Вэй Усянь громко канючил и просил снисхождения чёрствого, как полугодовалая паровая булка, шиди к нему, бедному и несчастному, едва ли не обнищавшему и избитому. Его громогласные завывания были такими нелепыми и в то же время проникновенными, что у других адептов клана Цзян попеременно то дёргался глаз, то наворачивались слёзы от столь жалкой и душераздирающей картины.
Однако никто так своего сочувствия к нему не выразил и даже не подошёл посмотреть, отчего их храбрый первый ученик так раздирается во всю глотку.
Собственно, смотреть было абсолютно не на что. После того, как госпожа Юй, разгневанная, словно бык, завидевший красную тряпку, зло прошипела всевозможные ругательства прямо на неформальном пиру, она успокоилась только на время, чтобы пообщаться с госпожой Цзинь и другими светскими женщинами-заклинательницами. Но совсем не забыла о нашкодивших сыне и Вэй Усяне. И устроила настоящий скандал, когда всю делегацию Юньмэн Цзян отправили в выделенное им крыло Знойного дворца для отдыха. Она кричала так, что уши закладывало, бранилась не хуже самого закалённого торговца и грозилась Цзыдянем до мурашек. Казалось, что вся её ругань была слышна адептам и других кланов, которые вели себя до самого конца дня подозрительно тихо.
Цзян Чэну и Вэй Усяню не досталось Цзыдянем за их возмутительное поведение, но вот ферулами сто раз по спине — очень даже. Оба после избиения не могли толком стоять на ногах и лишь лежали, донесённые до своей комнаты соклановцами. А Вэй Усянь, конечно, непозволительно громко вопил, как несправедлива жизнь, как страшны наказания госпожи Юй, как тяжелы ферулы и как несчастна его судьба. Некоторые местные слуги, случайно проходившие мимо комнаты двух адептов, чуть не падали от страха и шугались прочь от места разгула странной нечисти.
Первое время Цзян Чэн это терпел, переживая боль и обдумывая, где можно будет раздобыть мазь. Но потом его слабая нервная система сдала, венка на лбу вздулась, и он рявкнул на Вэй Усяня не хуже пса-оборотня. Правда, тот, тоже уже почти переживший первичную боль, стал завывать только больше, чем пугал и злил сильнее. И вскоре из комнаты доносились не только стоны боли и искреннего отчаяния, но и натуральные крики ярости, в которых так и слышалось желание убить кого-нибудь. К примеру, несносного шисюна.
А ещё через четверть часа они носились по территории крыла Юньмэн Цзян. Вэй Усянь убегал, то смеясь и дразнясь, то рыдая и почти искренне боясь рассвирепевшего шиди. Цзян Чэн же догонял и ругался настолько много, что быстро выдыхался и приостанавливался, взглядом метая молнии или — чего хуже — острейшие клинки, которые должны были пронзить этого несносного… Вэй Усяня. Но тот казался неубиваемым, поэтому бегал и скакал только активнее, напрочь забыв про сто ударов ферулами.
Ближе к закату оба адепта упали на пол своих покоев, загнанно дыша и посмеиваясь из-за периодических шуток Вэй Усяня или тщетных попыток Цзян Чэна достать его рукой и сломать ноги. Вся его злость уже сошла на нет и сил даже на сердитое ворчание не осталось.
— А я победил, — не без самодовольства заметил Вэй Усянь и почти издевательски улыбнулся.
Цзян Чэн, не имеющий ни терпения, ни сил, ни какого-либо ограничивающего его в действиях аспекта, собрал последние силы и со всей мочи ударил его пяткой по носу, из-за чего комната снова была наполнена надрывным плачем и неутомимой руганью этих двоих. Снова слуги и адепты, находящиеся за стенкой, то вздрагивали, то зло цокали языками, то сокрушённо вздыхали с мыслями, когда же это всё закончится. Заканчиваться ничего, конечно же, и не собиралось, потому что силы под запалом ярости снова вернулись, и началась полушутливая драка.
— Да когда же ты угомонишься! — вполголоса рявкнул Цзян Чэн и зашипел, больно ударившись затылком о пол.
— Почему угомониться должен я, если драку затеял ты? — нахально протянул Вэй Усянь, без зазрения совести усевшись на живот шиди. — Ты на меня нападаешь, а я даже ответить не могу? И я ещё плохой! Цзян Чэн, Цзян Чэн, как несправедливо и жестоко с твоей стороны так поступать со мной.
Вэй Усянь громко рассмеялся и попытался ущипнуть Цзян Чэна за нос, но тот, извернувшись, словно уж, с силой укусил его за пальцы. Он прекрасно знал, как шисюн не любил и боялся собак, потому что ему приходилось отгонять от него даже самых маленьких шавок или беззубых щенков, но сейчас он без угрызений совести решил этим воспользоваться и хоть как-то остудить пыл Вэй Усяня. Но почти тут же пожалел об этом, когда по комнате прошёлся дрожащий крик о помощи, оглушающий лучше, чем громогласные порицания учителя Лань Цижэня.
— Собака! Цзян Чэн, ты собака! О-отпусти, пусти, Цзян Чэ-эн! А-а-а!
С лица Вэй Усяня сошли все краски, в ярких глазах поселился животный страх, а голос беспрерывно дрожал и запинался. Старые детские воспоминания до сих пор отдавали закостенелой болью от укусов оголодавших бешеных псов, а Цзян Чэн, черепаший сын, в пальцы будто мёртвой хваткой вцепился! Только озверелого рычания ему не хватало.
К счастью и для Вэй Усяня, и для Цзян Чэна, озверелого рычания так и не прозвучало, только ругань и громкий плач, граничащий с издевательством. А после недолгие звуки ленивой драки и
тяжёлые вздохи старших адептов, которые растаскивали двух неуправляемых мальчишек в надежде их усмирить. Сами бы они, конечно, не справились. Но на помощь им совсем скоро пришла появившаяся в дверях мрачная, как грозовая туча, госпожа Юй и потёрла сверкающий Цзыдянь, ясно дав понять, что будет со всеми при нарушении дисциплины.
На некоторое время воцарилась практически полная тишина, только из комнаты двух юношей то и дело были слышны негромкие препирания, смешки и длинные, но бессмысленные монологи Вэй Усяня. Тот успешно заговаривал Цзян Чэна, с наивной внимательностью слушавшего его, выдуманными сказками про ночные охоты и использование древних артефактов, шутил про то, что когда-нибудь тоже создаст артефакт, которому не будет равных в мире. Цзян Чэн на это закатывал глаза и ворчал, что такому невероятно ленивому человеку никогда не достичь величия и не встать на ту же ступень мастерства, что и могущественные заклинатели прошлого.
— Цзян Чэн, — через некоторое время позвал Вэй Усянь, вальяжно устроившийся на полу с подложенными под голову руками.
— Что? — проворчал он, приоткрыв один глаз.
— Цзян Чэ-э-эн!
— Чего тебе?!
— Принеси фаршированную локвой рыбу, она оставалась ещё на кухне, — с лукавой улыбкой и не менее выразительным прищуром ответил Вэй Усянь, перевернувшись на живот. И только Цзян Чэн хотел возмутиться, как он его опередил. — В прошлый раз за едой ходил я, чтобы спасти нас от голодной смерти. Неужели ты пожалеешь для своего практически брата самой вкусной в Цишане рыбы и чуточки сил?! Цзян Чэн, твоя жестокость разбивает мне сердце! Я всегда знал, что ты желаешь мне смерти, причём самой ужасной смерти от…
— Ты практикуешь инедию, дурень. Но если ты не закроешь свой рот, то я действительно тебя убью, — с раздражением процедил Цзян Чэн и встал, собираясь пойти им за ужином. — Жди.
И Вэй Усянь довольно расхохотался, восхваляя своего самого любимого и лучшего шиди, который даже несмотря на упрямство заботился о нём. В ответ в него прилетел только мешочек с сахарными орешками, который каждому из них дала Яньли перед отъездом. Вэй Усянь свой съел ещё по дороге в Цишань, время от времени делясь плодами с Цзян Чэном, а тот свои припасы хранил вплоть до их приезда. И совсем не зря, теперь ими можно было заглушить хотя бы на время ужасный аппетит Вэй Усяня.
Он с весёлым хмыком развязал шнурочки и достал маленький орешек, забрасывая его в рот и с наслаждением пережёвывая. Удовлетворение затопило всё его естество, привычное желание побездельничать приковало его к полу, а орешки отдавали приятной сладостью, растекающейся на языке. Казалось, что для полного счастья не хватало только «Улыбки императора» и, может быть, приятной компании для распития вина.
Обычно Вэй Усянь пил только с Цзян Чэном. В компании других шиди или людей значительно реже, потому что пить с ними было не так весело, как с ним. С ними нельзя было шутить их общие шутки, не так весело было дразнить других людей до выпученных от злости глаз и покрывшейся красными пятнами шеи. С Цзян Чэном всегда пить было интереснее, потому что была полная уверенность, что они после хорошей пьянки доберутся до дома и
ни о чём жалеть не будут.
Но сейчас, подумав о приятном времяпрепровождении за чаркой алкоголя, Вэй Усянь вспомнил только Ханьгуан-цзюня. Украдкой вспомнив, что Ханьгуан-цзюнь наверняка слишком правильный для того, чтобы распивать со своим учеником вино, он только тяжело вздохнул. Как может один из двух Нефритов клана Лань нарушать целых два правила! Шансов увидеть хоть сколько-нибудь захмелевшего Ханьгуан-цзюня не было, хотя в глубине души Вэй Усянь не мог перестать мечтать о том, чтобы идеальность учителя чуть-чуть пошатнулась. Самую капельку.
На полу стало слишком неудобно и жарко лежать, и Вэй Усянь с негромким кряхтением перебрался к окну, открыв ставни с вырезанным на них палящим солнцем пошире и устроившись там же. Освежающий горный ветер в Цишане отличался от ветров в горах Облачных Глубин. В Облачных Глубинах ветра были оживительными и даже немного морозными, будто окутывающими и пробирающимися под кожу. В Цишане ветра были резкими и порывистыми, либо пробирающими до костей, либо удушающими своим абсолютным отсутствием. Но нужно было отдать должное, что на довольно бугристой местности наверняка было интересно охотиться.
Осматривая то изящно-величественное убранство двора, то возвышающиеся в нескольких ли от него скалы, Вэй Усянь зацепился за отчего-то знакомую фигуру в дальней части сада. Он наклонился корпусом вперёд и присмотрелся внимательнее, чуть щурясь до лучиков-морщинок у глаз и раскусывая сладкий орешек. И через мгновение он им же чуть не подавился, когда чётко рассмотрел белоснежную высокую фигуру Ханьгуан-цзюня.
Издалека его было почти не рассмотреть, только статная высокая фигура в белых одеждах выделялась в саду с преимущественно красными цветами. Высокий, с идеальной осанкой и длинными смоляными волосами. Вэй Усянь, не имея сил, чтобы отвести взгляд от такой далёкой фигуры, так и замер со сладким орехом во рту и полным восхищения взглядом. Всё тело будто оцепенело и замерло в неудобном положении, поддаваясь желанию не выпускать образец красоты и грации из поля зрения. Однако разогнуться Вэй Усяню пришлось, когда он чуть не вывалился из окна.
Спрыгнув на пол и прожевав орешек, он снова посмотрел в окно. Некоторое время он снова смотрел на далёкую фигуру в белом, но после в горячую юношескую голову пришла мысль. Губы Вэй Усяня сами собой растянулись в широкую хитрую улыбку, глаза загорелись игривым блеском. Позабыв о недавнем голоде, он спрятал мешочек орехов в рукав, выпрыгнул из окна и быстро направился в сторону мирно прогуливающегося Ханьгуан-цзюня. Мысль, что он нарушит его покой, так и не затронула его совесть. Главное, что рядом с Ханьгуан-цзюнем не было Цзэу-цзюня, и они могли поговорить!
Оббегая клумбы, чтобы не оставить за собой следов, Вэй Усянь про себя бранился на того неразумного заклинателя, что высаживал эти цветы именно здесь. Даже в Ланьлине пионы были высажены ровно и не мешали ходить по дорогущим тропинкам. В Цишане же не было возможности даже найти эти тропинки, потому что вокруг резиденции росли эти проклятые цветы, а обходить их по дворцовым дорожкам было слишком долго и заметно.
Ханьгуан-цзюнь становился всё ближе, и чем больше сокращалось расстояние между ними, тем ярче сияли озорством глаза Вэй Усяня. Он бесшумно, как на ночной охоте, пробирался уже по открытой местности к Ханьгуан-цзюню и надеялся, что тот его если и заметит, то хотя бы не сейчас. Всякое желание удивить могло пропасть, если человек разоблачал помыслы раньше, чем было нужно.
— Ханьгуан-цзю-юнь! Ханьгуан-цзюнь! — протянул Вэй Усянь, когда расстояние между ним и Ханьгуан-цзюнем стало чуть меньше чжана.
Подул ветер. Длинные чёрные волосы мужчины всколыхнулись, а лёгкие концы налобной ленты ненадолго спутались с волосами и почти сразу распрямились. Ханьгуан-цзюнь неспешно повернулся к Вэй Усяню, на время замершему от прекрасного зрелища. Взгляд светлых глаз был всё также невозмутим и нечитаем, но на мгновение — всего на одно — показалось, что в нём отразилось чувство, подобное радости. Это выбило Вэй Усяня из колеи почти полностью, и ему понадобилось одно долгое мгновение на то, чтобы прийти в норму и широко улыбнуться Ханьгуан-цзюню.
— Вэй Ин.
— Ханьгуан-цзюнь, я знаю, что должен был отдыхать перед завтрашним соревнованием лучников, но я отдохнул! Не всё же время сидеть мне в душной комнате, если вокруг так много нового и интересного. Когда сам Ханьгуан-цзюнь осветил своим присутствием этот сад, этот ученик был вынужден покинуть свои покои, чтобы лично лицезреть всеобщий эталон благочестия и добродетельности.
Вэй Усянь улыбнулся до лёгких ямочек на щеках и прищурился, незаметно косясь на уши Ханьгуан-цзюня. Они, к великому огорчению, были хорошо скрыты за прядками волос, и Вэй Усяню оставалось только про себя вздохнуть и смириться с несправедливостью.
Ханьгуан-цзюнь никак не отреагировал на его лестные речи. Во взгляде не мелькнуло ни самодовольства, ни смущения, ни чего бы то ни было ещё. «Что ещё можно было ожидать от столь благородного мужа», — с долей восхищения подумал Вэй Усянь и немного склонился к нему, значительно сокращая и без того небольшое расстояние между ними.
Прекрасное лицо нисколько не скривилось от столь грубого и бесстыдного нарушения личных границ. Золотистые глаза, завораживающие до сбитого ритма сердца, предельно внимательно наблюдали за каждым изменением эмоций на лице Вэй Усяня, не упуская из виду ни загоревшиеся лукавым пламенем глаза, ни приподнявшиеся чуть выше уголки губ, ни розоватый румянец на щеках. Всё в фигуре Вэй Усяня будто бы кричало о том, что он снова что-то задумал.
Взгляд Ханьгуан-цзюня будто бы заледенел.
— Вэй Ин. Чего ты хочешь?
Вэй Усянь глупо хихикнул и выпрямился, перекидывая мешающийся хвост за спину. Смотреть с такого близкого расстояния на Ханьгуан-цзюня было слишком приятно, что категорически не хотелось снова отстранятся и соблюдать минимальную дистанцию. Но недолго Вэй Усянь огорчался, ведь смотреть на Ханьгуан-цзюня приятно было всегда. Даже тогда, когда он сидел в их с Цзян Чэном комнате, и видел только белоснежный силуэт; фигура Ханьгуан-цзюня была усладой для глаз.
— Ханьгуан-цзюнь, это нечестный вопрос, — с игривым жеманством протянул Вэй Усянь, в притворной задумчивости приставив палец к губам. — Я много чего хочу. Лучшее вино «Улыбку императора», суп из свиных рёбрышек и корней лотоса, тренировочного поединка на мечах с Цзян Чэном, семян лотоса…
— Вэй Ин.
— Ханьгуан-цзюнь, перебивать невежливо, — с почти искренним упрёком воскликнул Вэй Усянь и сыто улыбнулся. — Как можно столь высокоморальному господину нарушать одно из правил этикета и перебивать своего собеседника. Какой пример вы подаёте мне, своему ученику! Вы склоняете меня на скользкую дорожку нечестивости и бесстыдства.
Спокойствие Ханьгуан-цзюня было столь же велико, как гора Тайшань, и он с достоинством стерпел выходку Вэй Усяня, явно довольного очередным поддразниванием. Недолго помолчав, он едва заметно кивнул в сторону клумбы с красными хризантемами и, взмахнув широкими рукавами, неспешно направился к ним. Вэй Усянь, довольный донельзя, пошёл за ним.
Его взгляд зацепился в очередной раз за немного покачивающуюся в такт движениям Ханьгуан-цзюня ленту, то и дело немного путающуюся в волосах. Сейчас она отчего-то показалась совсем не такой, как в Облачных Глубинах. Возможно, дело было в том, что Вэй Усянь не обращал на этот предмет платья заклинателя внимания. А может, и потому, что сейчас, когда игривость Вэй Усяня долгое время не находила выхода, появилось острое желание потянуть её за концы и посмотреть, как отреагирует Ханьгуан-цзюнь.
— Ханьгуан-цзюнь, а что означает налобная лента адептов клана Лань? — спросил он с искренним интересом и присмотрелся к узору парящих облаков.
Ханьгуан-цзюнь резковато остановился, и Вэй Усянь чуть не врезался в прямую, как сосна, спину. Заинтересованно посмотрев ему в лицо, он столкнулся с привычным спокойствием и будто бы лёгкой заминкой и неуверенностью Ханьгуан-цзюня. Вэй Усянь искренне не понимал, как к нему приходит понимание его эмоций, но считал, что интуиция ещё ни разу его не подводила.
— Налобная лента означает «сдерживай себя», — начал объяснять Ханьгуан-цзюнь, будто бы заглушая пылкий интерес своим спокойствием, и Вэй Усянь кивнул. — Основатель клана Гусу Лань, Лань Ань, считал, что только с предназначенным судьбой человеком можно не соблюдать всех правил и запретов. Издавна адепты нашего клана носили ленты в знак почтения традициям и верности, — Ханьгуан-цзюнь ненадолго замолчал, будто бы подбирая слова. — Поэтому они являются неприкосновенными для всех, касаться её разрешено только хозяину или…
Вэй Усяню не нужно было объяснять, что подразумевалось под «или». Он ошарашенно замер, улыбка с его лица пропала. Желание коснуться ленты никуда не исчезло, но
теперь он даже в мыслях не мог себе позволить представить, как дёрнет края ленты.
Ведь это практически означало обесчестить Ханьгуан-цзюня и задеть его достоинство!
Вэй Усянь молчал долго, панически думая, что Небеса над ним явно сжалились, раз не ниспослали ему идею дёрнуть ленту Ханьгуан-цзюня ещё раньше, в Облачных Глубинах. Позор, которым бы он омрачил и репутацию Ханьгуан-цзюня, и собственный клан, мог не забыться из памяти людей в течение многих десятилетий…
— Вэй Ин? — неожиданно позвал его Ханьгуан-цзюнь, едва напрягшийся из-за слишком необычного состояния Вэй Усяня.
— А? — он растерянно моргнул пару раз и мотнул головой, пытаясь прийти в норму. — Ханьгуан-цзюнь так беспокоился за этого ученика? Всё в порядке, я просто задумался о романтичности Лань Аня и так не вяжущимися его словами с тысячами правил на Стене Послушания, ха-ха-ха-ха…
Вэй Усянь выдохнул после лёгкого смеха и мысленно дал себе пощёчину за то, что он слишком сильно заволновался. Что толку беспокоиться о том, чего даже не было? И чего теперь так и вовсе не произойдёт? Он улыбнулся с привычной ребячливой проказливостью и с лёгким прищуром посмотрел прямо в золотистые глаза напротив.
— А ещё я подумал, что заботливость красит Ханьгуан-цзюня ещё больше, и он становится совсем далёким для простых смертных, вроде меня. Ханьгуан-цзюнь, ну как можно быть таким идеальным и бескорыстным! Признайтесь, что вы вознеслись на Небеса ещё в юности, но от переизбытка скромности просто не посчитали нужным об этом сказать!
Вэй Усянь мог бы ещё не менее часа восхвалять Ханьгуан-цзюня, но его взгляд привлекли уши, наконец показавшиеся из-за волос. Покрасневшие уши, до невозможности умилительные и будто бы полыхающие буйным пламенем. Он удовлетворённо ухмыльнулся, смотря на них внимательнее. Ханьгуан-цзюнь же, поняв, что его маленькую тайну вновь раскрыли, поспешно скрыл уши за волосами и чуть нахмурился.
— Ханьгуан-цзюнь, нечестно прятать такую прелесть, я вам это уже говорил, — елейным голосом протянул Вэй Усянь и нахально потянулся к ушам.
Но практически сразу опустил руку, когда за спиной послышались нарочито заметные шаги, и резко развернулся.
Так и застыл, смотря на всепрощающе улыбающегося Цзэу-цзюня, который сквозь миролюбивый прищур смотрел то на него, то на Ханьгуан-цзюня.
— Прошу прощения, что прерываю, молодой господин Вэй, твою беседу с Ванцзи, — мягко сказал он, когда Вэй Усянь сделал вежливый поклон.
— Брат, — с долей предупреждения в голосе позвал Ванцзи и столкнулся с понимающим взглядом Цзэу-цзюня.
Вэй Усянь неловко почесал щёку, чувствуя себя лишним, и решил, что ему давно пора идти к себе… Живот как раз
не вовремя издал голодные звуки. Вэй Усянь, резко и крайне непохоже на себя, покраснел и откланялся, лепеча, что Цзян Чэн без него всю рыбу с локвой съест, и вообще… Сумбурно попрощавшись, он сбежал, так и не заметив ни тяжёлого взгляда Ханьгуан-цзюня, направленного на Цзэу-цзюня, ни его взгляда ему вслед.
***
Вэй Усянь недовольно и откровенно скучающе зевал, будучи под строгим надзором злого с самого утра Цзян Чэна, который искренне предпочёл бы его не замечать, а не следить, словно коршун за добычей. Ни скорое соревнование лучников не радовало его, ни гуляющие туда-сюда адепты, с которыми и хотелось погулять, но сил совсем не было.
После того, как он вернулся из сада в комнату, Цзян Чэн, излучающий недовольство и беспокойство одновременно, разразился бранью на то, что Вэй Усянь и нескольких минут не может посидеть на месте, всё-то ему нужно куда-то деться и навести хаоса. Вэй Усянь был настолько растерянным после встречи с Ханьгуан-цзюнем, что даже не сразу собрался с мыслями и отшутился. Обычно чуждый чужим эмоциям и чувствам, Цзян Чэн резко обрёл проницательность и, хмурясь, устроил самый настоящий допрос. Вэй Усяню часа пустой болтовни и ругани стоило его заверить, что он просто так сильно оголодал, что пошёл искать в пределах резиденции Вэнь фазанов.
После сытного ужина и недолгого занятия для молодых господ кланов, Вэй Усянь собирался было и поспать, но… Сон не шёл. Ни в одном глазу не было сонливости, как и не было бодрости. Вэй Усянь с лёгким раздражением и недовольством вертелся полночи, за что под утро получил подушкой от Цзян Чэна. Но это нисколько его не волновало, потому что перед глазами то и дело появлялся белоснежный статный образ, пронзительный взгляд золотых глаз и лента, обманчиво тонкая, с вышитыми на ней парящими облаками.
Только появились над горизонтом красноватые солнечные лучи, как Вэй Усянь тихо встал с кровати, зажёг пару свечей, достал тушь, кисть, пергамент и принялся рисовать навязчивые образы. Не так резко и быстро, как год назад в Облачных Глубинах. Сейчас он выводил линии плавно, неспешно, потому что образы в голове были чёткими и нерушимыми. Было время для выведения всех складок на одежде, каждой прядки волос, в которых из-за ветра путалась лента…
Вэй Усянь из-за ночных метаний и творческих порывов так и не смог поспать, думая, что на состязании лучников он не попадёт ни в одну мишень из-за то и дело закрывающихся глаз. Даже острый взгляд Цзян Чэна, пихания со стороны других соклановцев и громкий голос одного из адептов Вэнь, приглашающий глав великих кланов и их сопровождающих на почётные места, не могли разбудить его. Разбудило его только приглашение «второго молодого господина Вэнь» на почётное место.
Вэй Усянь резко встрепенулся, старательно концентрируя взгляд, и посмотрел сначала на платформу, где расположились главы великих кланов и их сопровождающие, потом на куда более высокую платформу, где восседал глава Вэнь, Вэнь Жохань, и перевёл взгляд на платформу, которая была ниже, чем у Вэнь Жоханя, но выше, чем у почётных гостей. На неё вальяжной походкой поднимался адепт клана Вэнь с лицом красивым, но сальным и крайне неприятным. Оно кривилось от вызывающей и высокомерной улыбки только больше, и Вэй Усянь, будто обретший бодрости, тихо и презрительно фыркнул.
— Ведёт себя ещё высокомернее, чем павлин. У павлина хоть причин больше, — тихо шепнул он Цзян Чэну, и тот смерил его предупреждающим взглядом.
Вэй Усянь недовольно поджал губы и простоял молча ровно до того момента, как не были открыты врата в горы, в которых и предстояло им охотиться. Старшие адепты, удерживающие в руках флаги четырёх великих кланов, двинулись к вратам, а за ними и все участвующие в состязании адепты.
Когда Вэй Усянь, испытывающий крайне смешанные ощущения по поводу всего этого состязания лучников — весёлое предвкушение и лёгкое раздражение — собирался было двинуться к вратам вместе с Цзян Чэном и другими адептами своего клана, но остановился, заметив знакомую фигуру в красно-белых одеяниях Вэнь.
Адепты с узорами палящего солнца тоже собирались уже пойти на охоту, но резко остановились, обернувшись на куда менее заметного юношу позади, к которому было приковано внимание также и Вэнь Чао. Фигура его была немного ссутуленной, будто он пытался не показываться даже на глаза адептам и надеялся, что это получится, лицо не выражало ни грамма высокомерия или заносчивости. Только растерянность, полная неуверенность и лёгкий испуг в глазах.
Вэй Усянь пару секунд всматривался в мягкие и плавные черты лица, будто прозрел и издал негромкий звук «о». Это же был тот юноша, который помог ему найти дорогу сюда! Так как местность клана Вэнь была скалистой и довольно однообразной, а память Вэй Усяня просто отвратительной, он естественным образом заплутал и чуть не опоздал на соревнование. К счастью, судьба к нему была довольно благосклонна, потому вывела его к небольшому полигону, где один адепт из клана Вэнь, полностью сосредоточившись на стрельбе, стрелял в небольшую мишень на расстоянии пары чжанов. Посмотрев на первый и прицельный выстрел, Вэй Усянь так сильно поразился (ведь все знали, что лучников у Вэней как таковых нет) и восхитился, что сразу показался ему на глаза.
— Хороший выстрел! — искренне похвалил он.
Юноша, явно не ожидавший, что кто-то вдруг потревожит его уединение, встрепенулся и случайно пустил очередную стрелу в сторону Вэй Усяня. Тот, быстро её перехватив, даже растерял на время свою сонливость, рассматривая юношу с откровенным интересом. Но долго это не продлилось, потому что тот сразу же спрятался за какое-то возвышение с извинениями и, как тогда показалось, сбежал.
Вэй Усянь только тяжело вздохнул, на плечах снова появилась нечеловеческая усталость, и он по привычке стал вслух причитать о несправедливости бытия и ужасном расположении клана Вэнь. И только он собирался уйти, как из-за скалы снова появился тот юноша и, чуть заикаясь от волнения, указал дорогу на соревнование лучников. Вэй Усянь сразу будто расцвёл, впервые испытывая симпатию к кому-то из Вэнь.
— Спасибо. Я Вэй Ин из клана Юньмэн Цзян, имя в быту — Усянь. С кем имею честь говорить?
— Ци… Клан Цишань Вэнь, Вэнь Нин. Имя в быту — Цюнлинь.
Так и прошло его знакомство с одним из лучших лучников из клана Вэнь и самым робким человеком, которого он только видел.
Вэй Усянь, услышав насмешки над Вэнь Нином, сжал от досады кулаки и чуть нахмурился. Смотреть на несправедливость он никогда не мог и в этот раз не собирался. И даже несмотря на пронзительный взгляд в затылок от Цзян Чэна, он решительно развернулся и пошёл к адептам клана Вэнь.
— Кто сказал, что он не сможет натянуть тетиву? — вступился Вэй Усянь, смотря почти вызывающе, с улыбкой на губах. — Он может не только натянуть тетиву, но и точно поразить цель.
Вэнь Нин посмотрел на него с теплящейся в глубине глаз надеждой и мягкой улыбкой. Вэй Усянь ему только весело и почти незаметно подмигнул.
— А ты Вэй Усянь? Я слышал, ты неплох в стрельбе из лука, — с подозрением протянул Вэнь Чао, косясь с пренебрежением.
— Достаточно, чтобы подстрелить фазана точно в лоб.
— Тогда сегодня тебе следует быть осторожным. Наши злые духи-мишени это тебе не глупые фазаны из Юньмэна, которые просто сидят и ждут, когда их подстрелят, — желчно выплюнул он, на что ни Вэй Усянь, ни глава клана Цзян, сидящий ровно напротив Вэнь Чао, не отреагировали. — Вэнь Нин. Ты действительно хороший стрелок? А ну-ка выстрели разок!
Вэнь Нин, ссутулившийся ещё сильнее, кивнул и с неуверенностью кинул один взгляд на Вэй Усяня, будто надеясь, что это придаст ему уверенности. Но это всё равно ему не помогло, когда адепты подвели его к мишени средних размеров. Лук он едва поднял трясущимися, как в паническим припадке, руками. Взгляд Вэнь Нина бегал от мишени к Вэй Усяню, было видно, что он слишком сильно нервничал. И Вэй Усянь только вздохнул, когда стрела не то что в цель не попала, а пролетела мимо и угодила в кусты под дружный гогот адептов.
— Прекрасно! Отличный выстрел! — издевался Вэнь Чао со своего места. — Ну что ты встал? Ждёшь, пока я тебя пинками выгоню?! Замените его.
Вэнь Нин понуро опустил голову и тихо выдохнул. Вэй Усянь, кинув взгляд на недовольного приступом милосердия шисюна Цзян Чэна, подошёл к Вэнь Нину и дружески приобнял его за плечи, ободряюще улыбаясь и игнорируя удивлённый взгляд.
— Ты просто переволновался. Не надо так сильно переживать об этом, ты отличный стрелок, поверь. Среди всех участников, которых я видел, лучше тебя стреляют точно не больше трёх, — он привычно широко улыбнулся и отстранился, взглядом показывая на Цзян Чэна. — Даже этот стреляет хуже!
«Этот», услышав нелестную характеристику своих навыков, чуть пар из ноздрей не пуская, резко подошёл к ним и утащил канючащего Вэй Усяня за шиворот к вратам, негромко отчитывая и бранясь.
***
Вэй Усянь вышел на полигон сбора всех адептов по окончании соревнования в приподнятом настроении, с полным отсутствием стрел в колчане и висящим через плечо луком. Он повис на Цзинъи и Цзян Чэне, без всякого стеснения громко рассказывая шутку, которую ему рассказал странствующий торговец в Юньмэне. Цзян Чэн на это только хмурился и без особого энтузиазма ворчал, что снова он не может заткнуться, а Цзинъи весь покраснел, стараясь громко не засмеяться, ведь приличия и правила клана это запрещали. Собственно, всевозможные приличия он нарушил ещё в тот момент, когда сдружился с этим невыносимым ураганом с красной лентой в волосах.
Несмотря на небольшой казус с Вэнь Нином до начала всей охоты, само соревнование прошло вполне успешно и даже весело. Вэй Усянь и Цзян Чэн вместе ходили практически всё время, вместе отстреливали духов, только выглядевших свирепыми, а на самом деле никакой угрозы не представляющих. Вэй Усянь только с долей удовлетворения отметил, что твари неплохо прячутся, много времени проводят высоко над землёй и быстро летают, из-за чего не каждый может попасть в них с первого раза.
Но огни клана Цзян, оповещающие о каждом подстреленном духе, взмывались в небеса очень часто, и Вэй Усянь не без доли самодовольства понимал, что большая часть огней — от его точных выстрелов. Ему приносило несравненное удовольствие то, что соревнование не отнимало у него много сил, приносило удовольствие и веселье. Он то и дело отпускал шуточки по поводу и без, подбадривал Цзян Чэна, который своим лбом не один неожиданный выступ собрал, и вообще чуть не пел традиционные песни своего клана, за что многие хотели подстрелить его, а не духов.
Была лишь одна раздражающая деталь на этом соревновании лучников. А именно — Вэнь Чао. Он изначально и не должен был участвовать, лишь восседать над главами кланов и распивать местное вино. Но чаще всего от выстрелов клана Вэнь взлетали лишь чёрные метки палящего солнца, что означали промах и почти исключение из числа соревнующихся. Не было ничего удивительного, что хозяева местности негодовали, и им оставалось только хмуриться с каждой чёрной меткой всё больше и больше. Но Вэнь Чао, видимо, это надоело и он решил, что должен отстоять честь клана сам, вмешавшись в мирное состязание и чуть не наведя сумятицу.
С помощью слуг он не только пристреливал духов, нередко промахиваясь и не желая покидать соревнование, но и препятствовал другим. Вэй Усянь от возмущения и клокочущего где-то под рёбрами негодования так сжал древко лука, что чуть не переломил его пополам. Только из принципа и желания посмотреть на перекошенную физиономию Вэнь Чао, он с милейшей улыбкой взобрался на возвышение и пристрелил одним выстрелом сразу трёх духов.
После такого издевательства лицо Вэнь Чао сильно перекосило, желваки пришли в действие, а вены на лбу вздулись. Он с силой кинул лук о землю и, цедя проклятия Вэй Усяню и всему клану Цзян, удалился совсем не чинной походкой, а тяжёлой и совсем не достойной молодого господина клана Вэнь. Вэй Усянь на это только ухмылялся и фыркал с самодовольством.
За время их отсутствия главы кланов и другие почётные гости успели вдоволь наговориться и напиться вина, а по возвращении своих адептов, стали осматривать их радостные или наоборот понурые лица, делая для себя выводы. Вэй Усянь чувствовал на себе много изучающих взглядов: любопытных, насмехающихся, оценивающих, завистливых, довольных или пронзительных. Он так привык ко всему вниманию — приятному или не очень, — что уже вовсе не обращал на него внимание и вис на друзьях, как и раньше, сполна забавляясь.
Но это ровно до того момента, как не замер, почувствовав
знакомый холодок. Холодок был знаком ещё с первой ночи в Облачных Глубинах, когда он по собственной неосторожности и глупости перелезал через стену с кувшинами вина. Быстро кинув взгляд на платформу с главами великих кланов и их сопровождающими, он быстро нашёл восседающего с миролюбивой улыбкой Цзэу-цзюня, который о чём-то говорил с Цзян Фэнмянем, а по правую руку от него, чуть позади, сидел Ханьгуан-цзюнь. И взгляд его золотистых глаз был направлен…
— Ты чего покраснел? — с недоверием и проскальзывающим беспокойством спросил Цзинъи.
Вэй Усянь отреагировал не сразу, неотрывно смотря на Ханьгуан-цзюня, и смог вернуть себе контроль над мыслью и телом только в тот момент, когда Цзян Чэн бесцеремонно схватил его за руку и нащупал пульс. Он сразу же нахмурился до складки между бровей, что сделало его более похожим на госпожу Юй, и посмотрел с хмурой внимательностью, будто не с шисюном хотел заговорить, а с безжалостным убийцей.
Но главное здесь было, что он только
хотел заговорить.
— Цзян Чэн, неужели ты решил попробовать себя в качестве лекаря, а мне забыл сказать? Как плоха твоя память, никогда не пробовал её тренировать чтением не только трактатов по демонологии, но и более приятной литературы? — проказливо улыбнулся Вэй Усянь и подмигнул тут же забывшему о предыдущей теме разговора Цзян Чэну. — К примеру, стихотворения? Или философские размышления? Поверь, после пары сотен прочтений всё запомнится само и учить ничего не нужно будет, изнуряя свой ум и затрачивая уйму времени.
— Ты..!
Только что сгустившиеся тучи на лице Цзян Чэна рассосались, оставив только яростный румянец и ребячливое желание вдарить дурню Вэй Усяню посильнее по его пустой голове. А лучше вырвать язык, чтобы больше не молол всякую чушь. Цзинъи на это только вздохнул и немного приподнял широкие рукава, чтобы ловко перехватить и крепко удержать на месте верещащего не хуже новорождённого поросёнка Вэй Усяня, пока Цзян Чэн разминал кулаки.
Детские забавы закончились в тот момент, когда адепты клана Вэнь стали отбивать довольно воинственный и волнующий ритм, означающий, что соревнование завершено и пришло время подведения итогов. Все адепты встали в колонны по клановому признаку, как и до этого, выпрямив спины и создав полнейшую тишину.
Вэй Усянь, стоявший за Цзян Чэном и имевший небольшую защиту от многих любопытных взглядов с платформ, выглянул в сторону места гостей из клана Лань. Цзэу-цзюнь всё также сидел с непроницаемой улыбкой благочестивого мужа и о чём-то тихо перекидывался парой фраз с главой Цзян, также пребывающем в прекрасном расположении духа, несмотря на кислую физиономию Вэнь Чао напротив. Но вовсе не они трое его интересовали, а спокойная и непоколебимая фигура Ханьгуан-цзюня, который, стоило на нём засмотреться на пару секунд, тут же перевёл свой взгляд прямо на него. Вэй Усянь резко отвернулся, проклиная и себя, и прекрасную интуицию Ханьгуан-цзюня. Такую же прекрасную, как и он весь.
— …Первое место занимает Вэй Усянь из клана Юньмэн Цзян, — отрапортовал громкий и будто бы нечеловеческий голос с платформы.
Вэй Усянь вышел из недолгих размышлений благодаря соклановцам, которые резко обняли его и даже немного подняли на руки. Чрезмерная радость нисколько не докучала Вэй Усяню, и он купался в ней с громким ликующим смехом до боли в животе и больно сдавленных рёбер несколькими парами рук.
— …Второе место — Цзинь Цзысюань из клана Ланьлин Цзинь, третье место — Лань Цзинъи из клана Гусу Лань, — всё продолжал озвучивать занятые места мужчина, но дальше Вэй Усянь уже не слушал.
Он снова, уже встав на землю и крепко обнимая адептов за плечи, взглянул в сторону Ханьгуан-цзюня и моментально замер, не веря ни своим глазам, ни чему-либо ещё в принципе. Мало того, что великий Ханьгуан-цзюнь
снова смотрел на него, так он ещё и…
улыбался самыми уголками губ, едва заметно. Но Вэй Усянь заметил и, несмотря на навязчивую мысль, что это просто плод его воображения, всё равно был поражён в самое сердце.
Второй удар по его сердцу, который полностью отключил почти все его органы восприятия мира, стала фраза, сказанная Ханьгуан-цзюнем одними губами:
«Поздравляю».
Возможно, именно поэтому он и не заметил внимательного и несколько печального взгляда главы клана Цзян.
***
После всех испытаний и празднества по поводу успешно завершённого соревнования, Вэй Усянь и Цзян Чэн, уже немного подвыпившие, держась друг за друга, ввалились в свою комнату. Если Цзян Чэн уже с трудом понимал, что происходит, и по старой доброй привычке тыкал Вэй Усяню под рёбра пальцем, то тот только улыбался и смеялся с того, что Цзинъи кто-то всё-таки подсунул маленькую и даже неполную чарочку вина…
Не сказать, что всё было совсем плохо. К счастью, Вэй Усянь и Цзян Чэн оказались рядом и тут же подхватили начавшего падать Цзинъи. Объясняли они какому-то адепту из Цинхэ Не всё так слаженно, будто заранее готовились, но на самом деле оба просто прекрасно помнили последствия их «маленькой» пьянки в Облачных Глубинах и внутренне вздрагивали. Цзян Чэн от ужаса, Вэй Усянь — от очень нервного смеха. И их маленькая и почти правдивая ложь адепту могла бы даже сработать, если бы Цзинъи не проснулся и не выпрямился с абсолютно непроницаемым выражением лица. В тот момент от страха вздрогнули уже все, а Цзян Чэн и Вэй Усянь, переглянувшись, увидели в глазах друг друга непередаваемую словами обречённость.
Вино оказалось довольно крепким и даже неполная чарка произвела эффект ещё более жуткий, чем «Улыбка императора». Цзинъи нахмурился, стал ходить по залу, едва не задевая гостей, негромко бормотал себе под нос «Дао дэ цзин» и периодически останавливался, оглядываясь. Вэй Усянь и Цзян Чэн пытались его поймать в эти моменты, но он будто ускользал из их рук и хмурился только больше.
— Правило пять тысяч сто один: расти чёрному лесу в помещении запрещено! — отрапортовал он, остановившись наконец.
— Откуда ты взял пятитысячное правило? — с неподдельным ужасом спросил Вэй Усянь.
— Какой чёрный лес? — с недоверием и толикой раздражения спросил Цзян Чэн.
Цзинъи нахмурился и покрутился вокруг себя, странно жестикулируя и указывая на зал вокруг. Он начал совсем сумбурно бормотать, что это чёрный лес, что здесь земля неровная и странная. А там — он указал на другую часть зала, где общались главы великих кланов — и есть дворец клана Вэнь и им нужно идти туда, чтобы… Он так и не договорил, потому что Цзян Чэн и Вэй Усянь одновременно ударили его по нужным точкам и под руки потащили его прочь из зала. От всех бедствий подальше, а с пьяным Ланем ничего хорошего ждать и не следовало.
После того, как они с руганью и огромным трудом нашли комнату Цзинъи и ещё какого-то адепта, они оставили его там, заперли комнату десятком талисманов и вернулись в зал, чтобы хорошо выпить и отдохнуть.
Сейчас же Вэй Усянь со странным умилением понял, что Цзян Чэн уже заснул, так и повиснув на нём. Посмотрев на безмятежное лицо, он со вздохом
уронил уложил Цзян Чэна в постель, снимая обувь и верхние одежды, распуская тугой пучок и укрывая со всех сторон, чтобы этот невыносимый заклинатель не замёрз и не стал ещё более вредным, чем есть сейчас.
Вэй Усянь хотел в продолжение прекрасного вечера пойти прогуляться и пострелять где-нибудь в горах, чтобы увериться полностью в своём прекрасном навыке стрельбы, но заметил на столе оставленные ещё ранним утром принадлежности для письма. Переведя взгляд на крепко спящего Цзян Чэна, он растянул губы в озорной улыбке и с весёлым прищуром взялся за кисть, обмакивая её в тушь и чуть-чуть растирая на чистом листе. Кисть из заячьей шерсти, тушь высшего качества, как не воспользоваться таким сокровищем и не помочь стать красивее любимому шиди?
Пока он самозабвенно подкрашивал Цзян Чэну кривые стрелки у глаз, усы и козлиную бородку, он и не заметил, как в дверях бесшумно появился Цзян Фэнмянь, пару секунд с миролюбием наблюдая за издевательствами над своим спящим сыном. На лице его не отображалось ни толики раздражения или напряжения, он источал ауру абсолютного спокойствия и умиротворения. И только тактично кашлянул, когда Вэй Усянь собрался рисовать что-то на лбу Цзян Чэна.
Вэй Усянь вздрогнул от неожиданности и слишком резко подскочил на ноги, оборачиваясь. На лице его застыло растерянное выражение, а также немного туши, которая капнула при прыжке на щёку. Больше всего он не ожидал увидеть главу Цзян, который, впрочем, очень редко даже в Пристани Лотоса заходил проверить, чем занимаются дети, если просто не проходил мимо или не тренировал сам.
— Дядя Цзян? — всё ещё с лёгким недоверием спросил Вэй Усянь и немного натянуто улыбнулся.
— А-Сянь, нападать на уязвимых и неготовых недостойно благочестивого мужа, — мягко упрекнул глава Цзян и кивнул в сторону коридора, приглашая пройтись.
Вэй Усянь был всё ещё в небольшом недоумении, но с искренней улыбкой кивнул в ответ и оставил кисть на столе, бодрым шагом шагая за спокойным главой Цзян. Алкоголь уже почти полностью выветрился и ощущался только приятной лёгкостью в теле, поэтому Вэй Усянь с интересом осматривал спину главы Цзян и думал, в чём же причина разговора.
— А-Сянь, — начал говорить он, когда они вышли в сад, — ты добиваешься всё больших успехов и обгоняешь своих сверстников во многих областях. В последнее время ты стал прилежнее учиться и уделять больше времени самосовершенствованию, отчего твоя сила возросла за короткий промежуток времени до новой ступени. Ты молодец.
Вэй Усянь внимательно слушал и улыбался, чувствуя, что это только вступление к самой сути. Глава Цзян всегда говорил спокойно, очень редко повышал голос или был чрезмерно строг. Его голос завораживал и расслаблял, располагал к себе, что не позволяло даже придумать сразу правдоподобную ложь или соврать, смотря прямо в чистые и будто бы всё понимающие и знающие глаза.
— Спасибо, дядя Цзян, — вежливо кивнул Вэй Усянь.
— Если я правильно помню, то твоё старание стало заметнее после возвращения из Облачных Глубин, — продолжал глава Цзян, улыбаясь. — Обучение в Гусу пошло тебе на пользу, это похвально, А-Сянь. Только вот Цзэу-цзюнь немного удивился, услышав об этом, и сказал, что ранее ты не проявлял тяги к учениям и только при Ханьгуан-цзюне набирался терпения.
Вэй Усянь напрягся, его улыбка стала более натянутой, а смешок вырвался как-то сам. Он абсолютно точно не понимал, к чему клонит глава Цзян, почему был упомянут Ханьгуан-цзюнь, что это за разговор, раз они уже отошли далеко от Знойного дворца и были в полном уединении. Как бы он ни волновался, ощущения
угрозы не было, и в Вэй Усяня это вселяло надежду, что всё не так плохо.
— А-Сянь, — чуть строже позвал глава Цзян и повернулся к нему лицом, смотря внимательно и цепко.
Все шутливые слова слетели с языка, а умение заговаривать зубы резко стало ему чуждо. Он некоторое время смотрел в серые глаза напротив, молча выдерживая напор и теряя весь недавний задор. Надолго, правда, терпения Вэй Усяня не хватило и он опустил голову, стыдливо отводя взгляд. Ему нечего было стыдиться — он просто возлюбил мужчину
и своего учителя, — но цепкий взгляд будто всю душу в нём переворачивал и всё высматривал.
— Ты понимаешь, что он твой учитель, А-Сянь?
— Да, дядя Цзян.
Повисло снова молчание. Вэй Усянь не решался поднять взгляда ровно до того момента, как на его плечо не легла сильная ладонь главы Цзян. Тот улыбался мягко, примирительно, смотрел без доли укора, но просто с лёгкой усталостью и даже печалью. От столь неожиданной реакции Вэй Усянь в неверии приподнял брови.
— Любовь, А-Сянь, особенно в твоём возрасте, всегда пылкое и сильное чувство. Оно может пройти со временем и оставить после себя лишь приятные воспоминания о былых чувствах. А может остаться с тобой на долгие годы, и только Богам известно, что оно тебе принесёт — незыблемое счастье или непередаваемое горе. Как бы то ни было, А-Сянь, это только твоя жизнь и только твоя судьба, никто не может распоряжаться ей, кроме тебя.
Вэй Усянь с каждым словом обретал всё большую уверенность в себя, в поддержку, в то, что его не осудят, и расплывался в широкой и воодушевлённой улыбке, испытывая благодарность к главе Цзян и почти сыновье тепло. Такое, которое испытывал в последний раз, когда его принесли в Пристань и позволили остаться.
Рука с плеча была убрана, и глава Цзян закончил одной простой фразой:
— Стремись достичь невозможного, и все пути тебе будут открыты.
