Учение о бесстыдстве

Вэй Усянь умер. Эта новость пронеслась по клану Вэнь и большинству кланов, участвовавших в Аннигиляции Солнца волной, охватила всех трепетом, счастьем и ужасом, но мимолётным. Всё это было мимолётно, но до ужаса облегчающе для большинства адептов. Никто больше не боялся тёмного заклинателя, злобного гения, который «сошёл с истинного пути и лишился ума». Не было причин переживать за разложение морали и целостность кланов. Главный нарушитель традиционного порядка сгинул! В своей радости заклинатели перестали делиться на «шелудивых псов» и «праведных заклинателей». На пару дней люди забыли о войне и предались тайным празднованиям, в основном в небольших кругах, чтобы новости о безделье не дошли до глав кланов и старших адептов. Слух о смерти Вэй Усяня пошёл после недавней битвы почти под Безночным городом. Тёмный заклинатель, видя, как много соратников погибло, выхватил у какого-то бедолаги клинок и сам ринулся в бой один на один, при этом не прекращая управлять мертвецами с помощью проклятой печати. Это давалось ему нелегко: мертвецы то останавливались, то с особенным остервенением бросались на врагов и разгрызали их надвое, после чего обратить их в часть армии было просто невозможно. В какой-то момент произошло необъяснимое: раздался оглушительный треск, крик, лютые с оглушительным воем набросились на своего хозяина, а дальше — ослепляющая вспышка светлой ци. Там, где стоял Вэй Усянь, остались лишь следы крови, разорванные одежды, мертвецы с обезображенными кровью и кусками плоти лицами, Чэньцин и рассыпанная почти в пыль тигриная печать. В пылу битвы это событие произвело лишь секундное замешательство — больше не было времени думать и отвлекаться на что-то, когда мертвецы пали, а противник воодушевился, напирая в два раза сильнее. Лишь потом, после унизительной ничьей до всех дошла простая истина: Вэй Усянь потерял контроль над тьмой и поплатился за это жизнью. Все были уверены в этом не только из-за следов крови и одежд, но и из-за резкого уныния в рядах клана Цзян. Ни для кого не было секретом, каким важным членом клана был Вэй Усянь, и если все адепты Юньмэна начали скорбеть — это значило лишь одно. Из уважения к такому великому и большому клану никто не смел радоваться открыто. Все выражали «искреннее» сочувствие и соболезнования Цзян Фэнмяню и Юй Цзыюань, говорили слова поддержки и обходили стороной помрачневшего до крайности Цзян Чэна. Однако позже, стоило только отойти от четы Цзян подальше, и неконтролируемое ликование охватывало большинство заклинателей. К их сожалению, весёлые попойки должны были оборваться самым жестоким образом, о котором они даже не догадывались. Правда была в том, что Вэй Усянь был жив. Не сказать, что живее всех живых, но и не мертвее всех мёртвых. Эту тайну хранили кланы Цзян и Лань и не планировали разглашать её до урегулирования состояния тёмного заклинателя и настроения среди адептов. Чрезмерно радостных адептов. В той битве, которую считают самой удачной за год войны, Вэй Усянь действительно потерял контроль. Он решил, что сможет вынести больше, чем обычно, сможет подчинить себе всю тьму и выдержать невероятную тяжесть ци. Была ли эта самоуверенность вызвана природным упрямством заклинателя или подстрекающей необузданной энергией — неизвестно. Исход один: тьма начала проникать в организм Вэй Усяня, вредить телу и разуму. Он потерял контроль над мертвецами и те атаковали его. Вспышкой светлой ци был Лань Ванцзи. Ранее он отвлёкся на вэней и потому не сразу заметил перемену, случившуюся с Вэй Усянем. В последний момент он оказался рядом с ним и использовал заклинание перемещения. Задержись он хоть на мяо — Вэй Усянь был бы уже мёртв. Всё его тело было в крови, везде были глубокие следы от когтей и зубов, в некоторых местах мясо почти висело. Шанс на то, что тёмный заклинатель останется в живых после получения таких ранений, был крайне низок. Но Лань Ванзци даже в такой ситуации среагировал быстро и правильно, перенеся их прямо в шатёр Вэнь Цин. Вэй Усянь остался в надежных руках. Вэнь Цин, будучи искусной целительницей, действовала быстро и без лишних вопросов. Однако даже ей было тяжело работать с настолько серьёзными ранениями. Куски кожи приходилось бережно и медленно пришивать, постоянно обеззараживать и очищать, чтобы не занести в тело инфекцию. Вэнь Нин, также не отходивший от койки Вэй Усяня, постоянно делал настойки и ужасно нервничал, очень боясь за своего единственного друга, однако его руки ни разу не дрогнули. Помимо брата и сестры Вэнь подле тёмного заклинателя находился Лань Ванцзи и играл песнь очищения, освобождая тело от тьмы. Вся операция длилась два дня и две ночи, во время которых Вэй Усянь ни разу не просыпался и был на волоске от смерти. Вэнь Цин заранее позаботилась о том, чтобы никто не отвлекал их и не видел потенциального мертвеца таким, поэтому излишнего напряжения, что кто-то может сорвать операцию, толкнуть или начать причитать по этому невыносимому дурню, не было. По истечении двух дней все трое были вымотаны. Вэнь Нин и Вэнь Цин едва не валились с ног, а Лань Ванцзи заметно побледнел. Однако у всех троих было ещё много работы: целители должны были заняться подготовкой лекарств и восстановлением меридианов Вэй Усяня, а Ханьгуан-цзюнь был обязан объясниться перед братом и четой Цзян. И уговорить их пока что держать всё в тайне для всеобщего блага. Так два клана объединились ещё больше и стали хранить тайну жизни тёмного заклинателя, чтобы она снова не оказалась под угрозой. Сохранить всё было непросто, учитывая, что Вэй Усянь должен был постоянно быть под присмотром Вэнь Цин, почти не отходившей от него, но также она была нужна для управления остальными лекарями и простыми людьми общины. Для этого кланы Цзян и Лань выделили по паре самых доверенных и надежных людей, которые должны были выполнять обязанности Вэнь Цин и следить за тем, чтобы никто чужой не проник в шатёр с Вэй Усянем. Тёмная ци проникла в его тело значительно сильнее, чем можно было представить изначально, из-за чего Лань Ванцзи почти ежедневно приходил к кушетке Вэй Усяня и играл песнь очищения, а после — ещё одну песнь, имя которой было известно пока что только ему. Всё это время чета Цзян была на нервах. Цзян Фэнмянь много хмурился, но не покидал поста и не навещал приёмного сына, Юй Цзыюань почти не грозилась переломать кому-то ноги, а Цзян Чэну лекари дали целых три бутыля с успокоительными настойками. Он так нервничал, что каждый раз, когда выдавалась такая возможность, заглядывал в шатёр Вэнь Цин. Та его не гнала, но и долго смотреть на бессознательного шисюна не позволяла. Благо, тело Вэй Усяня было действительно сильным. На поправку он пошёл уже через неделю после операции, а почти через две наконец открыл глаза. Он всё ещё не мог пошевелиться, шрамы от операции обезображивали ранее красивое тело и болели, а голова почти не работала, но он проснулся. Он выжил после таких тяжёлых ранений и даже узнал игравшего на гуцине Лань Ванцзи. Едва слышно позвал его и даже попытался улыбнуться, что, конечно же, не вышло. После его пробуждения восстановление пошло значительно быстрее. Память вернулась к нему быстро, возможность болтать без умолку — буквально через два дня. Только шевелиться какое-то время он не мог, из-за чего постоянно жаловался всем подряд. А клан Цзян заметно приободрился, а нервы большинства восстановились. Цзян Чэн несколько дней даже почти не хмурился, чем больше пугал, нежели радовал. Без возможности бегать, тренироваться и шутить со своими драгоценными шиди Вэй Усянь, правда, откровенно скучал, а потому донимал всех, кто был рядом. — Лань Чжань, ну что это за песня? — каждый день спрашивал Вэй Усянь, по-лисьи щурясь и пытаясь сделать самый прилежный вид. Первым под удар его скуки попадал, по обыкновению, Лань Ванзци. — Узнаешь, когда поправишься, — невозмутимо отвечал Ханьгуан-цзюнь и каждый раз смотрел своими светлыми глазами в самую душу, заставляя ёкать что-то в тёмном сердце заклинателя. — Ну Лань Чжа-а-а-ань! Лань Ванцзи и Вэй Усянь прекрасно помнили тот день, когда у первого «губы обсохли», однако предпочитали уже долгое время не вспоминать об этом. То нарушение всех возможных границ повлияло только на то, что Вэй Усянь, не получивший наказания, стал вести себя ещё более развязно, а Лань Ванцзи… привычно продолжил спускать ему это с рук. Лишь изредка скрытно насмехаясь над ним в ответ. Это замечали и понимали если не все, то большинство. Чета Цзян, за исключением особенно улыбающегося Цзян Фэнмяня и ничего не знавшей и находившейся в Пристани Лотоса Цзян Яньли, хмурилась и давала оплеухи в край обнаглевшему адепту, а члены семьи Лань реагировали так же, как и Ханьгуан-цзюнь. Предпочитали делать вид, что они великие слепые (труднее всего это давалось Лань Цижэню, конечно же). Хотя значительно тяжелее Лань Цижэня было Цзян Чэну, который начинал догадываться о чём-то и постоянно хмуриться. — Не будь таким хмурым, Чэн-Чэн, морщины появятся, и ни одна девчонка на тебя не посмотрит, — однажды протянул Вэй Усянь и сунул в рот недовольному шиди булочку, приготовленную бабулей Вэнь. Вкусную, пусть и пресноватую. Жеста щедрости шиди, правда, не оценил. — Почему ты называешь Ханьгуан-цзюня по имени? — хмуро и серьёзно спросил Цзян Чэн. — Вы проводите с ним слишком много времени вместе, могут пойти… слухи. О каких слухах говорил Цзян Чэн, не мог не понять только слепой, немой, глухой и бесконечно тупой. Вэй Усянь таковым, к удивлению многих, не был. — Ну какие слухи могут пойти? Что я, невоспитанный и наглый ученик клана Цзян, осмелился отнимать время у великолепного и неприступного Ханьгуан-цзюня? Что он, великодушный и высоконравственный, решил не обращать на простого смертного внимания и простить ему грехи? — рассмеялся Вэй Усянь так, что чуть не упал с кушетки. Цзян Чэн придержал его и цокнул. — Ну, Чэн-Чэн, не говори глупости! Ханьгуан-цзюнь просто оказался настолько жалостливым и благовоспитанным, что добровольно согласился терпеть меня! Цзян Чэн вздохнул. Он бы дал шисюну по голове, но не хотел выбить последние мозги, которые, кажется, и так атрофировались. Ещё через месяц лечения Вэй Усянь уже был в состоянии стоять и ходить, поэтому все посчитали, что можно открыть тайну миру заклинателей. Клан Цзян ликовал и шумел, пил и радовался, на поле боя сражался так отчаянно и резво, что вэни без длительных прелюдий отступали. Но не ликовали небольшие кланы и клан Цзинь. Последний был в такой ярости, что Цзинь Гуаньшаня усмирял, на удивление, Цзинь Цзысюань, чтобы отец не совершил слишком большую ошибку и не рассорился с великими кланами. Клан Не отнёсся на удивление спокойно, Не Минцзюэ лишь некоторое время хмурился, смотря на Лань Сичэня, однако вскоре успокоился под действием слов Не Хуайсана. Вэй Усянь, впервые увидев старого друга из клана Не, мало поверил в то, что тот удивлён. Несмотря на относительное выздоровление, Вэй Усяню были категорически запрещены три вещи: занятия с клинком, использование тёмного заклинательства и любое появление на поле боя. Пусть Вэй Усянь мог ходить и болтать, большая часть его шрамов ещё не зажила, требовалось длительное лечение, которое ни в коем случае не должно было подрываться нагрузками и битвами. Самому Вэй Усяню это, конечно же, не нравилось, но спорить с Вэнь Цин всегда было себе дороже. — Ну а что я буду делать? — недовольно и уныло спросил он, смотря на целительницу. — Иди к главе Цзян и уговаривай его, я не воин и военном деле не разбираюсь, — строго ответила Вэнь Цин. Вэй Усянь был почти подавлен, но это состояние продлилось всего кэ. Цзян Фэнмянь на удивление быстро нашёл ему занятие и отправил его разрабатывать тактики ведения боя вместе с несколькими заклинателями клана Не. Клан Не был не только основной боевой составляющей армии, но так же главным «мозговым» пунктом. Тактики, составленные заклинателями, передавались на совет кланов на рассмотрение и если что корректировались. Ни одна из тактик ещё не была действительно проигрышной. Вэй Усянь больше любил быть на поле боя и сражаться, но, понимая своё положение, был готов внести свой вклад в будущее Аннигиляции Солнца и с тыла. К тому же ему давно было интересно, откуда тактикам поступает информация о большинстве шагов неприятеля, и теперь Вэй Усянь наконец мог это узнать. Он ожидал абсолютно всего… …но не Не Хуайсана. — С каких пор ты занимаешься тактиками, ты же никогда не любил и не понимал военное дело! — почти задыхаясь от негодования, вскрикнул Вэй Усянь. — Вэй-сюн, я не люблю военное дело с точки зрения практики, но про теорию я ничего не говорил, — мягко и невинно, с проскальзывающими нотками снисходительности проговорил Не Хуайсан. Раскрыл веер и прикрыл им половину лица. — Но для всех, Вэй-сюн, я ничего не знаю. Понятно? Впервые у Вэй Усяня от кого-то дёрнулся глаз, а не у кого-то от Вэй Усяня. Однако после его присоединения к тактикам дела Аннигилляции Солнца снова пошли в гору, приближая окончание войны.

***

За полтора месяца работы с тактиками Вэй Усянь успел сделать несколько вещей: заскучать, развеселиться, немного поработать и достать всех, кого только возможно. Не один раз ему за это доставалось, конечно, но Вэй Усянь, прикрываясь своей травмой и возможной смертью, продолжал творить то, что ему заблагорассудится. Так же не один раз он слышал, что лучше бы он всё-таки умер, а не доставал честных людей в разгар войны, но до таких мелочей Вэй Усяню никогда не было дела. Он, будучи самым заинтересованным в скорейшем окончании Аннигиляции Солнца, трудился много. Продумывал самые разные, самые безумные тактики, отдавал их Не Хуайсану на рассмотрение и часто с ним спорил. Не в открытую, правда. Спорить с этим жуком прямо было запрещено по двум причинам: жук оказался умнее, чем казалось ранее, и о работе Не Хуайсана среди тактиков знали лишь несколько человек, которые не распространялись по этому поводу по просьбе самого жука. В чём был смысл — Вэй Усянь понимал не до конца. Где-то в глубине души он чувствовал во всём этом подвох, но не лез. Для собственного блага и наиболее слаженной работы, потому что только она могла максимально приблизить победу сопротивления. Несмотря на всё это, Вэй Усяню было скучно. Все его дни были крайне однообразными: он просыпался, шёл к Вэнь Цин, та обрабатывала швы и постоянно хмурилась, меняла повязки и давала различные рекомендации; потом он направлялся работать к тактикам и углублялся в важную, но очень скучную сидячую работу, много времени уделяя изучению карт. Периодически приходил Не Хуайсан и с самым скучающим видом рассказывал о новостях из тыла врага (откуда они у него — Вэй Усянь до сих пор не знал). И тогда приходилось переделывать практически всё и срочно отдавать на рассмотрение главам кланов. После всего этого наступало самое приятное время — необходимость идти слушать песнь очищения, играемую Лань Ванцзи. Два часа счастья после скуки. Два часа возможностей выплеснуть всю накопившуюся энергию, которая, увы, не обрушилась на остальных тактиков. За всё время Аннигиляции Солнца Вэй Усянь и Лань Ванцзи действительно сильно сблизились. Это постепенно начали замечать все. Раньше многие считали, что именно первый ученик Юньмэна донимал великого заклинателя и не давал ему прохода, а тот снисходительно терпел. Но теперь в это верили меньшинство. Потому что, если Лань Ванцзи просто проявлял мудрость и терпение, не наказывая этого невоспитанного юнца, то почему именно он играл ему песни очищения?! Почему именно Второй Нефрит, который вовсе не обязан этим заниматься?! Почему не тот же… учитель Лань Цижэнь? Когда этот вопрос прозвучал в присутствии Вэй Усяня, он так рассмеялся, что все швы разом заболели. Ему сразу вспомнилась их первая встреча в Облачных Глубинах и тот несчастный огненный талисман, который полетел не туда. — Да старика бы удар хватил, если бы Ханьгуан-цзюнь предложил ему вместо себя играть мне песнь очищения! — продолжал смеяться Вэй Усянь, почти валяясь на земле. Но ровно до тех пор, пока над ним не повисла угроза в виде Вэнь Цин. Со знаменитыми иглами в руках. Тем не менее, почему же Ханьгуан-цзюнь сам играл ему песнь? Не талантливые заклинатели клана Лань, не старшие адепты, а именно он? В чём же было дело? Ответа не знал никто. Кто-то из клана Цзинь однажды посмел усмехнуться, мол, не красивыми ли глазками и другими местами привлёк Лань Ванцзи Вэй Усянь? На беду этого заклинателя мимо проходил Цзян Чэн и, услышав эти возмутительные речи, не постеснялся избить его. Вэй Усянь о причинах близости не задумывался. Ведь Лань Ванзци всего лишь исполнял свой доблестный долг и не хотел перекладывать обязанность на кого-то другого. Всё просто! К чему ломать голову? Обсуждая разные предположения по поводу их отношений с Лань Ванцзи («Да даже звучит смешно!») с Не Хуайсаном, быстрее обычного обмахивающегося веером, Вэй Усянь смеялся и старательно игнорировал все странные взгляды друга. — Вэй-сюн, — начал Не Хуайсан достаточно неожиданно и устало, — ты правда ничего не понимаешь? — А что я должен понимать? — хмыкнул Вэй Усянь и задумался, потирая подбородок. — Лань Чжань так не хочет помогать мне, но страдает, чтобы полностью очистить мои каналы от тьмы? Или он наоборот хочет со мной подружиться? Или… Не Хуайсан молчал, слушая сотню разных предположений, и старательно сдерживал обречённый стон. На очередном сеансе с Лань Ванцзи Вэй Усянь вспомнил одно маленькое обещание, данное мужчиной ещё давно, но так и невыполненное. Как неприлично для столь возвышенного и воспитанного заклинателя! — Лань Чжа-а-а-ань! — перевернувшись со спины на живот, Вэй Усянь подпёр руками голову и устроился совсем недалеко от ног Лань Ванзци. — Ты мне кое-что обещал, но совсем забыл. Как такой благородный муж мог забыть то, в чём клялся?! Осознание этого разбивает мне сердце! Этот мир совсем прогнил… Ханьгуан-цзюнь мягко остановил дрожь струн и поднял взгляд светлых глаз на Вэй Усяня. Он был всё также спокоен и умиротворён, смотрел холодно и почти равнодушно на эту сценку отчаяния, в которую было невозможно поверить из-за излишней драматичности и шальной улыбки заклинателя. Такого весёлого, несмотря на множественные швы и шрамы на теле. Один из них был на скуле: уже относительно заживший, но выделяющийся ярким розоватым цветом на бледной коже. — Я всё помню, — спокойно ответил Лань Ванцзи и бережно убрал гуцинь в сторону. — Тогда как же называется та песнь, которую вы мне так давно играете? Вэй Усянь знал, что Лань Ванцзи всегда выполнял свои обещания, что он никогда не врал и был верен своим принципам, поэтому с интересом и ярким блеском в глазах ждал ответа. Мужчина не особо спешил его давать, но и не делал вид, будто Вэй Усяня здесь нет, чтобы не отвечать на вопрос. — Вансянь, — спокойно сказал Лань Ванцзи через пару минут и посмотрел прямо в серые глаза. Так прямо, будто ожидая ответа, вылавливая каждое изменение на чужом лице. Вэй Усянь замер. Улыбка с его лица не исчезла, но из хитрой стала скорее растерянной. Глаза расширились, и всё его лицо выражало одно сплошное непонимание. Непонимание того, что сейчас произошло. Что это за «вансянь»? Объяснение названию сразу приходило только одно, долго думать не приходилось, однако поверить в это было невозможно. Как так? Какой такой «вансянь»? Может, не «ван» и «сянь», а «ванс» и «янь»? Вэй Усянь правда на это надеялся. Но по взгляду светлых глаз он понимал: нет, вариант только один. — Можешь идти, — Лань Ванзци сохранил невозмутимый вид и дал Вэй Усяню возможность привести мысли и чувства в порядок. И он воспользовался этой возможностью. После столь долгожданного откровения появляться на глаза Лань Ванцзи не хотелось не только весь остаток дня, но и на следующий день. И следующий за следующим день тоже. И потом. Дело было далеко не в неприязни, а скорее в ошеломлении, которое не проходило не на миг. Оно же породило лёгкую рассеянность и отвлечённость от основных дел. Допускать подобное нельзя было, безусловно, и Вэй Усянь старался взять себя в руки, чтобы не вызвать излишнего внимания со стороны Не Хуайсана или Цзян Чэна. При этом первый ученик Юньмэна даже не догадывался, что думать об этом было уже поздно. Не Хуайсан с первого взгляда понял, что что-то не так. Перемены в Вэй Усяне заметить было всегда очень просто, потому что тот был почти для всех открытой книгой, которую можно было листать в своё удовольствие. Не разобрать можно было только те страницы, которые отвечали за какую-нибудь неожиданно-сумасшедшую глупость, которую Вэй Усянь собирался совершить. Цзян Чэн же просто научился чувствовать настроение шисюна, потому что за многие годы привык заранее понимать его те или иные желания, порой приводящие к жопе невиданного масштаба катастрофе, которую нужно было как-то решать. Как решать эту проблему и с чем она была связана — Цзян Чэн не знал. Пару раз он пытался спрашивать напрямик, ещё парочку — обходными путями, которым научился у Лань Цзинъи во времена их обучения в Гусу. Всё было без толку. Цзян Чэн в ответ видел только натянутую ухмылку и слышал возмутительные речи, которые выводили его из душевного равновесия, но никак не приближали к разгадке тайны задумчивости тупого Вэй Усяня. Кое-какие догадки у него появились только через неделю, когда он узнал, что песнь очищения для Вэй Усяня начал играть старший адепт, а не Лань Ванцзи. Это было в какой-то степени радостной новостью для Цзян Чэна, но в то же время тревожной: только с ней могло быть связано странное состояние шисюна. Но тот категорически отказывался что-то объяснять, что порождало в душе Цзян Чэна самые страшные предположения. Вэй Усянь и сам был удивлён резкой смене «музыканта». Однако не так сильно, как все остальные. Дело было в том, что через пару дней после «вансяня» он случайно пересёкся с Лань Сичэнем. Тот выглядел изящно как всегда, его глаза лучились доброжелательностью, а губы были растянуты во всепонимающей улыбке. Именно глава Лань заранее предупредил его о смене духовного наставника. — Ванцзи пока очень занят, господин Вэй, — объяснил Лань Сичэнь, улыбаясь всё также дружелюбно, но смотря весьма цепко. Что этот взгляд значил — непонятно. Очень непонятно. Однако Вэй Усянь про себя выдохнул с облегчением тогда и выдохнул снова через неделю, наконец сбросив с себя липкое и неприятное ошеломление. Сейчас было точно не до чувств — война в разгаре, нужно заботиться о своих кланах и людях. Обо всём было бы разумнее поговорить потом. Лань Ванцзи наверняка тоже это понимал, раз уж даже Вэй Усянь понял. Совсем скоро от задумчивого молодого заклинателя не осталось ни следа, вернулся прежний шалопай Вэй Усянь, донимая всех, кого только можно, и пытаясь выведать у Не Хуайсана о тайном информаторе из Цишаня. Пока что безуспешно.

***

Безночный город горел воистину хорошо. Ярко. Пламя было палящим, мешало всем адептам и вэням, привыкшим кичиться своим исключительным положением под небесным светилом, в частности. Несмотря на поздний час, поле битвы было прекрасно освещено, потеряться было невозможно и каждый заклинатель был как на ладони. Почти идеально ровная местность большого поля не позволяла достаточно хорошо спрятать ловушки, а подготовить их никто просто не успел. Или не смог привести в действие, как считал Не Хуайсан и о чём тихонько намекнул Вэй Усяню: «Даже если и подготовили что-то, Вэй-сюн, им это не поможет». Вэй Усянь посчитал, что в таких вопросах не доверять лучшему тактику и главному жуку просто глупо, поэтому не стал спорить. И позже, всё-таки сбежав на поле битвы, убедился в правдивости слов Не Хуайсана. Кое-где были видны нарисованные киноварью печати и древние письмена, однако они были размыты и чем-то перечёркнуты. Кровью, скорее всего. Причём кровью того, кто имел достаточно знаний и сил для разрушения мощных ловушек. Битва в Цишане длилась долго. Подходила к концу третья ночь, и силы обеих сторон постепенно иссякали. Вэй Усянь, в эту ночь решивший больше не сидеть в тени, сжимал в руке Чэньцин и бежал ближе к резиденции. Он чувствовал, знал — все думали так, — что самое трудное ещё только впереди. Впереди сражение с отнюдь не слабым, но ещё не появившимся Вэнь Жоханем. Выстоять эту битву должны были все, так как знали: только со смертью этого заклинателя закончится война. Но не только по этой причине Вэй Усянь покинул лагерь. Его раны уже значительно лучше зажили, шрам на лице стал беловатым и менее заметным, а всё остальное болело редко и несильно. Поэтому, как считал заклинатель, теперь можно было покончить со старыми счетами и помочь остальным. Где-то в лагере Вэнь Цин уже наверняка узнала о его исчезновении, а потому проклинала его всеми известными словами. Вэнь Чао и Вэнь Чжулю — они были главной целью Вэй Усяня. Всё время они сбегали до того, как он успевал до них добраться в пылу битвы. Они напали на Пристань Лотоса и пытались уничтожить её. Именно они начали пытать захваченных адептов и скидывать изуродованные тела с воздуха в лагерь противника, чтобы запугать и показать, что бывает с непокорными; попытаться сломить дух. За это они должны были поплатиться двойною ценою. Вэй Усянь не восстановил свои силы до того уровня, который был раньше, но считал, что всё равно сможет призвать достаточное количество тьмы для поднятия хотя бы нескольких лютых мертвецов. В этот раз рисковать было слишком опасно, но особого выбора не было. Перепрыгивая через мёртвые тела, Вэй Усянь всматривался в адептов и старался пройти незамеченным мимо своих шиди и Юй Цзыюань, с яростью опускающей и поднимающей сверкающий смертоносными молниями Цзыдянь. Пока что ему это удавалось. Оставалось лишь выследить нужных псов и призвать мертвецов… Расправиться с этой троицей будет не так трудно, как с целой армией. Хотя Сжигающий Ядра… был серьёзной угрозой. — Твою мать, Вэй Усянь! — послышался знакомый крик, полный ярости и отчаяния. — Идиот! Тебе же сказали сидеть в лагере и не рыпаться! Цзян Чэн был весь в крови, но, к счастью, не своей. Его дыхание сбилось, брови были столь сильно сдвинуты к переносице, что почти образовывали единую линию, как у Не Минцзюэ большую часть времени. Простенький меч, переносивший огромное количество ци, чуть погнулся и был не в лучшем виде. С таким сражаться было едва ли возможно. — Цзян Чэн, — Вэй Усянь впервые за долгое время был по-настоящему серьёзен, чуть хмурясь и смотря прямо в тёмно-серые глаза, — давай отомстим этим проклятым псам. Уточнять, кому именно, смысла не было. Цзян Чэн так же, как и Вэй Усянь, всей душой ненавидел вэней, издевающихся над телами погибших братьев по оружию. И он знал наверняка, о ком говорит шисюн, и потому лишь на миг замер. В следующее же мгновение его глаза сверкнули жаждой мести. Тотчас же двое братьев сорвались с места и побежали искать Вэнь Чао, который точно был где-то здесь. Главное — найти его. Бушующее пламя порой поджигало полы одежд и ступни, но двум заклинателям не было до этого дела. Они высматривали нужную, мерзкую фигуру в толпе и желали как можно скорее с ней расправиться, воздать по заслугам и лишить даже шанса на прощение грехов после смерти. И желание двух адептов клана Цзян сбылось. Вэнь Чао оказался на крыше резиденции с каким-то странным артефактом продольной формы в руках. Он напоминал не то змея, не то рыбу, вид был весьма сомнительным и жалким, однако от него исходил неслабый поток ци. Что это за вещь, с расстояния почти десяти чжанов понять было невозможно, но Вэй Усянь и Цзян Чэн нахмурились и поспешили приблизиться к Вэнь Чао. — Странно, что Вэнь Чжулю не видно, — хмыкнул Вэй Усянь на бегу. Сразу же после этих слов Сжигающий Ядра появился перед ними из ниоткуда и одним ударом руки, полной ци, откинул их ещё на чжан назад. Подальше от трижды проклятого господина. — Доволен? — мрачно осведомился Цзян Чэн и отскочил в сторону, когда Вэнь Чжулю снова нанёс удар. Благо, мимо. Вэй Усянь доволен не был. Он переглянулся с Цзян Чэном и дал ему знак, чтобы он отвлекал врага. Нужно совсем немного времени для призыва лютых мертвецов, совсем чуть-чуть… Хватило бы даже нескольких мяо, за которые Цзян Чэну следовало уклоняться от ударов, пока заигравшая призрачная трель не возымеет действие. В этот раз Вэй Усяню потребовалось немного больше сил, чтобы поднять пятерых мертвецов из клана Вэнь. Благо, они обладали достаточным запасом злобы, чтобы кинуться на Вэнь Чжулю и не упасть от его ударов сразу. Однако управлять ими оказалось несколько труднее. Тёмная ци, от которой Вэй Усянь отвык, разъедала внутренности как в первый раз, вставала туманом перед глазами, но он продолжал играть громкую песнь. На время у него даже появилось преимущество: один из мертвецов когтями чуть не оторвал руку Вэнь Чжулю. Тем не менее это было ненадолго. Как ни прискорбно, но Вэнь Чжулю был опытным воином и сильным заклинателем, а потому в следующий миг парой заклинаний разорвал мертвецов на куски. Вэй Усянь, поражённый, замер, как и Цзян Чэн, на которого теперь было направлено всё внимание. И который был загнан в ловушку, находясь среди ошмётков мертвецов, стеной и рванувшим в его сторону Вэнь Чжулю. Вэй Усянь успел вовремя выйти из оцепенения и заиграл более сильную песнь, призывая больше мертвецов с округи. Тьма начала проникать в энергетические каналы и разрушать их; руки задрожали и перестали попадать по нужным отверстиям… — Выжги ядро этого ублюдка, Чжулю! — на краю уходящего сознания прозвучал визгливо-восторженный голос Вэнь Чао. Серые глаза полыхнули красным, мелодия прорезала воздух и окрасила бушующий вокруг огонь зелёным цветом. Тьма внутри поутихла, подчинилась и замерла, и Вэй Усянь смог направить её в нужное русло. В последний момент обезглавленный мертвец, не имевший ни рук, ни одной ноги, поднялся перед Цзян Чэном. Ужасающая своей мощью волна ци прошлась по его телу, обращая его в прах. Вэнь Чжулю остолбенел от непонимания — и это было последнее, что он успел сделать. Десяток поднявшихся мертвецов вцепился в него со всех сторон. Кости начали хрустеть, ломаясь, гортанный полухрип-полустон был заглушён мерзким звуком пробитой насквозь грудной клетки. Вэй Усянь тяжело дышал. Пламя вокруг снова приняло свой естественный свет, а боль в груди заставила заклинателя присесть на одно колено. Цзян Чэн, не смотря больше на то, как мертвецы расправляются с тем, что осталось от Вэнь Чжулю, кинулся к шисюну и помог ему подняться. — Тебе нельзя использовать тьму, — ворчал Цзян Чэн, и всего его слегка потряхивало. — Давай потом об этом поговорим, — хмыкнул Вэй Усянь и, вздохнув, встал ровно и потащил шиди на крышу резиденции. Вэнь Чао уже не был в том восторженном настроении. Его верный слуга был мёртв — что за проклятье! Впрочем, в его руках оставался непонятный продольный артефакт, от которого всё ещё исходили ужасные потоки ци, и это немного поднимало ему настроение. Чем ближе Цзян Чэн и Вэй Усянь подходили ко второму сыну Вэнь Жоханя, тем лучше они могли рассмотреть эту вещь. Это был водный дракон с чёрной чешуёй, отсвечивающей алым из-за всё больше распаляющегося вокруг пламени. В кручковатых лапах он держал солнце, такое же чёрное и угловатое, повторяющее вышивку на рукавах адептов клана Вэнь. Что это — непонятно. Но от этого становилось только тревожнее на душе, и два заклинателя как могли спешили по скользкой и многоуровневой крыше. Однако с каждой мяо этого казалось недостаточно. Артефакт сверкнул золотым светом, поток ци устремился в воздух, где ослепительно засияла печать клана Вэнь. Вэй Усянь и Цзян Чэн только тогда поняли, какую дрянь Вэнь Чао держал в руках. Каждый клан имел особое энергетическое поле вокруг своей резиденции. В основном оно применялось для защиты и активировалось несколькими заклинателями, однако также был один артефакт, позволяющий запустить его одному человеку. В таком случае поле было не столько защищающим, сколько атакующим. И сила каждого удара ци могла сразить насмерть не менее двух заклинателей. Более века назад после поистине ужасающей войны заклинателями многих кланов был подписан контракт, который запрещал использовать подобный артефакт без острой необходимости. Однако есть ли воюющим против друг друга кланам до этого контракта? Тем более вэням? Нет. Использование этой вещи значило, что силы адептов клана Вэнь ослаблены до предела, но сдаваться они не намерены. Впрочем, возможно, это была какая-то уловка Вэнь Жоханя, чтобы появиться в тот момент, когда все будут слишком отвлечены на атакующий купол. Вэй Усянь и Цзян Чэн одновременно выругались и побежали быстрее. Из-за мерзкого строения крыши они всё время соскальзывали, что замедляло их движение и раздражало ещё сильнее. Вэнь Чао, зная об этом, кинул на них полный надменности взгляд. Он определённо точно был уверен в победе, а потому позволил себе ухмыльнуться ещё противнее обычного и кинуть взгляд вниз, на заклинателей. — На кого бы обрушить силу поля сначала, — нарочито громко заговорил он и приметил двух заклинателей, сражавшихся бок о бок. Их он ненавидел меньше этих двух сосунков, однако также считал чрезмерно смелыми и зазнавшимися. — Почему бы не на… Артефакт засиял, вместе с ним сверкнул знак клана Вэнь наверху. Палящее солнце из красного стало золотистым, и из центра вниз, на поле битвы, на жертв бахвальства Вэнь Чао, мощной волной опустилась ци. В момент, когда палящее солнце засверкало, Вэй Усянь и Цзян Чэн отвлеклись от Вэнь Чао и посмотрели вниз, на тех, на кого смотрел мерзкий отрок клана Вэнь. Тотчас кровь покинула их лица, всё тело окаменело, а сердце забилось птицей в клетке, почти пробивая рёбра, отдаваясь шумом в ушах и заглушая вой битвы. И как бы в глубине души они ни желали сбросить это мерзкое, леденящее душу оцепенение, они не могли. Цзян Фэнмянь сражался, ловко рубя клинком окруживших их с Цзыюань вэней, и не обращал внимания на купол над головой. Он чувствовал что-то, но не мог себе позволить отвлечься. За его спиной свистел Цзыдянь и проворно билась Пурпурная Паучиха, который в последний момент подняла взгляд наверх, на засиявшее золотом палящее солнце. Уже было поздно. Под истерический смех Вэнь Чао убийственный поток ци с грохотом опустился на двух заклинателей. Яркая вспышка и грохот взрыва оглушили всех заклинателей, кого-то снесли с ног. Поднявшиеся столбы дыма заволокли поле и ограничили обзор, из-за чего на пару мяо лязг мечей поутих. Но уже вскоре возобновился, несмотря на прибавившийся к нему крик отчаяния адептов Цзян. Там, где совсем недавно сражались Цзян Фэнмянь и Юй Цзыюань, осталась лишь воронка от взрыва и два изуродованных тела с оторванными конечностями и кровавым месивом в районе груди и живота. Смех Вэнь Чао оборвался так же резко, как и начался. Полусогнутый клинок Цзян Чэна с особенной силой прошёлся по шее, и мерзкая голова, искажённая скользким величием, упала на ступени резиденции Вэнь Жоханя, а за ней — не менее мерзкие тело и артефакт. Цзян Чэн упал на колени, едва не соскользнув с острого угла крыши. За его спиной всё также продолжал стоять окаменевший Вэй Усянь, тело которого дрожало, а глаза налились кровью. Несмотря на это, лицо его не выражало ничего — застыло, как кукольное. На ватных ногах тёмный заклинатель подошёл к Цзян Чэну и сел позади. Достаточно близко, чтобы его тепло ощущалось, но недостаточно, чтобы они коснулись друг друга. Они оба дрожали. Они оба смотрели тусклым взглядом в никуда. Они оба чувствовали всё: ярость, боль, непонимание, неверие, ужас, отчаяние и обиду — и ничего. Они оба хотели, чтобы проклятый ком в горле исчез и не разрывал его. Они оба проклинали тот миг, в который замерли и не смогли предотвратить катастрофу. Они оба не слышали и не видели ничего — к чему им мир теперь? Они оба сидели и оба уже не сдерживали тихие слёзы. Никто не знает, сколько времени два адепта клана Цзян просидели на трижды проклятой крыше. Сквозь затуманенное скорбью сознание до них раздался радостный клич, шорох пламени и недовольный громкий голос Не Минцзюэ. — …Мэн Яо постарался на славу. Тем временем над Безночным городом загорался рассвет. Пока совсем холодный, но постепенно озаряющий всех погибших. Такой же, который был после первой битвы в Пристани Лотоса.