалась и выглядела совсем не так красиво, как обычно. Сам Цзинь Цзысюань внешне был абсолютно спокоен, исключая только сжавшиеся в кулаки руки, сердито поджатые губы и более заносчивый, чем обычно, вид.
— Вэй Усянь, ты это специально сделал? — едва сдерживаясь, задал риторический вопрос он, потому что был абсолютно уверен, что да — специально.
— Нет, конечно, просто молодой господин Цзинь имеет привычку неожиданно подходить со спины и не видеть, что у него перед глазами, — с притворным простодушием ответил Вэй Усянь.
Конечно, задевать никого он не хотел. А тем более, Цзинь Цзысюаня, на которого тратить священный напиток было бы даже кощунственно. Но тон его голоса и несколько дразнящий вид зарождал ещё больше подозрений в душу Цзысюаня по поводу случайности этого инцидента. Даже Цзян Чэн и Цзинъи, которые видели, что Вэй Усянь совершенно случайно задел Цзинь Цзысюаня, понимали, что со стороны это действительно выглядело как провокация, усугубляемая недоброжелательным настроем Вэй Усяня.
Цзинь Цзысюань не без присущего ему изящества отряхнул золотые одежды и стёр вино с лица, с уже неприкрытым презрением смотря на Вэй Усяня. Тот, поставив вино на стол, тоже уже был готов к словесной перепалке. И она должна была уже начаться, но перед Вэй Усянем встал Цзян Чэн и выставил между ним и Цзинь Цзысюанем руку.
— Молодой господин Цзинь, Вэй Усянь действительно задел тебя случайно, не питая никакого злого умысла, — твёрдо сказал он.
— Молодой господин Цзян, влезать в чужие проблемы и защищать невоспитанного
слугу чревато последствиями, — с подчёркнутой формальностью парировал Цзинь Цзысюань, отведя взгляд от медленно раздражающегося до предела Вэй Усяня. — Если он действительно сделал это не нарочно, то должен принести мне извинения, а не безостановочно острить. Хотя от людей клана Цзян ожидать другого и не следует.
Цзян Чэн, едва сдерживающий не менее пылкую, чем у Вэй Усяня, неприязнь к Цзинь Цзысюаню, собирался грубо ответить на оскорбление, но на его плечо легла ладонь Вэй Усяня, и он растерянно замер. Напряжение, легко читаемое на лице Вэй Усяня, достигло своего пика, как и степень терпения, которое он и без того проявил за последние несколько секунд.
— Что это, Цзинь Цзысюань, ты подразумеваешь под словами «от людей клана Цзян ожидать другого и не следует»? Ты ждёшь от меня извинений за то, в чём я не виноват, но сам просить прощения за непочтительность в отношении к великому клану и не думаешь. Что за циничность, а, Цзинь Цзысюань? Думаешь, что тебе подобное так легко сойдёт с рук?
Цзян Чэн, которого во время этого монолога снова отвели за спину Вэй Усяня, вместе с Цзинъи уже собирался разнимать двух собравшихся всерьёз подраться адептов, но произошло то, чего никто не ожидал. По губам всех четырёх юных адептов прошлись фантомные иголочки, а по спине прошёлся иррациональный холодок. Очень знакомый им холодок. Такой они чувствовали в последний раз только в Облачных Глубинах, когда нарушали правила и попадались Ханьгуан-цзюню. Не разъярённому, в отличие от того же Лань Цижэня, а равнодушно-холодному, взгляд которого по-настоящему обжигал и вгонял в дрожь добрую половину юных адептов.
— На совете кланов создавать беспорядки запрещено, — негромко заметил он, смотря преимущественно либо на Цзинь Цзысюаня, либо на Вэй Усяня. Цзинъи и Цзян Чэн ощутимо расслабились за их спинами и в мыслях вознесли молитвы Богам за своё спасение.
Вэй Усянь недовольно что-то промычал и фыркнул, насуплено отводя взгляд в сторону и только тогда замечая, что внимания его перепалка с Цзинь Цзысюанем привлекла немало. Зеваки беззастенчиво разглядывали их и тихо шептали что-то друг другу на ухо. Так зарождались громкие слухи, от которых Вэй Усяня начинало сильно мутить. Но заклинатели, которые себя по-настоящему уважали и знали, что положено их статусу, а что нет, только изредка кидали любопытные взгляды в их сторону или вовсе игнорировали. К сожалению, таких было не так уж много.
Однако стоило к четырём юным адептам подойти Ханьгуан-цзюню, многоуважаемому и талантливейшему заклинателю, а также учителю, как почти все зеваки резко позабыли о конфликтной ситуации. Те, кто до сих пор за ними наблюдали, делали это украдкой и гораздо тише, чем до этого, не смея проявлять неуважение к Ханьгуан-цзюню. Вэй Усянь подумал, что, быть может, он сделал это намеренно, чтобы отвезти от них ненужное внимание.
По губам снова прошлись фантомные иголочки. Все четверо выдохнули через рот, не имея смелости смотреть Ханьгуан-цзюню в глаза. Точнее, только трое из них не имели смелости. Вэй Усянь, позабыв и о Цзинь Цзысюане, и о том, что нужно вести себя хоть сколько-нибудь сдержаннее, с самым невинным видом смотрел на Ханьгуан-цзюня и широко улыбался.
— Ханьгуан-цзюнь, вы появляетесь там, где хаос, и спасаете юных адептов от порицания со стороны. Ваша добродетельность воистину не знает границ, а самоотверженность заслуживает того, чтобы писать ей целые поэтические циклы, — чуть не проворковал он, посмеиваясь и щурясь.
Ханьгуан-цзюнь кинул на него мимолётный взгляд и тут же уделил внимание вмиг понурившемуся Цзинъи. Он ничего не сказал, но Вэй Усянь, привыкший к нему за несколько месяцев в Облачных Глубинах, мог точно сказать, что недоволен одним из лучших адептов. Это, казалось, смогли понять все, и Цзян Чэн сочувствующе скосил на него взгляд. Цзинъи едва заметно кивнул, смиряясь с настигшим его наказанием за непослушание.
— Лесть запрещена, — всё-таки ответил Вэй Усяню Ханьгуан-цзюнь, и тот будто бы просиял.
Причём настолько сильно, что Цзинь Цзысюань спешно поклонился Ханьгуан-цзюню и
сбежал ретировался в сторону своих соклановцев. «Трус», — презрительно подумали Вэй Усянь с Цзян Чэном.
— Какая же это лесть, Ханьгуан-цзюнь? Это чистейшая правда! Спросите кого угодно в этом зале, заслуживает ли ваша самоотверженность сборника стихов, так каждый ответит, что вы достойны цикла произведений о ваших доблести и храбрости, отзывчивости и благовоспитанности. Ханьгуан-цзюнь, что же вы стоите? Не стесняйтесь, спросите кого угодно!
Вэй Усянь, едва сдерживающий хохот, действительно собирался, презрев
мольбы разума опасность, пойти и расспросить каждого присутствующего, но Цзян Чэн, терпение которого не было непоколебимо, как гора Тайшань, резко сжал его запястье одной рукой, а второй зажал рот, чтобы ни одного звука не слетело с поганого языка. Всё его лицо покраснело, а руки чуть дрожали от ярости. Даже в почтительном тоне, обращённом к Ханьгуан-цзюню, слышалось нетерпение и желание избавиться от своего непутёвого шисюна.
— Прошу прощения, Ханьгуан-цзюнь, за Вэй Усяня. Его разум давно помутился, надеюсь на ваше снисхождение по отношению к нему.
Отвесив вместе с Вэй Усянем (которого заставили исключительно силой) поясной поклон, Цзян Чэн поспешно повёл его куда подальше, бранясь сквозь зубы не хуже, чем торговцы-лоточники у стен Пристани Лотоса. Сколько бы, правда, Цзян Чэн ни бранился, весёлого настроя Вэй Усяня это не сбило.
Настрой сбил только гневный вид госпожи Юй, Цзыдянь на пальце которой искрился сильнее обычного.
